возьми моё сердце в ладони

***

Игорь злился. Ни первые весенние деньки его не радовали, ни друзья, ни Дима. Растаявший снег оставил после себя лишь мокрую грязь, Серёжа с Олегом вечно пропадали где-то, а Димитрий… Дима вел себя странно. Он будто сам не мог разобраться, чего хочет: если Игорю удавалось остаться с ним наедине, он то хихикал и краснел даже от самого невинного прикосновения, то закрывался и стремился побыстрее уйти. У него было много работы, а Игорю приходилось подолгу учиться и тренироваться, поэтому времени им вечно не хватало. Была еще Юля, но с ней всё было строго: она с порога заявила, что целовать себя позволит, «когда замуж позовешь», и о ней Игорь мог только вздыхать издалека, неспешно прогуливаться под любопытными взглядами горожан или дарить небольшие подарки, чтоб растопить ее холодное сердце. Подарки она, к слову, принимала через раз, и в целом его ухаживаниями была скорее недовольна. Дима же от малейшего внимания расцветал, взгляд его становился мечтательным, голос — ласковым, и целовать себя он давал охотно. Пунцовел при этом, боязливо оглядывался, а иногда и отпихивал Игоря от себя, но после приходил снова, и Игорь не мог от него оторваться. На прошлой неделе, устав играть в кошки-мышки, Игорь нашел его на конюшне и принялся целовать прямо там, прижав к стене. Хорошо было до дрожи, под ладонями — нежное, теплое тело, пахнущее ландышами, отзывчивые сладкие губы, и мягкие, как пушистый одуванчик, светлые волосы. Дима тут же раскраснелся, точно вареный рак, отвечал ему с полустонами-полувздохами, да и Игорь сам уже был на грани. Кровь вся спустилась к югу, руки полезли под чужую рубаху. Может, он и погорячился немного, может, пропустил мимо ушей пару Диминых смущенных протестов, но омега из конюшни сбежал, оставив Игоря в недоумении и со спущенными штанами, и вот уже неделю избегал княжеского племянника, как огня. А что такого Игорь сделал-то? Ну, потрогал его между ног, дурея от жара и ощущения скользкой влажности на пальцах, ну и что? Теперь надо с писком убегать, саданув его ногтями по щеке на прощание? Дима же намок, ему же нравилось всё? Одно слово — омега. Сам не знает, чего хочет, и Игорю голову дурит. Словом, Дима вёл себя странно, а Игорь злился. Серёжа с Олегом, видя его раздражительность, позвали его к реке кормить уток зерном, и Игорь пошел, хоть мыслями и был далеко. Снега только-только сошли, и река текла полноводно, грозясь разлиться по окрестным полям. Уток они никаких не нашли и просто ходили по высокому берегу там, где посуше. Небо, под стать Игорю, было пасмурным и хмурым. Позади Олег с Сережей о чем-то шушукались вполголоса — видимо, о чем-то смешном, потому что Серёжа вдруг заливисто рассмеялся. — Хватит! — не выдержал Игорь. Олег удивленно приподнял брови, переглянувшись с Серёжей. — Ты чего? — Ничего! — буркнул Гром и ускорил шаг. Шептаться они не перестали, только понизили тон, и всю дорогу до терема Игорь внутренне проклинал весь свет: Диму, Юлю, учителя греческого, весеннюю слякоть и Олега с Сережей. Почему, ну почему ничего в его жизни не может идти, как следует? Даже лучшие друзья понемногу отдалялись — как он всегда и боялся. Они всё чаще уходили гулять только вдвоем, даже не спросив, хочет ли Игорь с ними. Шутили о чем-то своем, шептались у него за спиной. И советом помочь не могли: Серёжа считал, что Диму надо оставить в покое и не дурить ему голову, а Олег заявлял, что ухаживать за Димой и Юлей одновременно — лишь обижать их обоих. И князь Фёдор советчиком был никудышным — едва Игорь заикнулся при нем про дела сердечные, тот затянул старую песню. «Какие ещё омеги, ты учиться должен! Всё княжество на тебя ляжет, как меня не станет, а в тебе серьезности мало, ответственности! Задумайся, Игорек, прислушайся к моим словам.» Игорь понимал свою ответственность, но это всё касалось его далекого будущего, а в настоящем ему было всего пятнадцать, и он мучался от любви, и думать о княжеских обязанностях Игорю совершенно не хотелось. Вернувшись с реки домой, он захотел проведать Юлю, раз уж Дима всю неделю от него бегал, но не дойдя до ворот