Эхо твоего имени

             Пробуждение утром двадцатого четвёртого июля началось не с монотонной и громкой трели будильника, а с фантомного ощущения прикосновений к губам. Антон открыл глаза и дотронулся до сухой кожи, не понимая, что же такого ему снилось, раз чувство до сих пор отдаётся эхом в реальности. Хорошенько потянувшись, он кинул взгляд на циферблат часов — без пяти семь. Интересная штука с этими ответственными делами: когда не хочешь что-то проспать, либо во сне начинаешь делать то, чего боишься, либо не спишь толком, чтобы услышать будильник, хотя в конечном итоге пробуждение происходит за пару минут до назначенного времени. Конечно же, Антон переживал. Вчера вечером он даже попросил отчима провести небольшой диктант и справился с блеском, отвоёвывая запятую и у Паустовского, и у самого Сергея, который даже задумался о нужности обособления деепричастного оборота в начале предложения.              Антон и сегодня не рассчитывал увидеть Арсения, потому что тот действительно избегал его, и как долго планировал так поступать — неизвестно. Можно было бы и разозлиться, прийти в Особое Место и поставить вопрос ребром, но это не понадобилось: прямо под зелёным корпусом пластикового домика-будильника лежал клочок бумаги. Сердце, по ощущениям, замерло на миллисекунду, пропустило удар и заколотилось с такой бешеной скоростью, что уши закладывало.              Увидел. Ответил. Наконец-то.              Читать послание Антон не торопился. Руки тряслись, как ветки на сильном ветру, но не отступать же теперь, верно? Хотел поговорить? Записку писал? Осталось дело за малым — узнать суть ответного послания и определить дальнейший план действий. Прыгать в окно или от радости.              Встретимся в полночь.              P.S. Забыть вкус твоих губ не получилось.              Антон вспыхнул мгновенно. Невидимый кипяток окатил с головы до пят от одной мысли, что не он один периодически ловил проблески воспоминаний и едва не закусывал кулак от того, как приятно было целоваться в тени тех старых густых деревьев. Арсению, как раз таки сёстры Бронте и аплодировали, но, при всей романтичности, слова не выглядели пошло или пафосно. Арсений всего-навсего выразил себя так, как умел, а Антон ни в коем случае его за это не осуждал. Куда делась фотография, он мог только предполагать, и при удобном случае обязательно спросит.              Мимо висящей на плечиках рубашки и тёмно-синих брюк (мама всегда отглаживала их по стандартам едва ли не воинской формы) в ванную Антон практически бежал. Ему казалось, что ноги совсем не касаются пола, а вместо вязкого волнения грудь заполнилась лёгкостью и пульсирующим теплом. Непобедимый, упорный, великолепный, самый умный, удачливый — все эти определения летели в голове бесконечной лентой, потому что на таком подъёме действительно считаешь себя таковым, за что Антон благодарил Арсения и чуточку жалел, что не мог прямо сейчас крепко его обнять и поцеловать.              Свежий, с абсолютно нескрываемой широкой улыбкой, влажными после душа волосами, Антон быстро переоделся и вприпрыжку спустился к обитателям первого этажа, которые тоже не спали. Мама с отчимом варили кофе по какому-то сверхсекретному рецепту (обложили стол специями и спорили о граммовке), а Арсений стоял у раковины и мыл какие-то странные рюмочки.              — Доброго утра, — в его стиле произнёс Антон и привлёк внимание всех присутствующих.              — Доброе, Антошенька! — довольно сказала мама и поставила турку на конфорку. — Как ты?              — Я? Превосходно.              Он смотрел прямиком на Арсения. Смущённо улыбнувшись, тот опустил взгляд и едва заметно прикусил нижнюю губу — то ли скрыть радость, то ли в очередной раз взбудоражить всё внутри.              Оба варианта Антону категорически подходили.              — Отличный настрой, сынок, — отчим похлопал его по плечу и слегка сжал. — Выезжаем через полчаса. Комиссия ждёт тебя в девять. Будет ещё парочка ребят.              — Хорошо, па, — Антон посмотрел на маму: — Помощь нужна?              — Твоя задача не дать Булочке залезть на стол. Захвати нарезку и расставь приборы, пожалуйста. Арсюша, ты их до блеска натрёшь!              Быть может, родители не замечали, но Арсений нервничал, потому и с особой тщательностью натирал фарфор всё ещё непонятного для Антона назначения.              — Да я не проснулся ещё, наверное. Яичницу разложить?              — Будь добр, дорогой, а то у нас тут кофе сбежит.              Антон кофе предпочитал самый обыкновенный чай, иногда добавлял в него лимон или малиновое варенье, но сегодня — особенный день, поэтому выпить чашечку для бодрости было как раз кстати.              Небо затянулось тучами, солнце пробивалось сквозь разрезанное серое полотно, обволакивая мерцающим светом всё вокруг. Булочка сидел на отчимовом стуле и покачивал длинным рыжим хвостом, явно замышляя какую-то шалость. Тарелка с нарезанной докторской колбасой и сыром представляла для него особый интерес, но Антон ещё в детстве приучил кота по столу не лазать, хотя это не мешало ему цеплять еду лапой и быстро уносить в тайное убежище.              Как и на кухне, Антон по-прежнему не понимал, какая цель у посуды, которую тщательно намывал Арсений, а когда перед ним поставили белую рюмку с яйцом внутри — дошло. Только есть их ложкой Антон никогда не пробовал. По логике скорлупу необходимо вскрыть у кончика, ковырнуть и — вуаля! На практике Антон ударил так сильно, что покатый край сплющился, а скорлупа пошла трещинами.              — Давай помогу, — произнёс опустившийся рядом Арсений и аккуратно выхватил чайную ложку из пальцев.              За процессом Антон не следил, вместо этого беззастенчиво рассматривал Арсения, периодически ныряя взглядом в вырез белоснежной рубашки. Сегодня она выглядела абсолютно прилично, ворот расстёгнут на три пуговицы, но фантазии Антона было уже не остановить — в них прекрасно сохранился образ «голяком», как любезно подсказала мама.              — Антон, — тихо позвал Арсений, очищая яйцо от скорлупы. — Запоминай, как делать.              — Не хочу.              — Мне тяжело работать в таких условиях, — несмотря на попытки в серьёзность, Арсений всё равно улыбался.              — Ладно.              Мама с отчимом торжественно вынесли чашки с клубящимся кофе и тоже заняли свои места.              Завтракали под редкие обсуждения погоды, обновлённые правила поступления в СПбГУ, Арсений с нескрываемым любопытством спрашивал отчима об учебном процессе, работе кафедры, задавал всё больше и больше вопросов, а Антон с жадностью выковыривал желток из белка, стараясь не заляпать рубашку. Нервозность снова взяла верх. Антон ошпарил язык о горячий кофе, приоткрыл рот, чтобы остудить ожог, но это помогало плохо. Арсений и тут пришёл на помощь — принёс из кухни стакан молока и протянул его, чтобы Антон выпил.              — Спасибо, — поблагодарив Арсения, Антон откинулся на спинку и стал успокаивать участившееся дыхание.              Мама с отчимом обсуждали лучший маршрут из Комарово до Васильевского острова, а Арсений — внешне абсолютно невозмутимый, сжал пальцы Антона под столом и стал гладить тыльную сторону ладони. Естественно, страх перед провалом никуда не девался, но приятные ощущения разбавляли чёрные всполохи разноцветными линиями.              Антон понятия не имел, о чём и как они сегодня будут разговаривать, но осторожная ласка Арсения давала надежду, что тучи рассеются как физические, так и метафорические. Все точки над «ё» будут расставлены, а приятным бонусом станет кое-что совершенно новое.              Если Антон правильно понял постскриптум, конечно.              Судя по ладони, быстро огладившей внутреннюю сторону бедра до мурашек, Антон не ошибся.              И сжал упругое бедро в ответ.             

