***
Дима поднимает голову от лекции по зельеварению и наблюдает за влетевшим в комнату Арсением с невозмутимостью выточенного из камня дракона. Его сосед по комнате аккуратно кладёт свою сумку на пол около кровати (конечно, со своими вещами-то мы аккуратничаем, а как пнуть его, Димины, ботинки, так за милую душу) и только потом, встав посреди комнаты, уперев руки в бока и закатив глаза к потолку, начинает разоряться: — Нет, ты представляешь, этот Булаткин опять со своим ебуланным мечом, он уже всех в кузнице задолбал, врывается, пять минут подождать не может, и ежу шелушащемуся же понятно, что ему автоматом поставят, просто из-за… — А как там твой осьминог? — как бы между прочим интересуется Дима. — Это канделябр! — взвивается Арсений. — Я не виноват, что вся кузница рассчитана на… нормальных, — почти выплёвывает он, — драконов! Да я молоток с трудом в лапах удерживаю, даже свой, облегчённый! — Ты нормальный, — замечает Дима. Он в курсе того, что именно Арсений считает своей проблемой. По скромному мнению Димы, та проблема — наименьшая из всех бед в башке Попова. Арсений со стоном валится на свою кровать, закрывая лицо руками. — Воля меня завалит, Поз, спалит дотла и косточек не оставит! Вот же долбоящер. Ну ничего, у Димы есть чем его заткнуть. — Не завалит. — Он роется в своём рюкзаке и достаёт маленькую колбочку с зельем, над которым работал последние две недели. По поверхности тёмно-синей, испускающей холодное свечение жидкости то и дело проходит рябь, и тогда от основной массы отделяются капли и прилипают к обратной стороне пробковой затычки. Арс резко садится на постели. Свечение слепит, он щурится, но всё равно не отводит взгляд. — У тебя получилось? — восторженно выдыхает он. — А ты сомневался? — Дима самодовольно хмыкает. — Завтра пойдёшь в кузницу — сам убедишься. Разумеется, до завтра Арсений терпеть не может. Не стоило даже и пытаться. Он бросает взгляд на пришпиленное к стене над кроватью магически обновляющееся расписание общей кузницы и недовольно поджимает губы — походу, увидел, что Булаткин опять застолбил себе остаток дня. — Поз, а может быть… — заискивающе начинает он. — Ветром стать? — обрубает его мысль на корню Дима. — Я в своей комнате экспериментировать не дам. Вали в теплицу, там хотя бы стёкла противоударные.***
Ни в какую теплицу Арсений, разумеется, не идёт — там сейчас самая запара, будет куча садовых драконов, пытающихся в последнюю минуту перед тестами вырастить из семечка арбуза бахчу. Вместо этого он направляется на самую дальнюю лётную площадку, облюбованную ещё на первом курсе, когда он пытался шухериться от остальных кузнечных драконов. Не то чтобы он теперь свободно разгуливает по кампусу драконом, но всё же… Сколько Арсений себя помнит, он был маленьким. Нет, человеческая форма развивалась по всем правилам, и мальчиком он был намного выше своих сверстников. Загвоздка заключалась в драконьем обличье. У новорождённого дракончика их породы мягкие чешуйки, мелкие неострые когти и зубки и тоненькие, полупрозрачные крылышки. Только родившись, детёныш ещё не умеет контролировать свои превращения, поэтому за ним нужен особый присмотр, чтобы не покалечился и не навредил себе. Но недолго — взрослеют дракончики быстрее своей человеческой формы, их зубы крепнут, когти удлиняются, а хвост из бесполезного, задевающего мебель отростка вытягивается и становится балансиром. Некоторые виды также в это время начинают выдыхать пламя — сильнее всего оно у драконов-кузнецов, а у садоводов самое слабое. Крылья, гордость дракона, развиваются намного медленней, но в конце концов и они наполняются силой, расправляются, а у драконов-садоводов на сгибе крыла появляется дополнительный коготь — очень удобно, чтобы рыхлить землю и подрезать увядающие листья. Драконята растут, вытягиваясь и раздаваясь в ширину, и к десяти человеческим годам достигают полутора метров в холке и вполне способны летать, хоть и не считаются ещё половозрелыми. Природная магия у них проявляется как раз в этом возрасте, но чаще всего по цвету и размеру новорождённого можно примерно определить его принадлежность тому или иному виду — садовые драконы чаще всего зелёные и жёлтые, драконы-кулинары — красные и оранжевые, кузнецы — чёрные, серебряные или золотистые, драконы-зельевары — голубые или синие. Конечно, встречаются и другие цвета, и смешанные окрасы чешуи. Бывает и такое, что родившийся жёлтым дракончик после линьки обзаводится кирпично-красными чешуйками, или такое, что изначальный цвет и проявившийся в итоге характер магии не совпадают. Существует много вариаций, но одно неизменно — все русские огнедышащие драконы, достигнув взрослого возраста, ростом и размером больше своей взрослой человеческой формы как минимум в три раза. Все, кроме Арсения. Арсений помнит, как в детстве отец брал его с собой в кузницу — ещё не окрепшие до уровня огнеупорности серебристые чешуйки дракончика испуганно прижимались к коже, самая большая наковальня загораживала свет, — где рассказывал о важности и нужности кузнечного дела, по сотому разу пересказывая легенду о Золотом драконе, который передал свой трон именно кузнецу, потому как тот выковал инструменты для всех остальных драконов… — Вот вырастешь, Арсений, — говорил отец, многозначительно глядя на него с высоты почти трёхметрового роста своей драконьей формы, — сможешь ковать вот такие топоры! — и с гордостью демонстрировал огромный топор, украшенный вырезанными по поверхности узорами и отполированный до сияющего блеска. Маленькому Арсюше очень хотелось вырасти таким же большим, как отец — зря, что ли, у него чешуя такого же цвета? — и ковать такие замечательные изделия, но, когда к пятнадцати годам его драконья форма всё ещё оставалась чуть больше кошки, в то время как его сверстники уже вовсю летали и тренировали природную магию, родители забили тревогу. После сотен визитов к зельеварам, вердикт был неутешителен: по всем показателям Арсений развивается нормально, но вряд ли вырастет намного больше, чем сейчас. — Может быть, станет чуть крупнее собаки, — сочувственно сказал дракон с синими чешуйками заплаканной маме Арсения. На отца Арс старался не смотреть. Тот не перестал брать его после этого с собой в кузницу, но с надеждой и гордостью больше не смотрел. В школу мастеров пламени Арсений поступил, как и все, в восемнадцать. Природная магия, видимо, в качестве компенсации за всё остальное проявилась ярко — он обладал редким даром слышать голоса камней и минералов, включая руду, что позволило ему с лёгкостью попасть на факультет кузнечного дела. Но на этом, как выяснилось, лёгкость закончилась. Всё в школе было создано для больших драконов. Единственным исключением являлось общежитие, где из соображений пожарной безопасности строго запрещалось принимать драконью форму. Только там Арсений чувствовал себя нормальным. Всё остальное время ему приходилось выкручиваться и изощряться. Ни один молот в кузнице не был ему по лапе, наковальни располагались слишком высоко, в форменных фартуках он тонул, а его природное пламя было слишком слабым, чтобы плавить металл. Несмотря на то, что в теоретических знаниях ему не было равных, применять их на практике он мог только с неимоверным трудом. Злость на себя, на других драконов с его направления и острое ощущение несправедливости привели к тому, что ни ко второму, ни к третьему курсу друзей среди кузнецов у Арсения так и не появилось. Зато появились среди студентов других направлений. В своём соседе по комнате, тёмно-синем драконе-зельеваре, Арсений со временем обнаружил родственную душу — точнее, душнилу, с которым можно было состязаться в сучизме и язвительности сколько угодно. Димка не реагировал на его истерики (которые сам Арсений предпочитал называть бурными всплесками эмоций), был чистоплотным и хозяйственным, а также хорошо разбирался в зельях и их применении и был лучшим на своём курсе, а возможно, и факультете. Именно это (а вовсе не всякие сентиментальные причины, вроде того, что Позов стал его первым за столько лет другом) и мотивировало Арсения спустя два года совместной жизни посвятить соседа в свою тщательно оберегаемую тайну. Дима потребовал доказательств, на что Арсений передёрнул плечами и впервые принял при нём драконий облик. В общежитии было запрещено трансформироваться ещё и потому, что оно не было рассчитано на драконьи габариты, но прежде чем Позов успел его остановить, Арсений уже устраивался на своей кровати, складывая крылья вдоль тела. Даже полностью вытянувшись, он занимал от силы две трети кровати, а уж сидя вообще мог при желании разместиться на одной подушке. Помнится, он тогда подумал, что, если Дима начнёт над ним смеяться, он из такого положения сможет хотя бы прыгнуть на него и покусать… Дима смеяться не стал. Издав многозначительное «О!», он засыпал Арсения вопросами о его детстве и взрослении, с зельеварской беспристрастностью задавая самые интимные вопросы («А половые органы у тебя нормально развились?» — «ДИМА, ТЫ ОХРЕНЕЛ?»). Арсений бы никогда ему не признался, но он испытывал огромную благодарность Позову за его невозмутимость и последующую поддержку. Арсений спотыкается о карусель для драконят и выныривает из воспоминаний. Лётная площадка в полумраке мартовского вечера кажется ещё более мрачной и заброшенной, чем когда он её впервые нашёл. Такие площадки, предназначенные для облегчения обучения полётам маленьких дракончиков, были разбросаны по всей территории школы, оставшись с тех времён, когда здесь ещё функционировали ясли и детский сад. Эта конкретная площадка располагалась дальше всего от корпуса кузнецов и от кампуса в целом. Изначально покрытая мягким материалом, защищающим от ударов и болезненных падений, она облезла и покосилась, но всё равно дарила ощущение покоя и безопасности. Здесь он чаще всего прятался от своих одногруппников, забившись под мягкий «зонтик» — вытянутую наверх полусферическую конструкцию на ножке с поручнями по всей поверхности, за которые можно держаться, если пока страшно полагаться только на свои крылья — и капая злыми слезами на тетрадь с лекциями. Сейчас же он намеревался использовать «зонтик» для совсем иных целей. Арсений достаёт из кармана бутылёк с зельем, осторожно кладёт его на землю, потом достаёт из сумки свой ручник. В человеческом обличье молот кажется до смешного лёгким и коротким, как детский. Если бы только можно было работать в драконьей кузнице человеком, мрачно думает Арсений, тогда ему в этом равных бы не было. Но смысла в этом нет, потому что слышать голос металла может только его драконья ипостась, а без этого изделие не заговорить на вечную службу, не подарить ему нужные целебные или разрушительные свойства, а такая рухлядь никому не нужна. Собственно, поэтому он и здесь. С тяжёлым вздохом Арсений превращается в дракона, берёт в свободную лапу зелье, откупоривает его зубами и капает на головку молота. Капля впитывается, сверкнув синевой напоследок, но ничего не меняется. Арсений ждёт минуту, две, три, но ничего не происходит, молот не становится ни легче, ни больше. Зарычав от бессилия, Арс резко опускает ручник на крышку «зонтика» и тут же поражённо замирает, вслушиваясь в гул стали. Внутри как будто роятся пчёлы, сталкиваясь друг с другом в тесном пространстве и врезаясь друг в друга. Арс размахивается как следует и бьёт ещё раз, и осознаёт, что до этого прошло мимо него — молот не отскакивает от поверхности. Удар больше не отдаёт в плечо. Вообще никуда не отдаёт, сила концентрируется в точке приложения — в крыше «зонтика» осталась внушительная вмятина. Каким-то образом зелье облегчения веса, которое Арсений уговорил Диму сварить для него, создало пустоту внутри стальной головки молота, но сталь не испарилась, а превратилась в мелкие шарики, которые забрали на себя всю отдачу. Арсений хищно скалится. Вот теперь они все у него попляшут.***
