О милые, я Боюсь за судьбу вашу, дети, Ужасны порывы царей, Так редко послушных другим, Так часто всевластных...
120. Еврипид. Медея
— Потише, — не успел юноша закончить своё изречение яростным тоном, как его кусают куда-то в плечо. Пальцы спешно расстёгивают пуговицы, попутно царапая загорелую кожу. Когда Фрэнсис скидывает с Люка рубашку, взору открывается вид на то, как под кожей перекатываются сухие и на удивление крепкие мышцы. Что ж, честно будет признаться, на это он и рассчитывал, почти месяц добиваясь главного кэтчера гимназии. Расправляясь с пряжкой ремня, он с жадностью впивается в чужие горькие губы и тут же морщит нос — «Неужели бюджет бейсбольной команды столь скромен, что не хватило на нечто более солидное, чем горький бальзам?» В маленьком кабинете пахнет ванилью и мебельным лаком, а за окном опускаются летние сумерки. Где-то далеко и неразборчиво раздаются радостные и пьяные возгласы молодежи. Сегодня у старшеклассников выпускной. Сегодня смелость Абернати троекратно возросла (учитывая обстоятельства и уровень алкоголя в крови), что он решил взять быка за рога — перестал ходить вокруг да около и напрямую предложил Люку Клермону потрахаться прямо в классе. Люк — примерный мальчик, отличник, к тому же сын преподавателя по немецкому. Несмотря на сей послужной список, Фрэнсиса привлекает лишь его атлетическая оболочка. Но то, с каким наполеоновским рвением он его добивался, ошибочно можно принять совсем за другое. Слово вроде «одержимость» тут неподходящее. Скорее, просто навязчивая идея, которая овладела им после частых ссор дома. Его сознание рассчитывало убить двух зайцев, получив удовлетворение как физическое, так и моральное от достижения, казалось бы, невыполнимой цели — затащить в постель непреступного мальчика, достаточно нервного, притом и законченного алармиста. Тот ещё орешек, расколоть который повезло под влиянием подростковых гормонов и, опять же, крепкой выпивки. Дело продвигается успешно, и Абернати довольно ухмыляется, представляя, как шлёт всё и всех, вкушая запретный плод. Своеобразный бунт, противоречие родительскому слову — как мёд на душу. Внезапно на их «закрытое мероприятие» врывается незваный гость. Люк тут же пугливо отскакивает, как ужаленный, от Фрэнсиса, придерживая спадающие штаны. Он ведь запирался, точно помнит. — Твою мать! Что за нахрен? И Фрэнсис закатывает глаза. Из-за того, что их прервали, он испытает первоочередно не страх и не стыд, а лишь резко нахлынувшее раздражение. Клермон, на самом деле, — просто гребаная единица в строке. При отце-надзирателе ходит по струнке смирно, а стоит его обольстить, как наружу выходит вульгарный подонок с улицы. Фрэнсис терпеть не может подобные словечки, тем более в чрезмерном обилии. С другой стороны, размытое состояние от нахлынувшего возбуждения не сразу дает осознать угрозу обнаружения себя и непутевого любовника в таком виде. Фокусируя наконец взгляд на прибывшем, а, вернее, прибывшей, его память отдаленно выдаёт информацию. Где-то он уже встречал этот кошачий взгляд и челку, прячущую хитрые глаза... — Сюда идут твои предки, — прежде чем он успевает предположить, кто перед ним, выдает незнакомка. — Черт, Абернати! Неясно, принял Клермон высказывание девушки на свой счёт или нет, но, словно солдат перед построением, принялся подбирать одежду с пола. Впотьмах он пытается наощупь найти свой гардероб, но, судя по раздавшемуся шипению, он приложился затылком о край парты, и вся суета приостановилась. Когда за дверью раздались приближающиеся шаги и знакомые голоса, до Фрэнсиса запоздалым вагоном дошло, в какую ловушку он сам прыгнул. Его семья тоже участвовала в сегодняшнем мероприятии, и, видимо, матушка снова затревожилась, стоило ему отлучиться. Словно очухавшийся висельник, пытающийся скинуть петлю с шеи, он принимается подобно Люку наспех одеваться, бешено оглядываясь по сторонам в поисках убежища. — Поздно, — обреченно выдает девушка. Она делает два шага навстречу и пинает пустоту, в которой предположительно находится Люк. Судя по новому бурчанию, она попадает: — Сиди, как мышь. А ты, — внезапная хватка на вороте Фрэнсиса предполагает, что это адресуют уже ему, — подыгрывай, если хочешь уйти отсюда все ещё Абернати. Через секунду, не успевая толком понять, он уже оказывается во власти