***
Шло время, и они крепко обосновались в заброшенном доме. Утеплили стены, расставили ловушки на случай появления непрошеных гостей, очистили имеющуюся мебель от пыли и притащили кое-что новенькое, сворованное, разумеется. Энвер появлялся здесь либо по ночам, либо в то время, когда родители забывали про его сыновний долг. А это случалось все чаще. Мать поглотила черная меланхолия, у отца не хватало денег на выпивку, и он слонялся по мастерской, словно неупокоенная душа. Видно, с долгами совсем худо стало. Как бы Энверу тоже не оказаться на улице. Впрочем, он бы не возражал. Наконец, можно было бы скинуть с себя обязательства перед людьми, взрастившими его, начать жить собственной головой, как Крея. — Энвер! У меня есть кое-что интересное! — девчушка, чем-то неимоверно довольная, почти подпрыгивала от возбуждения, ловко спустившись по самодельной лестнице, по которой Энвер передвигался исключительно ползком, опасаясь, как бы она не развалилась под ним. — Погоди минутку, — парень не мог оторваться от игрушки, которую мастерил — то был заводной солдатик, что мог маршировать без участия человека, нужно было только повернуть ключик на спине. Идея, само собой, юному Флимму не принадлежала, но подходящего чертежа добыть не удалось, так что приходилось работать методом проб и ошибок, используя только чистую, ничем не замутненную логику. Пружинки и колесики, наскоро смазанные нетерпеливым мастером, поскрипывали при каждом движении маленького воина. Крея с одобрением, но немного нетерпеливо глянула на новую конструкцию. Очередную. К сожалению, большинство творений разбирались на составляющие из-за дефицита последних и недовольства привереды-творца. Скорее всего, похожая судьба ждала и этого бравого солдатика, вырезанного из дерева с большой аккуратностью, но не покрашенного и не лакированного. Такой чести на ее памяти удостоилась лишь одна игрушка, та, которую он подарил ей недавно. Белоснежный дракон с алыми бусинками-глазами. «Папа рассказывал о драконах. Разве белые не самые глупые?» — спросила она тогда, недоумевая, почему друг выбрал именно этот цвет. «Легенды частенько врут. Думаю, белые драконы просто… отличаются от других. Живут себе в своих ледяных пещерах в окружении сияющих бриллиантов, послушных кобольдов. Остальные не могут понять жестокости, с которой они защищают свой дом, свои ледяные пустоши, но ведь это вопрос выживания, разве нет?», — спокойно разъяснил Энвер. «Да, пожалуй. Хочешь жить — готовься к драке. Я это уже усвоила», — по-новому взглянув на фигурку, не обремененную никаким механизмом, чудесную в своей простоте, Крея поставила ее на самое видное место. И теперь невольно обратилась к ней взглядом. — У тебя талант, — коротко заключила она, с неохотой отпустив воспоминание о подарке. — Ты так думаешь? — с притворной скромностью ответил Энвер, прекрасно зная, что мозгами далеко ушел от родителей, но все равно принимая комплимент с благодарностью, потому что слышать их, в общем-то, приходилось совсем не часто. — Все, закончил. Ты хотела что-то показать? — Да. Гляди, — тифлина осторожно отвязала от пояса мешок и выудила из него дощечку с… чем-то странным. Энвер поднес лампаду к причудливой конструкции и не смог сдержать улыбки. На деревянной подставке, ничем не обработанной, в неестественных позах застыли две крысы, держащие друг друга за лапки. Примитивная поделка, не чета его механизмам, но до того трогательная! Тем более, девочка была помладше, все еще впереди. Если продолжит, кто знает, может далеко пойти. Богачи любят чучела животных. «Надо бы достать для нее где-нибудь книгу про таки… такси… как же называется это искусство…», — размышлял