Антону категорически не нравится печь эклеры. То тесто не заваривается как надо, то яиц оказывается слишком много и оно выходит слишком жидким, то воздух в кондитерском мешке остаётся и «пукает» ему в морду при попытке отсадить ровные полоски, то насадка слетает и портит всё к херам драконьим, а если тесто всё же получается, то начинаются приколы с печью — слишком горячая, слишком холодная, слишком влажно в помещении, слишком сухо в помещении. И даже если всё сделано идеально, всё равно существует риск, что при вынимании какие-то эклеры опадут и их не получится наполнить начинкой. С начинкой у Антона тоже не ладится — всё время кажется, что он неравномерно наполняет пирожное, добавляет ещё чуток крема, а оно берёт и лопается у него в руках. При глазировке и украшении возникают новые трудности — топить шоколад на водяной бане предполагается с помощью собственного природного огня, а Антону всегда было трудно его контролировать. В итоге шоколад не топится, а сжигается или превращается в непонятный твёрдый сгусток, и приходится выбрасывать его и начинать сначала, потому что для глазури он уже не подходит… — …короче, ебал в рот я эти эклеры, Макар, ну вот тут уже они у меня, какого хера вообще их сделали тестовым заданием? — Антон возмущённо размахивает крыльями и лапами, изливая лучшему другу истерзанную пирожными душу. Тот согласно мычит, не отрываясь от своего занятия. В этом году его назначили куратором первокурсников, и нужно успеть подготовить саженцы фруктовых деревьев, которые они будут сажать и укреплять в качестве первого модуля и за которыми будут ухаживать на протяжении всего своего обучения в школе. — Нет, ну почему именно эклеры, — не унимается Антон. — Почему не крем-брюле? — Ты ж его сжёг в прошлый раз, — отвлечённо замечает Макар, отряхивая от земли корни молоденькой яблони. Те возмущённо поджимаются, но после успокаивающего бормотания дракона-садовода нехотя расслабляются снова. — Ну сжёг, — чуть сдувается друг. — Но там хотя бы не нужно тесто заваривать! Не получается оно у меня, Макар, хоть плачь. Матвиенко меня точно завалит. Илья со вздохом отрывается от своих саженцев и переводит взгляд на своего друга. Антон в драконьем обличье выглядит понуро — красные чешуйки кое-где испачканы в шоколаде, на морде видны следы творожного крема, а хвост расстроенно мечется из стороны в сторону, задевая только появившуюся помидорную завязь. — Тох, я тебе это уже говорил и скажу ещё раз — тебе бы не суетиться во время готовки. По времени же никак не ограничены вы? Вот и приготовь с толком, с расстановкой. — Тебе легко говорить, — убито говорит Антон. — Дерево за час не вырастет, хоть ты залей его удобрениями. А я как на кухню захожу, сразу глаза разбегаются — и то хочется сделать, и это… не знаю, за что хвататься первым. Вроде и рецепт есть, и на лекции всё объясняли, а как до дела доходит… Договорить он не успевает. Дверь теплицы внезапно распахивается, и внутрь залетает (не буквально, просто очень быстро) Арсений Попов собственной человеческой персоной. Макар внутренне стонет. Только ещё одного неугомонного ему здесь среди хрупких саженцев не хватало! — Илья, есть разговор, — с порога начинает он, но, увидев Антона, заметно тушуется. — Прости, я не вовремя? Илья косится на Антона, но тот замер, разинув пасть на середине предложения, так что помощи от него ждать не приходится. — Всё нормально, заходи. И закрой дверь, холод впускаешь. — Макар отряхивает лапы друг о друга и поворачивается к Арсению. — Снова нужна рука помощи? — Мы можем поговорить об этом… наедине? — шипит Арсений, нервно поглядывая на Антона. Тот всё ещё откровенно пялится на новоприбывшего и на явный намёк никак не реагирует. — Да ладно тебе, — начинает было Макар, но, заметив убийственный взгляд Попова, капитулирующе поднимает передние лапы. — Понял, понял. Антон, попозже пересечёмся, ага? И попробуй, я не знаю, поработать над контролем пламени. Ладно крем-брюле, а вдруг ты всю кухню в следующий раз спалишь? — Что? А, да, — отмирает наконец Шаст и опускает голову, смущённо переступая с лапы на лапу. — Увидимся, да. Макар направляется к выходу, но успевает заметить направленный на Антона взгляд Попова, сменившийся с настороженного на заинтересованный. Вместе они доходят до главного корпуса садоводов, и Арсений успевает, видимо, за это время что-то себе надумать, потому что первое, что он говорит принявшему человеческий облик Макару, когда они заходят в его комнату, это: — И насколько мощное у него пламя? Кец, помоги, внутренне содрогается Макар. Мелькает мысль притвориться непонимающим дурачком, но это же Попов, всё равно докопается… — У Шаста-то? — тянет он. — Ну достаточно мощное, я не проверял. Но он мне постоянно рассказывает, как что-то сжёг или расплавил, так что… — Шаст — это кличка? — перебивает Арсений. — На каком он курсе? Вы близко дружите? Что он любит? Чем его можно подку… то есть, мотивировать? Макар тяжело вздыхает. Они здесь, похоже, надолго.***
Антон не верит своим глазам. Нет, не так — он абсолютно уверен, что его глаза его обманывают. Он ещё раз моргает, но видение не меняется — на пороге его комнаты стоит тот же прекрасный незнакомец (Антона абсолютно, ни капельки не смущает собственная ванильность, в конце концов, он кулинар, экстракт ванили течёт в его жилах), что вчера в теплице прострелил его сердце навылет одним взмахом ресниц. Антон намеревался сегодня после занятий выследить Макара и выяснить у него все детали о голубоглазой драгоценности, но не успел. — Здравствуйте, — вежливо говорит голубоглазая драгоценность. — Я ищу Антона Шастуна, он здесь живёт? «Моему имени хорошо на его губах», — мелькает абсолютно идиотская мысль в абсолютно идиотской голове. Антон резко мотает головой и прочищает внезапно охрипшее горло: — Д-да, это я. То есть я Антон. Шастун. Драгоценность удивлённо приподнимает брови и окидывает его взглядом. Антон невольно расправляет плечи и старается незаметно напрячь пресс. Да, в драконьей форме он выглядит более внушительно, но и в человеческой не урод, рассмотри получше! — Я Арсений Попов, — после небольшой паузы говорит тот. — У меня есть к тебе предложение. Ты сейчас не занят? Сможешь уделить мне время? Антон очумело кивает, пока внутри него взрываются фейерверки. Неужели! Он ему тоже понравился? Такому красивому дракону с глазами-сапфирами? Имя у него ещё такое, мечтательно думает Шастун, безропотно следуя за Арсением. Не простое, золотое, как и всё остальное в нём… Вчера в теплице он не успел разглядеть очаровательный нос-кнопку и россыпь родинок на щеке, которые так хочется пересчитать губами… Погружённый в свои розовые мечты, он не сразу замечает, куда они идут. В корпусе драконов-кузнецов он никогда не был, но его громадину трудно проглядеть — высокое здание из стали и камня, украшенное серебряными и медными вензелями, раскинулось на десятки взмахов крыла и было самым большим построением на территории школы. Драконы-кузнецы не только отличались крупными размерами, но и были известны своей обособленностью и закрытостью, неохотно сходясь с другими драконами даже своего вида. Шастун где-то слышал, что до недавнего времени они даже жили отдельно от основного общежития, но потом руководство школы пришло к выводу, что в долгосрочной перспективе это вредит гармоничному функционированию драконьего общества, и предприняло меры по более активной интеграции кузнецов в школьную жизнь. В результате основное общежитие перестроили, расширили и укрепили, и заселили туда кузнецов, постаравшись сделать так, чтобы в одной комнате жили представители разных направлений. Антон, к счастью, никогда с кузнецами не жил и даже особо не сталкивался (слава Кец), вот только зачем они туда идут? Может, Арсений хочет ещё кого-то позвать? Получается, это не свидание?.. Арсений сворачивает куда-то вбок от главного входа, проводит его незаметными на первый взгляд коридорами, лестницами и дверями, после чего они вновь оказываются на улице, но уже во внутреннем дворике. Хотя назвать его двориком у Антона язык не поворачивается, это скорее огромный двор с несколькими однотипными постройками из белого камня с черепичными крышами и торчащими из них трубами. Размеры построек явно драконьи, из чего Антон делает вывод, что это, скорее всего, кузницы. Почти из всех труб поднимается дым, по двору туда-сюда снуют взмыленные драконы, слышны удары молота и восклицания разной степени раздосадованности. На Шаста медленно опускается осознание. — Ты что, из кузнецов? — слабым голосом спрашивает он. Арсений отвечает на это закатыванием глаз и уверенно направляется к самой дальней кузнице, лавируя между громадными драконами. Всё ещё пребывая в ахуе от того, что это, во-первых, совершенно точно не свидание, а во-вторых, что прекрасный сапфир оказался в стальной оправе, Антон очень старается не отставать, но один раз влетает всё-таки в плечо мощному серебристому дракону, на что получает недовольное «смотри, куда летишь!». Арсений нетерпеливо поджидает его у кузницы. Антон, которого шумный двор несколько выбил из сопливо-романтического настроения, открывает уже было рот, чтобы спросить, а что они вообще тут забыли, раз это не романтическая прогулка, как Арсений распахивает дверь и из головы вылетают вообще все мысли. Драконья кузница — место сакральное, для многих почти сверхъестественное, в ней творится самая древняя, исконная магия. Драконы всегда имели сильную связь с металлами и драгоценными камнями и до сих пор испытывают сильную тягу коллекционировать и носить на себе всяческие украшения, но кузнецы — единственные, кто умеет слышать их голос и подчинять своей воле. Почти все предметы, окружающие драконов на протяжении жизни, выковываются, отливаются и заговариваются в таких мастерских, благоговейно думает Антон, не чуя под собой ног заходя внутрь и вертя головой. Как только Арс закрывает за ними дверь на засов, Шаст оборачивается драконом — жар больше не ощущается как невыносимый, поле зрения расширяется и позволяет одновременно поглядывать на Арсения, который начинает сосредоточенно рыться в своей сумке, и осматривать кузницу. В каменной кузнице просторно и светло — помимо окон в стенах, в потолок вмонтированы камни-самосветы, позволяющие работать и по ночам, в горне ровно горит ярко-оранжевое пламя. По стенам аккуратно развешаны инструменты, каждый из которых подписан и промаркирован — школьные висят отдельно и занимают большую часть пространства, но и личных здесь немало. Шаст видит устрашающего вида щипцы, тиски и резаки, огромные кувалды, удерживаемые на месте аж тремя крюками, видит вёдра разного размера и наковальни разной формы. Вдали от входа, около окна, выходящего на юг, во всю стену расположился рабочий стол — с массивными ножками, отполированной деревянной столешницей и вделанными в него железными… штуками. Антон хмурится, подходит к столу поближе и замечает полки, прибитые над ним тоже во всю стену. Полки разделены на