Эхо твоего имени

             Антон старательно выводил линии на зелёной мякоти огурца сначала в одну сторону, потом — наискось. Гастрономический секрет был в том, что чем больше квадратиков образуется, тем лучше распределится соль при трении, а значит, вкус достигнет отметки «потрясающе». Заготовив себе четыре половины, Антон стал быстро растирать соль, чтобы прямо сок выступил, заранее нарезал колбаски ровными кругами, свежеиспечённый хлеб, выискал самую большую кружку в доме и наполнил её почти до краёв холодным яблочным компотом, готовясь испытать самые восхитительные чувства от поедания полдника.              — Если хочешь быть здоров, ешь один в и темноте? — раздался голос Арсения за крупными бусинами нитяных штор.              Сам он на кухню заходить не торопился, медленно водя пальцами по кругляшкам на лесках, будто подсчитывая их, сгрёб пару-тройку, сплёл небольшую косичку и только потом аккуратно просочился в комнату. Антон всё это время стоял молча, так и замерев с половинами огурца в руках.              — Так солнце в зените.              — А ты уже успел поработать?              — А ты?              — Поделишься огурцом?              Антон никогда не считал себя жадным человеком, в детстве мог и последнюю жвачку другу со двора отдать, родители воспитывали его делиться с товарищами, но ни в коем случае не забывать про себя. После долгих умственных вычислительных Антон прикинул, что пожертвовать один огурец с барского плеча всё-таки может. Отложив уже готовые, он протянул Арсению ещё не тронутые солью, но тот покачал головой в жёлтой панаме и изобразил щепотку. Так и подмывало поинтересоваться, а не погладить ли ему ещё и шнурки в придачу, но Антон — приличный парень и молча сделал ровно то же самое для докучливого гостя. Как Арсений ел щедрый антоновский дар — чёрт знает, Антон нарочно не наблюдал, а методично раскладывал колбасу по куску хлеба. Бутерброд Арсений не просил, хотя и им бы Антон поделился. Осторожно протиснувшись к шкафчику с посудой, Арсений достал гранёный стакан и налил себе компот из кувшина, только отходить не торопился, словно специально привлекал к себе внимание. Так они и стояли плечом к плечу — один белый, другой загорелый, и Антон вдруг задумался — а загорает ли Арсений вообще. Ну, то есть, коричневатый оттенок на его коже присутствовал, но в сравнении с тракторным загаром Антона Арсений выглядел белоснежкой с бицепсами, которые, к неудовольствию Антона, были действительно больше его сухощавых ручонок.              Сколько на турнике не подтягивайся, всё равно дрыщ.              Позавчерашнее помутнение в итоге рассеялось, потому что Арсений часто отсутствовал. Где именно он пропадал, Антон не планировал узнавать, да и стук печатной машинки по утрам не было слышно. Впрочем, и самого Арсения в кровати обычно не бывало, когда Антон открывал глаза. Благодарить всё-таки Вселенную или нет — неясно, но стало намного проще существовать в этом бренном мире, когда рядом не маячила цветная панамка.              — А что за сорт яблок у вас во дворе?              Арсений не торопился, откусывал и жевал медленно, по-прежнему не переводя взгляда на Антона, словно всё его внимание сосредоточилось на оконной раме, откуда любопытно выглядывали ветви с сочными плодами.              — Грушовка московская, — с чувством гордости оповестил Антон, хотя, по правде говоря, больше ничего об этих деревьях не знал, поэтому в случае дополнительных вопросов наверняка бы посыпался, как доминошки.              — Яблоки прямо с деревьев я ем только в августе. У нас в Омске природа немного запоздалая, а урожай — тем более.              