❦❦❦
— Тащи, сынок, тащи! — отчим стоял рядом с Антоном и едва не хватался за его удочку, чтобы помочь с уловом. Антон крутил катушку и боялся, что леска вот-вот лопнет и все его пятиминутные труды пойдут насмарку. Он понятия не имел, что такое прыткое попалось на крючок, но обещание маме хотел сдержать и надеялся, что улов окажется щукой. — Срывается! Срывается! — кричал Антон, чувствуя как удочку тянет в воду вместе с ним. Это же сколько силы было в рыбе. Вторая пара рук — Арсовых — легла на рукоять и крепко его сжала. В ухо тихо выдохнули: «Крути», а Антон потерялся на секунду, понимая, что голой спиной прижимается к горячей и такой же голой груди. Времени всё это анализировать у него не осталось, так что Антон вложил всю скорость, на которую был способен, и катушка зажужжала под его пальцами, удилище изогнулось на конце, почти ломаясь. Когда на поверхности показалась узкая продолговатая голова, а за ней вытянутое полосатое тело, агрессивно машущее чешуйчатым хвостом, Антон так громко закричал от радости, что заметил, как сморщился лоб Арсения в десяти сантиметрах от его лица. — Ура! Щука! Мы вытащили щуку, Арс! Отчим поспешил снять рыбу с крючка и бросил её к плавающим в ведре карасям. Таким радостным Антон не был с того момента, как выиграл в настольную игру. Что примечательно, в оба раза где-то неподалёку был Арсений. Видимо, солнце расплавило его ледяную защиту: инцидент на кухне растворился, хотя Антон по-прежнему не понимал причину чужой злости, Арсений щурился, выглядывая из-под панамки и улыбаясь их общей победе. Пока Сергей скрылся в машине в поисках питьевой воды, Антон отдышался и привлёк внимание Арсения, осторожно коснувшись его плеча. — Спасибо, что помог. — Всегда пожалуйста. — Мир? Антон протянул ему ладонь, страшно боясь, что рукопожатие тот не примет. Арсений вполне имел право отказать в такой роскоши по своим причинам, даже если те окажутся неозвученными. Этот выбор Антон уважал целиком и полностью, но всё-таки в глубине души надеялся на лучший исход. Когда холодные пальцы Арсения сжали его руку в ответ, Антону на мгновение показалось, что по коже на месте соприкосновения полетели тонкие электрические линии, но не до тряски, когда бьёт двести двадцать, а приятным продолжительным покалыванием. Для отчётливости своих намерений Арсений накрыл их руки левой ладонью и сжал. Антону от этого вдруг стало так хорошо, что он едва ли над водой парить не начал. Ему слегка смущённо улыбнулись, чтобы уже через пару секунд сбросить шорты, аккуратно положить панамку на кучку одежды и с криками вбежать в нагретую июльским солнцем воду. Да как тут не захочешь этого человека разгадывать, если он в мгновение ока вытворяет такое, что не вытворять то же самое сил никаких нет. Последовав примеру Арсения, Антон разделся до трусов — рисунков с самолётами он даже не стеснялся — и нырнул в воду с высокими брызгами. Отчим, конечно же, вошёл в воду не так эффектно и громко, но тоже решил поплавать после настолько удачной рыбалки, да и после водных процедур съесть по паре-тройке бутербродов — самое оно. Они тут не больше полутора часов провели, а Антон помнил, что поесть Арсений не успел, но не решился заставлять взрослого лба перекусить. Впрочем, взрослый лоб сам догадался залезть в пакет, спрятанный под передним сидением, и за обе щёки жевал, похрустывая огурцами. Арсений обладал какой-то совершенно невозможной способностью есть что угодно так аппетитно, от чего у самого Антона слюни во рту собирались. Сев с Арсением рядом под тень высоченного клёна, Антон взял любезно им протянутый бутерброд и откусил. — Сильно не наедайтесь! — крикнул Сергей, отплыв далеко от берега. — Вам ещё курицу лопать! — Па, мы и её съедим! Растущий организм, не забывай! Отчим хохотнул и поплыл брассом в сторону другого берега. — Ты рыбачил когда-нибудь? — неожиданно спросил Антон Арсения и потянулся к бутылке