семь частей небольшими перегородками и тоже подписаны, только на этот раз именами. Антон находит «Попов А.» и с любопытством рассматривает стоящие на его полке изделия. На нижней явно лежат результаты трудов Арсения-первокурсника — толстенькие, неровно оббитые гвозди, с кривовато посаженными шляпками. Шастун представляет Арсения на первом курсе, пыхтящего над этими гвоздями, с сажей на носу и пламенем в глазах, и не может сдержать умилённой улыбки. Изначальный шок от осознания видовой принадлежности Арсения потихоньку исчезает, и к Антону возвращается мечтательное настроение. Кузнец, в конце концов, уважаемая профессия, престижная, требующая силы и упорства, не говоря уж о таланте и творческом мышлении. Определённо, Антон думал, что нашёл золото, а оказалось — алмаз. Антон переводит взгляд выше, но вторая полка пуста. Он недоумённо хмурится, косится на вторые полки других учеников, которые тоже оказываются пустыми, и оглядывается на Арсения: — А что вы делали на втором курсе? Пока он глазел по сторонам, Арсений успел подойти к нему почти вплотную. Он всё ещё в человеческой форме, на нём кожаный фартук и защитные очки, волосы заколоты назад, на руках толстые перчатки. Несмотря на огнеупорные чешуйки, Антон чувствует прилив жара. — Рабочие инструменты. — Арсений демонстрирует ему кузнечные клещи, зажатые в руке. Они достаточно маленькие, может, с человеческую ладонь или чуть длиннее, и лёгкие — наверное, для мелких деталей. — Раньше их на первом курсе делали, считалось, что работать инструментами, которые не ковал или отливал собственными лапами — это неуважение к изделию. — Я читал, что изначально драконы вообще обходились только своими когтями, — торопливо говорит Антон. Отчаянно хочется показать, как интересно ему всё, что делает Арсений, что он тоже что-то знает про кузнечное дело, им есть о чём поговорить! — Раньше и горном-то толком не пользовались, — хмыкает тот. — Только природное пламя, только естественная магия! — он говорит это так, словно ему неприятна эта мысль, красивые губы кривятся в горькой усмешке, и Антон не понимает, но внутри всё беснуется: «Ты его расстроил! Это ты виноват!» — и он спешит загладить вину: — Наверное, даже хорошо, что теперь не так? Я своим огнём столько раз сжигал десерты, а металл наверняка вещь ещё более капризная, чем тесто, я не представляю, как контролировать поток пламени и ещё и бить куда-то… то, что так делали испокон веков, не значит же, что так нужно делать и сейчас, так? Я хочу сказать, — он путается в словах под немигающим взглядом сапфировых глаз. — Ну, то есть зачем придумывать что-то новое, если всё равно цепляешься за старое? Разве мы не для этого развиваемся как общество? Я уверен, горн придумали для того, чтобы облегчить жизнь кузнецам, у которых пламя было не такое мощное, и это же круто! Может, у них были классные идеи и мастерство, но из-за пламени они не могли их проявить, а потом… смогли. Вот. — Он опускает голову и смущённо чешет нос когтем на сгибе крыла — наследство от мамы, дракона-садовода. Повисает пауза. Антон осторожно выглядывает из-за кожистой перепонки. Арсений в растерянности прижимает к себе клещи, глядя на Антона снизу вверх большими глазами. Шастун, повинуясь инстинктам, раскрывает крылья под наиболее выгодным углом и вытягивает шею, демонстрируя чешуйки на шее. В отличие от остального тела, там они мельче и светлее, не такие прочные и острые. Ровные, аккуратные чешуйки на горле — признак здоровья и силы дракона, а задрать голову, обнажив уязвимую шею, считалось символом доверия и расположения, а в некоторых случаях — предложением образовать пару. Арсений дёргается, резко разворачивается спиной к нему и уходит обратно к горну, но не раньше, чем Антон успевает заметить очаровательно покрасневшее ушко, торчащее из длинных тёмных прядей. Он бы лизнул и прикусил это ушко, а потом и всё остальное… — Ты, наверное, думаешь, для чего я тебя позвал, — прочистив горло, начинает Арсений. Антон кивает, складывая крылья и подходя поближе к нему, пообещав себе когда-нибудь попробовать на вкус и ушко, и всё остальное. — Так вот, на удивление, причина совпадает с твоей… пламенной, — уголок его губ дёргается в попытке сдержать улыбку. Антон окончательно и бесповоротно влюблён. — …речью. У меня есть некоторые проблемы с пламенем… временные! — поспешно добавляет он, заметив округлившиеся глаза Антона. — А вчера в теплице я случайно услышал, что у тебя пламя мощное, и подумал, что ты сможешь мне помочь. Избранник просит о помощи, ещё и говорит комплименты силе природного пламени — драконья сущность Антона ликует. Человеческая напоминает обо всех проёбах на кухне и по жизни, и Шаст обеспокоенно прижимает уши. Вдруг в этот раз он навредит Арсению? — Не переживай, от тебя ничего такого не требуется, — неверно истолковывает его движение тот. — Просто дышать, куда я скажу и как я скажу. Для удобства условимся, что я буду говорить «дыши», «сильней» и «стоп». «Кусай», «двигайся», «сожми» — дополняет этот список голова Антона. От картинок в голове захватывает дух. Он обязательно добьётся этого красивого, уверенного дракона, но для этого ему нужно не облажаться сейчас. Повинуясь взмаху руки Арсения, он становится слева от него и наблюдает за тем, как Арсений выгребает прогоревший уголь из окружённого огнеупорным кирпичом гнезда, капает туда очищающим зельем и кладёт щипцы и молот в центр. — Для начала нужно нагреть инструменты, — говорит он. Антон впервые за всё время вдруг обращает внимание, что Арсений так и не принял драконью форму. Странно, обычно все сразу же перевоплощаются, заходя в рабочее помещение. Спросить он не успевает: Арсений повелительно взмахивает рукой и командует: — Дыши. Самый слабый огонь, который можешь. Антон прикрывает глаза, делает глубокий вдох, концентрируясь на горячем и пульсирующем солнечном сплетении, названном в честь источника драконьего пламени — источника самой жизни, и осторожно выдыхает через ноздри. Слабое пламя подходит для подогрева тарелок для подготовки к подаче вторых блюд, вспоминает он лекции Матвиенко, куратора их курса и умудрённого годами дракона-кулинара. — Стоп! — командует Арсений. — Достаточно, слишком перегревать тоже нехорошо. Антон послушно останавливается, задерживая дыхание. В горле першит от невыдохнутого огня, и он сглатывает. Слишком глубокий вдох сделал изначально, не рассчитал. Рукой в толстой перчатке Арсений берёт щипцы и внимательно осматривает их. По всей видимости, он остаётся доволен, потому что на губах его появляется улыбка. Антону невыносимо хочется сделать всё, чтобы она оттуда никогда не уходила. — Хорошо, давай теперь попробуем что-нибудь нагреть и отковать, — говорит Арсений и ставит на горн две бутылочки с зельями. Одно ярко-синее и сверкающее, другое — светло-зелёное. Он капает на свой молот из синего зелья и удовлетворённо улыбается, встряхивая его. Светло-зелёное же он поднимает повыше и показывает Антону, любопытно нависшему над ним. — Это зелье температуры. — От пальцев Арсения на бутылочке остаются красные пятна, вязко расходящиеся по всей жидкости и постепенно окрашивающие её в жёлтый. — Думаю, объяснять, для чего оно, не нужно. Твоя задача — держать температуру на границе оранжевого и красного — ни больше ни меньше. Вопросы? «Откуда ты такой золотой взялся?» — хочется спросить Антону, но он сдерживается и мотает головой. Арсений берёт длинный круглый металлический прут и суёт одним концом в горн. — Дыши, — кивает он. Антон набирает чуть больше воздуха в этот раз и медленно выдыхает огонь ноздрями. Зелье подёргивается жёлтым с оранжевыми всполохами, но не более того. — Сильней, — говорит Арсений. Изображение того, как он стонет это под ним, ярко вспыхивает перед глазами, и Антон распахивает пасть, одним длинным потоком выдыхая остаток огня из лёгких. Зелье температуры мгновенно окрашивается багрово-красным, а прут взрывается фейерверком искр. Упс. Арсений от неожиданности отшатывается от него, чуть не выронив прут из рук. — Ну я кому объяснял! — шипит он. Антон виновато захлопывает пасть и втягивает голову в плечи. Он хотел не облажаться перед драгоценным драконом? Не облажался, молодец. Чуть ли не первое, чему учатся драконята, — это контроль пламени, потому что от него зависит вся их жизнедеятельность, не говоря уж о безопасности окружающих. Антону всегда говорили, что ему нужно лучше себя контролировать, но сильные эмоции и проблемы с фокусировкой внимания всячески препятствовали этому. — Прости! — Антон заискивающе пригибает чешуйчатую голову, оказываясь ниже уровня лица Арсения. Он бросает на него украдкой взгляд и решает рискнуть. — Ты такой золотой, мне сложно сосредоточиться. Арсений со свистом втягивает в себя воздух и шокировано распахивает глаза. — Ты что несёшь? — выдавливает он. Антон не очень понимает, хорошая это реакция или плохая, но сгорел сарай — гори и хата! — Ты очень красивый, — говорит он, осторожно заглядывая Арсению в лицо. Лицо медленно багровеет. — Я очень хочу тебе помочь, но это отвлекает. Арсений открывает рот, будто хочет что-то сказать, но потом снова закрывает. Он явно обескуражен, хмурит свои красивые брови (Антон где-то слышал, что размах крыльев дракона можно определить по разлёту бровей) и очаровательно прикусывает губу. Если он таким образом пытается перестать отвлекать Антона, то у него получается с точностью наоборот. Арсений откашливается и вытаскивает прут из горна. Комплимент остаётся им полностью проигнорирован, но Антон не расстраивается — он увидел свою пару и намерен завоевать её любой ценой (кроме, разумеется, противозаконных). Антон наблюдает за тем, как Арсений несколькими точными ударами отбивает сожжённый участок металла и снова возвращается к горну. — Пробуем ещё раз, — нахмурившись, говорит Арсений. — Постарайся не отвлекаться. Антон решает не наглеть и только кивает. Арсений кладёт прут на прежнее место и кивает ему: — Дыши. Антон набирает в грудь воздуха, чувствуя зарождение пламени глубоко внутри, задерживает дыхание, разгоняя температуру, и медленно выдыхает. Зелье температуры мгновенно становится ярко-оранжевого цвета с намёками на красные всполохи. Антон выдыхает весь огонь до конца и вопросительно смотрит на Арсения, но тот резко выхватывает прут из горна и в два шага оказывается у наковальни, кладёт его на неё и резко бьёт молотом — раз, другой, третий, от прута отлетают искры, брови Арсения сосредоточенно нахмурены, движения чёткие и уверенные, и Антону кажется, что ничего прекраснее он в этой жизни не видел никогда. Он откровенно залипает, раскрыв пасть. Арсений если и замечает это, ничего не говорит, продолжая увлечённо работать. Следующие два часа пролетают как во сне. Под руководством Арсения они всё-таки добиваются идеальной температуры пламени, и тот даже скупо хвалит его, на что у Антона аж хвост в кольцо закручивается от удовольствия. Пребывая в эйфории, он не особо запоминает, что именно делает Арсений, но запоминает как. Кажется, что металл говорит с ним не только в драконьей форме, настолько гладко у него всё выходит, настолько умело он с ним обращается. Под конец они оба перемазаны в саже, Антон тяжело дышит, чувствуя, как стреляют в груди искры, за окном темно, но на лице Арсения, рассматривающего изящный завитушчатый подсвечник в своих руках, играет абсолютно счастливая, хоть и усталая, улыбка, и Антону она кажется красивей и дороже любого бриллианта.***