Впервые за всё время их знакомства они говорили о родном городе Арсения. Сам Антон был там проездом, да и то в центре. Отец мотался по университетам, пока они с мамой ходили по променаду и заедали часы ожидания мороженым, свежими булочками с вишней и содовой из автомата. Тархун Антон терпеть не мог. Он напоминал ему сопли тролля и по вкусу, и по цвету.              — Я ими летом так объедаюсь, что на год вперёд хватает, — Антон дожевал последний кусок бутерброда.              Бок Арсения ощущался так, словно к нему подключили отопление и вывернули мощность на максимум. Казалось бы, отодвинься Антон всего на пару метров — станет намного прохладнее и безопаснее. Но Арсений облегчил задачу раньше: снова подошёл к шторам, облизал пальцы от солёного огуречного сока, невесомо провёл ими по коричневым бусинам, создавая волну.              — В Омске сейчас намного жарче, чем здесь. И большой воды рядом нет, только дикая речка.              — Скучаешь?              В горле пересохло. Антон смочил его большим глотком кисло-сладкого компота.              — По речке?              Руки Арсения по-прежнему порхали над декоративными шторами.              — По дому.              — Не особо. Я же всего неделю здесь, тосковать некогда. А ты?              Арсений обернулся, застав этим врасплох, поэтому решение сполоснуть грязную посуду пришло к Антону незамедлительно.              — А что я?              — Не умер тут со скуки ещё? Всё лето бакланить — загнуться можно.              — Кто сказал, что я бакланю? — Антон даже возмутился такому мнению о себе, он, между прочим, к вступительным экзаменам даже готовиться начал.              — Выглядишь так, словно только этим и занимаешься.              На сколько их хватило? Десять минут? Это стало самым настоящим рекордом, потому что вся иллюзорная дымка вежливости тут же рассеялась, когда Антон — раздражённый донельзя — зыркнул на Арсения. Тот бедром прижался к кухонному шкафчику, где пряталось мусорное ведро, и головой в это самое ведро Антон мечтал Арсения опустить и прокрутить парочку раз для верности, чтобы все питательные мусорные вещества въелись в волосы.              — А ты почаще бывай дома, чтобы видеть меня занятым.              — Это что, беспокойство? — Арсений выгнул бровь и вздёрнул уголок губ.              — Щас бы я за старого пердуна ещё беспокоился, ага. Мне по большому счёту всё равно, где ты. Рухлядью своей не будишь, и на том спасибо.              — Значит, по большому счёту… — лицо Арсения стало таким серьёзным, будто он прямо в эту секунду нашёл точный эквивалент самому сложному непереводимому слову в мире. — Помнишь, что я говорил насчёт рухляди?              — Помню.              — Страшно?              — Коленки сзади дрожат.              — Хочешь, сделаю так, что задрожат не только они?              Голос Арсения понизился на два тона. Никакого страха у Антона он, естественно, не вызывал, но датчики беспокойства зашкаливали и требовали как можно скорее изменить градус разговора, чтобы уберечь психику от очередной атаки непонятными реакциями. Двигатель отчимоского «Москвича» прозвучал как спасительная мелодия, заставившая Антона выскочить из кухни, получить длинной нитью по спине и расплыться в самой неестественной радостной улыбке при виде мамы в широкополой шляпе. К открытому багажнику за пакетами с продуктами он практически бежал, быстро заносил их в дом в несколько подходов и старательно игнорировал привалившегося к порогу входной двери Арсения.              Антон корил себя за трусость и совсем немножечко, самую малость, за любопытство. Ему было интересно, какими такими способами Арсений мог заставить его дрожать от страха не только метафорически. Да, это сражение Антон проиграл и даже не торговался, но был уверен, что окончательная победа всё равно окажется за ним.              В конце концов, печатные машинки довольно быстро летают с высоты второго этажа.             

