❦❦❦
Вот откуда Антон не ожидал подвоха, так это от песчаного пляжа Финского залива. Точнее — от одного конкретного предмета, на высокой скорости превращающегося в круглую машину для снесения головы с крайне звонким звуком соударения с затылком. — Блин, братан, извини! К нему подбежал парень в ярко-синих шортах «Адидас» и не знал, за что хвататься: то ли помочь Антону встать, то ли ловить укатившийся к воде футбольный мяч. Едва ли боль в голове можно было связать с чем-то серьёзным вроде сотрясения, но Антон на всякий случай прислушался к себе и, не обнаружив рвотных позывов, сопровождающих лютое головокружение, вымученно улыбнулся незнакомцу и произнёс: — Нормально всё. Жить буду. — Я финт отрабатывал, и чё-то не рассчитал силы, так что попал тебе прям в башку. — Считай это голом в девятку. Антон прищурил один глаз и соорудил из ладони козырёк, чтобы разглядеть футболиста с мощным ударом. Тот улыбался совершенно открыто, с неровным рядом зубов. Они совершенно не портили его живую мимику — весьма подвижные брови поднялись домиком, перенимая внимание от почти прозрачных голубых глаз. Пацан был загорелым настолько, будто жил на солнце по двенадцать часов, оттого каштановые волосы практически не контрастировали с прикрытыми шевелюрой ушами. — Я — Тёма, — он протянул Антону ладонь, и тот быстро её принял в крепком рукопожатии. — Антон. — А чё это у тебя? — кивнул Артём на светоотражатель. — Это самодельный рассеиватель солнечных лучей, который я использую для фотографии. — Разговариваешь как профессор. — С моим отчимом по-другому разговаривать не будешь, — хохотнул Антон и добавил: — Шучу. Короче, это светоотражатель, чтобы глаза на фотках светились. — А мяч светиться будет? — Ну, в целом да. — А сфоткай меня? Не дожидаясь положительного ответа, Артём вмиг стал серьёзным, хотя с поджатыми губами, раздутой шеей и складками на переносице вызывал скорее смех, чем уважение, но в сравнении с пердуном Арсением он не выпендривался, а проявил инициативу сам, поэтому не воспользоваться моментом Антон попросту не мог. Велосипед превратился в весьма удобную опору для светоотражателя, а песок не давал ему съезжать, что было на руку. — Дышать можно, — сказал Антон, заметив, что грудная клетка Артёма не поднимается. — Я где-то читал, что лучше не двигаться, когда фоткают, а то кадр испортишь. — Ну, это да, но дышать можно. У меня камеры-обскура нет, стекляшки не использую. — Обс куры? — каштановые брови взлетели на лоб, убивая все попытки Артёма в серьёзность. Да какого чёрта Антон разговаривал как душный Арсений? Зачем стрелял терминами, как дротиками в дартсе? Перед ним стоял обычный пацан, а он выкобенивается специальной лексикой, будто она поможет ему на пути выстраивания дружеского контакта. — Видел в старых фильмах у фотографов такую здоровую херню, похожую на гармошку? Они ещё типа за шторку лезли, чтобы фотку сделать? — Ага, — Артём обнял мяч одной рукой и снова надел на лицо серьезную маску. — Вот это камера-обскура и есть. Жутко неудобная штука, на самом деле. — А ты шаришь за это всё, да? Удивительно, но никакой неприлично рифмующейся фразой отвечать ему не хотелось. — Да. Не разговаривай. — Птичка вылетит? Артём широко улыбнулся, прищурив глаза, отчего его явно повидавший кулаки кривоватый нос забавно приподнялся. Антон тут же нажал на затвор и обрадовался, что удалось поймать именно этот кадр, а не напускную суровость — она Артёму совершенно не шла. — В футбик играешь? — расслабившись, тот стал набивать мяч коленями, и делал это весьма профессионально. — Не-а, я пытаюсь качаться на турнике, но, как видишь, моя дрыщеватость побеждает, — Антон картинно вздохнул и сжал свои отсутствующие бицепсы, на фоне рук Артёма выглядящие самыми настоящими спичками. Тот в целом обладал атлетичной фигурой, не шварцнеггеровской, мечтой всех знакомых пацанов («Терминатор — топ, Антоха, Арни крутой!»), а той самой, которую любили девчонки и которой не