Кухня номер двадцать три встречает Арсения гулом раскалённых печей, быстрым стуком ножей о деревянные доски, шкворчанием масла во фритюре и на сковородках и клубами густого, ароматного пара. Запахи здесь витают одновременно потрясающие и ужасные — Арсений различает запах подпалённых чешуек и насыщенного шоколада, в нос бьёт резкая вонь рыбы и тут же сменяется глубоким ароматом томящегося жаркого с какими-то пряными травами. Одетые в поварские фартуки драконы носятся по кухне как угорелые (ха-ха), перекрикиваются друг с другом, невероятным образом умудряясь разобрать в общем хаосе нужную информацию и даже успевая шутить. Арсений покрепче прижимает к себе свою сумку и переминается с ноги на ногу на пороге. Антон сказал в любое время, когда он дежурит, но кажется, прийти в разгар обеденной смены было не лучшей идеей. Большой перерыв начался пятнадцать минут назад, и столовую продолжают наводнять голодные драконы со всех корпусов, а кормить такую ораву предстояло всего десяти поварам. Арсений знал, конечно, что в столовой по очереди дежурят и проходят практику студенты-кулинары начиная с третьего курса, но вживую подтверждение этому видел впервые. Школьная столовая была организована по принципу, максимально приближенному к ресторану. В каждой смене обязательно присутствовал кто-то из преподавателей, но он осуществлял только общее руководство, а основное управление брали на себя драконы постарше, семикурсники, которые обычно выполняли роли шефов и су-шефов. В своей смене они отвечали за распределение позиций других драконов, раздавали указания и задачи и следили за их выполнением. Каждую пятницу студенты-кулинары старших курсов собирались вместе с преподавателями и закупщиками и разрабатывали меню столовой на следующую неделю. Таким образом все драконы имели возможности пройти за годы обучения все позиции — от стюарда до шеф-кондитера — и научиться не только стоять на линии, но и разбираться в управлении заведением общественного питания. Арсений замечает красные чешуйки Антона в той части кухни, где пара и стреляющих искр намного меньше — табличка на стене гласит «холодный цех». Он слегка хмурится — ему кажется нелогичным, что такое пламя никак не используется, но пожилого чёрного дракона с заострённым роговым наростом на морде, внимательно наблюдающего за происходящим на кухне, будто бы всё устраивает. Выражение его глаз, правда, мгновенно меняется, когда он замечает Арсения и рявкает: — Почему посторонний на кухне?! Вон отсюда! Жди своей очереди, как все! На его окрик поворачивается вся кухня, включая Антона, который подпрыгивает и бежит к ним, оправдываясь на ходу: — Сергей Борисович, это ко мне, извините, я забыл предупредить, что лучше после обеда приходить, извините, пожалуйста, я сейчас… — Шастун! На фарш пущу! — орёт чёрный дракон. — Чтобы через минуту был на месте, у тебя ещё салаты не собраны! Антон выталкивает Арсения за дверь и принимает человеческую форму. Зачарованный китель садится по худощавой фигуре, а кудряшки оказываются аккуратно прижаты милашными розовыми заколочками. Поразительный контраст с мощной драконьей формой, в которой он пребывал до этого. Арсений никогда раньше не видел, чтобы человек и дракон были так не похожи друг на друга внешне. Ну, разве что в зеркале, морщится он, но туда он старается смотреть как можно реже. — Привет, — смущённо здоровается Антон. — Извини, пожалуйста, что не предупредил, вылетело из головы, что ты, скорее всего, придёшь как раз в перерыв, это же самое логичное, у нас просто это как раз самая запара… — Это я должен извиниться, — перебивает его Арс. — Это было логично, я просто не подумал. — Через полчасика уже все разойдутся, подойдёшь тогда? — с надеждой спрашивает Антон, теребя пуговицу на рукаве кителя. Арсений замечает, что его руки голые, без браслетов и колец, которые были на нём во время их встречи в кузнице, и невольно задерживает взгляд на тонких запястьях и красивых длинных пальцах. — Да, у меня уже закончились занятия на сегодня, — говорит он. — Через полчаса тогда. Антон мгновенно приободряется, сияет улыбкой во всё лицо, тянется к волосам, видимо, чтобы по привычке их взъерошить, но натыкается на заколки. Его улыбка застывает, глаза в ужасе распахиваются, и он отскакивает от Арсения обратно к двери, тараторя что-то про «давайагапокадоскорого» и пунцовея щеками под стать своей чешуе. Перед тем как дверь кухни захлопывается, Арсений слышит рёв чёрного дракона: — Шастун, почему в человеческой форме?! По дороге из столовой Арсений думает, что Сергей Борисович и Павел Алексеевич явно одного гнезда яйца. Он проводит обозначенные полчаса, шатаясь по кулинарному корпусу. Кроме столовой он здесь особо нигде не бывал, но благо везде натыканы таблички и указатели, помогающие ориентироваться, и Арсений видит на них «выход к курятникам и овчарням», «камеры для вызревания сыров», «винный погреб», «хранилище специй» и многие другие, которых он не понимает. Его поражают масштабы корпуса и всего направления в целом, как много труда и сил вкладывается не только в непосредственно приготовление пищи, но и в подготовку различных ингредиентов, и невольно проникается уважением к драконам-кулинарам. Это возвращает его к мыслям об Антоне — от Ильи Арсений знал, что у красного дракона проблемы с контролем пламени, но, как показал тот вечер в кузнице, в определённых обстоятельствах из него всё-таки мог выйти толк. Ещё бы не отвлекался на что ни попадя! Ещё и Арсения в этом обвинил! Арс трясёт головой, убеждая себя, что лицо горит от праведного возмущения, а не от чего-то ещё. Когда он крадучись возвращается в кухню, она практически пуста, только тощенький дракончик с жёлтыми чешуйками уныло намывает кастрюлю из-под гречки. Антона нигде не видно, и Арсений успевает уже забеспокоиться, но тут большая железная дверь в дальнем углу кухни открывается, и оттуда вываливается Шастун, из пасти которого вырываются клубы пара. В лапах у него несколько пачек молока, огромный прямоугольный кусок чего-то, завёрнутого в бумагу, и железная корзинка с яйцами. Он замечает Арсения и с восторженным видом пытается помахать ему лапой, но корзинка опасно кренится, угрожая выронить своё содержимое, вынуждая Антона вместо этого приветственно взмахнуть хвостом. Раздаётся звон разбитого стекла: большая миска для салата, имевшая неосторожность оказаться в пределах досягаемости Антонова хвоста, разлетается мелкими кусочками по всей кухне. К удивлению Арсения, жёлтый дракончик только закатывает глаза и возвращается к своему занятию, без особого энтузиазма оттирая приставшую крупу. Сам Арс, не задумываясь, кидается к Антону: — В крыло не попало? — взволнованно спрашивает он. Травмы и порезы крыльев заживают долго и неприятно, особенно удручающе действуя на психологическое состояние неспособного летать дракона. В кузнице любое несоблюдение правил безопасности могло привести к тяжёлым последствиям, и Арс на вдолблённых с детства рефлексах расправляет крыло Антона и проводит по нему ладонью в поисках застрявших осколков. Кожа здесь мягкая, беззащитная, пульсирует жаром, проминается под пальцами и подрагивает, когда Арсений проводит по краю, от одной фаланги до другой. Арсений замечает коготь на большом пальце крыла, но не успевает удивиться, сталкиваясь взглядом с Антоном поверх кожистой перепонки. Выражение его морды Арсений может описать только как «охреневшее». Осознание своих действий резко вытесняет рефлексы, и Арсений отпускает крыло, густо краснея. — Извини, я не подумал, что… — Мы постоянно друг перед другом извиняемся, — нервно хихикает Антон, складывая крыло. — Так что я лучше сломаю эту тенденцию и скажу «спасибо». Ну, за заботу. Не переживай, я часто что-то разбиваю или ломаю, привык уже. Арсению хочется сказать, что это не то, к чему стоит привыкать, но Антон уже сгружает свою ношу на ближайший стол и берёт метлу, ловко сметая останки несчастной салатницы в совок и выкидывая их в урну. Потом он поворачивается к Арсению и широко улыбается, сияя клыками. — Я ещё кое-что вспомнил, что не «извини»! «Я рад тебя видеть»! И ещё: ты очень красивый! Арсений чувствует, как всё ещё не остывшие после инцидента с крылом щёки вспыхивают ещё ярче. Он не привык слышать комплименты своей внешности. Академическим успехам — да, каким-то изделиями — возможно, но красивым его никто никогда не называл, разве что мама в детстве, до того как выяснилось, что его драконья форма не станет крупнее. Арсений неопределённо передёргивает плечами и решает комплимент проигнорировать — если Шастун издевается над ним, то не реагировать — лучшая стратегия. Он переводит взгляд на столешницу, где Антон раскладывает остальные ингредиенты, и прочищает горло. — Ты сказал, тебе нужна помощь с…? — С эклерами, — тут же с готовностью подхватывает Шастун. Он словно не замечает, что его комплимент остался без ответа, и сияет всё той же клыкастой улыбкой. — Мы с тобой в тот раз так хорошо сработались вместе на кузнице, я подумал, может быть, мы сможем это повторить на кухне? — Он с надеждой заглядывает Арсению в лицо, что достаточно проблематично, учитывая размеры его драконьей формы. Арс старается не пялиться слишком явно на чешуйки на Шастуновской шее. — Ну, зелье температуры я принёс, — говорит он, выуживая колбочку из сумки. — А в остальном не знаю, чем могу тебе помочь, я максимум что на кухне умею — это воду вскипятить. Шастун смеётся, откинув голову назад. Его лапы в это время ни на секунду не останавливаются — отмеряют нужное количество молока и сахара в сотейник, бросают туда же приличный кусок сливочного масла и ставят на плиту. Она классическая, с огнеупорной поверхностью, в которую вмурованы круглые конфорки из камня. — Тебе ничего особо делать не надо, — говорит Антон. — Просто следить за тем, чтобы я не облажался. У меня не очень с пламенем, ты это уже, наверное, понял. Поэтому если ты будешь, как в тот раз, говорить мне, когда дышать, будет круто. То, как спокойно он говорит о своих трудностях и как легко просит помощи, удивляет Арсения. Он сам привык ни с кем не делиться проблемами и скрывать по возможности вообще всё, поэтому такая искренность ему непонятна. — Ладно, — после паузы говорит он. Шастун улыбается ему с высоты своего драконьего роста, и Арсений невольно расправляет плечи, бессознательно пытаясь казаться представительнее. Неожиданно очнувшиеся инстинкты подсказывают ему наклонить голову набок и продемонстрировать шею, которая с ракурса Антона будет выглядеть очень выгодно, но Арсений их игнорирует. Ещё чего не хватало! Антон берёт у него зелье температуры и ставит его около плиты. Потом делает вдох — слишком глубокий. Арсений вскидывает руку. — Стой, стой! Это много, тебе ведь всего лишь надо конфорку разогреть? Сделай половину такого же вдоха. Он видит, как Антон с усилием сглатывает и морщится. Глотать пламя не очень полезно для драконьего желудка, не говоря уж о том, что неприятно, но всё лучше, чем нечаянно расплавить конфорку. Шастун снова вдыхает в себя воздух, медленней и осторожней на этот раз, и Арсений невольно сжимает кулак всё ещё поднятой руки на моменте, когда ему кажется, что глубже уже не надо, и Антон, на удивление, подчиняется этому случайному жесту и задерживает дыхание. Арсений хмурится. — Долго не держи, тебе не нужна здесь большая плотность. Выдыхай сразу. Пламя выливается на ближнюю конфорку короткой струёй, почти плевком. Зелье