❦❦❦

             Подгоняемый желанием поскорее проявить закончившуюся плёнку, Антон затормозил так резко, что почти врезался в забор. Бросил велик у калитки, мигом умотал в Красную Комнату и… разочарованно вздохнул. Мама выглянула из зала и сообщила грустную новость, что света нет уже как час, но есть затопленная баня с армейскими фонариками вместо освещения. Делать было нечего, поэтому Антон деланно громко и грустно вздохнул ещё раз, схватил давно высохшее полотенце из стопки чистого белья и поплёлся в баню. По дороге он наступал на все камушки, подскакивал, но мысль вернуться домой и обуть хоть что-нибудь казалась крайне неудачной. Деревянную дверь Антон открыл коротким тихим рывком, быстро выпутался из мундира «майка-шорты-трусы», взял чистый тазик — кислотно-зелёный, чтобы в темноте было лучше видать, — и зашёл в моечную комнату. Услышать звон падающего на деревянный пол алюминиевого ковшика и последующего болезненного шипения Антон совершенно не ожидал, а осознав, кто сейчас находился вместе с ним (забавно, что он не подумал об этом раньше, когда застал разморённых паром родителей со стаканами холодного кваса в руках), замешкался и не понимал, как стоило себя вести.              — Ёбтвоюмать, зачем так пугать! — заорал Арсений, прыгая на одной ноге и потирая явно ушибленную ступню.              — Да я не знал, что тут кто-то есть! — на такой же громкости крикнул Антон и зачем-то присел на корточки, чтобы поближе рассмотреть место ушиба.              — Ты кукуху потерял?!              Арсений повернулся спиной, а в полумраке был виден плотный слой мыла на коже. Ну и очертания тела — тоже. Конкретно одной его части, которая оказалась в полуметровой дистанции от лица Антона. Тот ни жив ни мёртв всё равно схватил тонкую, но длинную ступню, выискивая следы крови или чего хуже, хотя объективно никакого смертельного урона самый обыкновенный ковшик не мог причинить такому взрослому пердуну как Арсений.              — Дай посмотрю!              — Не дам!              — Вдруг там кровь!              — Да нет там никакой крови, встань уже!              Антон совершенно точно был бы рад встать, но прошлогодняя травма левой ноги очень некстати дала о себе знать простреливающей болью в колене. Оно хрустнуло с таким громким звуком, что Антон перепугался, а не вылетела ли чашечка в принципе.              — Ты чего хрустишь?!              — А ты чего орёшь?!              — А ты?!              — Я ору потому, что ты орёшь!              Не придумав ничего умнее, чем просто сесть на перевёрнутый тазик голой жопой, Антон смотрел в крохотное окно, заволоченное паром вперемешку со слабым песочным светом фонарика, и не представлял, как в таком состоянии не то что мыться, ходить будет. Арсений сел на корточки и внимательно посмотрел ему в лицо, ну или куда-то ещё — боковым взглядом было непонятно.              — Ты пар как переносишь?              — Чё?              — Паришься в бане?              — Э-э-э, ну да.              Арсений зачерпнул из фляги холодной воды и плеснул на раскалённые камни. Те с шипением, словно бы недовольные, прыснули густыми клубами искусственного тумана и затихли.              — Точно крови нет? — всё-таки не унимался Антон и не ожидал, что в ответ ему просто вытянут ступню, демонстрируя абсолютную здоровость.              Антон завис на пару секунд, цепляясь взглядом за выстроенные в ряд пальцы ног, огибая косточку на щиколотке и чуть выше по редким завиткам волос на голени. Арсений не врал — всё выглядело неповреждённым. Не будь Антоновы пальцы сжаты в кулаки, они бы наверняка потянулись, чтобы… что? От возможной перспективы своих действий Антон охренел и зажмурился, а снова опустившийся перед ним на корточки Арсений легче ситуацию не делал — сбежать хотелось на скорости гепарда во время охоты, вот только у Антона ни быстрых ног, ни экзотических пятен. Только хромота да загорелое угловатое туловище.              Он видел проплешины мыла на плечах Арсения, то, как капли воды разрезали белую поверхность, точно широкие тупые когти невидимого зверя. Подняв многострадальный ковшик с пола, Арсений смыл с себя пену, а Антону бы смыть с себя то, что он думал или старался не думать, но всё-таки возвращался к этому занятию, чтобы снова попытаться отвлечься. Дотянувшись до фонарика, Антон выдвинул синий светофильтр, перекрывая привычный жёлтый. Комната стала похожа на проявочную, только в синем спектре ничего проявлять не следовало, чтобы не испортить кадры, а собственные ладони выглядели так, будто он — человек-амфибия, сошедший со страниц Александра Беляева.              — Ты мыться собираешься? — тихо поинтересовался Арсений и зачесал влажные волосы назад.              — Жду, когда ногу отпустит.              — И долго?              — Часов десять.              — Врёшь.              — Конечно, вру, через минут десять снова прыгать буду.              — А синий свет зачем нам?              Арсений встал полубоком, не то чтобы сильно стесняясь своей наготы, но причиндалами не светил. Антон и вовсе сдвинул колени, чтобы своим писюном не трясти, хотя с чего вдруг он об этом беспокоился, если до этого и с отчимом в баню ходил, и с Димоном, вениками хлестали друг друга так, что ор до второго этажа доносился. В случае конкретно с этим напарником по водным процедурам хотелось дождаться момента полного одиночества, потому что обнажённый человек — уязвим, и лишить Арсения очередного повода давить на свою слабость выглядело перспективно.              — Извини, что напугал, — невпопад произнёс Антон и всё-таки позволил себе изучить усеянную родинками спину.              — Извинения приняты.              Арсений добавил ещё пара, отчего его кожа покрылась крупными бусинами пота, а разморённый жарой и усталостью Антон всерьёз задумался о помощи ведра холодной воды, чтобы остудиться.              — Знаешь, какая наилучшая температура в бане? — спросил он и предпринял попытку встать.              Колену это не сильно понравилось.              — Шестьдесят.              — А на термометре сколько?              — Семьдесят пять.              — Не усугубляй нашу ситуацию, Арсений.              Впервые с их знакомства Антон назвал его полным именем без издёвок, подтруниваний, сокращений, которые тому не нравились, а просто так — ровно. Арсения, очевидно, это впечатлило настолько, что он развернулся всем корпусом, облитый ярко-синим светом, будто краской, и выглядело это до кошмара красиво. Сколько ни отрицай, ни отбрыкивайся, ни старайся бежать куда-нибудь, факт внешней привлекательности Арсения игнорировать было попросту невозможно. И, быть может, вся эта идиотская ситуация вела к этому окончательному осознанию, когда все стадии принятия проходишь, а за ними — смирение. Антон и смирился: что коленка болит, но мыться всё равно надо; что, находясь в окутанном паром пространстве абсолютно голыми, они с Арсением не пытались кого-то играть; что их разница в росте конкретно теперь ощущалась даже трогательно, хотя в отличие от самого Антона Арсений не сутулился. Осторожно, чтобы не обжечься о раскалённое температурой железо, Арсений сменил светофильтр на красный и чему-то широко улыбнулся.              — В обморок не упади.              — Не доставлю тебе такой радости.              — Вот и славно.              Оставив Антона в долгожданном одиночестве, Арсений невольно вручил ему размышления, чтобы тщательно их обмозговать, разложить по полочкам и прийти к какому-то общему знаменателю.              Но всё это потом.              Тазик с холодной водой ждал своего часа, чтобы обрушиться на разгорячённую кожу острой лавиной.              Такой же острой, как взгляд Арсения у двери.                   

❦❦❦

      — Да блин, так нечестно, он мухлюет!              Антон с досадой смотрел на свою пуговицу, снова угодившую в болото. Фишка Арсения будто с издёвкой перемахнула через пропасть и срезала путь к сокровищу. Мама с папой были далеко позади у холма «Подзорной трубы», то и дело попадая на отметку «31», и та сразу же возвращала их на десять шагов назад. Арсений оказался удачливым малым и кубик кидал так, чтобы миновать все ловушки настольной игры. Антон шёл с ним практически ноздря в ноздрю, стремился обогнать даже, но угодил в чёртову трясину во второй раз, поэтому сильно замедлился.              — Па, кубик на магните? — Антон почесал плечо и случайно пнул стол коленом, чем вызвал микроземлетрясение и вибрацию пяти зажжённых парафиновых свечей.              — Самый обычный, — улыбнулся Сергей и разгладил усы.              — А чё он тогда уже третий раз подряд шестёрку выкидывает?!              Указывая пальцем на синюю пуговицу Арсения, Антон едва не пыхтел, как закипающий на плите чайник. За столом происходила вопиющая, скандальная, немыслимая несправедливость, а Арсений сидел с полуулыбкой и обмахивался своей зелёной панамкой, как веером.              — Может, я просто удачливый?              — Ага, и чуть пальцы ковшиком себе не отбил, — буркнул Антон и бросил кубик, который остановился на отметке «один».              — По твоей милости.              — Мальчики, — вмешалась мама, — вы что это, дерётесь в бане?              