возьми моё сердце в ладони

***

К обеду зарядил проливной дождь. Гулять Серёжа все равно не собирался, но дождь его очень расстроил. С того мгновения, как Олег рассказал ему об Игоревом условии, всё вокруг Серёжи превратилось в дурные предзнаменования. Он видел зловещие тени на стене от танцующего пламени свечи, слышал шорохи в коридоре у своей горницы, ощущал, как горло сжимается страхом и тревогой за любимого. Дождь тоже пророчил беду, оплакивал Серёжину судьбу, а ветер выл надрывно и горько, бился в ставни, точно раненый зверь в предсмертной агонии. Серёжа места себе не находил. На трапезе с князем Федором он сидел белый, точно полотно, не мог есть, не мог поддерживать беседу с приближенными князя. Сразу же, как подали горячее, он улизнул из трапезной, сославшись на недомогание, и заперся у себя, не желая ни с кем говорить. Олег вернулся только к ночи: Серёжа видел из окна, как он въезжал во двор в новой кольчуге, и попона на его лошади была другой. Эти знаки — что он покупал новое снаряжение — окончательно убедили Серёжу в том, что это не затянувшаяся дурацкая шутка Игоря, это правда, и Олег вот-вот отправится на Восток, где княжеские воины уже третью весну бились с вольными племенами. Серёжа пытался отговорить его, конечно. Сперва — Олега, а когда не вышло — Игоря. Серёжа выследил княжеского племянника и хорошенько тряхнул за грудки, требуя объяснить, что за глупые шутки он им устраивает? С чего это Игорь решает кто едет воевать и какова награда? Тряхнуть Игоря за грудки, конечно, не вышло: они лишь в глубоком детстве были одного роста и сложения, а сейчас Игорь с Олегом стали гораздо выше и крепче, а Серёжа приобрел лишь омежью изящность. Возмущенные возгласы и аргументы на него тоже не подействовали: Игорь небрежно сбросил с себя чужие руки, засмеялся, тряхнув волосами: «А с чего ты взял, голубка моя, что я Олега на войну гоню? Он сам так решил. Пришел ко мне, в ноги бросился, говорит, хочу титулов, и славы, и землю в дар, так я по старой дружбе и определил его в стрелецкий полк. Меня винить не в чем, Серёжа, себя вини — что ж от тебя воздыхатели на войну сбегают?!» Не сразу, но Серёжа добился от Олега правды: тот действительно пришел к Игорю сам, поговорил по-мужски, без обиняков. Попросил оставить Серёжу в покое, а свои ухаживания обратить на кого другого, и Игорь, подумав немного, пообещал прекратить, если Олег отправится на Восток и вернется героем. Пообещал даже походатайствовать перед князем Федором, чтобы по возвращению Олега устроить ему титул, небольшой надел земли и брак с Серёжей. А Олег лишь только услышал про то, что для них с Серёжей есть возможность открыто быть вместе, вступить в законный брак, так сразу голову от радости потерял, ничего уж не слышал и слышать не хотел. Напрасно Серёжа старался его переубедить, уговаривал, плакал, кричал — всё тщетно. У них было несколько дней до следующего пополнения войска, но эти дни промелькнули, словно один миг. Оставалась только одна последняя ночь. Дождь не прекращался. Серёжа извелся до того, что задумал погадать со свечой и бронзовым зеркальцем. Затея сделала лишь хуже: бронзу давно не чистили, и отражение было нечетким. Между огоньком и темнотой за своим плечом Серёже почудился чей-то темный силуэт, и он в страхе выронил зеркальце. На стенах в полумраке его горницы танцевали тени и духи. Серёжа зажег еще две свечи, поставил одну на сундук, а вторую поближе к постели. Сам забрался с ногами на кровать и принялся расчесывать волосы, чтобы отвлечься от дурных предчувствий. В дверь осторожно постучали. — Олег? — с надеждой спросил Серёжа, подняв голову на