температуры приобретает насыщенно-оранжевый цвет с жёлтыми вкраплениями. — Получилось! — восторженно выдыхает Антон. Арсению хочется поддаться его радости, но впереди ещё целый рецепт, и расслабиться он себе пока позволить не может. Его ведь за этим и позвали, и он чувствует ответственность. — Не отвлекайся, — в последний момент смягчив голос, говорит он. Антон пристыженно кивает и ставит подготовленный сотейник на плиту. В это время жёлтый дракон, отчаявшись оттереть кастрюлю, оставляет её замоченной и, коротко попрощавшись с Антоном и бросив любопытный взгляд на Арсения, выходит из кухни. — А зачем ты в тот раз приходил к Макару в теплицу? — будто бы невзначай интересуется Шастун, помешивая лопаточкой в кастрюльке. Брови Арсения взлетают вверх, но Антон усиленно делает вид, что ничего такого не спросил. — Он мне иногда помогает с… некоторыми вещами, — туманно говорит Арс. Признаваться, что Илья с первого курса отбивает для него пласты железа, ему не хочется. — «С некоторыми вещами», — повторяет Антон с непонятной интонацией. Его верхняя губа чуть вздёргивается в намёке на оскал. Человеческая часть Арсения в замешательстве, а вот драконья почему-то радостно вопит, чтобы он ещё подлил масла в огонь. В какой огонь и с какой целью, он не понимает, но решает продолжить: — Да, он с первого курса меня очень выручает, не знаю, что бы я без него делал. Теперь Шастун скалится по-настоящему, прижав уши и наклонив голову. Арсений в таком шоке, что забывает испугаться. Комплименты внешности всё же были не издевательствами. Он… понравился Антону? Такому большому дракону? — Вы разве не друзья? — осторожно уточняет он. Рациональная часть его сознания пытается уговорить драконью не радоваться так сильно, не воспринимать ревность как что-то положительное, но той всё равно. — Друзья, — мрачно соглашается Шаст. Он отворачивается к плите и добавляет в нагревшуюся смесь муку, начиная её яростно размешивать. — Но он мне ничего про тебя не рассказывал. Это немного обидно, но, с другой стороны, Арсений сам просил Илью никому не говорить про их встречи. Они познакомились, когда на тот момент уже второкурсник Макар обнаружил первокурсника Арсения экспериментирующим над прочностью стекла в одной из теплиц. Садовый дракон был настолько поражён такой наглостью, что даже не стал его выгонять, и у них завязался весьма интересный диалог, который привёл к тому, что Макар стал периодически приходить к нему в кузницу и отбивать огромным молотом пласты железа, которые сам Арсений отбить не мог. Общались они исключительно на свои профессиональные темы, поэтому Арсений про Антона тоже не слышал до того дня, как ворвался в теплицу с очередной идеей. Тем временем Антон вытаскивает загустевшую и пожелтевшую массу из кастрюли и бросает её в глубокую миску. Он с хмурым видом разбивает туда два яйца и берёт венчик, начиная размешивать им тесто. Жидкости явно недостаточно, чтобы дело шло гладко — мышцы лап и спины напрягаются, хвост ходит из стороны в сторону, компенсируя амплитуду движений. Арсений невольно засматривается. Он всегда думал, что в кулинарии самое сложное — это не сдохнуть со скуки, пока мешаешь суп, и что физическая сила там ни к чему, но, глядя на сосредоточенного Антона, начинает понимать, что ошибался. Антон разбивает ещё одно яйцо в миску одной лапой, и Арсений не сдерживает удивлённого возгласа. — Как это у тебя так ловко получилось? — требовательно спрашивает он. Единственным, что он более-менее умел готовить, была яичница, но одной рукой раскалывать яйца у него не получалось ни в человеческой, ни тем более в драконьей форме. Антон ещё и ни кусочка скорлупы в миску не уронил! Кончик Антонова хвоста подёргивается, норовя закрутиться кольцом. Ему явно приятно удивление Арсения, но он старается этого не показать. — Этому учат на первом практическом занятии. — Он говорит это настолько деланно-небрежно, что Арсений поджимает губы, чтобы не заулыбаться. Ну просто чистый лист. — Круто, — говорит он и с умилением замечает, как всё-таки заворачивается хвост Антона. Тот даже хмуриться перестаёт, выпрямляется и, рисуясь, орудует венчиком ещё активнее. Не улыбаться становится всё сложнее, и Арсений решает сменить тему: — А почему их по одному надо бросать? Можно же сразу все. Антон откашливается и принимает важный вид, как профессор на лекции. — Каждое яйцо отличается по весу и размеру, а тесто для эклеров очень капризное, чуть больше яиц — станет слишком жидким, чуть меньше — не поднимется. Поэтому нужно осторожно, по одному, проверяя консистенцию. Арсений хмурится и кивает. В ковке тоже важно нащупать этот баланс между перегретым металлом и недогретым, именно это чувство материала отличает профессионалов от любителей. Не всем это дано, даже родившимся с природной металлургической магией. Арсению вот не дано, и приходится прибегать ко всяким ухищрениям, типа зелья температуры. Антон тем временем смущённо кашляет и протягивает Арсению последнее яйцо. — Хочешь, научу разбивать одной рукой? Арсений недовольно поджимает губы. Он не любит, когда акцентируют внимание на чём-то, чего он не умеет, но, во-первых, он сам начал эту тему, а во-вторых, научиться хочется. — Показывай, — в конце концов сдаётся он, и Антон радостно подпрыгивает и берёт другую миску, поменьше. — Смотри, тебе нужно как бы разделить пальцы на две части, одной удерживать верхнюю половинку, а второй — нижнюю… — Он демонстрирует зажатое в когтях яйцо, занимающее едва ли треть его лапы. Острейшие когти матово блестят на фоне белой скорлупы, но Антон держит бережно, не сдавливая, — как можно так деликатно обращаться с такой хрупкой вещью? — Потом аккуратно когтями делаешь надкол, ну или об край чего-то тюкаешь, если руками, и как бы раздвигаешь вот этими частями половинки. — Кончик когтя большого пальца втыкается в скорлупу, оставляя дыру, от которой бегут трещинки, пальцы раздвигаются, как щипцы, и неповреждённые желток с белком выливаются в миску. Процесс разбивания яиц в миску не должен выглядеть и звучать так горячо, но каким-то образом у Антона это получается. Арсений мотает головой, отгоняя неуместные ассоциации. — Дай попробовать, — просит он, подходя к рабочему столу. Тот, конечно же, выше, чем ему было бы удобно в этой форме, почти вровень с его плечом, и Арсений привычно подтягивается на руках и садится на него полубоком, свесив ноги с края. Он берёт яйцо и пытается применить инструкции Антона, но пальцы отказываются кооперироваться, и он досадливо хмурится. Антон издаёт какой-то непонятный звук, и Арсений переводит на него взгляд. Зрачки зелёных глаз (Арсений мимолётно отмечает яркую малахитовую радужку) расширены, пасть чуть приоткрыта, хвост дёргается из стороны в сторону. Арс непонимающе наклоняет голову набок. — Извини, здесь нельзя сидеть? Я по-другому не достану. — Н-нет-нет, сиди, сколько хочешь, — давится словами Антон. С такого ракурса он всё ещё нависает над Арсением, но его морда намного ближе, и Арс может различить мелкие вспышки искр в ноздрях. Арсений привык ощущать себя мельче других драконов, но впервые эта разница не давит и не бесит. Он ловит себя на странной мысли, что не против того, чтобы Шастун так над ним нависал. Он пробует разбить ещё одно яйцо, и у него даже получается раздвинуть пальцы, как сказал Антон, но этого оказывается недостаточно — острый край скорлупы задевает желток, и тот плюхается в миску растекающейся оранжевой лужицей. Арсений упрямо сдвигает брови и тянется за следующим яйцом, но Антон мягко останавливает его, положив лапу на руку. Она почти в три раза больше ладони Арсения, и последняя тонет в ней почти полностью. — Я бы тебе обязательно дал ещё попрактиковаться, но нам надо продолжить, пока тесто совсем не остыло, — говорит Шастун. — Но ты очень быстро уловил принцип, это круто! Не у всех получается! Арсений невольно краснеет. Человеческая часть его недовольно фыркает, что за такой половинчатый результат хвалить не стоит, а драконья радостно урчит, что его одобрил такой красивый дракон. Стоп, красивый? Арс косится на Антона, сосредоточенно выкладывающего тесто в кондитерский мешок. Ну да, объективно, Шастун весьма привлекательный дракон. И не только дракон, в человеческой форме он тоже весьма неплох — высокий и подтянутый, с милыми завитушками кудрей. Арсений вспоминает розовые заколочки и сдерживает улыбку. Шастун тем временем начинает выдавливать тесто ровными колбасками на застеленный пергаментом противень. Арсений с любопытством наблюдает за тем, как Антон шепчет что-то над будущими эклерами, видимо, применяя свою природную магию. Арс знает, что кухня — место ничуть не менее опасное, чем кузница, иногда даже более опасное, но всё равно не может не ощущать странное умиротворение, наблюдая за этой картиной. Антон, хоть и хмурится и скалится на неслушающееся тесто, не вызывает ни капли тревожности. Следить за ним не в пример спокойней, чем за работой других кузнецов. Возможно, это ещё связано с тем, что кроме них на кухне никого нет, потому что полчаса назад здесь было далеко до умиротворённости. — Так, — выпрямляется Антон. — Первая партия готова. Сейчас мне нужно будет накалить печь до нужной температуры. Проконтролируешь? Арсений старается не показать, как приятно ему доверие Антона, и спрыгивает со стола, подходя к печи. Та угрожающе возвышается над ним своей белой каменной кладкой, и он невольно сглатывает. — Не бойся, — замечает его нерешительность Антон. — Она снаружи изолирована от жара, иначе мы тут сварились бы все давно. Но мы будем часто её открывать, так что если переживаешь, то лучше принять драконью форму. Арсений морщится. Ну да, конечно, как он мог забыть, что здесь всё предусмотрено для нормальных драконов, даже температура печи. — Я не боюсь, — отрезает он и мужественно отодвигает заслонку. Чугунная и цельнолитая, отмечает он, не треснет и не погнётся, отличная заслонка. Ещё бы не была такая тяжёлая, скотина! Антон порывается ему помочь, но Арсений останавливает его на подлёте одним острым взглядом. Арсений с трудом кладёт заслонку на вбитые в стену крюки и засовывает зелье температуры в каменный зёв печи. — Какая температура нужна? — спрашивает он, машинально отряхивая руки от золы. Антон протягивает ему кухонное полотенце, которое он с удивлённой благодарностью принимает. — Сто восемьдесят – сто девяносто, — говорит Шастун. — Потом нужно будет уменьшить до ста пятидесяти, чтобы их подсушить чуть-чуть. Арсений хмурится — уменьшить температуру намного сложнее, чем увеличить. Особенно в такой каменной печи, как эта. — Ладно, попробуем, — говорит он в конце концов. — Тебе нужно, чтобы зелье стало почти полностью красным, но не до конца. Сделай… — он на секунду задумывается. — Сделай такой же вдох, как с конфоркой, только ещё на секунду дольше. Антон кивает и подходит к печи. Он набирает в грудь воздуха и медленно выдыхает пламя в глубь печи. Зелье температуры мгновенно становится нужного цвета, но потом снова остывает до зелёного. — Продолжай дышать, — командует Арсений. Если тут всё примерно как с горном, то понадобится несколько выдохов, чтобы печь начала температуру держать. Антон подчиняется (у Арсения голова кругом идёт от того, что такой сильный дракон слушается его беспрекословно), выдыхая ещё несколько струй пламени с такой же температурой. После каждой он украдкой косится на Арсения, чтобы увидеть его реакцию, и делает это настолько