Антон мгновенно представил себе эти мыльно-скользкие бои с тазиками в руках, словно щитами, и летающими вениками вместо мечей. Как берёзовые листочки от ударов подлетают вверх, плашмя падают на мокрый дощатый пол или остаются на теле до красных полос, Арсений бы обязательно споткнулся, хотя, скорее всего, это был бы сам коварно размышляющий о подобной перспективе Антон, но его бы поймали, чтобы не угодил мордой в раскалённые камни. Картинка так сильно Антона развеселила, что он вернулся в реальность только после ощутимого тычка холоднющей ступни в икру.              Мама смотрела на Антона вопросительно, тем более что Арсений ничего не ответил. Чертыхнувшись и прочистив охрипшее горло, он буркнул короткое «нет» и отчего-то выпрямился. Это «что-то» по-прежнему зависло на уровне его икры, захватило кожу пальцами ног и сжало. Арсений усиленно делал вид, что просчитывает количество ходов, чтобы не попасть на штрафной круг — тот грозил ему вернуться на восемь ходов назад. К неудовольствию Антона, у него снова выпала шестёрка, поэтому синяя пуговица перемахнула через Перевал.              — Да всё, нет никакого смысла играть уже, он в два хода клад заберёт! — Антон расстроился, хоть и сам махнул через Пропасть и срезал дорогу.              — А вдруг меня какие-нибудь пираты перехватят? — не без улыбки прокомментировал Арсений и упёрся кулаком в щёку, пытаясь заглянуть Антону в глаза.              — И правильно сделают!              Ногу под столом Арсений так и не убрал, будто грелся о пышущего злостью Антона, а сам Антон по какой-то неведомой причине не старался сбросить её с себя, будто в этом не было ничего… странного? За неделю с хвостиком он настолько свыкся с нюансами его панамшества, что те перестали казаться чем-то из ряда вон выходящим.              За окном зарядил дождь, барабаня по крыше громко, старательно, словно маршируя ровным строем. Антона вдруг накрыло невероятно тёплым чувством домашнего уюта, особенно когда всех сидящих за столом укутало подрагивающим жёлтым светом, хрустели домашними сухарями и тихонько посмеивались. Антон неожиданно поймал себя на мысли, что хотел бы всегда проводить свои вечера — вот так, и даже Арсений с его абсолютно непонятным поведением удивительно органично вписывался в эту картинку. Отчиму он определённо нравился, их умная болтовня смолкала только если кого-то одного не было дома, а мама, казалось, вообще была Арсением очарована до глубины души, хотя эффекта «сына маминой подруги» Антон на себе не чувствовал.              Кинув кубик, Антон подскочил от радости — две ловушки с пропуском хода он с лёгкостью миновал, и если удача повернулась к нему передом, то можно попробовать перемахнуть через Перевал, тем более что Арсений выкинул единицу и далеко не продвинулся. Родители на пару застряли в Хижине и шутили, что всё соответствовало реальности — пиратская дача с рыжим котом Булочкой. Войдя в азарт, Антон всё-таки нагнал Арсения и совершенно не верил своей фортуне, тем более что того откинуло назад, и Клад маячил на горизонте буквально в семи шагах. По правилам игры с ним ещё предстоит сбежать, минуя летающих рыб, огромных китов, зажечь сигнальный огонь, чтобы было заметно издалека, и наконец покинуть остров богатым и счастливым пиратом.              — Бау! Бау! Бау!              Антон вскочил со стула, изображая выстрелы пистолетов и радовался совсем как маленький ребёнок, когда после крайне упорной борьбы победил всех и завершил игру первым. Азартность, по мнению многих людей, крайне отрицательное качество, ведущее к очень неприятным последствиям, но конкретно в этот момент Антон испытывал триумф.              Триумф над Арсением.              Тот ни на грамм не выглядел грустным или переживающим поражение, напротив — он осторожно потянулся рукой к антоновской камере, примерил кадр и щёлкнул затвор несколько раз. Стоило бы возмутиться, мол, никто мою камеру даже руками не трогает, не то что делает снимки, но глядя на то, с какой бережностью Арсений вернул её в футляр и улыбнулся, Антон застыл, поражённый осознанием, что вся эта игра была чем-то большим, чем обычное бросание кубика и перескакивание через кругляшки с цифрами. Арсений, хоть и делал вид, что держит верх, всё это время не старался опережать Антона. Он дал ему выиграть, чтобы увидеть вот эту бурлящую радость, точно такую же, как погода за окном — по-летнему искреннюю, без перепадов температуры, предназначенную только Антону — как сопернику, оттого и ценную.              Булочка на скорости летящей ракеты вбежал в комнату под раскатистый звук грома, мяукнул и в два прыжка оказался у Арсения на коленках. Антон протянул руку, погладил мягкую шерсть, едва касаясь чужих пальцев, расчёсывающих кошачью спину пятернёй, и под яркие вспышки за окном считал удары собственного сердца.              Быстрые, словно чечётка.