сильно стремались пацаны. — Ой, да ладно тебе, и худые крутыми футболистами могут быть, — Артём легонько стукнул Антона в плечо кулаком и снова улыбнулся. — А долго ты так можешь набивать? — Ну, минут десять точно. Викторыч нас дрючит этим упражнением каждую тренировку, так что я привыкший. — Ты тогда давай это самое, — Антон сделал рукой неопределённое движение в воздухе, — а я сделаю снимки. Спортивного режима на его «Ленинграде» не было, поэтому Антон просто надеялся, что из десяти попыток хотя бы две получатся чёткими и не размазанными. Его преимущество было в том, что они с Артёмом одного роста, так что проблем с ракурсом не возникнет точно. — А тут ваще есть какая-нибудь тусовка? Они сели прямо на песок, наблюдая, как чайки в воде гогочут друг над другом и пытаются в рыбалку. — Ну, из моих друзей пока никого нет. Есть только Наденька, но там бабуля такая строгая, что она редко выходит гулять дальше своего дома. А незнакомых пацанов МарьИванна шугает веником из крапивы. — Да ты гонишь! — Зуб даю! — Антон подцепил кончик большого зуба ногтём, демонстрируя всю свою серьёзность. — А чё, Наденька эта, симпатичная? — Ну да. Спортсменка. Чем только не занимается. И баскетбол, и скалолазание, и плавание. — Познакомишь? — Артём поиграл бровями и чуть приблизился. — Познакомлю, только если пообещаешь её не обижать, — серьёзно ответил Антон. — Зуб даю! — повторив жест Антона, Артём обнял мяч двумя руками и посмотрел на воду. — Я кроме спортивной школы никакой жизни толком и не вижу. Это я с виду похож на хулигана. Ну да, дерусь, конечно, среди пацанов по-другому никак, но с девчонками я веду себя как конченый придурок. Туплю постоянно, фигню всякую вытворяю, чтобы их внимание привлечь. Щас каникулы, а моим родителям пришло в голову сослать меня вместе с бабулей к ней на дачу в Комарово. Вот и кукую тут уже второй день. После полутора месяцев отсутствия общения с людьми, а с новыми — и подавно, Антон искренне удивлялся такой открытости. Артём вот так запросто рассказывал ему о личных переживаниях и не строил из себя кого-то там. Это подкупало. А на контрасте с панамочным Арсением общение с ним казалось благословением всех богов славянского пантеона, о котором когда-то долго и интересно рассказывала Антону мама. — Я с девчонками завязал, — честно признался Артёму Антон, но быстро дополнил фразу: — В смысле мне щас вообще не до них. Поступать в универ скоро, а они только голову морочат, дразнятся, а как поцеловать захочешь — увиливают. — А тебе сколько лет? — Да-да, я знаю, что ты щас скажешь, мол, а чё ты так поздно в универ. — Да нет, я просто спросил, — пожал плечами Артём и стал рисовать футбольное поле на песке указательным пальцем. — Я злой, да? — Не, просто за людей много думаешь, наверное. Мысль была такая простая в своей логичности, что Антон даже замер от осознания всей чёткости описания происходящего с ним с середины июля, когда порог их дома пересёк Арсений. — Мне восемнадцать. Учился одиннадцать классов в экспериментальном потоке гуманитарной гимназии, где меня имели русским языком и литературой пять раз в неделю без смазки и презервативов. — Ого, это больно, наверное, — заржал Артём и нарисовал маленький член прямо посредине поля. — Очень больно, но я благодарен своему отчиму. Это была его идея, а мама поддержала. А ты чего? — Ну, мне тоже восемнадцать в этом году исполнится. Закончил второй курс в СПбГУ на «Физкультуре и спорте». Играю за университетскую команду, но хочу через пару лет пройти отбор в «Зенит». — Я тоже хочу «Зенит». — Команду? — Фотоаппарат. — Ну ты и ботан, Тоха. Теперь смеялись оба, дорисовывая ещё пару-тройку членов на свободном пространстве песочного футбольного поля. — Доброго дня. Как водичка сегодня? Если бы реакцию Антона описывал Гоголь, то это был бы длиннющий текст с подробной характеристикой всего диапазона сползающей с его лица улыбки, обязательного сравнения внутреннего состояния с самым