замер, приметив знакомую макушку золотисто-пшеничного цвета. Дима шел куда-то, но не один, а под руку с цирюльником! Игорь даже глаза протер, чтоб убедиться, что они его не обманывают. Цирюльника звали Калигари, он был высоким, бледным и вечно мрачным, как туча. Учился он в самом Царьграде, и люди о нем отзывались хорошо — и со стрижкой, и с больным зубом поможет, и кровопускание сделает, и перелом вправит. Но чего он с Димой под ручку ходит-то? Игорь резко поменял направление и двинулся к ним. Заметив княжеского племянника, Дима замер, растерянно хлопая своими красивыми, серо-голубыми глазами, подобрался весь, придвинулся ближе к спутнику. — Вот вы где, Димитрий, а я повсюду вас ищу, — напустив на себя благообразный вид, Игорь поприветствовал их обоих, выразительно кивнул омеге. — Зачем же? — глухо спросил Калигари тем же вежливым тоном. — Чем мой нареченный может быть полезен вашей милости, и могу ли я как-то помочь в вашем деле к нему? — Нареченный? — Игорь подавился воздухом, отступил на шаг. Только теперь, стоя напротив встревоженного Димы, он понял, что в нем изменилось. Запах. К насыщенному аромату ландышей примешивался запах дождя и мокрой земли, и дело было не в том, что они с цирюльником стояли рядом. У Димы просто изменился запах — окончательно, полностью. Теперь Игорь заметил и помолвочное кольцо у Димы на руке. Простенькое медное колечко без прикрас, Игорь купил бы ему гораздо дороже и с настоящим самоцветом, но… — Да как же? — маска вежливости сползла с него, обида клокотала в груди. — Как же?! — Я думаю, вы не находите слов, чтобы поздравить своего друга с помолвкой, ваша милость, — немного покровительственно улыбнулся Валентин. Хоть он и обращался к Игорю соответствующе его положению, и в голосе его не было насмешки, Игорь чувствовал себя оплеванным. — Тебе же только шестнадцать, — выпалил Игорь, вперив взгляд в Диму. Трогать его при Калигари он отчего-то не рискнул. — А ему сколько — тридцать? — Двадцать четыре, — поправил его Валентин, — и не тревожьтесь за друга, ваша милость, свадьбу мы сыграем года через два. Я знаю, что помолвка выглядит скоропалительной, но так у нас будет время узнать друг друга, не боясь, что нас разлучит чья-нибудь злая воля. Укол был ощутимый, и пришелся он точно в цель. — А чего вы за него отвечаете? — выпалил Игорь и повернулся к омеге. — У нас же всё хорошо было, что это за новости?! Дим, он заставил тебя согласиться, скажи, заставил? Димитрий покрепче схватился за руку своего нареченного, покачал головой. Он был на две головы его ниже, такой юный, обычно такой улыбчивый, что Игорю стало вдруг очень тяжело видеть его рядом с одетым во все черное хмурым взрослым мужчиной. — Он — нет, — тихо ответил омега, выделив голосом первое слово. — Не злись, Игорь, так будет лучше для всех. У нас бы не получилось ничего хорошего. Игорь отпрянул, сжав челюсти. Он был разочарован и уязвлен, но боли в сердце, о которой говорят все влюбленные, не было. Была обида: ведь омега, которого он полюбил, теперь носил чужой запах и чужое кольцо, держал чужого альфу за руку и смотрел на Игоря, как на кого-то опасного. Как на кого-то, от кого ему нужна защита. Игорь развернулся и зашагал к терему, не попрощавшись, а за спиной услышал Димин облегченный вздох. Он взлетел по лестнице, сыпля проклятиями. Отпихнул преградившего путь слугу. Он раздумывал над тем, чтобы пустить по городу слух, что у них с Димой уже была близость: тогда оскорбленный Калигари расторгнет помолвку, а Дима вернется к нему — другого выхода у него уже не будет. Взвесив все за и против, Игорь всё же решил от этого плана отказаться. Злость на Диму пройдет, а пересуды останутся. Для омеги это пятно на всю жизнь, и Игорь не хотел для Димы такой судьбы. Видеть его с Калигари Игорь тоже не хотел, но была ведь еще метка — изменившийся запах означал, что всё серьезно. Что это навсегда. Калигари обрубил для себя все обходные пути, выбрав и пометив Диму еще до свадьбы. Игорь был бессилен. Он спустился в кухни, всё еще взбешенный, потребовал питного мёду, но не получил желаемого. «Не велено, князь Фёдор заругает», ну