с водой, которую они почему-то не догадались опустить в воду, а на заднем сидении «Москвича» и даже в тени она всё равно нагрелась. — А как бы ты щуку вытащил, м? Арсений нахлобучил панаму на макушку скорее для вида, чем для защиты от солнечных лучей, и выглядел как нашкодивший взъерошенный пацан, недавно свалившийся с дерева прямо в воду. Быть может, в детстве он таким и был, но Антону доподлинно это неизвестно. Вот бы выпал шанс узнать всё-всё-всё, что только можно. — Спасибо, твоя крепкая рука оказала мне неоценимую помощь. — Моя рука всегда готова её оказать. Выхватив бутылку из пальцев Антона, а тот, между прочим, из неё пить пытался, Арсений сделал большой глоток, слегка поморщился, видимо, из-за совсем не освежающей температуры воды, но пить не перестал. Лет в тринадцать Антона отправляли в бывший советский пионерлагерь, где он провёл одни из самых запоминающихся каникул в жизни, так вот по классике девчонки с мальчишками сбегались из комнат через окно по ночам и играли во всякие дурацкие игры. На «Бутылочку» подросток-Антон не соглашался ни в какую, стесняясь того, что совершенно не умел целоваться, но ему тогда рассказали, что если пить с кем-то из одной бутылки, то получится опосредованный поцелуй. С тех пор Антон крайне внимательно следил за этим и ни с кем никакими бутылками не делился, сетуя на брезгливость и, мол, свою надо иметь, вот только с Арсением это правило ни черта не работало. То ли тот его попросту не знал, то ли… Делал нарочно? Мысль, что эта зелёная панамка могла даже в теории рассматривать вариант поцелуя, привела Антона к ужасным последствиям: тело вмиг облизало горяченной волной из стыда и — к сожалению — возбуждения, особенно когда Антон посмотрел на влажные Арсовы губы и облизнул свои. Ни о каких таких поцелуях — гипотетических или практических — думать вообще нельзя было, тем более что объект этих мыслей смотрел на Антона слишком пристально и даже в какой-то мере изучающе. По возвращении из своего речного заплыва отчим Антонову бутылку брать не стал, вытащил запрятанную чёрт пойми когда минералку из бардачка и сделал глоток. Очень хотелось отправить их с Арсением домой или бежать рядом с машиной, как минимум, пока они на небольшой скорости ехали бы обратно. Но затея даже в голове звучала глупо, так что засунул Антон себя на заднее сидение в обнимку с ведром рыбы и старался запахом отбить всё желание выкинуть какую-нибудь глупость. Но ни черта не помогало.❦❦❦
Антон сверлил взглядом валяющуюся комком белую рубашку уже минут пять и не мог утихомирить свои мыслительные процессы. Пока её владелец ушёл работать с отчимом над очередной филологической задачкой, сам Антон — чистый после душа, сытый после плотного ужина из жареной рыбы с лимонной кислинкой и свежеиспечённым хлебом вприкуску — лежал на раскладушке и отдыхал. Фотографии ещё не высохли, делать новые — силы отсутствовали, рисовать — тем более, Антону даже двигаться не особо хотелось. Ему хотелось дотронуться до этой злополучной рубашки. Обычно Арсений не разбрасывал свои вещи, а грязные сразу нёс в корзину для белья или стирал руками. Видимо, от скоропалительности выполнения действий он замотался, оставил рубашку на кровати и даже не сложил её в аккуратный конверт. После возвращения с рыбалки желание Антона сделать глупость никуда не девалось, а сейчас и вовсе достигло своей наивысшей точки. Настроив слух на максимальную чувствительность, он выцепил тихие голоса внизу, мамино щебетание и сделал глубокий вдох. За свою недолгую жизнь он воровал только ранетки с чужой дачи, прекрасно помнил страх, когда берёшь то, что тебе не принадлежит, и даже испытываешь глубинное удовольствие от неправильности своих действий. То, что Антон делал в данный момент, не шло ни в какое сравнение: на цыпочках подошёл к двери, прикрыл, жалея, что так и не починил вырванный им самим же шпингалет, также на кончиках