звук. Дверь скрипнула, и в горницу скользнул темный силуэт, принося с собой горьковатый запах разнотравья и дождя. — Олеж! — Серёжа выронил гребень, привстал, но Олег опередил его. В два шага он преодолел разделявшее их расстояние и сгрёб Разумовского в охапку, стиснул в своих руках, выбив из груди дыхание. Серёжа почувствовал жжение в горле и глазах. Олеговы объятия всегда дарили покой. Покой и тепло. — Тебя не хватятся? — До утра — нет, любовь моя, — выдохнул Олег, прижимая его ближе. — Выступаем на рассвете. Не плачь, не плачь, ну чего ты…? Он отстранился, обхватил Серёжино лицо руками. Серёжа моргнул, с удивлением чувствуя влагу на щеке. — Не уезжай, Олеж, ну прошу, у меня сердце не на месте, я чувствую… Не надо тебе туда, князь ведь тебя здесь поставил служить, это не его приказ… Олег только покачал головой и устало улыбнулся. Да, они говорили об этом много раз, Серёжу уже самого тошнило от повторений тех же самых просьб и причин, но оставить всё как есть было выше его сил. Он зажмурился, боднул Олега лбом в плечо, прижался, сцепив руки у него за спиной, вдыхая родной запах горько-сладких летних трав. Олег был уже не в кольчуге, а в мягкой домашней рубахе и штанах. Серёжа запоздало заметил, что на нем самом была надета лишь ночная рубашка, но стыдиться ему было нечего — не с Олегом. — Ты — моё сердце, — сердито выговорил Серёжа, — и если ты… не вернешься, то я тоже умру, понял? — Я вернусь, — Олег поерзал на кровати, сел поудобнее, позволяя Серёже забраться ему на колени и прижаться так близко, как только возможно. — Серёж, из нас двоих ты всегда говоришь правильные и мудрые вещи, я так не умею, не мастер. Но я скажу одно: я люблю тебя больше всего на свете и я сделаю всё, чтобы вернуться к тебе и стать твоим мужем перед лицом Бога и людей. — А к чему нам эти условности? — буркнул Серёжа. — Кольцо у меня уже есть, пойдем в город, найдем какого-нибудь пьяного батюшку, пусть нас тайком поженит… — Затейник, — усмехнулся Олег, поцеловав его в макушку. — Нельзя так, ты же не какой-то безродный служка вроде меня… Наследнику бояр Разумовских нужно настоящую свадьбу справить. Всё будет, Серёж, подожди только немного. Я вернусь, и всё будет. Спорить дальше не имело смысла. Завтра на рассвете их ждала разлука, и Серёжа проглотил возражения. Он обнял Олега за шею, спрятал лицо у него на плече и сидел так без движения, вознося молчаливые молитвы к каждой высшей силе, что была готова его услышать. Он был готов молиться Дьяволу, духам, грозе, рекам и лесам, если они могли вернуть Олега живым и невредимым. — Ну что мне сделать, чтобы ты не плакал? — голос Олега дрогнул, его руки гладили Серёжу по спине и волосам. Олег храбрился, как мог — Серёжа чувствовал это, но так же знал, что внутри он был напуган. Да, Олег прекрасно владел оружием, тренировал рекрутов вдвое старше себя, его хвалили ратных дел мастера и сам князь Фёдор, но Олегу было лишь восемнадцать, и те, кто уезжал на Восток, редко возвращались. — Сделай меня своим, — попросил Серёжа, отстранившись от его плеча. — Нельзя, ты же знаешь, — Олег нахмурился, потянулся Серёже за спину и спустил пониже задравшийся подол ночной рубашки. — Это слишком опасно. — Можно! — упрямо завил Серёжа, поймав лицо Олега в ладони. — Ты один мне мил на всём свете, одному тебе хочу принадлежать. Олег зажмурился, выдохнул. Конечно же, ему тоже хотелось. Серёжа чувствовал, насколько — когда они долго целовались, их запахи густели, делались ярче и слаще, а между ног становилось твёрдо. Однажды, осмелевшие от хмеля и бесстыдных поцелуев, они даже получили удовольствие, когда терлись друг о друга сквозь