девичьих губ. Вопреки резкому началу, движения её почти сразу же перетекают в мягкие, невесомые, словно облака или пена. У поцелуя узнаваемый вкус сладкого ликера, который манит, заставляя Фрэнсиса поддаться на волю случая. Сложно сказать, что им движет рациональное — скорее, тупое следование за ведущей, но отрицать, что мысль вертится где-то на подкорке, точно нельзя. Он стоит истуканом, с наполовину сползшей рубашкой, позволяя смутно знакомой девушке целовать себя. Это первый раз с девушкой. Казалось, что вот-вот он должен почувствовать нечто вроде отвращения или неприязни. Однако все более чем сносно. Даже приятно на контрасте с грубым и неуклюжим Люком. Руки девушки холодные, с лейкопластырем на одном из пальцев, вдруг находят его руки и укладывают себе на талию. Она умело направляет Фрэнсиса; не давит, не принуждает, а тепло приглашает. Берёт в ладони его лицо, перебегает в рыжий лес волос, притягивая ещё ближе. — Фрэнсис, — приглушенный голос матери возвращает их на землю. — Боже, просто невероятно. Девушка первая неловко отстраняется. На щеках горит румянец, полураскрытые губы блестят, пытаясь отдышаться. Фрэнсис не сразу находит силы оторвать от неё глаз. — Мама, — только и произносит он скомканно. Голова кружится, не то от скорости событий, не то от поцелуя. Неожиданно незнакомка снова приближается и с растерянным видом начинает поправлять на нём одежду. — Фрэнсис, что же ты стоишь, — ладони запахивают рубашку и будто случайно приглаживают ласково волосы. Он же, как кукла, нет, как манекен в магазине, послушно стоит, не подавая признаков жизни. — Как неловко вышло. Простите, пожалуйста. — За что ты извиняешься, деточка, — мать стоит на пороге, перебегая взглядом с сына на неё. — Я, пожалуй, пойду, — она бестолково проводит по спутавшимся волосам ладонью и, опуская глаза в пол, спешит уйти. — Юная леди, — вступает в разговор глава семьи, выглядывая из-за плеча невестки. — Не стоит так смущаться и сразу спасаться от нас бегством... — Извините, мне действительно пора. Должно быть, мой отец тоже меня потерял. Аргумент сочли весомым, и дедушка уступает ей дорогу, хоть и продолжая разглядывать, как вдруг: — Постой, Луиза. Да, Фрэнсис вспомнил: день Святого Патрика, голубое платье и пронзительный голос, разбавивший скуку в тот вечер. Он тогда толкался в очереди за яблочным пирогом, когда услышал волшебное пение. Учитель, стоявший перед ним, сказал, что обладательницу лирического сопрано зовут Луиза. И девушка стопорится, оглядываясь на него уже без наигранного удивления. Кажется, она совсем не ожидала, что голова Абернати прояснится, и он вспомнит имя спасительницы. Тем не менее, надолго задержать её не получается. — Найди меня позже, — смущенная улыбка трогает уголок тонких губ, и её фигура скромно проскальзывает мимо миссис Абернати, исчезая в коридоре.***
Протрезвев, Фрэнсис осознал в полной мере возможные последствия, если бы дед застукал их с Клермоном. Луиза выручила их, не то слово. И если Люк не особо преисполнился благодарности, то Фрэнсис оценил поступок девушки сродни подвигу бравого солдата, спасшего его от шальной пули. Это вовсе не преувеличение — она спасла ничтожную жизнь в тот вечер. От него могла отказаться семья, и ночевал бы он эти дни где-нибудь под мостом. И всё благодаря матери, которая собрала для поиска целый отряд в лице дедушки, учителя литературы и его однокурсницы. Похоже, проведенные два месяца в санатории оказались совершено бесполезны, и её навязчивая тревожность никуда не исчезла. Однако, возвращаясь к Луизе, оставалось всё же неясным, за что, как и почему был ниспослан этот ангел? Фрэнсис отыскал её после выходных. Выманил у секретаря расписание уроков, сочинив какую-то байку, и, подкараулив в коридоре, дождался, когда закончится последний урок. — Ага, вот и явился, — завидев его, она машет подругам, чтоб те её не ждали. — Привет, — руки в карманы, он идёт навстречу, слыша смешки за спиной. Кавана присаживается на подоконник, бросая сумку рядом. Определенно точно им была заучена речь, но всё вылетело из головы. Стоит ли начать с благодарности, поговорить о чем-то отвлеченном, вроде погоды, или сразу перейти к главному? — Прости, что тебе пришлось это пережить, — пока он думал, Луиза взяла инициативу на себя. Непослушный локон выбился