пальцев прошагал к своей тире Арсовой кровати и сел на неё. Две недели на раскладушке не казались Антону райским отдыхом, а по мягкой перине он скучал больше всего. Она продавилась под его весом, а корпус слегка скрипнул и замолк. Рубашка притягивала к себе, словно магнит. Сопротивляться Антон попросту устал, поэтому протянул руку, потащил ткань на себя, расправил и… надел на своё голое тело. По коже полетело электричество от осознания, что совсем недавно эта же ткань соприкасалась со спиной и грудью Арсения. Уткнувшись носом в ворот, Антон почувствовал слегка солоноватый запах пота и сладкий аромат не то парфюма, не то кожи Арсения. Будь концентрация сильнее, наверняка бы закружилась голова, но вместо затуманенности Антонов разум подкидывал идеи ещё хуже, чем банальная примерка чужой рубашки. Антон не отмахивался от них и следовал чётко по инструкции: лечь на кровать, вытянуть ноги, насладиться тем, что те не свисали к полу, расправить руки звездой, закрыть глаза и вспомнить, что ровно так же каждую ночь здесь спал Арсений. Веки закрылись сами собой, а воображение раскрутило образы, от которых потянуло внизу живота, и руки запахнули рубашку на груди для большего соприкосновения с кожей. Арсений никогда не спит голым, совесть и воспитание не позволяет, но Антон чётко видит его без одежды: прямую спину с точками родинок, то, как она скользит по простыни в поисках удобного положения; длинные руки с любопытными пальцами — сжимают материал, только почему-то не сонно, а отрывистыми движениями; грудь вздымается высоко и часто, будто Арсений бежал стометровку, в солнечном сплетении собрались капли пота и медленно стекают по прямой к впалому животу. Антон заерзал, но упрямо не открывал глаз, чтобы не упустить ни одной детали своего видения. Так бывало, когда он видел крутой сон, но понимал, что всё происходящее — нереально, и сюжет ускользал за секунду. Сценарий, который Антон создавал в этот момент, не должен был исчезнуть. Ещё слишком рано. На правом боку тянется старый шрам, но если сместить взгляд ещё ниже, то видно прижимающуюся к низу живота блестящую головку, слегка набухшую, оголённую под натянутой кожей твёрдого члена. Звучит низкий умоляющий стон, но нужно продолжить смотреть, ведь дальше — тёмные волосы на лобке, поджавшиеся от возбуждения яички и раздвинутые длинные ноги. Их хочется трогать и целовать внутреннюю сторону бедра, втягивать запах носом, кусать. Пальцы Антона сжали собственный стояк, помассировали, но лезть ими под шорты Антон страшно боялся. Вдруг застукают? Застукает. Пожалуй, отрицать желание быть увиденным Арсением Антон даже не стремился. Он хотел этого. Чтобы тот наблюдал за ним в собственной грязной рубашке, отмечал, как Антону необходимо хотя бы какое-то физическое взаимодействие, пока он бесстыже представлял самого Арсения на этой кровати — распахнутого, возбуждённого и до дрожащих рук желанного. Антон позволил себе сделать фантазию ещё реальнее и увидел, как его собственные руки ложатся на тонкие щиколотки, медленно ползут вверх по голени с завитками редких волос, обводят колени по кругу, дальше — к внутренней стороне, дразнятся и не касаются дёрнувшегося члена, потому что скользят выше по животу, груди, шее — слегка сжимают её, чтобы после коснуться губ указательными пальцами и почувствовать влажный язык Арсения, когда тот вбирает их в рот. Арсений нетерпеливый, извивается под прикосновениями, двигает бёдрами, отчего тяжёлый член движется из стороны в сторону. Арсений не просит словами, но Антон всё понимает и без них, одной рукой обхватив ствол, медленно оттягивает кожу на головке, делает пару движений, восхищённо смотрит на закрывшиеся глаза и прилипшие ко лбу мокрые волосы. Антон не смог удержаться и застонал — негромко, но так отчаянно, что не позволять себе большее в реальности становилось всё сложнее. Он трогал себя поверх тонкого материала