забавно, что Арс с трудом сохраняет на лице невозмутимое выражение. В конечном итоге печь нагревается до нужной температуры, зелье держится на одном цвете, и Арсений даёт отмашку, что можно закладывать эклеры. Антон ловко задвигает противень и, явно рисуясь, одним хвостом подцепляет задвижку и закрывает устье печи. Арсений закатывает глаза, но улыбается против воли. Антон вдруг принимает свою человеческую форму. Заколочек на волосах больше нет, и ничто не сдерживает кудрявую шевелюру, облачком парящую вокруг его головы. Арсений ловит себя на мысли, что ему интересно, какая она на ощупь. — Послушай, Арсений, — явно нервничая, начинает Антон. Он мнёт в руках край кителя и переминается с ноги на ногу, бросая на Арсения смущённые взгляды. — Спасибо, что согласился мне помочь, и всё такое. Я ценю, правда, ты не обязан был… — Услуга за услугу, — пожимает плечами Арс. Для него это очевидно. — Ты помог мне с канделябром. — С чем? — непонимающе хлопает глазами Шастун. — А, с подсвечником! Да ну ты чего, я просто подышал пару раз, ты сам всё сделал. Но я вообще не это хотел сказать. — Он рассеянно проводит рукой по волосам. — Я хотел сказать… ты, наверное, уже понял, что нравишься мне. Очень сильно. И я бы хотел… ну, узнать тебя получше. У Арсения отвисает челюсть (метафорически, внешне он всё так же спокоен и невозмутим). Это что, вот так просто делается? Можно вот так просто, не скрываясь, заявить о своих чувствах и намерениях? Чем этот Шастун вообще думает? — Поэтому мне… мне было бы приятно, если бы ты… был не против, ну, нашего общения, — сумбурно заканчивает Антон и с надеждой уставляется в лицо Арсению. Формулировка у него, конечно, неловкая, но Арсу удаётся проникнуть за неё и увидеть, что подразумевается: Антон даёт ему право выбора, раскрывает свои карты, но не требует раскрыть их в ответ. Даже то, что он решает сказать это всё в человеческой, а не драконьей форме, подсознательно пытаясь пойти Арсу навстречу и не давить на него, говорит о многом. С такой заботой и вниманием к нему ещё никто не относился, и это подкупает. — Хорошо, — после паузы говорит он, и Антон вскидывается, сияет улыбкой во все зубы, даже (Кец, как мило) хлопает пару раз в ладоши. — Хорошо, — повторяет Шаст, не прекращая улыбаться. Арсений с удивлением обнаруживает, что улыбается ему в ответ.***
Арсений не знает, что и думать. Антон везде — провожает его на занятия, встречает после занятий, передаёт записки с Димой (тот ворчит, но записки передаёт), таскает ему обеды и даже дарит подарки. И не просто подарки, а украшения с полудрагоценными камнями или даже просто необработанные куски минералов. «Вот этот сапфир похож на твои глаза, не такой красивый, конечно, но всё-таки», «мне показалось, этот хрусталь такой же гладкий, как твоя кожа», «ты говорил, у тебя чешуйки серебряные, этот браслет зачарован увеличиваться и уменьшаться при трансформации, так что ты сможешь носить его и драконом». Арсений краснеет каждый раз, смущается, но знаки внимания принимает. У него голова кругом идёт, и он долго пытается отрицать это, но после серебряной подвески с огромным изумрудом, которую ему притащил Шастун в прошлый раз, никаких других объяснений не остаётся. Антон ухаживает за ним. Методично и целенаправленно, не давя и не настаивая ни на чём, просто открыто заявляет о своих намерениях и старается в истинно-драконьей манере показать свою ценность как пары, но не рисуясь и выпендриваясь, что было бы типично для дракона его размеров, а проявляя поддержку и внимание по отношению к избраннику. Арсения никто никогда с такой готовностью не выслушивал, не хвалил и не называл сокровищем и драгоценностью. Антон подмечает всё — мельчайшие изменения настроения, чуть глубже залёгшие круги под глазами, знает, над чем сейчас Арсений работает в кузнице и что у него не получается, и всегда светится ярче солнца, когда Арс носит его подарки. Последний уговаривает себя не носить их каждый день, но рука неизменно тянется к изумрудной подвеске. Обеды, которые приносит ему Шастун, тоже необычные. Антон скрупулёзно выяснил, что Арсений любит и не любит, почему не любит и в каком виде всё-таки приемлет. На некоторые вопросы Арсений и сам не знал ответа — например, когда после длительного монолога об Арсовой ненависти к рыбе Шастун спросил его, считаются ли за рыбу креветки. Арсений тогда хлопнул глазами и признался, что никогда их не пробовал. На следующий день Антон притащил ему спринг-роллы с креветками и ореховый соус. Арсений тогда чуть язык не проглотил, настолько это было вкусно. На вопросы о десертах он уже боялся отвечать — Антон не упускал случая похвастаться своими кондитерскими способностями и постоянно приносил ему то банановые кексы, то шоколадные конфеты, то печенья с предсказаниями, не забывая каждый раз упомянуть, что это всё у него получается благодаря помощи Арсения. — Матвиенко новую фишку рассказал, как запечь с бумажкой внутри, чтоб она не сгорела, — радостно делится он, пока Арсений осторожно надламывает печенье пополам и вытаскивает своё предсказание. На полоске бумаги неровным Антоновым почерком значится: «Тот, кого ты ищешь, совсем рядом». Тонко, ничего не скажешь. Он искоса смотрит на весело болтающего Шастуна и думает, что предсказание, в целом, правдивое, вот только, как говорится, есть нюанс. В детстве у него легко получалось заводить друзей — он был активным и ловким, раньше всех научился плеваться искрами и не боялся прыгать с «зонтика» и планировать на распахнутых крыльях вниз. Проблемы начались, когда его сверстники не только научились всему этому тоже, но и начали становиться сильнее и крупнее. Арсений помнит, как впервые услышал слова мамы одного из драконят на лётной площадке. — Не водись с ним, — даже не постаравшись понизить голос, сказала рыжая дракониха, уводя своего сына от Арсения, с которым они только что замечательно валялись в тёплом песочке, чистя чешуйки. — С ним что-то не так. «Что-то не так», как потом выяснил Арсений, было самой мягкой формой того, что про него могли сказать, увидев его драконью форму, но тогда он ужасно расстроился и проплакал всю ночь. Со временем он научился скрываться и не трансформироваться при посторонних и мог более-менее общаться с другими драконами, но близко ни с кем не сходился. Да и не было времени на это — всё уходило на учёбу, единственный способ как-то проявить себя и завоевать одобрение родителей, и в ней ему не было равных: он всегда красовался на доске почёта, пользовался расположением учителей и всегда сидел на первой парте, назойливо вытягивая руку на любой вопрос. Но страх осуждения, тем не менее, преследовал его постоянно. Антон был милым и заботливым, щедрым и смешным, и красивым до замирания сердца. Красные чешуйки его драконьей формы переливались на солнце так же красиво, как кудрявые русые волосы Антона-человека, а на самом кончике хвоста несколько пластинок были жемчужно-белыми, что Арсений находил безумно привлекательным. Он был почти на голову выше Попова-старшего, дракона далеко не мелкого, и почти в полкорпуса шире. Арсений ещё не видел Антона в полёте, но размах его крыльев часто являлся ему в мечтах после единственного раза, когда Антон полностью их при нём расправил. Огромные кожистые перепонки заслонили солнце, подсветившее сетку вен и артерий, поднявшийся ветер чуть не сбил Арсения с ног. Он на секунду представил, каково это — когда накрывают таким могучим крылом, прижимая к горячему боку и защищая от всех бед, — и уже не смог перестать об этом думать. Умом Арсений понимал, что Антон никогда бы не стал смеяться над его драконьей формой, или хуже того — жалеть его, но избавиться от страха не получалось. Шастун относился к нему с такой трепетностью, не упускал ни малейшего шанса сказать, какой Арсений красивый, умный, талантливый и блестящий, смотрел так восхищённо и нежно, что Арсений с каждым днём боялся всё сильнее. Вдруг это всё исчезнет, если он раскроет свой секрет? Вдруг Антон в нём разочаруется и больше никогда не назовёт своим драгоценным? Пружина страхов, застарелых обид и расцветающей влюблённости закручивалась всё сильней, он почти не спал, а когда уснуть всё-таки получалось, ему снилось, как Антон отворачивается от него с отвращением на лице, а на следующий день то же лицо наяву встречало его улыбкой и комплиментами. Нервы Арсения окончательно сдают, когда Антон пытается его поцеловать. Случается это примерно на третий месяц их знакомства, тёплым летним вечером, когда Шастун по уже устоявшейся традиции встречает его после занятий на крыльце корпуса кузнецов. В руках у него букет сине-фиолетовых японских ирисов с жёлтыми тычинками, который он сразу же вручает Арсению. Цветы подозрительно похожи на зачётное задание садоводов-второкурсников, но Арсений решает не заострять на этом внимание и просто благодарит, застенчиво улыбаясь. Антон, конечно же (Арсений в ужасе от того, что для него это становится нормой), говорит что-то про «не такие красивые, как ты», и они вместе идут до общежития. Цветы пахнут восхитительно, Антон, активно жестикулируя, рассказывает, как у них на кухне снова сбежала закваска, закатное солнце последними тёплыми лучами гладит по волосам. Вся атмосфера действует умиротворяюще, и Арсений теряет бдительность — смеётся расслабленно и открыто, прижимает к себе букет и с нескрываемым удовольствием вдыхает его аромат, шутит и смотрит из-под ресниц, и, когда Антон вдруг останавливается, рефлекторно поворачивается к нему. В человеческой форме Антон выше него, и Арсений чувствует на своих щеках его ладони, мягко запрокидывающие его голову. Руки самого Арса заняты букетом, который оказывается зажат между их телами. Глаза Антона — изумрудные, малахитовые, хризолитовые — оказываются прямо напротив его. Природная магия Арсения позволяет ему слышать голоса драгоценных камней, но она не нужна ему, чтобы понять, что Антон собирается делать. Сердце отбойным молотком стучит в груди, в горле пересыхает, и он облизывает губы. Взгляд Антона, рефлекторно проследившего за этим, тяжелеет, он сглатывает и с усилием отрывает взгляд, вновь заглядывая Арсению в глаза. — Арс, — выдыхает он. — Ты мне пиздец нравишься. Я хочу тебя поцеловать. Можно? — он снова облизывает губы и тяжело дышит в ожидании ответа. Он правда ждёт, и Арсений уверен, что он мгновенно отступится, прояви Арсений хоть малейший признак дискомфорта, он вообще всегда такой — добрый и понимающий, самый лучший, будь Арсений в драконьей форме, он бы обвился вокруг него всем телом и никогда бы не отпускал… Арсений резко распахивает глаза и отшатывается от Антона, который неосознанно тянется за ним и чуть не падает. — Антон, я… — непослушными губами пытается что-то сказать Арсений, растерянно прижимая к себе уже изрядно помятые цветы и стараясь не смотреть на Антона. — Я… мне нужно идти. Прости. Я… прости. — И позорно сбегает, изо всех сил игнорируя оклики Шастуна. После того вечера Арсений Антона старательно избегает. Он выходит из общежития на час раньше и отсиживается в корпусе кузнецов, чтобы Шастун не успел его встретить, а после занятий сбегает на дальнюю лётную площадку и прячется от него там. Записки от Антона сыплются в два раза чаще, их тон сменяется на встревоженный, они пестрят такими фразами как «если я тебя обидел, пожалуйста, скажи мне», «прости, если я неправильно понял», «я не хотел тебя напугать, пожалуйста, прости меня». Арсений ненавидит