парень, таращась на посмертно связанных грызунов. — Я вытащила из них потроха, набила тряпками и протянула проволоку через эти маленькие тельца, — с гордым видом пояснила она, будто друг не мог разгадать эту нехитрую загадку. — В тебе дремлет настоящий артист, Крея. Это прелестно, — не соврал. — Другие сказали бы: «фу, гадость», — усмехнулась девочка, но тотчас посерьезнела, тихо добавив. — Чего стоит жизнь этих созданий, если из их тушек можно создать что-то прекрасное? Белесые глаза как-то зловеще блеснули в приглушенном теплом свете лампады. Энвер моргнул, его воображению явилась неприятная картина. Допустим, он умирает, как уже не раз представлял себе, и Крея, вместо того, чтобы поплакать на его могиле, раскапывает тело, причем орудуя только руками, черная земля забивается под длинные когти, запах свежей, выкорчеванной травы, бьет в ноздри, а потом она за подмышки тащит хладный труп наружу. И вот он остается такой же куклой в ее коллекции, такой же, как эти несчастные мышки, до тех пор, пока плоть не отслоится от костей. А может, и дальше…***
Энвер проснулся в холодном поту, с трудом сдержав крик. Ему снилось, будто он попал в ад. Там не было никого из знакомых, даже ненавистных родителей. Он нашел себя на поле брани, не зная толком, кто с кем сражается. Должно быть, это была та самая Война Крови, на которой владыки Баатора мерились своим могуществом. Мимо и даже сквозь него проносились орды исчадий, бесов и демонов всех мастей, перегрызали друг другу глотки, выдирали глаза, мелькала сталь, летали огненные шары. Выли от боли и ярости адские гончие. Над побоищем, удерживаемые мощными кожистыми крыльями, разгоняющими горячий воздух вокруг, возвышались дьяволы и камбионы, которые то и дело издавали пронзительные вопли, что-то вроде боевых кличей. Иногда и сами командиры, похожие на людей, сталкивались в бою. Проигравший камнем падал в самую гущу сражения и пропадал там. Казалось, все происходящее никак не касается изумленного наблюдателя, но один из дьяволов вдруг обратил к нему взгляд, и Энвер понял — он заметил его. Обнажив острые клыки в пугающей ухмылке, монстр устремился вперед, протягивая руки перед собой, словно коршун, который собирается схватить добычу на лету. И к чему ему приснился этот кошмар? Неужто виновата книга, которую они с Креей стащили у молодого волшебника? Она рассказывала об обитателях нижних планов. Демонология изрядно увлекла ребят, они даже разыгрывали сценки якобы из жизни обитателей Девяти Преисподних, смеялись до колик. Особенно в роль хорошо входила Крея, с ее-то рогами и хвостом, но и Энвер обнаруживал склонность к лицедейству. Мать послала его за водой, и парень неохотно собрался, запахиваясь, как следует — весна была ранняя, едва-едва снег сошел. Он шагал к колодцу привычной дорогой, не осматриваясь, погруженный в свои размышления по поводу странного, до жути правдоподобного сновидения, которое все никак не выходило из головы. Не сразу услышал, что его окликнули: — Эй, башмачник, не слыхал? Твою рогатую подружку сцапали Кулаки, — Энвер застыл, прибитый к месту этой чудовищной новостью. Здешние хулиганы не стали бы бросать слова на ветер, они боялись и даже по-своему уважали «злобную демоницу». История с глазом обошла все соседние улицы. Впрочем, пострадавший парень не стал доносить — настоящий разбойник рос, без глаза, но с честью, которой не наблюдалось при попытке избить девчонку. А ведь Энвер до сих пор не знал, что она делала до того случая в переулке, да и не спрашивал. Но, изучив ее как следует, допускал всякое. Тифлина могла первой напасть на кого-то из забияк за нанесенное оскорбление или даже косой взгляд в свою сторону. Такой