конечно… А Серёже они всегда суют с собой вкусности: то пирожки с вишней, то сыру, то молока свежего. Вспомнив о Разумовском, Игорь отправился на поиски его и Олега. Последние месяцы найти их поодиночке было почти невозможно. Пару раз Игорь натыкался на них, сидящих настолько близко, что это было даже неприличным. Вот это парочка: омега благородных кровей и безродный татарчонок, которого привезли с последней большой войны, словно трофей, и только милостью князя Фёдора обучили читать, писать и махать мечом. Игорь остановил себя. Мысль была подлая, ядовитая, и она ему не понравилась. С Олегом они дружили уже десять лет, две трети Игоревой жизни, и он был прекрасным, преданным другом. И мечом он не просто «махал», он танцевал с ним; Олега всегда ставили Игорю в пример. «Сила удара отличная, Игорек, но тебе не хватает плавности. Посмотри на Олега, — говорил ему наставник, — он и клинок — единое целое, а ты — словно сохатый, что путается в тяжелых рогах.» Раньше Игорь злился, но потом признал: и правда, там где он кидается напролом и рубит, не глядя, Олег уворачивается, а затем бьет уверенно, но обманчиво-легко, будто бы не тяжелый меч в его руке, а тонкая турецкая сабелька. Ничего ведь не изменилось: Олег и Серёжа всё еще были его друзьями, но вместе с тем изменилось всё. Они отчаянно краснели, всё норовили пойти рядом или украдкой коснуться руки, они смотрели друг на друга так ласково и приторно-сладко, что Игорю к горлу подступала тошнота. Серёжа рядом с Олегом становился до смешного томным, улыбался мягко, глазками стрелял, а Олег не отставал от него в этой любовной лихорадке — одни взгляды чего стоили! Злость на Диму не отпускала. Игорь искал друзей по всему терему, в одной комнате за другой, и нашел в библиотеке, сидящих рядом у окна. От звука распахнутой двери они отпрянули друг от друга, смущенные и слишком счастливые, чтобы Игорь, уязвленный предательством Димы, мог пройти мимо. — Милуетесь, голубки? — усмехнулся он, проходя в библиотеку. — Развлекаетесь, пока никто не видит? — Серёжа помогает мне с арифметикой, тут книга на латыни, я сам не прочту. А ты что-то хотел? — откашлявшись, Олег расправил страницы распахнутой перед ним книги, и без того безукоризненно ровные. — Ага, знаем мы такую арифметику, — хмыкнул Игорь. — Один альфа плюс один омега — получается три. — Игорь, перестань, — возмущенно пискнул Серёжа. — А что я не так сказал? Вот Димка себе жениха нашел, еще вы тут лобызания устроили в храме знаний! Противно смотреть! Вот пойду и князю расскажу, что Олег его воспитанника соблазняет. Всыплют тебе пятьдесят ударов, а Серёжу в тереме запрут. — Да что на тебя нашло? — нахмурился Олег. — Ты и сам с Димитрием зажимался по углам, разве нет? Мне жаль, что он выбрал другого… Злость, бушевавшая в нем, когда Игорь только вошел, спадала волнами. Ругаться не хотелось. Пусть и раздражающие, Серёжа и Олег были, кажется, его последними друзьями, и сдавать их князю он бы не стал, только пугал. — Ладно-ладно, забыли. А чего ты вдруг арифметикой заинтересовался? Скука же смертная. Игорь прошел к окну, и Олег подвинулся, уступив ему место на лавке. — Надоело слушать брань Колпака, — вздохнул Олег, — в языках надежды нет, не моё это, так хоть точные науки подтяну. Колпаком они называли своего учителя после того, как однажды ночью увидели его, бредущим по коридору в ужасно смешном белом колпаке для сна, какие носили у него на родине. Игорь коротко кивнул, признавая правоту за Олегом. Колпак умел вывести из себя высокопарной руганью, перемежая чужеземные слова с обычными. Внимание Игоря вдруг привлек тонкий, приятный сладковатый запах. Узнаваемый, очень мягкий, цветочный. — А чего сиренью так несет? Где она так расцвела, что аж душно, у нас в саду же нет ее? Олег понял первым. Он растерянно кивнул в сторону окна, где только-только сошли последние снега. Сирень была не снаружи. Серёжа поднял ворот кафтана в смущении, пряча шею. — Утром еще не было, — опустив взгляд, пояснил он, — вот как от реки вернулись, в закрытой комнате Олег сразу учуял. — А, — глупо кивнул Игорь, и добавил, чтобы хоть что-то