себя, плачет от обиды на весь мир, но Шастуна всё ещё избегает. Он отчаянно скучает по нему, по сто раз перечитывает все записки (которые он, конечно же, бережно собирал в специальную коробочку) и засыпает в обнимку с плюшевой саламандрой, которую ему подарил Антон. Ему страшно, и стыдно, и непонятно, Антон вызывает в нём такую бурю эмоций, что кораблик эмоциональной стабильности Арсения грозит пойти ко дну в любой момент. Драконы — существа страстные и эмоциональные, и его чувства по-драконьи глубоки, но крупного, мощного тела, в котором их легче переживать, ему не досталось, и его маленькое сердце просто разрывает на части от их силы. Дима несколько раз пытается завести разговор, особенно после того, как приносит ему очередную записку. — На нём лица нет, Арс, — говорит он, и сердце Арсения сжимается. — Если ты больше не хочешь его видеть, честно будет об этом сказать. «Но я хочу, — хочется кричать Арсу. — Я хочу видеть его каждый день, засыпать и просыпаться вместе, летать вместе и помогать друг другу чистить чешую, хочу узнать, как его руки ощущаются на моих бёдрах, хочу почувствовать его в себе и на себе. Но этого всего мне не дано, потому что больше всего я хочу не бояться быть собой рядом с ним». Он крепче обнимает Гранита (да, он дал игрушечной саламандре имя) и сдавленно шепчет: — Ты не понимаешь, Дим. Он такой красивый, а я… — Зря ты так в него не веришь. Он бы не стал тебя считать каким-то не таким. — Ты этого не знаешь, — упрямо мотает головой Арсений. — А я не смогу, если он мне скажет, что я… что я урод, — выдавливает он, горло перехватывает, из глаз текут слёзы, и он прячет лицо в мягкий животик Гранита. Дима только качает головой. Арсений его понимает, головой, конечно, понимает, что Антон не заслуживает такого отношения, что с ним нужно как минимум объясниться, сказать, как в дурацких мелодрамах, что дело не в нём… но глупое трусливое сердце выстукивает свои мрачные прогнозы: прогонит, обидит, оттолкнёт. Антон пытается перехватить его в корпусе кузнецов, уже выучив его расписание за прошлые месяцы общения, но Арсений каждый раз сбегает, только завидев кудрявую макушку, — благо, Шастуна видно издалека. Даже так он замечает, что тот похудел и осунулся, что для дракона-кулинара в целом немыслимо, и его грызёт чувство вины, но не так сильно, как страх. Поэтому спустя неделю он не выдерживает и притворяется больным, впервые за три года обучения пропуская занятия и намереваясь не выходить из комнаты по крайней мере месяц. Дима осуждающе поджимает губы, но уходит на свои занятия, ничего не сказав. Арсений пытается спать, пытается прибираться, пытается привести в порядок свои лекции и тетради, но всё валится у него из рук. Он стоит посреди комнаты, развороченной ещё больше, чем когда он за неё брался, как вдруг дверь открывается и порог переступает Шастун. Сердце ухает куда-то вниз, Арсения бросает в дрожь, драконья часть толкает его к Антону и велит броситься своей паре на шею и умолять о прощении, в то время как страх кричит хватать в охапку Гранита и улетать отсюда. В итоге Арсений застывает на месте, не в силах пошевелиться, и только следит за Антоном огромными глазами. Тот закрывает за собой дверь и смотрит в упор, не подходя ближе. Его лицо абсолютно непроницаемо, и это пугает ещё сильней, это так не похоже на него, всегда такого яркого и открытого. Арс замечает тёмные круги под его глазами, опущенные плечи и искусанные до крови губы и чувствует себя самым ужасным драконом на свете. Повисает молчание, во время которого Арсений успевает перебрать в голове все оправдания и отмазки, вплоть до «меня сразила драконья оспа, из-за которой я кратковременно потерял память». Антон продолжает смотреть на него в упор и, видимо, не дождавшись, горько усмехается: — Совсем ничего мне не скажешь? Эта усмешка так ему не идёт, так преображает его лицо, кривит его в плохо сделанную маску, горечь настолько не подходит этим изумрудным глазам, что Арсения словно током ударяет. Он так упивался своими собственными переживаниями, что предпочёл проигнорировать чувства Антона — а ведь они у него такие же горячие и необъятные, как у любого дракона, и жгут его изнутри так же невыносимо. Так больше нельзя. Арсений сглатывает и поднимает глаза на Антона. — Антон, я… — он закашливается и прочищает горло. — Я хотел… — Позов сказал, что ты болеешь, — отстранённо говорит Шастун. — Я беспокоился. А ты здоров. — Да, я… — Арсений обнимает себя за плечи — его начинает трясти. Он точно ненормальный, нормальные драконы не должны так сильно бояться объясняться со своей парой. «Парой ли?» — испуганно вскидывает голову Арсений, отчаянно пытаясь разглядеть в лице Антона хоть намёк на тепло, но оно всё ещё непроницаемо. Хочется по-детски разреветься и попроситься на ручки, вот только ему даже в детстве такого не позволяли, да и вряд ли Шаст оценит. — Я просто хочу понять, — устало говорит Антон. — Я не могу больше. Скажи, я тебя чем-то обидел? Я думал, мы… может быть, я недостаточно явно выражал свои намерения или делал что-то не так, но ты ни разу… я не понимаю, Арс. — Он трёт лицо рукой и измученно выдыхает, ссутуливаясь и опуская голову. — Что я сделал не так? У Арсения сердце рвётся на части, дракон внутри вопит, чтобы он немедленно, сию же секунду, подбежал к Антону, обнял, успокоил его, сказал, что Антон — идеальный, он всё делал идеально, просто замечательно, Арсений никогда не чувствовал себя таким желанным, что это Арсений трусливый идиот. Он думал, что Антон пришёл требовать объяснений, думал, тот будет кричать и обвинять его, и будет тысячу раз прав, но Шастун даже голоса не повышает, только смотрит затравленно, как будто это он в чём-то провинился. «Какая же ты гнида, Арсений», — звучит в его голове почему-то голосом Димы. Поз ему крылья открутит, если он хотя бы не попытается. — Антон, понимаешь, я… у меня есть проблема. То есть… — Он морщится, но все формулировки звучат тупо и неловко в его голове. — Я, своего рода, и есть проблема. Я… — Он зажмуривается. Он никогда не говорил этого вслух. — Я… мой… я маленький, понимаешь? Повисает тишина. Арсений рискует приоткрыть один глаз. Антон медленно моргает с абсолютно охреневшим видом. — Что? — тупо переспрашивает он. Арсений ни за что не скажет это снова. Что за дурацкий вопрос! Он же предельно ясно объяснил! — Что слышал, — огрызается он, от шока и нервов переходя в агрессию. — А теперь пошёл вон из моей комнаты! Он буквально выталкивает всё ещё пребывающего в ступоре Антона из комнаты и с грохотом захлопывает за ним дверь. Сердце колотится в груди отбойным молотком, и Арсений сползает по двери на пол. Ну и что теперь?***
Огромный фолиант с шумом захлопывается, поднимая клубы пыли, и Антон, не сдержавшись, оглушительно чихает. Виктория Николаевна — бессменная и, по слухам, бессмертная заведующая библиотекой — укоризненно смотрит на него поверх очков в роговой оправе. Антону стыдно, но совсем немного — он в архиве уже четвёртый час торчит, а ничего полезного так и не нашёл, а, между прочим, для него так долго на чём-то быть сосредоточенным — это подвиг! Выискивать информацию среди ветхих, разваливающихся книг — вообще не его. Но он здесь не просто так, у него есть миссия, от которой отступиться он никак не может, поэтому он подавляет очередной чих и поднимается с места, направляясь к тем же бесконечным полкам. Драконья библиотека — целый лабиринт стеллажей, шкафов и полок, уходящих ввысь до самого купола. По правилам пожарной безопасности здесь принимать крылатую форму запрещено, поэтому проходы между стеллажами человеческие — точнее, наоборот, нечеловечески узкие и тёмные, петляющие между не пойми как расставленными полками и кое-где расширяющиеся для того, чтобы втиснуть парочку рабочих столов. Наверное, во всём этом была какая-то система, вот только ни Антон, ни кто-либо из его друзей и знакомых за годы обучения здесь её не понял. В тематическом разделении тоже нет никакой логики — трактаты по металлургии и физике соседствуют со сборниками анекдотов (зачем они вообще в школьной библиотеке?!), а исторические справочники оказываются на одной полке с мифами драконьего фольклора — кто-то, похоже, проводил сравнительный анализ да так и поставил обратно вместе. Первокурсников часто пугали байками про заблудившихся и пропавших без вести в этом месте драконов, и после четырёх часов блуждания по бесконечным коридорам Антон был склонен в них поверить. Найти что угодно здесь можно было только с помощью цмока, а приманить мелкое, юркое существо, напоминающее бесхвостую саламандру с длинными ушами, можно было на любую вкусняшку. Слава Кец, в карманах Антона их всегда водилось много, иначе бы он точно тут остался навсегда. Ранее чёрненький цмок уже привёл его к секции, более-менее объединённой тематикой анатомии, изучая которую Антон и провёл последние часы, но, кажется, если нужная ему книга и была в этой библиотеке, то явно стояла не здесь. Он вытаскивает из кармана миндальное печенье и трясёт им в воздухе: — Цмок-цмок-цмок… Долго ждать не приходится: всё тот же цмок с выдающимися длинными ушами, что привёл его сюда, появляется прямо на полке напротив Антона и умильно склоняет голову набок. Ушки покачиваются вслед за движением, и Шаст про себя решает окрестить его Зайцем. — Привет, малыш, — улыбается Антон, протягивая ему угощение. — Послушай, я не нашёл ничего путного в этих книжках. Может, ты мне ещё что-нибудь подскажешь? Цмок за пару секунд схрумкивает печенье и спрыгивает на пол. От его пятипалых лапок с присосками остаются постепенно затухающие яркие отметины, помогающие Антону не потерять его в лабиринте шкафов. Каким-то невероятным образом ориентируясь среди всего хаоса, Заяц за пару минут приводит его к нужному стеллажу — он ещё более пыльный и старый, чем предыдущий, книги на нём не рассыпаются в труху явно благодаря одной только садовнической магии и стоят, опять же, как попало: Антон видит географический атлас и стоящий рядом трактат по драконьей психологии. Он растерянно обводит взглядом весь фронт работ, не представляя, с чего начать, как вдруг Заяц подпрыгивает и ловко взбирается по торцу стеллажа до полки чуть выше уровня глаз Антона и бежит по ней до противоположного края, останавливаясь перед огромным тёмно-коричневым фолиантом с когда-то позолоченными, а теперь основательно покоцанными уголками и инкрустациями. Цмок кладёт на корешок книги лапу, отмечая её ярким следом, и с важным видом кивает Антону — мол, бери, не ошибёшься. — Спасибо! — искренне говорит Шаст и протягивает ему ещё одно печенье. Тот хватает его и убегает по своим делам, покачивая длинноухой головой. Антон провожает его взглядом какое-то время, но потом со вздохом переводит его на отмеченный фолиант. Тот выглядит так, будто развалится от любого дуновения ветра, но полустёртые буквы на обложке «DERKESTHAI: от Златого до киданьского» выглядят многообещающе. Антон бережно переносит книгу к ближайшему столу и садится за него. Книга оказывается неожиданно увлекательной. Автор, или, вернее будет сказать, составитель, скрупулёзно описал все породы, виды и разнообразные вариации драконов, которые встречал на своём пути или же о которых слышал. Истиной в последней инстанции этот труд не являлся — здесь было много вымысла, преувеличений и противоречащих друг другу фактов, не говоря уж о том, что многие данные безнадёжно устарели, но в целом что-то полезное