уж у нее был буйный нрав. А он тщетно пытался донести до подруги, что лучше сначала подумать, а потом что-то предпринимать. Случилось то, чего он так боялся, когда призывал ее быть осторожнее, но Крея отмахивалась, мол, кишка тонка у здешней стражи, а ноги ее никогда не подводили. Гордыня подвела малышку Крею… «Что же теперь?!» — чуть не выдохнул вслух Энвер, к горлу комом подступала паника, ноги подкосились, но, собрав последние силы, он глухо спросил: — За что? — Она какому-то богачу заточку в печень всадила прямо посреди бела дня. Вот была потеха, — посмеиваясь, качнул головой рыжий сорванец, сын кузнеца, не самый плохой из этой компании. — Так ей и надо, — подхватил другой парень, — никому больше глаз не выколет. Перед глазами потемнело, бедный юноша словно провалился в яму, окутанную густым ядовитым туманом, ему было все равно, станут ли они насмехаться дальше или оставят его в покое, главное то, что Крея теперь в тюрьме… И как он может ей помочь? Поплелся, не помня себя, каким-то образом набрал воду, вернулся домой и, проходя мимо матери, направился не в мастерскую, а к себе. Как ни странно, она промолчала, стоя за прилавком, как каменный истукан, заламывая за спиной руки. Краем глаза взглянув на родительницу, он заметил припухшие, покрасневшие глаза. «Загибаются со своими долгами, совсем на людей не похожие», — машинально подумал сын. Плевать, накричат ли, побьют ли — все равно он доползет до комнаты, чтобы собраться с духом. Мысли беспокойно метались, пока не дошли до идеи — смастерить нечто необычайно полезное. Маленький раскладной ножик со встроенной отмычкой. Не теряя времени, он побежал в их тайное логово и несколько часов, не вылезая из-за стола, сидел за инструментами. Уходя из дома, захватил припрятанный матерью тоненький кошель, содержавший то немногое, что осталось от родительских сбережений. Потом, накинув старый потертый плащ для внушительности, отправился к Кулакам.***
— Доброго дня, сэр. Моя подруга угодила за решетку, могу ли я ее проведать? — зайдя внутрь, обратился Энвер к грозному дварфу с тяжелой секирой за плечом, который, похоже, был здесь старшим. — Для начала — не сэр, а сержант Моргран, — смерил его презрительным взглядом немолодой дварф, изгнанник, наверное. — Малец, иди-ка отсюда, мы кого попало не пускаем. Придешь с родителями — подумаю. — Погоди-ка, а о ком он? Не о той ли бешеной суке, которая сегодня прирезала младшего Хлата? — подал голос Кулак помладше, высокий и тощий блондинчик с лицом, испещренным рубцами от сошедших прыщей, голубые глаза смотрели с нескрываемой насмешкой, и Энвер стиснул зубы, сдерживая праведный гнев. Если он сорвется — тогда все точно пропало. — Думаешь, этот щенок может с ней «дружить»? Ха! Гнолл ей товарищ! — гоготнул другой, здоровенный полуорк, который мог одной левой переломить хребет и мальчику, и долговязому, и даже дварфу. — Ее зовут Крея. И я хочу ее навестить, — твердо сказал юноша, не обращая внимания на это вопиюще скотское отношение. — Ее зовут «завтра останутся рожки да ножки», вот как ее зовут. Показательная порка для тифов, чтобы не наглели, — вновь подал голос полуорк, его зеленая рожа перекосилась от широченной ухмылки-гримасы, они все явно были навеселе, хоть и несли службу. На столе стояли чарки, а сама бутыль, видимо, скрывалась под столом. Сержант то ли не пил, то ли его тело слабо реагировало на выпивку. В нем Энвер видел свою единственную надежду. Парень слегка склонился к дварфу и произнес шепотом, чтобы слышал только он: — Сержант Моргран, сэр, я знаю, вас это не затруднит. У меня есть кое-что, за беспокойство. — Только попробуй соврать, я из тебя все дерьмо вышибу, — так же тихо