❦❦❦

             Клячку придумали боги, а иначе как объяснить масштаб её силы, когда стираешь чёртов Давидов нос уже в пятый раз, упрямо рисуя чужой — похожий на шарик с выемкой посредине? Совет отчима работал ровно на пятьдесят процентов: представлять на месте неживого бюста того, кого рисовать нравится, план отличный, но конкретно сейчас он выходил боком. Экзамен по русскому языку и литературе оказался проще пареной репы, Антону в принципе даже не стоило переживать о провале. С творческим заданием дела обстояли куда хуже. Фигуры — сделано, драпировку изобразил так, что не докопаешься. Времени ушло немного, большой запас оставался как раз на скульптуру — и не зря. Построение Антон сделал практически на автомате, отрисовал глаза, волосы, даже не застопорился на тошнотворно симметричных губах, зато нос… Не давал покоя совершенно. То размер другой, то края слишком острые, то кончик задран, то наоборот — опущен, как на посмертной маске Данте. Надавив на грифель, Антон с тихим «чёрт» всё-таки сломал карандаш. Благо в свой безразмерный рюкзак он засунул целую пачку кохиноровского набора, заблаговременно наточенные до состояния ведьминого пальца.              В аудитории людей сидело немного: два профессора, тихо обсуждающие календарный план на новый учебный год, и три студента — все трое на удивление парни. Один очень насупленный, с короткой стрижкой и в круглых очках, как у Чехова на старых портретных снимках. В коридоре он представлялся вроде как Андреем, но Антон на нервах не запомнил. Второй — здоровенный детина, будто только сошёл с картины Васнецова, с добрым лицом и рыжими волосами — их цвет даже в пасмурную погоду легко прослеживался. Митя? Макар? Как звали этого богатыря, Антон также запамятовал. Третий точно оставил о себе яркое впечатление своей неуёмной подвижностью, шуточками в коридоре, пока они ждали профессоров, звонко смеялся от каждой Антоновой шутки и весьма удачно юморил сам. Родом из Татарстана, парень по имени Айдар вполне подходил на роль будущего другана и соседа по парте, если они всё-таки пройдут по баллам.              — У вас осталось пятнадцать минут, — прогремел голос Фёдора Станиславовича.              Антон мгновенно выпал из своих размышлений о будущих сокурсниках и принялся снова выравнивать злополучный нос. Один, два, три, четыре — не получалось. Скорее всего, Антон слишком придирался к себе, а экзаменационная комиссия будет обращать куда больше внимания на пропорции, общее построение, передачу светотеней, а не степень идеальности носа возрастом в чёрт знает сколько веков. В конце концов, Антон собирался стать художником кино и телевидения, а значит, учиться рисовать ему предстояло долгие пять лет. Оставив попытки довести рисунок до идеала, Антон сделал последний штрих, наложил светотень, добавил штриховки в уголок глаз и отдал работу комиссии вместе с фотоальбомом.              Давление воздуха вне стен аудитории по ощущениям было легче Паскалей на сто, но, вполне вероятно, вместе с диким напряжением и почти пятичасовым заходом на сдачу вступительных испытаний что-то внутри распрямилось, словно свёрнутая во множество узлов пружина, и Антона отпустило. Решив подождать остальных, чтобы поделиться впечатлениями и выслушать их, он прошёл до конца коридора и стал разглядывать массивную картину с подписью «Университету быть!», где великие умы в смешных кудрявых париках вместе с Петром Первым решают свои вопросы и наверняка спорят. Цвета слишком яркие для работы давнего времени, но год — 1994 — расставил всё по своим местам, а значит, автор был немногим старше самого Антона. Интересно, — подумал он, — а смогу ли я достичь таких высот, что мои работы займут своё место в знаменитом коридоре Двенадцати Коллегий? Антону эта мысль так понравилась, что он даже забыл о волнении перед зачислением. В конце концов, самое страшное — позади. Даже если Антона ждал провал, это не повод прожирать себе мозг бессмысленными рассуждениями «если бы да кабы».              Антон кинул взгляд на циферблат часов на правом запястье — два часа дня. Двери экзаменационной аудитории со скрипом открылись, отчего эхо пролетело по пустому пространству за доли секунды, а за ним — тихие голоса. Айдар что-то сказанул, вызвав у остальных смех, и Антону захотелось во что бы то ни стало узнать суть шутки. Оставив Петра с картины в покое, он быстрыми шагами догнал парней и поравнялся с самым высоким.              — Я уверен, — произнёс Андрей, поправив круглые очки, — что мы все поступили, господа. Хотя, смею признать, что рисовать Давида — ебейше скучное занятие.              Разбив о себе впечатление, как о сверхэрудированном, абсолютно не сквернословящем человеке, Андрей с улыбкой наблюдал за тем, как остальные соглашаются и гогочут с его слов.              — Мне кажется, я завалил русский. У меня вечная проблема с «не», — сокрушённо прокомментировал Макар и опустил рыжую голову.              — Главное, чтобы с «да» трудностей по жизни не было, — Айдар пихнул его кулаком в плечо и заставил улыбнуться.              — А ты совсем не паришься? — спросил его Антон, открыв парадную дверь в университет.              — Не-а. У меня портфолио готовое, рисую почти с закрытыми глазами, ну и та профессорша точно на мою улыбку запала, — он достал сигарету и спички из кармана сумки и закурил.              — Ей шестьдесят, — не без усмешки сказал Антон и опустился на лавочку с видом на Менделеевскую линию.              — Откуда знаешь?              — Папина коллега.              — О, так ты блатной? — спросил Макар и тоже сделал затяжку.              — Нет, — резко ответил Антон, стараясь не закашлять от дыма. — Я поступаю на равных условиях со всеми. Разве что комиссию чуть раньше собрали сегодня. А вы тут как оказались, кстати?              — Моя мама — давняя подруга профессора Сергея Владимировича, — ответил Андрей и тоже закурил. — Работает в Эрмитаже.              — Мой батя часто ездит с ним на конференции, а вообще изучает религию, — подал голос Макар и грузно сел рядом с Антоном. — С попа́ми на короткой ноге.              — Хорошо, что не с по́пами, — хохотнул Айдар.              — Всё детство меня по монастырям таскал, — Макар кинул бычок в урну и уставился на перекатывающееся серыми тучами небо.              — Сергей Владимирович сам пнул меня, когда был у нас в гостях. Мои родители переводчики и часто советуются с ним о своей работе, — Айдар докурил и повернулся к Антону. — А ты как тут очутился?              — Мой отчим — Сергей Владимирович, — с гордостью произнёс Антон под всеобщие улыбки. — И он почти не пользуется своим служебным положением, хотя мы — небольшое исключение.              Разговоры улетели в тему учёбы ещё сильнее, после чего пошли, конечно же, обсуждения девчонок, но Антон в них участия не принимал, как и Андрей, который и вовсе прервал всех громогласным «жрать хочется», предложив дойти до Пышечной пешком.              Университетская набережная в послеобеденное время понедельника не кишела людьми, поэтому Антон чувствовал себя более чем хорошо — толпа его всегда выбивала из колеи. Пацаны обсуждали финальный выпуск КВН `97 по ОРТ, и что победу нужно было отдавать «Кривому Рогу», а не делить её с «Новыми Армянами», хотя обе команды нравились почти одинаково. У Петропавловской крепости кучковались группы туристов, маячили флажками экскурсоводы, призывая собраться и следовать по маршруту. В воздухе витал запах сахарной ваты и горячих пирожков — желудок жалобно заурчал от голода. Через Дворцовый мост Антон, Айдар, Андрей и Макар практически бежали, потому что дождь зарядил уже серьёзный, одежда промокла так, что неприятно липла к телу, а когда они дошли до Большой Конюшенной, Айдар вспомнил, что в его необъятном рюкзаке хранился зонтик. Под осуждающий взгляд остальных Айдар раскрыл его, и все четверо безуспешно попытались разместиться под чёрным тряпичным куполом. В Пышечную они зашли спустя пятнадцать минут и довольно жевали уже через ещё пять, делясь впечатлениями не только о своём первом опыте поедания петербургской сладости, но и подкалывая друг друга из-за сахарной пудры на лице — чем дальше заходили шутки, тем неприличнее становились.              Проторчав на Невском и в его окрестностях больше двух часов, Антон принял волевое решение смыться домой, чтобы отдохнуть, да и в целом у него оставалось ещё одно важное дело в городе, которое под пристальным вниманием новых приятелей никак не сделаешь. Антон попрощался со всеми, быстрым шагом добрался до станции «Невский проспект», чтобы уже там прыгнуть в вагон и доехать до Финляндского, надеясь, что аптек у вокзала окажется достаточно, а людей в них — меньше обычного, потому что Антоново «мероприятие» и без того было крайне щепетильной штукой, чтобы ещё и со зрителями его осуществлять. В нос ударил привычный запах сырости, свойственный только петербургскому метрополитену, хотя, пожалуй, в мадридском аромат был приблизительно похожим, но что их отличало точно — совершенно неразборчивый предзаписанный голос диктора, объявляющего остановки на испанском, и чёткий, привычный тембр Михаила Быкова — визитной карточки города со времён, когда Антона ещё даже в проекте не было.              Долгие минуты на эскалаторе вверх, рассматривание незнакомцев по другую сторону, рекламные вывески с текстом, в который Антон даже не пытался вчитываться, хотя синей надписи «Vizit» не улыбнуться не смог, благодаря гениев продаж за размещение важного в месте, где молодёжи появляется намного больше, чем в самых тусовочных районах Петроградки. Площадь Ленина попала под очередной дождливый натиск, от чего высоченная статуя посредине выглядела размытой и слегка окутанной влажной дымкой. Зонт Антон не раскрыл, прошмыгнул к ближайшей аптеке за углом и, к огромному облегчению, не застал там никого, кроме девушки-фармацевта, смотрящей одну из серий «Сам себе режиссёр». Девушка гоготала на всё помещение, и, судя по озвучке в телевизоре, чудили на видео домашние коты. Сам Антон эту передачу смотрел редко, предпочитая «Каламбур», и неизменно ухахатывался с «Деревни дураков». Правда, так и не решил, какой из персонажей — вечно пьяный медведь или обкуренная пчела — нравился ему больше.              — Кхм-кхм, — Антон чуть склонился к стеклянному окошку и попытался привлечь внимание. — Здравствуйте.              — Здрасьте, — ответила девушка, с трудом переводя взгляд с экрана. — Чем могу помочь?              — Мне нужны э-э-э… ну…              — Да-да?              Как оказалось, совершеннолетие не давало дополнительных баллов уверенности, особенно в вопросе покупке средств защиты во время секса. Антон от стыда едва не провалился под деревянный пол, чтобы никогда оттуда не вылезать, но раз уж прыгнул в грузовик и назвался груздем, то план нужно было доводить до конца, а перспектива оказаться в одной горизонтальной плоскости с Арсением и не иметь возможности взаимодействовать так, как хочется, и вовсе стала лучшей мотивацией, чтобы старательно чётко произнести:              — Пачку презервативов, пожалуйста.              — Какие?              Антон кинул взгляд на витрину и выцепил первую же коробку с серым костюмом и красным галстуком.              — «Визит. Классик».              — Сколько штук: три, пять или двенадцать?              Исходя из того факта, что секса с мужчиной у Антона не было никогда даже в теории, а презервативы чаще всего оказывались у девчонок, поэтому париться не приходилось, то в данном случае Антон старался смотреть на всё здраво и уже заранее предвосхищал все катастрофы, которые только могли случиться в процессе. Это был тот самый момент, когда три — мало, пять — много, а двенадцать — мало.              — Давайте двенадцать.              Антон переминался с ноги на ногу и мысленно просил кого угодно, чтобы никакая бабушка золотого возраста не пришла за таблеточками, а заодно и его не смерила презрительным взглядом. Звонок над дверью оживился, впуская в помещение весьма прогрессивно одетого парня с серьгой в правом ухе, с видом абсолютно рокерским, причём не таким, как выглядели металлисты из группы «Ария» — безвкусно одетые, усыпанные железом и тщательно косящие под западных музыкантов, — этот незнакомец смотрелся дерзко, но аккуратно для человека, смысл жизни которого трясти головой на концертах, заливать в себя «Невское» и цеплять дамочек в промежутках. Светлые, почти прозрачные волосы ниже плеч и брови в цвет, белая кожа, а на её контрасте голубые глаза и вовсе казались прозрачными. Чёрная косуха и обтягивающие штаны с крупными цепями привлекали немало внимания. Антон осёкся, когда встретился с незнакомцем взглядом, оценивающим взглядом, и весьма тяжело пережил его улыбку. Либо с Антоном сейчас в открытую флиртовали прямо на глазах у фармацевта — та пробивала продажу и искала сдачу с пятисотки, — либо Антону совершенно точно нужно было сбросить сексуальное напряжение, если даже в таких безобидных вещах виделось именно оно. Уже на выходе из аптеки Антон услышал голос парня, говорящего на английском с ярко-выраженным скандинавским акцентом — картинка сложилась. Незнакомец обернулся, подмигнул на прощанье, заставив Антона вылететь на улицу и быстрым размашистым шагом направиться на вокзал, попутно пряча коробочку в сумку с канцелярскими принадлежностями. До отправления электрички оставалось ни много ни мало двадцать минут, поэтому Антон, купив себе горячий чай с булочкой, уселся в самый дальний угол зоны ожидания, осторожно достал пачку и стал читать описание. На фразе «Это автомат Калашникова в мире презервативов» густо покраснел и спрятал коробочку обратно, совершенно не представляя, что чувствовать, делать и каким способом убить ближайшие шесть часов до полуночи. Впрочем, тяжесть век подсказывала одно из гипотетических решений столь важной задачи.              Какое гнусное создание вообще придумало нервничать?              Поезд ожидал отправления через считанные минуты, но занять место Антон сначала не торопился, стоял под мелким дождём, остужая голову от хаотичных мыслей. Правда, долго в таком положении не продержался, потому что краем глаза снова увидел того самого рокера-эльфа и поспешил скрыться в самом дальнем вагоне, заранее позаботившись о том, чтобы не иметь проблем. Никогда раньше с Антоном вот так не заигрывали парни прямо на улице, и с этим ещё предстояло разобраться за сорок минут дороги в Комарово, молясь всем известным богам, чтобы не создавали потенциально сложную ситуацию, из которой было только два выхода: по морде или из поезда, нажав стоп-кран. Оба варианта Антону не нравились, а кассетный плеер с наушниками стал самым настоящим спасением и возможностью отгородиться от внешнего мира. Часы показывали 17:13, когда поезд тронулся с места. В наушниках заиграла «Выхода нет», и Антон был совершенно с этим согласен. Отступить уже не получится.              Совсем.