на веснушчатое личико. — Нет-нет. Я очень признателен тебе за помощь. Ты… появилась очень вовремя. — Миссис Абернати долго тебя искала, чтобы рассказать о колледже, который ей посоветовала мисс Британи, — поняв намёк, она взялась излагать. На верхнем этаже занятия уже кончились, все ребята резвились во дворе. Нужды понижать голос и скрываться не было. — В общем, она стала спрашивать каждого и наткнулась на меня. Не то чтобы я следила, но удачно обнаружила вас с Клермоном, покидающих праздник перед финальной речью директора. — Погоди, но откуда ты вообще меня знаешь? — Я знаю всех, кто может составить мне конкуренцию на литературном поприще, — небрежно ответила Луиза, явно не желая отвлекаться на мелочи. — К тому же, мы пересекались на конкурсе чтецов недавно. Неважно. Кажется, твой дедушка тоже, мягко говоря, расстроился, что ты слинял куда-то. Я примерно представляла, какой скандал может случиться, и решила вас предупредить, — и далее несколько раздраженно: — Но кто же знал, что по моим следам их поведёт Соня. — Моей матери впору уговорить кого угодно пособничать, — усмехнулся Фрэнсис, неловко почесывая затылок. Как бы лучше сформулировать следующий вопрос? — То, что случилось с Люком, это… — Нет нужды оправдываться, — перебила Луиза, улыбаясь одними глазами. — Я все понимаю. Ты всего лишь ты. Что тут такого? — Так ты никому не расскажешь? Кавана звонко рассмеялась, и Фрэнсис ощутил, насколько глупо было спрашивать. У неё имелся целый уикенд на то, чтобы пустить слух. Не исключена, конечно, вероятность шантажа, но чутье подсказывало, что Луиза не из таких. — Спасибо, — за день он скажет это ещё сотню раз. Напряжение, сковавшее тело, ослабло, он почувствовал себя более смелым. Может, удача не покинет его и дальше? — Кстати, моя семья убеждена, что мы с тобой пара, а я, эдакий негодяй, скрывал тебя. — Дальше последует приглашение на семейный ужин? — её хитрая ухмылка выразительно подчеркивает некую кошачью натуру, скрытую внутри. Словно сейчас она махнет хвостом и отправится гулять по крышам гимназии. — Я считаю это непомерной наглостью. — Нет, если просто попросишь свою подругу. И весь этаж озаряется солнечными лучами, пробившимися через окно. Совсем как в лирико-драматической поэме, Фрэнсис запомнил это мгновение как начало чего-то нового, непоправимого — в хорошем смысле — в своей жизни. — Луиза Кавана, — протягивая руку, она выглядит, словно графиня. — Но никогда не зови меня полным именем. Я просто Лу. — Фрэнсис Абернати, госпожа, — он склоняет голову. Принимая её ладонь, он оставляет невесомый отпечаток своих губ. Ощущение и малая доза фантазии не обманули Фрэнсиса. Этот день и этот час действительно стали моментом зарождения большой и крепкой дружбы. Один незатейливый вечер в поместье Абернати, импровизированная версия влюбленности и пережаренное мясо — сблизили две души. Они находили компанию друг друга более чем комфортной. Лу стала для него первым человеком, с которым не нужно было притворяться. Он мог дурачиться, шутить, не боясь при этом ляпнуть лишнего. Такую откровенность он мог позволить только в её обществе. Лишь с ней он может быть самим собой. У них нашлось больше общего, чем казалось. Поначалу Фрэнсис думал, что с таким бойким характером Лу является душой любой компании. Однако в гимназии многие смотрели на неё косо, воспринимая как конкурентку, а не как однокурсницу. Она из состоятельной семьи, но на фоне остальных считалась низшим сортом. Фрэнсиса хоть и принимали за своего, общение поддерживали поверхностно, нередко используя его для списывания домашних заданий. Приятели, но никак не друзья. Если гимназия и запомнится им теплым временем учебы, то только благодаря компании друг друга. У Лу появился верный слушатель, сопровождающий её на всех выступлениях. Фрэнсис, в свою очередь, обзавелся достойным соперником в дебатах о древнегреческой литературе. В какой-то момент спектакль, который они разыгрывали перед родителями, перестал быть спектаклем. Их поведение стало естественным. Не нужно было сочинять причину, что он якобы вел девушку в ресторан. Отговорки превратились в реальные общие планы, однако, не выходящие за рамки товарищеских отношений. Именно так по окончании гимназии в Бостоне они оба выбрали колледж Хэмпден в Новой Англии, дабы не разлучаться.