грозным бушующим штормом, который только может видеть человек, и как венец этого литературного словоблудия — медленный поворот головы и корпуса на источник голоса за спиной. Арсений стоял, скрестив руки на груди, держал красное полотенце в правой, а снятую красную панаму — в левой. Шлёпанцы аккуратно покоились рядом с антоновским велосипедом, благополучно забытым у лавки вместе со светоотражателем. — Да пока не плавали, но на улице жарень, так что стопудово нагрелась, — хрипло пробасил Артём. С его стороны было весьма наивно отвечать на вопрос Арсения с такой открытостью и широченной улыбкой, хотя это, скорее всего, была одна из черт его характера. Антон не мог определиться, на кого смотреть дольше пяти секунд: на Артёма, который заинтересованно оглядывал нового собеседника, или на Арсения, топающего узкой ступнёй то ли от нетерпения, то ли от раздражения, то ли ссать он хотел прямо в заливе и нервничал. — Плодотворно поработал сегодня? — задал вопрос Антон как бы издалека, надеясь, что звучал максимально нейтрально, без интонации, похожей на болючий укус пчелы. — А ты свою шайтан херню уже затестил? — А чего вдруг тебя это интересует? — Ну, может, тебе нужна помощь умного человека? — С чего ты взял, что это ты? — То есть ты в этом сомневаешься? — А ты мне это сейчас доказываешь? Боковым взглядом Антон видел, как двигается голова Артёма от него к Арсению и обратно, точно перед тем проходил теннисный матч за кубок Большого Шлема. Если бы ситуацию описывал Лавкрафт, то уже давно перешёл бы на немыслимые сравнения выражения их с Арсением лиц с какими-нибудь хтоническими чудовищами, распылил бы нотки своей прекрасной наркомании в характеристике ощущений и финальным аккордом утопил бы обоих в обмелевшем Финском заливе под неприятный звук скользких океанических тварей. Но господина Говарда рядом не было, как не было и Николая Васильевича, поэтому Антон измерял себя и пытался измерить Арсения в системе собственных координат, правда, те никак не пересекались в положительном ключе. — Мой ответ «да», — резко ответил Арсений. Антон точно знал, что эта фраза — далеко не парирование на вопрос о доказательствах ума. Арсений таким способом давал свой ответ на предложение сфотографировать его, но Антон не планировал слишком быстро вестись на эти приказные нюансы. — Я уже отфоткал Артёма. Светоотражатель работает шикарно. Двенадцати кадров тебе достаточно? — развернувшись всем телом, Антон смотрел на Арсения исподлобья и ждал реакции. — Это тебя надо спросить. Хватит ли тебе двенадцати кадров со мной? — Мне хватит и одного. — Он у тебя уже есть. Значит, тогда, за бадминтоном, Антону действительно позировали. Никакого стыда сейчас он не испытывал, наоборот — вскочил и возвысился над Арсением, пытаясь показать своё преимущество в росте и выиграть в их вполне себе ощутимой в своём напряжении словесной войне. — С первыми петухами проснёшься? Хочу на рассвете поснимать. — Ну, с одним петухом я проснусь точно. — С ним вы вряд ли проснётесь одновременно. Он тебе лицо заклюёт. — Вот и проверим. Сдёрнув с себя джинсовые шорты, Арсений остался в ярко-красных плавках и бодро зашагал в воду, не обращая никакого внимания на болтающуюся у берега тину. — Офигеть, это чё щас было? — Артём вновь обрёл дар речи и посмотрел на Антона с широко открытым ртом. — Это Арсений. И Арсений — самая большая заноза в моей заднице до августа. — Брат? — Да лучше сдохнуть, чем быть родственником этого павлина. — Я думал, вы друг другу морду набьёте, если честно. — Может, это бы помогло. — Хочешь, я его припугну? — нахмурившись, Артём встал рядом и сжал кулаки, пока наблюдал за ныряющим в воду Арсением. — Да я сам разберусь. На него страх не действует, я уже пробовал. — Странный он чувак. — Это мягко сказано, — усмехнулся Антон и поднял оставленные Арсением шорты с панамкой. — Пусть домой в труханах идёт. Жопой своей тощей посветит. На самом деле задница у Арсения была далека от понятия «тощая», но перед новым другом не хотелось терять «лицо», поэтому коварный план, родившийся экспромтом, пришёлся как раз кстати. Под одобрительный кивок Артёма они двинулись в сторону антоновских вещей и вместе пошли по домам. Как оказалось, на параллельных улицах. Чисто гипотетически, Антону от Арсения могло знатно прилететь приступом гнева за выходку с одеждой. Но на практике ему было до безумного удовольствия всё равно.Глава 7 «Чисто гипотетически»