ответил дварф, сохраняя невозмутимое выражение лица. — Ладно, сынок, у меня сегодня хорошее настроение. Пойдем, — а это уже так, чтобы слышали все. Служитель закона вытащил связку ключей и отпер дубовую дверь, ведущую к камерам, жестом приглашая паренька пройти первым. — Чего он там вам нашептал? — поинтересовался блондин, изрядно удивленный. — Не твое собачье дело, — сказал, как отрезал, и гиены умолкли. Когда дверь за ними закрылась, Моргран, нахмурившись, обратился к Энверу, дрожащему от предвкушения встречи: — Давай сюда, что там у тебя есть, — протянул он руку, в которую тут же упал спрятанный за пазуху кошель. — Негусто, но это, видимо, твои последние сбережения. Что ж, на платье Хельдже хватит. Ну, сынок, даю тебе десять минут, потом зайду за тобой, и чтоб не смел упрямиться, а то не сам выйдешь — вышвырну. Камера третья справа, хотя ты, думаю, сам найдешь. И да, предупреждаю, она не жилец. Не питай никаких надежд. Понял? Юноша кивнул. Кажется, он сумел вызвать жалость в этом похожем на кремень мужчине. Надо же, жалость, которую никогда не испытывал его собственный отец. Когда дверь вновь захлопнулась, оставляя Энвера одного в подземелье, он тотчас же побежал туда, куда ему указали. Крея сидела на каменном полу точь в точь в такой же позе, как сидел он сам в тот день, когда они впервые встретились — в позе отчаяния. Как бы он хотел оказаться рядом, поставить на ноги, крепко обнять, хоть она всегда шипела, будто обжигалась, избегала таких ярких проявлений эмоций. Услышав шум за решеткой, тифлина подняла голову, безжизненно лежавшую на острых коленках. Ее глаза непривычно блеснули, и через мгновение Крея кулаком вытирала нежданные слезы. Она всегда презирала слабость в себе и в других, делая исключение лишь для друга, чувства которого считала достойными, уважала, хотя и не понимала до конца. — Не смотри… Пожалуйста, — пробормотала она, отворачиваясь, такая уязвимая, брошенная здесь на произвол судьбы. Энвер послушно отвернулся и не стал комментировать происходящее. Вскоре девочка совладала с собой и, продолжая сопеть и шмыгать носом, обратилась к нему, подошла настолько близко, насколько позволяли железные прутья: — Прости. Ты ведь всегда говорил, чтобы я следила за собой. Но я не сдержалась. Этот ублюдок приставал ко мне, Энвер! Будто я шлюха из ласки Шаресс… Думают, раз бедные, значит, не гордые! — злоба захватывала ее с головой даже сейчас. — Он схватил меня за руку, говоря всякие мерзости, а потом, когда я попыталась вырваться и дать деру, приказал какому-то чешуйчатому уроду держать меня. Мое лицо трогал, а потом… и грудь. А все вокруг мимо шли, косились только. Подумаешь, над тифом издеваются, может, вообще его рабыня. Я так поняла, за дерзость он собирался меня выпороть прилюдно. По сравнению с его гадостями, мало я сказала, надо было больше. Вдруг чувствую, сила во мне растет, такая, как всегда в моменты, когда уж кажется, выхода нет. Как кусну того урода, что меня держал, потом будто в тумане, помню только, оттаскивали, а я все била, била, била… — Тс-с, я не виню тебя ни в чем, — сочувственно улыбнулся Энвер, его совсем не волновала варварская расправа над недостойным человеком. — Времени мало. У меня в ладони вещь, которая может помочь. Сделай вид, что мы держимся за руки, как влюбленные, вот так. Вдруг кто из Кулаков решит заглянуть. — Что это? — удивленно моргнула она. — Внутри очень короткое лезвие и отмычка. Пригодятся для побега. Ты же прекрасно знаешь, что делать с замками. Кулаки нынче во хмелю. Подгадаешь момент, сбежишь запросто, они к ночи на ногах стоять не будут. Берегись только дварфа, он крепче остальных, хотя так и не скажешь. Если