шорт ещё быстрее, наплевав на то, что кончит прямо в них. Фантазия раскалилась до плавящихся от высокой температуры внутренностей, но прекратить Антон уже не мог. Не хотел. Он смелеет, чуть нагибается и к своей руке добавляет губы, чувствует смазку языком, когда обводит им головку и ведёт ниже. Арсений кусает пальцы левой руки, которые до сих пор в его рту, сдавленно мычит от того, что делает Антон, но не пытается вскидывать бёдра. Пальцы смещаются к основанию, направляют член на широкий высунутый язык, и Антон вбирает ствол чуть ниже разбухшей головки. Дальше — не рискует, прячет зубы за губами, двигается неторопливо, примеряется к ритму. Ладони Арсения ложатся Антону на макушку, не давят, а просто сжимают кудри. Антону немного больно, но это даже к месту. Во рту становится всё больше слюны, она течёт по подбородку, смешивается со смазкой Арсения, позволяет скользить гладкими быстрыми движениями. Пальцы больше не кусают, а посасывают в такт движениям на члене и Антон зажмурился, бурно кончая в шорты. Ему было стыдно приблизительно на ноль процентов, потому что таких ярких оргазмов он никогда не получал. В реальности на нём была рубашка Арсения. Пахла им, обволакивала грудь тонким материалом, хранила память о своём хозяине. В фантазии Арсений был полностью в Антоновой власти, ослепительно красивый, тягуче-сексуальный, поддающийся ласке. Ладони горели от желания делать всё то же самое наяву. Антона совершенно не пугало, что сознание подкинуло мысль отсосать другому парню. Арсению. Антону искренне этого хотелось, равно как и того, чтобы их желания совпадали. Как бы это было приятно. Место «преступления» Антон вернул в первозданный вид, хотя снять рубашку оказалось сложно. Запах Арсения врезался в память на уровне подсознания. В ближайшее время Антону придётся тяжело без возможности снова его почувствовать и не пытаться сделать первые шаги в сторону своих желаний в реальности. Несмотря на весьма неоднозначные взаимоотношения, Арсений ни разу — ну разве что ноги под столом, когда грелся во время дождя и на бадминтоне — не пытался коснуться Антона как-то так. — С девчонками я завязал. — Прям «завязал»? — Да. Знал бы тот Антон, что брошенная фраза оказалась пророческой — теперь ему нужен был только один человек: узнавать его, касаться, слушать, делать всё, что позволят, и принимать самому. Страха в этом открытии не было никакого. Антону на поверку оказалось совершенно безразлично, как на него посмотрят окружающие. Он всё для себя решил и надеялся только на то, что его намерения окажутся взаимными. Очень сильно надеялся.❦❦❦
Антон выглядывал в окно, где давно опустились сумерки, а густое от серых туч небо выглядело так, словно обрушится сильнющим дождём, смывая всё на своём пути. Окна мама закрывать не любила, особенно в приближающуюся грозу, когда шторы вместе с тюлем взлетали почти к потолку, надутые порывами ветра, а комната наполнялась вкуснейшим запахом озона и мокрой земли. — Если хотите чай, — мама легла на диван и устало вытянула ноги, которые отчим уложил себе на колени и стал массировать стопы, — наливайте сами. Я на сегодня всё. — Да мне пока не хочется, — сказал Антон и сел в кресло, расставив ноги. — Пирог в холодильнике. — Что в холодильнике? — Арсений зашёл в зал с лёгкой улыбкой. Их работа в отчимовом кабинете затянулась до самого вечера, так что ужинали все по отдельности. Арсений потом вообще застрял в душе минут на сорок и вышел только сейчас. Влажные волосы зачесал назад, на синей футболке — мокрые пятна от воды, которую он плохо вытер полотенцем или, что более вероятно, надел её прямо так, не высушиваясь. Ноги скрывались в светлых джинсах — Антон видел их на нём впервые и запнулся на собственных мыслях. Обтянутые бёдра вызывали только одно желание — трогать, трогать, трогать, даже не снимая денима. Свободных мест не осталось, поэтому варианта Арсению досталось два: сесть на заранее приготовленную мамой мягкую подстилку из лоскутов ткани, набитых ватой (в Казахстане, где мама подсмотрела эту идею во время очередной поездки с отчимом, она называлось «корпе»), а значит, расположиться на полу, или попросить родителей подвинуться, чего Арсений точно бы не сделал в силу своего графского воспитания. Но своим решением он Антона поразил, потому что аккуратно взял корпе за уголки, оттащил с противоположной стороны длинного ковра и оставил его аккурат у кресла. Вид телевизора это не закрывало, но присутствие Арсения в полуметровой дальности совершенно не устраивало. Антон и мог бы остаться по-царски восседать в большом кресле, закинув ноги на подлокотники, как всегда делал. Вот только сейчас не хотел. — Места на двоих хватит? — тихо спросил он, чуть наклонившись к влажному затылку. Волосы Арсения пахли свежестью и ментоловым «Хэд энд Шолдерсом». Антон еле переборол желание уткнуться в макушку носом и втянуть аромат полной грудью. — Думаю, да, — в тон ему ответил Арсений и тут же подвинулся. — В кресле эффект не тот? — Я из солидарности, — пояснил Антон и приземлился по правую сторону. — Но если хочешь, можешь пересесть. — Не хочу. Папа нажал кнопку на телевизоре, попросил включить новый фильм. Антон подполз к видеоплееру, заставил его проглотить кассету в прямоугольное отверстие и так же на четвереньках вернулся на место. Мама обожала кино о любви и пересмотрела все знаменитые и не очень. Фаворитом, конечно же, были все картины с Адриано Челентано и Аленом Делоном, а вот о «Титанике» никто толком ничего не знал, кроме знаменитой истории крушения лайнера и топиков с портретами главных героев, которые носили все девчонки Петербурга. Сам Антон смотрел кино просто потому, что не особенно любил ходить в кинотеатры, а достать фильм с хорошим дубляжом и вовсе считалось удачей, ведь несмотря на великую миссию Володарского поделиться историями на постсоветском пространстве, голос у него звучал как из кастрюли, а перевод, судя по постоянным замечаниям отчима во время просмотра, сильно хромал. — Вот это масштабы! — восхитился отчим, когда на экране появился внушительного размера пассажирский лайнер. Антона сюжет не увлёк с самого начала, он его давным-давно прочитал на страницах Остин и сестёр Бронте, хотя отметил красоту актрисы и актёра. Забавнее всего — на его месте Антон видел себя, а в холодной аристократичной леди — Арсения. Не в платье, конечно, но это вполне могли бы быть они: безрассудный рубаха-парень в поисках приключений и горделивый, но ужасно привлекательный мужчина со слабостями и желанием окунуться в безрассудство. Хронометраж Антон посмотреть на коробке не успел, но отметил весьма приятный дубляж, подумав, что отчим наверняка достал кассету напрямую из Мосфильма. Оригинала слышно не было, голоса подобраны прекрасно, но прекраснее всего было ощущать тепло Арсения левым боком. Несмотря на протяжённость подстилки, два взрослых парня помещались на ней впритык, поэтому Антон мысленно ликовал и хвалил себя за гениальную идею с солидарностью. Отчим массировал мамины ступни уже скорее на автомате, а мама периодически вздыхала, глядя на красивого Ди Каприо — и ведь имя даже знала — сначала в обносках, а потом во фраке. Антон любил изредка комментировать происходящее в фильмах или мультиках, иногда получалось смешно, а бывало прилетало подушкой, чтобы держал язык за зубами. Сегодня бы молчать и ничего не говорить вообще, тем более что левая ладонь Антона была горячей настолько, что нагревался не только разноцветный материал корпе, но и пальцы Арсения рядом. Когда в фильме началась сцена с рисованием обнажённой Розы, всё внимание перетекло не на градус интимности в фильме, а на того, кто сидел сбоку. Потому что Арсений стал шевелить пальцами в воздухе, не отрывая основания ладони от подстилки, погладил её — слегка нервозно, отрывисто, а когда задел