1 декабря 2023 г. в 11:00
Только к восемнадцати годам Антон понял, насколько ему посчастливилось иметь родителей, которые поддерживают любую безумную идею, помогают её улучшить, снабжают всем необходимым и хвалят, несмотря на итог воплощения задуманного в жизнь. Отчим радостно откопал в своём гараже добротный кусок фанеры, а мама не поскупилась на фольгу для запекания, отдала сразу рулон, чтобы будущий светоотражатель получился хорошим и таким, как Антон задумал изначально. Он сидел в тени яблони на заднем дворе и разглаживал фольгу по идеально ровной поверхности, чтобы не было ни одной складочки, при этом высунул язык (как делал всегда, когда чем-то старательно занимался) и толком не замечал происходящего рядом. А происходило много чего: мама закончила стирку, развешивала белоснежные простыни, а те надувались, будто паруса, и крупной рябью извивались на ветру; отчим залез под капот своего любимого «Москвича», напевал про землю в иллюминаторе и отстукивал ритм босой ступнёй; Булочка безуспешно гонялся за капустницами, пару раз напросился на поглажки и с громким «мяу» унёсся в сторону бани.
Уже привычный стук печатной машинки, давно не вызывающий никакого раздражения, как обычно летел из зала.
Муки выбора подходящего момента и фразы, чтобы напомнить Арсению о фотосессии, у Антона по-прежнему не появилось. Его «я подумаю» растянулось на два дня, и буквально вчера перед сном Антон в очередной раз пытался найти смысл жизни в разглядывании теней на потолке, чтобы украдкой не кидать взгляды на спящего Арсения. Пусть тот и находился на расстоянии почти двух метров, но зоркие глаза подмечали каждую деталь его внешности. Антон не очень-то понимал, с какой стати фотографирование летнего отчимова аспиранта стало идеей фикс — понятие как раз таки отчим и подкинул позавчера, — но выбросить её из головы никак не мог. Антон даже придумал место, где гипотетически можно было наделать целых двадцать пять фотографий. Собственно, для этих целей он и смастерил отражатель света, чтобы картинка и гипотетический Арсений выглядели будто сияющими изнутри, а развешанные белые пододеяльники и простыни стали бы чётким дополнением к гипотетической идее. Арсений совал свой любопытный нос куда хотел, а значит, вполне себе не гипотетическое техническое рукоделие могло привлечь его интерес, а там и повод напомнить об ответе мог бы найтись. Вот только клацанье клавиш никак не останавливалось, а работа Антона была практически закончена.
Ровный квадрат метр на метр ловил солнце и мягко рассеивал его на ближайшие предметы в виде голубой лейки со здоровенной ромашкой посредине, захватил часть багажника автомобиля, из салатовой делая ментоловую. Антон развернул отражатель к открытому окну в зале и пошевелил из стороны в сторону, словно давал сигнал. А тот взял и сработал, потому что в проёме показался хмурый Арсений в жёлтой панаме и такой же футболке. Правила этикета о головных уборах тот будто нарочно игнорировал, хотя Антон предполагал, что светской комаровскую атмосферу Арсений не считал. Конкретно в этот момент он походил на недовольного резинового утёнка, — Антон даже кидал себе парочку, когда принимал ванну дома в Петербурге, — и глаза у них с Арсением одинакового цвета, и губы по форме похожи. Чтобы волна размышлений не унесла дрейфовать в гавани бесстыдства, где он уже оказывался несколько раз, Антон скрылся за фанерой, делая вид, будто поправляет края фольги, давно крепко приклеенные к поверхности.