не сработает, я обязательно придумаю что-то еще. — Будет поздно, — улыбнулась Крея с подозрительным спокойствием. — Суда не будет, все и так, дескать, понятно. Меня хотят казнить завтра, чтоб не тратила припасы и не занимала камеру. Сделаю, что смогу. Спасибо. Парень прильнул к решетке, горькие слезы подступали к горлу, душили. Его единственная подруга может умереть. Казалось, ее это совсем не заботило, она как будто поняла несправедливость мира гораздо раньше, чем он, смирилась. Как она совмещала в себе эту холодную сдержанность в отношении смерти и жар, то и дело ярким пламенем вспыхивающий из-за малейшей неурядицы? — Не надо… — ее когтистая рука потянулась к прутьям, горячие пальцы остановились на щеке друга в непривычном жесте поддержки. — Если вдруг не свидимся, прошу об одном, беги из дома. Найди кого-нибудь, кто возьмет тебя в подмастерья. У тебя настоящий талант, нельзя таким разбрасываться. Встречаемся у нас, в полночь. Лучше иди сразу туда, жди меня. Боюсь, после побега мне нельзя будет долго задерживаться в городе. Мы с родителями частенько так кочевали, не привыкать. Их разговор прервали. Вернулся сержант Моргран. Крея быстро сунула новообретенный инструмент в сапожок и отступила назад, во тьму холодной камеры. На лице ее красовалась широкая улыбка, немного пугающая, предназначенная только для него, Энвера. Сердце юноши забилось сильнее прежнего. Он хотел снова обратиться к ней, сказать что-то, но девочка, умная не по годам, подала жест рукой, чтобы он возвращался и не привлекал к ней лишнего внимания. Бравада или уверенность? Оставалось только гадать.***
Скрип двери, треск половиц, знакомый легкий шаг, и, наконец, она сама. Сизая кожа блестела от пота, хоть на улице и было холодно. От пота… и крови. — Крея, ты что, опять кого-то убила?! — воскликнул Энвер, бросаясь ей навстречу. Он крепко сжал ее худенькие плечи, сомкнув руки на лопатках, но на сей раз подруга не стала шипеть, вырываться и колотить его по рукам, как уже бывало раньше. Хотя парень воспринимал ее реакцию, как нечто естественное, и не обижался, теперь он был от всей души благодарен за то, что она хотя бы замерла. Не просто замерла. Еще пара вздохов, и эта буйная горячая голова легла на его плечо. Хоть тифлина была младше, но росту ей хватало. Горячие же руки нерешительно коснулись его спины в ответном жесте, и парень почувствовал неясное томление в области чресел, но, не придавая значения странному ощущению, отстранился. Девочка запоздало ответила на вопрос: — Как ты и советовал, взломала замок, пока эти идиоты спали. Храп слышала аж из подземелья. Пыталась наложить чары невидимости, чтобы выйти по-тихому, но один не вовремя закашлялся, а магия, и без того слабая, совсем улетучилась. Мне надо было бежать, но что-то подсказывало — нужно избавить мир от этих мразей. Я чувствовала, что могу это сделать. Сначала в ход пошло твое шило, потом короткий меч одного из говнюков. Дварф заставил попотеть. Он так махал своей тяжеленной секирой! Но встретил смерть в луже собственной крови, — она говорила спешно, глотая слова с нездоровым упоением. Энвер, поморщившись, вспомнил, что сержант был достаточно добр к нему, и на полученные деньги собирался не сходить в кабак, а купить наряд жене или дочке. Утром его семья узнает скорбную весть. Крея не обратила внимания на перемену в лице друга, продолжая рассказывать: — Медлить было нельзя, так что, немного их поцарапав, я вырвалась на свежий воздух. О, родные улочки! Правда, воняло куриным пометом… — Наверное, в Верхнем городе по-другому, — не зная почему, ответил парень, внезапно задумавшись о том, что у них не было бы ни единой проблемы, родись они детьми