кончиками пальцев руку Антона, замер и погладил горячую кожу. Никакая красота рыжеволосой актрисы с «Сердцем моря» на груди Антона больше не интересовала, он смотрел в цветной, слегка выпуклый экран «Голдстара» и не видел ничего. Всё его сознание концентрировалось на руке. Если три часа назад по телу бежало электричество от осознания опосредованного прикосновения к Арсению, то в эту самую минуту, когда Арсений трогал его сам, Антон не мог даже приблизительно описать, что чувствовал, но кожа под тельняшкой покрылась испариной, и отнюдь не от жары. — Куда, мисс? — спросил Джек в фильме. — К звёздам! — воскликнула Роза и захлопнула дверь автомобиля, в который они пробрались тайком. Антон по ощущениям летел туда же, далеко и высоко, на скорости ракеты в сторону спутника Земли. Он всё-таки набрался смелости и погладил ладонь Арсения чуть согнутым указательным пальцем, на пробу, проверить, вдруг тот сделал случайно. Не случайно. Арсений перевернул ладонь, сцепил их пальцы, упёрся тыльной стороной в руку Антона, боковым зрением увидевшего, как распахнулись его губы в темноте, разрезаемой ярким светом от телевизора. Антона не волновало, что родители могли их увидеть, даже если так и произошло, никаких комментариев они бы не дали точно. Фильм действительно их завлекал, поэтому всё остальное не имело значения. В случае с Антоном всё происходило ровно наоборот — он наслаждался каждой секундой прохлады Арсовой руки на своей, сделал вид, что скрестил предплечья спереди, чтобы свободной правой коснуться кожи под коротким рукавом футболки. Переместить её хотелось куда ниже, к полуобтягивающим джинсам ещё времён восьмидесятых, но Антон слишком боялся рисковать, довольствуясь крупицами ласки во мраке и не веря в происходящее. Главные герои перестали дурачиться и перешли в активную фазу сексуального взаимодействия прямо в машине. Стыд ошпарил лицо и щёки, поэтому Антон подорвался с места и со словами «пойду чайник поставлю» улизнул из комнаты. Даже в свои восемнадцать он слишком стеснялся смотреть постельные сцены в присутствии родителей. Хотя за его плечами был просмотр фильмов куда неприличнее, но в гордом одиночестве и когда дома не было ни души. Познание своей сексуальности, корявое половое воспитание и попытки перенять «приёмчики» из порно с не метафорическими девчонками ничем хорошим не заканчивались, потому что, как выяснилось, все эти фильмы ничего общего с реальностью не имели, а совать пальцы в попу в ожидании бурных оргазмов или хотя бы реакций Антон вообще себе запретил, когда Светка заорала и пнула его прямо в лоб по инерции. Чайник он держал трясущимися руками, уповая на то, что шум воды из-под крана успокоит. Так и случилось, пока на кухне не появился Арсений. Антон его не видел, но услышал стук деревянных бусин на нитях. Ему всегда удавалось проходить сквозь них так, чтобы не запутаться или, чего хуже, ударить по спине, что сам Антон так делать и не разучился. — Сладкого захотелось, — низко сказал Арсений и тихо открыл холодильник. — Ага, — бездумно поддакнул Антон, поджигая конфорку спичкой. — Малиновый? — Малиновый. — С чаем? — С чаем. Скорее всего со стороны они звучали так, будто очутились в комнате с множеством зеркал и повышенным эхообразованием. Так посмеивался над человеком лес, когда тот кричал «Ау!», а его голос тянулся меж деревьев на потеху лешему. Антон не спрашивал лишнего, не подкалывал, не делал ничего, что могло хотя бы на крупицу сделать и без того неловкую атмосферу ещё хуже. Обернувшись, он ожидал увидеть такого же смущённого сексом Арсения, который по Антонову примеру сбежал из зала, но перед ним стоял совершенно бледный, напуганный человек с лихорадочно блестящими глазами и красными губами. — Ты в порядке? — поинтересовался Антон со всем беспокойством в голосе. — Я? Да. Переработал, наверное. — Ты белый как лист, Арс. Только когда тот поставил пирог на стол, громко