Эхо твоего имени

             Не прилетело.              Ни перелётной птицей, ни почтовым голубем, ни разрядом молнии, ни даже кулаком. Арсений едва ли не с гордостью прошёл мимо в плавательных трусах, по пути остановился у куста клубники, наклонился и, не найдя ни одной спелой ягоды (об этом Антон позаботился ещё час назад), спокойным шагом отправился в душ. По ощущениям, разгромный счёт получила не Ямайка, как пел Шахрин в колонках магнитофона, а сам Антон.              Не мог ведь Арсений оставить незамеченной кражу одежды и вынужденную необходимость щеголять в одних трусах почти два километра, правильно?              Правильно.              И пока обработанный голос пел про какой-то «дабуди-дабудай», Антон пытался понять, что в его плане снова пошло не так. На обратном пути Артём несколько раз и похвалил масштаб прикола, и даже подкинул идей на следующий, вот только чувство недоделанности никуда не девалось, а наоборот — усиливалось до дичайшего ощущения досады, что не дожал, не сделал, как надо было, не произвёл эффекта. На кой чёрт Антону вообще надо было впечатлять Арсения — загадка сложнее сфинксовой.              — Антош! — позвала мама из кухни.              Он отреагировал не сразу, залипнув на разглядывании собственных коленей и отмечая, что они стали куда темнее, чем были неделю назад. Загар чётко повторял контур шортов.              — Антоша, ты там опять в лопухах? — крикнула мама уже громче, и вот тут-то он и отмер, едва не свалившись с дивана на пол.              В пять шагов Антон оказался на кухне, по традиции получив нитяными шторами по спине из-за того, что торопился, и воззрился на маму внимательным взглядом. На её голове был завязан цветастый платок узелками вперёд, делая похожей на Солоху из старющей экранизации «Вечеров на хуторе близ Диканьки». Антон сбился со счёта, сколько раз они смотрели его на все новогодние праздники.              — Чё, мам?              — Взбей белки, пожалуйста? У меня рука устала.              — А чего Арсения не попросишь? Он же любит тебе помогать.              — Зачем мне просить его, если у меня сын в соседней комнате? — мама подняла брови в недоумении, и Антона укололо стыдом.              — Насколько сильно взбивать?              Он потянулся к глубокой пластмассовой миске с болтающимся в ней венчиком.              — Пока не появится высокая пенка. Справишься? — мама улыбнулась и почесала нос извазюканным в муке пальцем.              Улыбнувшись в ответ, Антон стёр белую грязь с её лица кончиком указательного, заметив, что мама скосила глаза, чтобы разглядеть — чего это он делает.              — Что от этого зависит?              — Судьба большого клубничного торта.              — Зафигачу тебе пенку высшего разряда!              Антону с самого детства нравилось помогать маме на кухне с делами мелкого и крупного порядка. Даже если пельмени были страшными, больше походя на расплывшиеся рожи инопланетян, она никогда ничего не переделывала и всегда хвалила, разжёвывая сваренных уродцев с особенным удовольствием, словно и тесто, и фарш отличались от её красивых пельмешек. Временами Антон был скорее отвлекающим фактором и суетологом, но не мог припомнить ни единого раза, чтобы его выгоняли и призывали не мешать. В Антоновой памяти чётко засел момент, когда мама испекла торт на его двенадцатый день рождения, провела на кухне часов шесть, не меньше, а он, идиот малолетний, умудрился перевернуть высоченный Медовик себе прямо на голову, когда полез в холодильник, чтобы посмотреть, какую надпись сделали на верхушке. Орал Антон такой дурниной, словно руку себе отрезал болгаркой, но мама — святая женщина, не иначе — собрала их с отчимом на кухне, чтобы втроём провернуть весь процесс готовки заново. Закончили они около полуночи, а тот торт с надписью «С днём рождения, сыночек!» был самым вкусным на свете.              — Антош?              Перед глазами всё ещё горели двенадцать свечек, которые он задувал с каким-то желанием, правда, теперь уже и не вспомнит, сбылось оно или нет.              — Ау?              — Вы как, нашли с Арсением общий язык?              Антона будто окатило горной лавиной. Вся ностальгическая дымка тут же рассеялась, и вместо неё словно запустили ядовитый газ, от которого можно выкашлять лёгкие.              — Не особо, — буркнул Антон, ускоряя движения венчиком, чтобы выпустить наружу своё раздражение на панамчатый элемент.              — Он тебе нравится?              — Ну, вам он нравится, — отчего-то давать чёткий ответ не хотелось. — А меня он терпеть не может.              — Я думаю, ты ошибаешься, — мама поставила три формы с тестом в духовку. — Ты ему тоже нравишься.              — Это твоё мнение?              — Нет, он сам мне сказал.              Антон так активно крутил венчик, что мелкие капли взбитых белков расплескались на руки.              — Когда?              — Давно.              Погладив его по голове, мама вышла из кухни, оставив Антона наедине не только со своей архиважной кондитерской задачей, но и с роящимися в голове мыслями. Те верещали и носились, словно тараканы при включенном свете, фиг какую догонишь, сколько ни пытайся. Необходимости в полученном знании Антон не видел никакой, а то, с какой лёгкостью мама произнесла эту фразу, вообще поражало: ну что за удивительная женщина без грамма подозрений и упрёков! Предполагаемые обстоятельства передачи столь ценной информации об их с Антоном взаимоотношениях никак не придумывались, разве что хитрая лиса мама выудила у Арсения эти факты аккурат в момент перелистывания альбома со сделанными любимым сыном фотографиями. На самом деле, когда было не столь важно, куда главнее то, искренен ли в своих словах был Арсений. С другой стороны, с мамой притворяться не было никакого смысла, она и ложь в два счёта распознаёт, и уважение к старшим такому снобу как господин аспирант известно не понаслышке.              — Ма?              — Да?              — Я тут тебе новый ингредиент из яиц не сделаю случайно?              Белки, как того и требовалось, превратились в пышную пузырящуюся пену, но Антон решил поинтересоваться на всякий случай, чтобы не испортить будущий торт с самого начала. Мама выглянула из-за дверного проёма, раздвинула нитяные шторы, привстала на цыпочки, чтобы рассмотреть получше, кивнула и снова исчезла под стук деревянных бусин.              Очевидно, в этом доме все были со своими особенными нюансами поведения, так что ж удивительного, что и на Антона это тоже распространялось, как бы он ни старался вести себя размеренно, со здравомыслием и долей взрослости. Хотя о какой взрослости могла идти речь, если не далее как два дня назад Антон с улюлюканьем трёхлетнего пацана прыгал на старой армейской кровати, размещённой отчимом на заднем дворе во время очередной ревизии и попытки привести пространство кладовки в подобающий вид.              Ты ему тоже нравишься.              Хотелось, конечно же, маму осудить по высшему разряду за то, что посадила ему в голову эту фразу, как арбузное семечко. До каких размеров конечный фрукт в итоге вырастет, Антон до чёртиков боялся даже представить, поэтому аккуратно поставил миску на стол, вымыл руки, заодно сполоснул лицо и уже через минуту выбежал из дома на параллельную улицу.              Чтобы никто не увидел, какой дебильно счастливой была его улыбка.             

❦❦❦

      — Ну и прикинь, сижу я на толчке, наяриваю вовсю, чтобы успеть к тренировке, а потом — херак! — дверь открывается, а на пороге Мягкова. Морду свою вытянула, на мой член посмотрела и убежала.              Антон смеялся в голос, потому что и ситуация, и манера рассказа Артёма были настолько смешными, хоть иди в команду КВН. У него бы сто процентов вышло.              — И что ты сделал?              — Как, что? Продолжил дрочить, — без тени сомнений ответил Артём и сделал глоток кваса из стакана.              — Ты серьёзно? — едва не плача, Антон сложился пополам и упёрся лбом в чужое подрагивающее плечо.              — Ну да. Меня даже это не испугало, прикинь? Пубертат — жуткая херня. Плюс потом та мымра всей школе раззвонила о том, что видела. Я ей просто нравился, а внимания не обращал. Вот и отомстила.              — А у тебя на кого-то конкретного встало?              — Да хрен его знает. Тогда у меня член вообще жил своей жизнью. Юбку короче коленок увидел, вырез на груди старшеклассниц — и здорóво, палатка между ног.              — У меня было чуть получше. Я в целом был очень стеснительным, но девчонкам нравился.              — Ну, высокие всегда нравятся, — Артём ткнул его в плечо кулаком и вытянул ноги, едва не задевая грядку с капустой.              Ксения Михайловна, она же баба Ксюша, выгнала их на лавочку во двор гоготать о своём, потому что они мешали ей смотреть Якубовича и отгадывать слова. За полив огорода отблагодарила свежими пирожками с картошкой и грибами, но Антон заранее предупредил Артёма, что к восьми тридцати они пойдут к ним на ужин, где будет торт, поэтому на выпечку сильно не налегали. Обычно вечерние трапезы собирались в семь, но у отчима образовались неожиданные дела в Петербурге, поэтому время сдвинулось.              