сказать, — так это ты развонялся. Ну, давно пора. — Игорь, какого черта? — возмущенно начал Олег, а Серёжа выглядел так, будто его ударили. Хватал ртом воздух, ошалело моргал, будто вот-вот расплачется. Игорь беззвучно выругался. Какие же эти омеги нежные — и слово им не скажи! — Запах приятный, прости, это я ляпнул нехотя. Правда, Серёж, приятный. — Не слушай его, Серёж, — Олег накрыл его руку своей, поймал синий взгляд, наполненный обидой и непролитыми слезами. — Он зол на Диму и на весь свет, а запах у тебя… Он понизил голос, наклонился к Серёже и зашептал ему что-то на ухо. Игорь не расслышал, хоть и старался, но слова Олега явно пришлись Серёже по душе: губы растянулись в улыбке, на веснушчатые щеки вернулся румянец, глаза заблестели уже не от слёз. И запах — Игорь стоял рядом с ними, а аромат сирени окутывал его волнами, такой сладкий, такой бархатный. Ландышевый запах Димы Игорю тоже нравился — и очень нравился, некоторым частям его тела — особенно сильно. Но Димин запах всегда казался приятным дополнением, а здесь было что-то другое. Игорь понимал, что выглядит глупо, зависнув над воркующими друзьями — ничего не говорит, только молча дышит — но отступить не мог. Ноги не слушались. В паху потяжелело, в животе родилось желание, защекотало в кончиках пальцев: придвинуться ближе к нежной шее, стыдливо прикрытой воротом, приникнуть, словно к живительному источнику. Пить аромат сиреневых цветов, не отрываясь даже, чтобы глотнуть воздуха. Лизнуть эту кожу — белую, эту шею — лебединую, зубы сомкнуть. Игорь затряс головой, прогоняя наваждение. Сердце его по Диме страдает — вот и подсовывает разные глупости. Не может же он о Серёже так думать? Или может? Скомкано попрощавшись с друзьями, Игорь с силой захлопнул дверь в библиотеку и привалился к ней спиной. Сердце стучало загнанным зверем, в штанах было тесно. Нет-нет, не здесь, не сейчас, не посреди терема, где любой может увидеть. Игорь натянул рубаху пониже, потуже затянул пояс. Когда наваждение спало, он отправился к Юле, надеясь хоть там найти успокоение для своего сердца. Но надежда его была напрасной. Найти дочь кузнеца тоже оказалось делом непростым. Игорь маялся, бродя по двору и отвлекая слуг от работы, пока не узнал, что Юля у швеи — Марьи Евсеевны, а та жила на самой окраине города. Можно было подождать Юлю в кузнице: она часто заходила к отцу, чтобы принести что-то или помочь, и прогонять его при отце она бы не стала, но ждать Игорь не хотел. Ему не давали покоя свои странные чувства, проснувшиеся из-за запаха Серёжи, не давала покоя обида за Димино предательство, и Юля была последним, что могло хоть как-то исправить ему настроение. Он решил пройтись пешком, а по дороге свернул в питейную. Первая чарочка клюквенной настойки согрела его, вторая — успокоила. На третьей ему захотелось срочно обсудить с соседом, как некрасиво поступил его возлюбленный омега. Ведь вот он, Игорь — красив, богат, весел и здоровьем крепок, а ему предпочли угрюмого, немногословного цирюльника, еще и гораздо старшего. — Иди присунь кому-нибудь другому, — с усмешкой посоветовал собутыльник. — Эт дело молодое, через неделю свою зазнобу забудешь. Посетовав, что очереди к его ложу как-то не видать, Игорь допил четвертую чарочку и вернулся на дорогу. Робкое весеннее солнце теперь светило гораздо приветливее, и пьяная легкость в чреслах не давала долго думать о своих несчастьях — Игорь прикладывал все усилия, чтобы идти ровно. Добравшись кое-как до дома швеи, он встал перед деревянным забором, вдохнув свежего воздуха в грудь. Сбоку калитки висел медный колокольчик — чтоб гости попусту не звали хозяев. Игорь потряс колокольчик, надеясь, что не разминулся с Юлей и застанет её здесь. Никто не выходил, и Игорь зазвонил снова. Наконец, резная дверь распахнулась, и показалась голова Марьи Евсеевны в цветастом платке. —Игорёша, здравствуй, проходи, мы тут с Юлечкой как раз заканчиваем. Игорь быстро выдохнул в замерзшие ладони, проверяя, не пахнет ли от него настойкой, пригладил волосы пятерней и зашел. Внутри топилась печь, было гораздо теплее, чем на улице. Марья