брякнув расписанным гжелью блюдом, Антон заметил, что руки тряслись не у него одного. Арсений был напряжён, словно струна натянутая, глаза стали почти светло-серыми на фоне восковых щёк. Сделав шаг, Антон протянул руку и коснулся правой скулы, проверяя, действительно ли Арсений был в норме, но тот распахнул глаза и застыл с ножом в руке, точно от него зависела вся его жизнь. — Что ты..? — не договорил Арсений, потому что Антон осторожно погладил слегка колючую от щетины щёку и убрал пальцы. — Тебе срочно надо чай попить. Замёрз? — Н-нет. Такого неуверенного и дребезжащего голоса Антон не слышал даже в бане, когда застал Арсения врасплох, ворвавшись туда с ноги. Делать что-то ещё он не решался, потому что Арсений явно был чем-то напуган, но чем — Антон искренне не понимал, а спросить боялся. Они заварили чай, налили по кружкам, нарезали пирог на равные треугольники и вернулись в зал, когда вся эротическая атмосфера сменилась сценой ревности ухажёра Розы. Мама редко позволяла кому-то есть вне кухни или заднего двора, чтобы крошки не разбрасывали, но сейчас ничего не говорила, да и они с Арсением не мусорили, откусывали песочное тесто исключительно над тарелкой, запивали чёрным чаем с бергамотом и пытались вернуться в повествование. Ссоры Антон терпеть не мог, ему их хватило в детстве, когда дом ходил ходуном от громкого голоса отца и не менее громкого — мамы, поэтому когда в их жизни появился «дядя Сергей», а «папа Андрей» с ними жить перестал, Антон обрадовался прежде всего за маму, а отчима всегда называл «папой». «Не тот человек, что тебя родил, зовётся отцом, а тот, кто воспитал», — Антон был согласен с каждым словом фразы, сказанной ему Сергеем на выпускном, когда они оба были изрядно пьяны от грузинского вина и долго сидели на улице у ресторана, где с детством прощались все Антоновы одноклассники. Арсений допил свой чай, приговорил кусок пирога и, собрав грязную посуду за Антоном, ненадолго скрылся на кухне. Послышалось шипение воды в раковине, звон вилок и тарелок на сушилке, щелчок выключателя и тихое шлёпанье босых ступней по дощатому полу. — Я что-то важное пропустил? — шепнул он Антону почти на ухо, и от мочки до шеи разлилась рябь сильных мурашек. — Мужик её ревнует. Не без оснований, кстати, — так же тихо ответил Антон Арсению, чуть повернув голову, чтобы звук тоже шёл в сторону уха. — Жалко его. — Угу. Любит её, а она вон шашни с оборванцем крутит. Они захихикали, но когда отчим шикнул, чтобы замолкли, едва удержались от громкого смеха — чем сильнее что-то нельзя, тем хуже ты сдерживаешься, чтобы этого не делать. Впрочем, весёлость оба потеряли быстро: Антон вытянул ноги, от чего не закрытые шортами бёдра легли на ворсистый ковёр, Арсений повторил его движение, и теперь их ступни были на одном уровне. Покачивая ими из стороны в сторону, Антон как бы невзначай задевал мизинец Арсения своим. Тот — холодный — сначала никак не реагировал, а потом отзеркалил движение, приводя Антона в щенячий восторг. В своих фантазиях три часа назад Антон творил с ногами Арсения жутко непристойные вещи, в реальности положить бы ладонь на колено и провести линию до паха — настолько Арсу шли эти светло-голубые джинсы. Сам же Арсений, казалось, действительно заинтересовался сюжетом и искренне сопереживал персонажам во время столкновения с айсбергом, тихо бубнил о том, что места на двери по законам физики и геометрии точно бы хватило обоим, а Антон слушал и кивал. Всё, что говорил Арсений, звучало приятной мелодией, которую не хочется останавливать. Родители от фильма остались в полнейшем восторге, мама даже всплакнула на плече отчима, а Антон принял решение больше никогда эту трёхчасовую тягомотину не пересматривать. О своих впечатлениях Арсений сообщил коротко: «Дорого, бессмысленно, романтично, но неправдоподобно. И вообще лучше бы рассказали, что просто повторили судьбу корабля