За два часа Антон с Артёмом успели обсудить столько, что хватило бы на целую энциклопедию фактов друг о друге. Не то чтобы Антону было тяжело знакомиться с людьми и налаживать дружеские контакты (панамка не в счёт), но с Артёмом действительно всё было легко. Даже несмотря на дерзкий спортивный нрав, Артём удивительным образом улавливал зерно истины в словах и рушил к чёртовой матери все предубеждения о тупости футболистов. С совершенно серьёзным лицом он спорил с Антоном, что есть большее и меньшее зло, почему Йеннифер при всей своей сучливости лучше Трисс и готова убить за Цири кого угодно («скорее бы уже новая часть вышла!»), а «Мартин Иден» — «крутейшая поучительная книга всех времён». Естественно, список прочитанной Артёмом литературы с Антоновым даже в сравнение не шёл, но с этого дня все приколы в адрес недалёкости спортиков из багажа Антона исчезли окончательно.              — Чё там по времени? — Антон слегка вытянул шею, чтобы взглянуть на электронный циферблат «Монтаны» на левом запястье Артёма.              — Десять минут девятого.              — Пойдём потихоньку. Хочу маме на стол помочь накрыть.              Потому что не хочу, чтобы этот козёл делал вместо меня мою законную работу любимого сына.              Вслух, естественно, Антон этого не произнёс, чтобы не навлечь на себя атаку неудобными вопросами, хотя Артёму нужно было отдать должное: лишнего он не спрашивал, про Арсения вообще молчал, а если видел, что Антон на вопросы мялся и жевал щёку изнутри — тут же менял тему.              Ну золото, а не человек. В отличие от некоторых.              О том, что дома какой-то сабантуйчик, говорила громкая музыка. Звучали испанские мотивы и мамин довольный смех. Этому Антон очень обрадовался, но, когда увидел причину, чувство быстро превратилось из порхающих бабочек в летучих мышей. Арсений ловко вёл в танце, кружа маму вокруг своей оси, аккуратно держал ладонь чуть выше талии, а отчим регулировал громкость на выставленном на подоконник музыкальном центре, притопывая ногой в такт песне. Краем глаза Антон увидел, что Артём посмотрел сначала на танцующего козла (даже без панамки), а потом на самого Антона. Сжав зубы, он шумно вдохнул воздух и широко улыбнулся.              — Ма, привет! А я с новым другом пришёл! — громче, чем того следовало, сказал Антон.              — О-о-о, какой красивый мальчик! Здравствуйте, я Ольга.              Мама, скорее всего, уже успела немного выпить, судя по пустому бокалу и початой бутылке Сангрии. Щёки слегка покраснели, а в глазах играли блики. Мамино длинное цветастое платье двигалось волнами вместе с ней, а в явно умелых руках партнёра по танцу, она выглядела потрясающе красивой.              — Добрый вечер, — пробасил Артём и, пожав протянутую ему ладонь, невесомо поцеловал тыльную сторону. — Меня зовут Артём.              Антон так опешил с этого жеста, что на секунду забыл причину своей злости. Арсений, в свою очередь, удивился не меньше, поправил задравшиеся края белой рубашки, складки на джинсовых шортах, взлохмаченные волосы и уставился на нового и совершенно незнакомого человека.              — Приятно познакомиться, я — Арсений.              Неизвестно, рассчитывало ли его панамшество на такое же приветствие, какое получила мама, но Артём — пацан нормальный, поэтому вернул крепкое рукопожатие и с лёгкой улыбкой произнёс:              — Наслышан. Взаимно.              А может, и не стоило вообще домой сегодня возвращаться? Не прилетело три часа назад, но, очевидно, прилетит сейчас, судя по нечитаемому выражению лица Арсения — в голубых глазах затаился то ли немой вопрос, то ли проклятье, то ли обратный отсчёт на взрыв атомной бомбы. Чтобы не попасть под волну, Антон придумал шикарный план и ретировался на кухню за уже подготовленной для сервировки посудой. Стратегия «не смотри в глаза, чтобы не привлекать внимания» работала вполне успешно, пока после очередного рейда на кухню и обратно на задний двор, где с мамой по очереди танцевали уже Артём с отчимом, за Антоном не увязался Арсений, чтобы вытащить таз с маринованным мясом к уже разожжённому Арсением же мангалу.              — Я сам справлюсь, спасибо, — бесцветно сказал Антон, схватившись за железные ручки.              — Я настаиваю, — Арсений схватился за вторую, сжав и её, и пальцы Антона.              