отцов-основателей города. — Уверена, та же грязь, только блестит ярче, — с видом знатока махнула рукой тифлина. — У тебя все шансы оказаться там. Представь, придумаешь что-нибудь… Ну, скажем, вечный двигатель. Будешь купаться в золоте, как всякие важные шишки, архимаги, хозяева больших производств, не потомственные богатеи. Про меня тогда не забывай, я-то пропащая, то ли каторга, то ли эшафот. У меня и особых талантов нет. Энвер моментально вспомнил главнейший талант подруги. Иногда ему казалось, она рождена для греха. Кражи и убийства даются той, что еще даже не шагнула за порог отрочества, так легко, словно она промышляет этим с пеленок. Конечно, стоит отдать должное дьявольской крови, хоть парень и не доверял предрассудкам, а также родителям, о которых Крея упоминала редко, но почти всегда в отношении каких-то преступлений и… странностей. И даже так — вряд ли они брали ребенка на заказы. Сказал он другое: —Ты здорово поешь. Ладная у тебя мелодия получается, когда насвистываешь себе под нос. Освой лютню, — лгать не пришлось, Крея и впрямь хорошо пела. Ее любимой была баллада о великом путешественнике Балдуране, чей корабль не вернулся в родную гавань. Слова в ее исполнении звучали так проникновенно, роняя в душу какую-то необъятную жестокую тоску, будто она сама чувствовала неизведанную боль героя, бесследно исчезнувшего в далеких, чужих краях. — Тифлинг бард? — темно-синие губы дрогнули в слабой улыбке, на подругу вдруг на нашла грусть, она, глубоко сомневающаяся в этом своем даровании, считала, что Энвер, всегда подбиравший правильные слова, просто утешает ее, подбадривает перед расставанием. — Ты же знаешь, гонения — удел низов. А богатые даже… Любят экзотику, — не подумав, брякнул Энвер и тут же спохватился, замолчал, но было поздно. Крея нахмурились, вспоминая о том, что привело ее в тюрьму. И это не первый мужчина, окинувший сальным взглядом совсем еще юную девочку с почти мальчишеской фигурой, неокрепшими грудями и узким тазом. А все из-за «экзотики». Знала она, что бывает, если поддаться искушению, позариться на золото, которое сулят эти пыхтящие от вожделения боровы. Они берут девочку с улицы, пользуют, а потом, в лучшем случае, выкидывают обратно. Такие не становятся ни женами, ни любовницами. Забавные игрушки, только и всего. — Я буду довольна только в том случае, если всем этим любителям экзотики смогу при желании вырезать улыбку — от уха до уха, — нервно сцепила руки в замок, сомкнула челюсти, видимо, представляя себе эту картину — успокоения ради. — Откуда у тебя такая странная любовь к насилию? — не мог не спросить Энвер, давно уже интересующийся возможным ответом на этот вопрос. — Любовь? — Крея крепко задумалась на мгновение, но потом отогнала прочь нежелательную мысль. — Скорее, нужда. Пожил бы с нами! Отец колдун, заключивший сделку с каким-то мерзким личом. Когда эта тварь заявлялась в дом, становилось холодно и страшно. А еще он обожал своих зомби, им уделял гораздо больше времени. Мне доставались только объедки. Матушка чародейка. Разозлившись, а злилась она совсем не редко, начисто утрачивала контроль над своей дикой магией. Сколько раз мы переезжали из-за пожара, вызванного ее истерикой. И это только на моей памяти. В конце концов, какие-то жуткие типы нагрянули домой. Я видела только вытянутые тени в капюшонах. Мама сообразила, в чем дело, и телепортировала меня в треклятую канализацию. Так что, пока их убивали, я, вся в слезах, шлепала по зловонным лужам, пытаясь найти люк, ведущий наружу. А вернувшись, я застала… Лучше тебе не знать, что я застала. Меня должны были отправить в приют, но я сбежала. Теперь понимаешь, почему раньше не