из книги девятнадцатого века». Никакой истории Антон не знал, но на всякий случай согласился, пока они поднимались в комнату. Вперёд он Арсению идти не дал, чтобы не поддаваться всяческим греховным мыслям, глядя на обтянутую денимом задницу. Впервые за их совместное проживание в одной комнате они оба снимали с себя одежду без стеснения и не в режиме пожарника наоборот. Стояли, конечно, спиной, но Антон считал это победой прежде всего над самим собой и ни в коем случае не над Арсением, а с ним они и вовсе пошли чистить зубы вместе, изредка кидали взгляды через зеркало и смешно улыбались измазанными в зубной пасте ртами. Арсений аккуратно сложил свои вещи на кресло, где бесформенной кучей валялась одежда Антона (рубашка, очевидно, отправилась в стирку, а жаль), и встал у открытого окна, наблюдая за тем, как серебряный блин Луны пульсировал в облачном небе ярким ночным фонарём. — Давно кино ни с кем не смотрел, — произнёс Арсений, не отрывая взгляда. — Видика дома нет? — Антон встал рядом и упёрся ладонями в столешницу. — Есть. Компании хорошей частенько не хватает. — А родители? Скривившись, словно от зубной боли, Арсений шумно вдохнул воздух и сказал: — Мы не… не общаемся. — А. Извини. — Не за что. Я уже давно с этим смирился. Поддавшись порыву во что бы то ни стало Арсения поддержать, Антон подполз пальцами к сжавшейся в кулак ладони и накрыл её своей. — А наша компания тебе нравится? Арсений ответил не сразу. Продолжал смотреть на пожираемую тучами Луну и изредка моргал, пока ждавший какого угодно ответа Антон не убирал своей руки и был на миллиметр от того, чтобы вышвырнуть себя из окна — настолько сильно тело гудело от напряжения. — Лучше никогда не было. От арсеньевской улыбки не только расслабилось тело, но и долбящееся под рёбрами сердце сбавило ход, отстукивая такт намного медленнее. — Я рад. — Доброй ночи, Антон. Повернувшись, Арсений застал его врасплох. Но Антон, не растерявшись, огладил тыльную сторону снова холодной ладони большим пальцем и медленно убрал руку, чтобы не спугнуть резкими движениями. — Доброй, Арс. По спальным местам разошлись одновременно, расстелили их и легли тоже синхронно. Уже укрывшись простынёй, Антон закрыл глаза и сказал: — Если хочешь, можешь называть меня Шаст. — Это диминутив от чего? — Моей фамилии. Антон искренне восхитился, что для обыкновенного понятия сокращённого имени Арсений употребил исключительно филологический термин, совершенно этого не замечая и будучи уверенным, что его точно поймут. — У мамы и отчима другая. Моя — Шастун. — Как интересно. Звучит как псевдоним знаменитого комика. Можно было зарифмовать фразу со словом «гомик», но Антон не хотел портить момент идиотскими шутками за триста, поэтому просто ответил: — Наверное, в универе подамся в команду КВН. — Я там был. Чтобы пробиться к Маслякову, нужно отвалить немало бабла. Антон поправил подушку и чуть приподнял ноги — те возвысились вместе с покрывалом и стали похожи на вигвам. — Так забавно слышать от тебя слова «диминутив» и «бабло» в плоскости одного разговора. — Ну ты же меня понял. Арсений звучал намного бодрее, чем пять минут назад, и Антон решил одним глазком проверить, не подделывает ли он голос, скрывая грусть. Не подделывал. Арсений смотрел в потолок, часто моргал и улыбался, чуть закусив нижнюю губу. Память мазнуло воспоминаниями о послеобеденных фантазиях, в которых Антон эти губы трогал своими пальцами. Он облизнулся. — Понял, Арс. — Мне нравится, когда ты зовёшь меня так. Я хочу, чтобы он всегда звал меня по имени. — Жду взамен то же самое. — Шаст. Теперь пришла очередь Антона жевать губы, потому что ему чертовски нравилось, как это «Шаст» звучало голосом Арсения. — Арс, — принял он правила игры. — Шаст, доброй ночи. — Доброй ночи, Арс. В объятья сна Антон отдавался, чувствуя себя безнадёжно счастливым. И никакая буря изменить это была попросту не способна.