одежду. Олег потом переживал, что их раскроют по запаху, но всё обошлось. — Нельзя, любовь моя, и не будем об этом, — выдавил Олег, стискивая зубы, — Господи, как ты пахнешь… — Ну хорошо, но руками же можно? — проскулил Серёжа. — Завтра ты уедешь, мы не знаем, что нас ждет, а я… Дай мне эту ночь, дай мне память и надежду, Олеж, не мучай ни себя, не меня, прошу. Тяжело выдохнув, Олег притянул его лицо к себе и поцеловал — долго, сладко, отчаянно. Серёжа в ответ обхватил его шею руками, сжал коленями бока, простонал в поцелуй, когда руки Олега несмело легли ему пониже спины. Сердце забилось горячей кровью, щеки горели. Задыхаясь, Серёжа разорвал поцелуй, опустился спиной на постель и потянул Олега за собой. Путаясь в одежде и Серёжиных волосах, они наконец устроились рядом, так близко и открыто, как никогда раньше. Про одеяло никто и не вспомнил: жарко было до одури, да и не хотелось прятаться от Олегового ласкового взора, хотелось рассмотреть получше его сильное гибкое тело и широкие плечи в неверном свете свечей. — И как мне сдержаться, когда ты здесь со мной, — выдохнул Олег в поцелуй, — такой нежный, теплый, такой мой? — Я бы позволил тебе всё, самое непристойное, что можно выдумать, — Серёжа склонил голову к плечу, лукаво улыбнулся. Олег называл этот его взгляд лисьим, и был, наверное, прав. Как же будет не хватать его: звука его голоса, его запаха, его рук и ласковых глаз… — Даже метку бы позволил. Но ты упрямый, — продолжил Серёжа, погрустнев, — поэтому просто приласкай меня, Олеж, докажи, что я один тебе мил. Олег рвано выдохнул в его губы, замер так, не касаясь, но обжигая дыханием; его глаза, темные от желания и вожделения, влажно блестели. Серёжа заморгал слёзы обратно. Не время было для них, не время и не место. Когда отряд Олега скроется за горизонтом завтра поутру, у него будут впереди месяцы, чтобы жаловаться на судьбу, а сейчас — нельзя. — Ты так пахнешь, — заметил Олег, понизив голос. — Ты всегда вкусно пахнешь, конечно, по-весеннему, сиренью, а сейчас еще слаще, как лопающиеся от спелости плоды в конце лета, так бы и вылизал всего. Серёжа хихикнул, но оказалось, что Олег не шутил: отстранившись от его лица, Волков спустился ниже и припал головой между его ног. Рыкнул несдержанно, подхватил под бедра двумя руками, и ноги Серёжи сами собой раздвинулись в стороны, открывая ему лучший доступ. Подобное предательство со стороны собственного тела могло бы вызвать стыд, но Серёжа стыда не чувствовал: он верил в то, что сказал до этого. Если не перед людьми, то перед Богом они уже принадлежали друг другу. Он бросил взгляд на свою руку с кольцом, но тут Олег коснулся его языком — там, где сладко тянуло и горело, и Серёже стало не до колец и обещаний. — Ой, ты чего? — пискнул он, цепляясь Олегу за плечи. — Неужто не нравится? Мне вот очень, — Олег коротко поцеловал внутреннюю сторону его бедра и приподнял голову, встречаясь взглядом с растерянным Серёжей. — Ты сладкий. Пальцами боязно, а так… Ну, чего ты молчишь? — Нравится, наверное, — Серёжа сглотнул, прикрыл пунцовое лицо ладонью, — я просто не думал, что ты… Думал, альфы такое не любят. — Я вот, кажется, люблю, — Олег пожал плечами, обхватил Серёжин член ладонью и без нажима погладил, — за всех сказать не могу. — Ладно, — всё еще сбитый с толку, Серёжа откинул голову назад и чуть согнул ноги в коленях, прислушиваясь к себе. — Ладно. Это… приятно. Олег только этого и ждал. Подхватив Серёжу за бедра, он сдвинул его чуть ниже на простынях и приник ртом ко входу, жадно слизывая ароматную смазку. Серёжу едва не подбросило на постели. Когда он в течку трогал себя там