— «Оч.умелых ручек» насмотрелся?
Не нужно было владеть способностью рентгеновского зрения, чтобы определить диапазон ухмылки на губах Арсения. При разговоре с Антоном она всегда была на одном уровне, где-то чуть выше монализовской и улыбки Иоанна Крестителя, хотя ничего святого в Арсении точно не было, скорее наоборот, но в эту гавань Антон тоже дал себе обещание больше не заплывать.
— Ага, ни один выпуск «Пока все дома» не пропускаю, — Антон разглядывал светоотражатель по периметру и, к своему сожалению, не нашёл ни единой проплешины в клее.
— Ловец помидоров из провода небось тоже делал?
— Нет, у меня рука и так в банку пролезает.
Забавно было: Антон понимал, о чём Арсений говорил, потому что и правда смотрел, какие ещё советы Бахметьев с Кизяковым продемонстрируют по телевизору. Мастерить всякие штуки Антону нравилось всегда, поэтому на даче у них были и самодельные светильники из обернутых нитками для вязания пластиковых бутылок; кислотно-зелёная свинья-копилка, куда Антон уже давным-давно не кидает монетки, потому что процесс накопления ему наскучил; многоуровневая поливалка для маминой рассады (ею он особенно гордился, потому что пользы было много) и множество других «облегчителей» жизни, большинство из которых давно пылилось на чердаке.
— Сигнал пришельцам отправляешь?
— Да нафиг его отправлять, Малдер и Скалли давно доказали, что они существуют и на связь выходить не хотят.
Антон не оставил без внимания батарею арсеньевских вопросов, будто его проверяли на знание культурного пласта конца девяностых. А ведь он мог вести об этом лекции на уровне университета и рассказывать будущему поколению о важности пигмента в конфетах «Дядя Стёпа» для раскрашивания языка, как сделать домашнюю радугу из тазика с водой и зеркала, под каким углом следует бросать «лягушки», чтобы камень отскочил от трёх до шести раз, почему бутерброд со сливочным маслом и сахаром — пища богов, а «Полароид» — самая дурацкая мыльница, пользующаяся незаслуженной популярностью.
Решив, что неестественно долго прячется за куском фанеры, Антон всё-таки поднял глаза на Арсения: задумавшись о чём-то, тот смотрел на перекатывающиеся облака, чуть задрав подбородок, а на коже под нижней губой красовалась клякса от чернил, да такая крупная, словно поставленная намеренно, поэтому пальцы обожгло острым желанием стереть её. Антон не был уверен, заметили ли его откровенное разглядывание, хотя в целом это не имело никакого значения до тех пор, пока ему не дадут отмашку бежать за фотоаппаратом, чтобы запечатлеть эту чёртову модель со скверным характером и любовью ко всяческого рода загадкам.
— Ты подумал? — задал вопрос теперь уже Антон, практически не моргая, чтобы не упустить даже микромимику.
— Нет.
Вместо ещё одного вопроса едва не вырвалась нецензурная рифма, но Антон сдержал её, как прыткую кобылку, и произнёс:
— Ты отказываешься или не подумал?
— Да.
Арсений определённо провоцировал его перейти рамки приличия приёмного сына академика, ведь и на это слово в личном Антоновом словаре имелась остроумная фраза.
— А поконкретнее?
— Я люблю фотографироваться, но не уверен, что у нас с тобой получится сделать то, что устроило бы обоих. С другой стороны, я ещё не обдумал возможные варианты нашей работы, а там, быть может, и нашёлся бы какой-то компромисс.
— Ну и хрен с тобой.
От возмущённого удивления ответом Антона лицо Арсения так смешно вытянулось, что стало похоже на морду аквариумной рыбы, которой вместо корма кинули мандарин, а она не понимает, как это есть. Решительно довольный собой Антон встал, подошёл к велосипеду, прикрепил свежесделанный отражатель к багажнику, повесил футляр с фотоаппаратом на шею и с улыбкой в разрешении девять на двенадцать выехал на дорогу.
Чисто гипотетически, это была победа всухую.