И сделал это настолько крепко, что руку от боли пришлось всё-таки убрать.              — Сеня, — вспомнил Антон ненавистную форму его имени, — не надо пытаться выслужиться перед моей мамой.              — А я не перед ней выслуживаюсь.              Они стояли посреди кухни, держа совсем не тяжёлый таз с маринованной свининой и со стороны выглядели как два придурка. Благо, все были заняты танцами и ничего из этого не станет предметом для обсуждения, но никаких идей для дальнейших действий у Антона, как назло, не было.              — Передо мной? — Антон изогнул левую бровь. — Польщён.              — Нечему радоваться, бельчонок.              Значит, эта сука всё-таки слышала секретное прозвище Антона и решила использовать знание против него.              — Только потому, что это мясо покупал и мариновал мой отец, я не буду отпускать свою сторону и говорю об этом вслух.              — Откуда знаешь, что его мариновал не я?              — Ты рецепт не знаешь. Бери вторую ручку и неси жарить шашлык во двор.              Арсений, к большому удивлению, положил свою ладонь поверх его правой руки, но до боли не сжимал — совсем легонько, будто и не за таз стремился схватиться, а за самого Антона. Эту мысль тот вышвырнул из своей головы на скорости мотоцикла, освободил место для пальцев Арсения — те юркнули сразу и ошпарили льдом.              У людей могут быть настолько холодные руки?              Вопрос, как и многие в Антоновой жизни, остался без ответа. Антон взял миску с овощным салатом и отнёс во двор вместе с приборами. Арсений появился секундами позже, похвалил танцевальные навыки Артёма и, сделав пару движений (кажется, ча-ча-ча), оказался у мангала. Отчим тут же потерял интерес к музыке, мгновенно вовлекаясь в процесс приготовления шашлыка.              — У нас тут все совершеннолетние? — хитро спросил он, ловко нанизывая кусочки мяса на шампуры.              — Ага, — с готовностью в голосе ответил Артём.              — Оль, а давай мальчишкам по «двоечке»? В честь праздника.              Мама кивнула и упорхнула в дом.              — А что празднуем?              Антон не то чтобы вёл личный календарь, но знал дату рождения всех близких родственников и день свадьбы родителей, государственные праздники в их семье отмечать было не принято, поэтому догадки отсутствовали.              — На моей кафедре открывается новое направление. Я настоял, и сегодня всё наконец-то решилось.              Укол совести ощутился крайне болезненно, потому что Антон вообще не помнил, чтобы отчим об этом говорил хоть слово, или за всеми своими планами мести Арсению Антон упустил этот важный факт из виду.              — А какое направление? — Артём поднял взгляд на отчима и передал готовый для жарки шампур с мясом.              — Сравнительно-историческое языкознание — французский язык.              — Как это офигенно! Ты почему не говорил? — Антон подошёл к отчиму и крепко его обнял, ощутив на спине большие крепкие похлопывания.              — Ты же меня знаешь, я пока точно не буду уверен, даже на допросе о своих планах не расскажу.              Он улыбался абсолютно счастливо, открыл первую бутылку «Балтики», протянул её Антону, через мгновение с бутылками оказались и Арсений с Артёмом. Мама подошла к ним с высоким бокалом, наполненным Сангрией почти наполовину, и под «За новые горизонты!» все сделали дружный глоток.              — Фёдор Петрович долго держал меня на крючке, потому что крайне тяжело найти преподавателей мёртвых языков, а тех, что у нас есть, для нового потока студентов не хватит.              — А что значит «мёртвый» язык? — без стеснения спросил Артём.              — О, мой дорогой, сейчас ты выслушаешь целую лекцию на эту тему, — мама расхохоталась и села в сетчатое кресло, элегантно закинув ногу на ногу.              — Мёртвые языки — это те, которые уже не употребляются в живом общении, а сохраняются исключительно как письменные памятники, — Арсений ловко переворачивал шампуры, чтобы мясо не пригорело, и при этом успевал ещё и умничать. — Обычно так случается, когда происходит языковой сдвиг. Например, латинский был заменён на итальянский, коптский — арабским, и так далее.              — Попов, будешь умничать, — отчим хохотнул и сделал ещё глоток из своей бутылки, — я тебя накажу.              — Это как?              — На работу возьму. Будешь терпеть нытьё первокурсников и стучать указкой по доске.              — Всё-всё-всё, — подняв ладони, Арсений принял поражение, — не отнимаю ваш законный хлеб и замолкаю.              