пальцами, было приятно, но обжигающие губы и язык Олега чувствовались совершенно иначе. Интимнее. Уязвимее. Серёжа застонал, выгнулся в спине, пальцы путались в черных волосах Олега, колени дрожали. Если бы он стоял сейчас, то не смог бы удержаться на ногах. Все мысли о скорой разлуке, осторожности и рассудительности покинули его, Серёже хотелось, чтобы любимый взял его по-настоящему, с узлом и меткой. Олег же на озвученное предложение хмыкнул, поднял на Серёжу шальные черные глаза, пьяные от желания, и вернулся к прерванному занятию. — Тише, родной, нас услышат, — предупредил он, когда Серёжа в очередной раз несдержанно застонал. Одной рукой он ласкал Серёжин член, пальцы другой мягко добавил к языку — всего два и на половину, хотя вошли они легко, на волне всепоглощающего возбуждения Серёжа их едва заметил. Он изнывал от невозможности ответить тем же, мог только держаться за Олега отчаянно и крепко, напоминая себе дышать. В момент наивысшего удовольствия он замер, чудом удержавшись от громких возгласов, а после обмяк, жадно хватая ртом воздух. Олег прилег рядом с ним, тоже запыхавшийся, растрепанный и довольный. На его лице не было отблесков свечи, но глаза всё равно сияли — сами по себе, лишь от того, как он смотрел на Серёжу. — Давай я тоже? — опомнившись, Серёжа потянулся к его члену, но Олег смущенно покачал головой, натягивая на них обоих одеяло. — Поздно, я уже… оно как-то само, извини. — А, ну… ладно. Это же не потому, что я сделал что-то не так? — Нет, наоборот, — Олег неловко дернул плечом. — Это оттого, что мое желание к тебе слишком большое и сильное, чтобы удержаться в теле, ну, мне так объясняли. Но в следующий раз так не должно быть, вроде бы… — Тогда всё в порядке, — удовлетворенный его ответом, Серёжа подвинулся ближе, положил подбородок ему на плечо. — А в ожидании следующего раза ты можешь, например, поцеловать меня, да? — Могу, — Олег с готовностью притянул его в свои объятия, сцепил руки на узкой спине и осыпал поцелуями лицо. Лоб, щеки, смешно сморщившийся лисий нос, глаза, скулы и брови. Со взрослыми поцелуями как-то не задалось, и они устроились, переплетясь руками и ногами, с головой Серёжи у Олега на груди. Тогда-то Разумовского и настигла тоска, до этого смытая умелыми руками Олега. Сердце под его ухом билось мерно, успокаивающе, а дурные предчувствия застилали Серёже глаза. Олег пах, как суховей в жаркой степи: тысячелистник и полынь, напоенные летним солнцем до горьковатого привкуса. Серёжа вдохнул запах альфы поглубже — про запас, перед разлукой. Он смотрел на свечу, и на стене, порожденные ее светом, танцевали тени. Тени складывались в языки пламени, в клубы дыма над горящей цитаделью. Он видел поля, объятые огнем, и воронов, кружащих над ними. Тени множились и росли. — Не плачь, Серёжа, — шепотом попросил Олег, коснувшись большим пальцем его щеки. — Всё будет хорошо. Серёжа хотел запротестовать, что он и не плачет, но соленые капли, упавшие на Олегову грудь, выдали его. Он зажмурился, не желая видеть эти пугающие тени, и тут же знакомые пальцы бережно вытерли его слезы, забрались в волосы, притянули ближе к теплому и родному, пахнущему полынью и тысячелистником. — Будь сильным, и я тоже буду. Пока ты ждешь, носи моё кольцо, и пусть оно напоминает тебе о нас, — сказал мягкий голос из темноты. — А я буду смотреть на небо и видеть цвет твоих глаз, душа моя. Серёжа зажмурился еще крепче. Вдохнул полной грудью, стремясь надышаться Олегом про запас, мечтая продлить это мгновение как можно дольше. Ему почти удалось: в этот миг вокруг была лишь темнота, теплые руки, Олегов запах и мерный звук их дыхания.