говорила? Крея выглядела раздраженной, но никак не скорбящей. Видимо, эта рана уже затянулась, и, вновь потревоженная, только противно саднила. — Прости. Я не хотел, — парень хотел снова подойти, взять ее за руки, но тифлина демонстративно отошла в угол комнаты. — Все в порядке, — холодно ответила она оттуда. — Энвер, я слышала ваш разговор с тем дварфом. Твои родители не убьют тебя за деньги, которые ты отдал этим уродам, чтобы повидаться со мной? Я не нашла их ни на столе, ни на его теле. Успел куда-то припрятать, жук навозный. — Не узнаю, пока не вернусь домой, — вымученно ухмыльнулся юноша, позабывший было на радостях про то, что могло ждать его в наказание за столь тяжелый проступок. — Давай лучше бежим вместе? Мне нужно скрыться, залечь на дно за пределами Врат, возможно, даже не на один год. Внешность слишком броская, понимаешь? Я тут, сидя в клетке, подумала, что, оказывается, не хочу умирать. По крайней мере, на висилице, — Крея смотрела на него так серьезно, почти умоляюще, что внутри все сжалось. Они были бы счастливы, два голодранца, одни против всех в большом и грозном мире. Но Энвер не мог дать согласие, отнюдь не из-за родителей, а из-за того, о чем грезил темными вечерами, оставаясь наедине с миром фантазий, рисовавшим ему будущее во Вратах Балдура. — Нет, Крея… — сказал он, все-таки приблизившись и положив ее тоненькие кисти в свои влажные ладони, слегка склонившись, прикоснулся лбом к ее горячему лбу, слыша, как пульсирует то ли ее, то ли его кровь в висках. — Я не могу оставить этот город. Это моя мечта. Ты ведь сама говорила, чтобы не бросал. Девочке было нечего ответить, она понимала справедливость его слов, но разве от этого боль жгла сердце меньше? Как же жестоки Боги, допускающие их разлуку… — Я… — горло сводило судорогой. — Я обязательно вернусь. А ты послушай и другой мой совет, забирай свои вещи из дому, уходи, уходи… Я следила, я была рядом. Думаешь, почему твое семейство стало смирнее? Боятся. Теперь они узнают… Энвера повергла в шок новость о том, что ребенок напугал его отца, казавшегося таким большим и властным. Но, похоже, это была иллюзия, поддерживаемая годами. Значит, он и сам мог ответить. Он уйдет, но, если отец поднимет руку прежде — не станет терпеть. А Крея меж тем продолжила: — Хочу, чтобы осталось что-то от меня на память, — она достала ножик-отмычку и одним резким движением сняла с головы прядь иссиня-черных волос, протянула другу. — У нас так принято, на прощание. Юноша принял этот странный дар, положил на столик, чтобы потом заключить в какой-нибудь футляр. Пробормотал, захватив с собой другую вещицу: — А ты возьми дракона. Того самого, белого. — Хорошо, — она сунула игрушку в их общую сумочку для съестных припасов, которую решила взять себе, так как из них двоих больше всех нуждалась в каком-то вместилище, пусть и худом. — Скоро рассвет. Возвращайся поскорее к себе. Если повезет, проскользнешь мимо них, сможешь унести все важное сюда до крика петуха. — Береги себя, Крея, хотя бы ради меня. — И ты. Если кто-то посмеет тебя тронуть, вернусь и переломаю ноги. А потом руки, а потом… — Ладно уж, хватит, я понял, — слабые смешки сгладили напряженность обстановки. Друзья обнялись напоследок, стерев все формальные границы, разъединявшие их в глазах окружающих, мальчика и девочку, человека и дьяволово отродье. Тифлина растворилась в ночи, будто бы сотворенная Богами для того, чтобы бродить под луной, а юный Флимм, полный тягостных дум, поспешил домой. Этой ночью родители не спали, а на пороге его поджидал незнакомец с янтарными глазами и ехидной усмешкой на устах, якобы колдун. Этой ночью родители продали своего сына дьяволу.