Артём едва ли понимал и половину слов, вылетающих изо рта заслуженного академика Сергея Владимировича, но слушал внимательно, кивал, задавал вопросы и в какой-то момент даже привёл пример слова, которое он слышал в «Индиане Джонсе», и получил от отчима одобрительное объятье за плечи. Мама спросила про учёбу, футбольную карьеру, а Артём так засиял, что и о пиве забыл, болтал без умолку, изредка краснея, когда его хвалили за достижения — смотрел в пол, теребил материал шортов и края футболки «Зенита» в цвет. Антон в их разговоры не встревал, держался поодаль от основного места событий и горячей точки, жарящей мясо.              Иглесиас пел значительно тише, разговоры в своих темах прыгали от одной темы к другой, а Антон молча наслаждался запахом деревьев вперемешку с дымом, сладковатым ароматом жареного мяса и маминого парфюма — любовь к «Герлену» ей привил отчим, когда они впервые съездили в Париж, а Антон объедался вкусняхами у бабули всё лето девяносто третьего.              Белые ночи давно закончились, Антон их не особенно любил, потому что звёзд не видно. И если бы не фотография, то однозначно ударился в изучение астрономии, тем более что доступ в обсерваторию точно был обеспечен — кого среди друзей отчима только не было. Созвездия над головой постепенно обретали формы, мерцая белыми точками на расстоянии миллионов световых лет. Быть может, какие-то из них давным-давно умерли и погасли, но на Земле об этом узнают очень и очень нескоро. В их семье звёздами мало кто увлекался, предпочитая просто наблюдать за красотой и не сыпать фактами. Мама рассказывала, что люди в Индии называют такое занятие медитацией — сиди себе спокойно, слушай природу, старайся не думать ни о чём и просто впускать в себя окружающую тишину. Проблема в том, что думать Антон не переставал никогда, а в силу энергичного возраста это и вовсе было задачей со звёздочкой.              Вот такой каламбур.              — Ты знаешь, что созвездие Эридан — самое протяжённое на небосводе?              Антон сразу понял, что Арсений рядом — учуял запах мяса. Только не понимал: пахло от самого Арсения или нет.              — Нет.              — И я не знаю.              Откуда-то сбоку появилась пышущая жаром палка шашлыка. Арсений держал её двумя пальцами, будто цветок. Антон повернул к нему голову с явным недоумением на лице.              — Изволите-с?              — С мышьяком?              — Самого лучшего качества! — победоносно приподняв шампур над головой, Арсений снова протянул его Антону.              — Надеюсь, ты его не спалил.              Антон потянулся принять щедрые арсеньевские дары кулинарии, но Арсений вместо этого отставил руку — шашлык оказался вне зоны досягаемости даже длиннорукого Антона.              — Я умею жарить.              И всё-таки отдал плоды своего труда.              Даже не принюхиваясь, не пытаясь как-то выкрутить ситуацию или продемонстрировать своё пренебрежение едой, Антон вгрызся в большой кусок сверху. Он не сводил взгляда с любопытством на него глядящего Арсения, и как только язык ощутил всё буйство вкуса, прикрыл глаза на секунду, пока тянул мясо зубами. Антон жевал медленно, видел, что Арсений меняет фокус с его глаз на жирные губы и обратно, а когда закончил, произнёс:              — Вкусно.              — Я рад.              Улыбка Арсения в темноте выглядела так, будто он выпил нечто флуоресцентное. Жёлтый свет самодельных фонариков по периметру заднего двора подсвечивал его кожу мягким золотом, в очередной раз делая похожим на скульптуру. Как и многое, что не произносил вслух, Антон предпочёл умолчать об этой ассоциации, а вот Арсению никто рот не закрывал:              — Ты очень красивый, когда улыбаешься.              Ответа он не ждал, вернулся к мангалу практически сразу, а Антон так и стоял с тёплым шампуром в руке, забыв, что вообще нужно с ним делать. Чего-чего, а таких слов в свой адрес от господина аспиранта он не ожидал услышать даже в случае неизбежной гибели человечества от столкновения Земли с исполинским астероидом. Только в реальности никакое небесное тело в их сторону не летело, но удар Антон ощущал всем своим существом. За спиной Арсений рассказал какую-то шутку, вызвав дружный смех у тех, кто сидел за столом, а Антон боялся поворачиваться, чтобы не видеть того, что увидел в нём Арсений — красоты, когда тот открыто, до сощуренных глаз улыбался в подрагивающем песочном свете.              Не стоило на это смотреть, чёрт побери.