Евсеевна села обратно за большой стол, к Юле. Они работали в четыре руки, расшивая одежду красивыми элементами. Птицы, звери, цветы и причудливые узоры вились по подолу незаконченного кафтана алыми и черными нитями. На столе горели свечи, чтоб лучше было видно, а вокруг лежали клубки цветной пряжи и иголки. Игорь не стал отвлекать, лишь присел на лавку возле печи. Он смотрел на Юлю, на ее волосы, золотистые от свечи, а в дневном свете еще более яркие, чем у Серёжи, почти красные, словно рябиновые ягоды. Юля манила своей недоступностью, твёрдостью своего характера. Она никогда не вела себя так, чтобы понравиться — не стреляла глазами, не поправляла смущенно волосы, и всегда знала, что ответить. В детстве Игорь был уверен, что обязательно на ней женится. Теперь он был так же твёрдо уверен, что нет. Власть не дается бесплатно, да и Игорь порядком устал от ее подчеркнуто-вежливой холодности к нему. Юля затянула петлю на готовой работе и показала швее. Та одобрительно кивнула. — Может, запарить вам сбор трав? — предложила Марья Евсеевна. — У меня еще с того лета остался, хороший, с ромашкой и горечавкой. Попьёте, согреетесь, да пойдёте, а? Не расположенный к учтивым разговорам, Игорь глазами показал на дверь, и Юля считала этот знак верно. — Спасибо, но нам уже нужно идти. — Проведу вас тогда, — женщина встала, посетовав на ноющие колени, и вышла из-за стола. Юля с Игорем распрощались со швеей и пошли к терему. Игорь глядел на мыски своих сапог, чувствуя на языке привкус горечи от крепкой настойки. Вроде и выпил мало, а так в голову ударила… Он не знал, как начать разговор. Странно было бы жаловаться ей на Диму — конечно, Юля видела их с Димой вместе, не могла не видеть, но Игорь вроде как ухаживал за ними обоими. — Ты слышала, что у Разумовского запах появился? — Игорь выбрал более безопасную тему. — Сегодня, я одним из первых узнал. — О, правда? И знаешь уже, что за запах? — Юля выглядела задумчивой. — Сирень. Сладкий слишком, — Игорь показательно скривил лицо, — аж душит. — Ну, главное, чтобы Олегу нравился, — глядя вперед, девушка пожала плечами. — Хотя Олег так смотрит на него, что, кажется, даже если бы Серёжа пах козьим навозом, он бы с него глаз не сводил. Игорь фыркнул, представив подобную картину. — А тебе мой запах по душе? — спросил Игорь, вдруг осознав, что он никогда этого у Юли не спрашивал. Свой собственный запах различить всегда сложно, так природа распорядилась, но Игорю говорили — чабрец с горьковатыми нотами, терпкий и насыщенный. — Не знаю. Никогда об этом не думала. Они прошли в неловком молчании еще несколько саженей. Юля не смотрела на Игоря, мяла в руках платок, а потом заявила: — Не нужно нам больше видеться, Игорь. Отец мой прознал, запретил. Он другого для меня присмотрел. Игорь даже не удивился. Если день с самого утра идёт не так — будьте уверены, к вечеру всё станет только хуже. Без сомнений, Юля лукавила, говоря про отца: она была девушкой упертой и волевой. Ни отец, ни мать, ни Господь бог не заставили бы ее отказаться от того, кто мил её сердцу. А значит, Игорь просто никогда не был для нее достаточно важен. Ему сильно захотелось стукнуть кулаком по столу, но стола под рукой не было — только брусчатка да городские стены. На Юлю он даже не нашел сил злиться — она ведь не обещала ему ничего. — Надеюсь, не цирюльника? — Нет, — удивленно ответила Юля, — а при чем тут цирюльники? Пьяная легкость сменилась сонливостью. Говорить Игорю больше не хотелось, да и не о чем было. Мысли его от Димы и Юли то и дело возвращались к Серёже. Игорь как-то не обращал внимания, но за последнее время Разумовский сильно изменился: отрастил волосы подлиннее, разжился яркими нарядами, и веснушки его детские побледнели за зиму. Игорь раньше не видел в нем ничего такого, смеялся над Олегом и его взглядами, полными обожания, но сегодня, когда почувствовал запах сирени — стало не смешно. Стало странно, стало жарко в груди и тесно в штанах, даже страшно немного стало, но совершенно не смешно. — Ни при чем, Юлечка, ни при чем, — пробормотал Игорь, глядя под ноги. — Тут совсем не в цирюльниках дело.