из неё почерпнуть всё же можно было. Антон, например, не знал, что бывают бескрылые драконы — с узким телом, больше напоминающим змеиное, короткими лапами и ветвистыми рогами. Судя по карте, которую прикладывал автор, если сейчас они всё ещё существуют, то живут на территории современного Китая. Разглядывая рисунки свернувшихся аккуратными кольцами азиатских драконов, скромно потупивших взгляды, Антон невольно краснеет — было в их миниатюрных и изящных, будто фарфоровых, фигурах что-то неземное и невыразимо прекрасное. Один из портретов приковывает его внимание надолго: гордо посаженную голову жёлтого дракона венчала корона острых даже на вид рогов, тёмные глаза смотрели надменно и властно, а в когтях он сжимал богато изукрашенный веер. Наверняка он был принцем или даже королём своей страны когда-то и согласился оказать странствующему исследователю честь позировать для него. Автор книги указывал, что драконья форма этого вида в длину редко превышает рост их человеческой ипостаси. Такой дракончик мог легко поместиться в сгибе его лапы или в ямке между его крыльев, с умилением думает Антон. Потом резко трясёт головой и решительно перелистывает страницу. Он здесь не за этим! Увы, несмотря на увлекательнейший калейдоскоп всевозможных вариаций и смешанных типов драконов, про репродуктивные особенности их вида — русских огнедышащих — не было ни слова. Автор касался их ритуалов ухаживания (Антон с удивлением прочитал, что раньше для того, чтобы образовать пару, драконы обменивались не кольцами, а серьгами), подробно описывал физиологию огненного дыхания, пытался философствовать на тему происхождения природной магии, но про то, как быть, если у твоего потенциального партнёра маленький член, ничего не говорилось. Антон раздражённо захлопывает книгу, не заботясь о её ветхом состоянии — цмок опять привёл его не туда! А ещё так многозначительно моргнул глазами, когда показывал ему книгу, как будто знал что-то, чего не знал Антон! Шаст со стоном приземляется лбом в многострадальный фолиант. — Нет, ну, в конце концов, какая разница? — бормочет он. — Ну маленький член и маленький, дракон от этого хуже не становится. — Он поворачивает голову набок, используя книгу в качестве подушки. С того дня, как Арс буквально вытолкал его из своей комнаты, он пребывал в смятении: с одной стороны, он был рад, что дело оказалось не в нём, с другой — не мог понять, почему Арс так по этому поводу комплексует. Точнее, мог, но что-то не вязалось — неужели Арсений избегал его так долго, потому что думал, что Антон его из-за такого разлюбит? Он же ни в чём не виноват, просто природа так распорядилась. Кроме того, для тех вещей, которые планировал совершить с ним Шаст, когда всё же доберётся до пленительного тела, размер члена был не важен. Да вообще ничего было не важно, кроме того, чтобы Арс был счастлив и доволен, а ещё — залюблен до изнеможения. Антон решительно поднимается с места. Он всё это время мыслил не в том направлении! Наверняка в этой библиотеке есть что-то типа «Камасутры»…***
Ребристые наслоения минерала переливаются от тёмно-зелёного до розового и от фиолетового до ярко-красного. Ощущается он одновременно текучим и постоянным, каплями ртути образуя прямые углы и симметричные грани. Арсений рассматривает висмут уже час, восхищаясь его необычной структурой и погружаясь в квадратные спирали, как в лабиринт между двумя зеркалами. Он заворожённо крутит его в пальцах, подняв на уровень глаз, и с каждой стороны кристаллы открываются ему по-новому. Конкретный самородок покрыт невероятно красивой побежалостью, металлически сверкающей на свету, и Арсений невольно вспоминает глаза Антона, такие же лучезарные и сияющие. Ему бы подошёл этот камень — редкий, переменчивый, но в то же время надёжный, яркий, но не слепящий глаза. За последние пару дней Арсений пришёл к мысли, что ошибался, неоригинально называя глаза Антона изумрудными — более дорогой камень был слишком хрупким, легко крошился и при огранке норовил треснуть. Поэтому для своей задумки он решил поискать другой материал и, проведя в лапидарии школы несколько часов, наткнулся на лежащий в одиночестве висмут. Арсений впервые так чётко услышал зов камня в человеческой форме — голос самоцвета отдавал эхом, как будто несколько существ говорило одновременно, и все они тянулись к нему, шептали о своём потенциале. Он сможет сделать из него идеальное кольцо, такое, которое Антону будет не стыдно носить, которое займёт почётное место среди его обширной коллекции украшений. Ещё неизвестно, примет ли Шастун его кольцо, одёргивает себя Арсений, особенно после того, как он его так бесцеремонно выгнал из своей комнаты. За своё поведение ему ужасно стыдно, хочется извиниться и показать серьёзность своих намерений, сделать всё по правилам в этот раз, так, как надо было с самого начала, — если Антон, конечно, захочет. Поэтому Арсений заполняет форму выдачи: имя-фамилию, год обучения, идентификационный номер образца. На «цель изъятия» он немного подвисает, но потом всё же решительно пишет: «Брачный ритуал». Всё равно это никто не проверяет, а если и проверит, будет уже поздно. Никто не сможет отобрать у дракона драгоценность, которую он уже на себя надел. По дороге в кузницу он прислушивается к шёпоту минерала — тот, кажется, доволен перспективой стать обручальным кольцом и, кажется, пытается подкидывать какие-то свои идеи по поводу дизайна. Арсений не планировал особо изощряться, ему хотелось сохранить как можно больше уникальной структуры камня и заключить его в простую серебряную оправу, возможно, с какими-нибудь завитками. Воля, декан их факультета, худой, светлогривый дракон с цепким взглядом и острым языком, когда на лекциях заходила речь про драгоценные и полудрагоценные камни и минералы, всегда предупреждал, что в работе с ними не бывает абсолютных правил, каждый образец — личность со своими особенностями и нравом, к которому нужно искать индивидуальный подход. — Секретов нет, — любил говорить он. — Есть нюансы. На факультете кузнецов ювелирное дело является отдельной специализацией, которую начинают углублённо изучать на четвёртом году обучения, поэтому Арсений только в общих чертах знает, что к чему. Без подспорья в виде исписанных лекциями тетрадей и практических занятий начинать новый проект страшно, но висмут успокаивающе шепчет ему что-то о своих магических свойствах, и Арсений надеется, что у него получится выехать на этой необычной связи с камнем. В драконьей форме связь проявляется ещё ярче — голос минерала приобретает глубину и выразительность, окрашивается эмоциями. Эхо всё ещё присутствует, но становится менее рассеянным — теперь голоса говорят в унисон, слившись в один изменчивый тембр и напоминая косяк рыб в океане сознания Арсения. Висмут с явным удовольствием отмечает его маленькие коготки, сказав, что Арсу будет удобнее его держать. Драконы нормального размера часто были вынуждены прибегать к помощи различных щипцов, тисков и держателей, чтобы не раздавить ненароком минералы в своих могучих лапах, и Арсений впервые задумывается о том, что, возможно, в каком-то смысле ему повезло. Идея выбрать ювелирное дело своей специализацией никогда не посещала его, с детства привыкшего к мысли о том, что пойдёт по стопам отца и займётся классической ковкой, но теперь кажется всё более логичной. У него оказывается настоящий талант — дело горит в его лапах так, как ни один проект до этого, и впервые за всю свою жизнь он искренне наслаждается процессом. Действуя по наитию, он подбирает металл для оправы (висмут соглашается с тем, что это должно быть серебро и ничто другое), дышит на него своим слабым огнём, который оказывается идеальной температуры для такого мягкого материала, и аккуратно сворачивает его в заготовку кольца, обернув вокруг своего когтя. Он осматривает полоску, вытянув лапу перед собой, и слышит восторженный голос висмута, приговаривающего что-то про полёт да любовь, отчего у Арса смущённо трепещут чешуйки на хвосте. Он проводит в кузнице большую часть дня, шлифуя, обстукивая, подрезая и подгибая, советуясь с камнем по поводу того, как его лучше расположить, чтобы было удобно и надёжно, постоянно упоминая Антона и его привычки, черты характера, вспоминая какие-то моменты с ним, не замечая, что тем самым заговаривает кольцо самым первобытным, исконным образом, так, как делали первые драконы, ещё не придумав правила и стандарты — просто искренне волнуясь о своём избраннике, стремясь уберечь его от бед, делясь частичкой своей магии, чтобы защищала и хранила и чтобы соединила их души навсегда. Пламя под солнечным сплетением не жжёт горечью недостижимых целей, но теплится надеждой взаимности и любви. Ему хочется, чтобы Антону понравилось кольцо, но больше всего ему хочется, чтобы Антону понравилась его драконья форма. Мысль об этом всё ещё бросает его в дрожь, но Арсений твёрдо намеревается не дать страху затуманить себе мозг, как два дня назад, когда Шаст приходил к нему в комнату. У него было время чуть-чуть поплакать (от нервного перенапряжения), успокоиться, осознать, потом ещё поплакать (уже от того, какой Антон хороший и какой Арсений дурак) и продумать план действий. Первую часть плана он как раз сейчас выполняет, завалив чертежами и инструментами весь рабочий стол. Вторая потребует всей смелости, что есть в его небольшом теле. Но если он что-то и выучил за свою жизнь, так это то, что без труда не достанется ни одна руда, а Антон был ценнее любого золота или железа.***
Антон летит по коридорам кулинарного корпуса, как на крыльях (очень хотелось не «как», а действительно, но правилами это запрещено). Дима отловил его в перерыве между занятиями и с плохо скрываемой ехидной ухмылкой протянул ему записку от Арсения, в которой значилось: «Приходи», и ниже, как будто спохватившись: «Пожалуйста». Антон сунул в карман свою собственную записку с «можно я приду?», которую уже хотел отдать Диме, торопливо поблагодарил его и со всех ног кинулся в сторону общежития. «Наконец-то, — поёт душа Антона, — наконец-то он зовёт меня!» Хочется немедленно обнять Арса, сказать ему, что всё в порядке, что Антон будет любить его с любыми недостатками (которых нет), что Арс — самое прекрасное, что создавала когда-либо Кец, что у них всё получится, они смогут всё и даже больше (Антон всё-таки нашёл «Камасутру»). По ступенькам общаги он практически взлетает — благо, в разгар учебного дня здание пустынно — и за считанные минуты оказывается у двери комнаты Арсения. Он застывает у порога, вспоминая отрепетированную утром перед зеркалом речь, и осторожно стучится. Никто не отвечает. Антон, нахмурившись, стучит ещё раз, с тем же результатом. Он без особой надежды дёргает ручку, и дверь внезапно поддаётся и распахивается, чуть не стукнув его по носу. Шаст переступает порог, и уже во второй раз в этой комнате слова застревают у него в горле. На кровати, подогнув под себя лапы, сидит самый красивый дракон, которого он когда-либо видел. Его серебристая чешуя переливается радужным блеском, голова почти идеально треугольной формы, аккуратные уши заканчиваются мягкими кисточками, длинная шея изящно выгнута, позволяя рассмотреть мелкие, ровные чешуйки жемчужно-молочного цвета, а от вида тонкого и длинного хвоста, элегантно окольцовывающего лапы, Антона бросает в жар. Он даже меньше, чем китайские драконы, портреты которых Антон рассматривал в библиотеке, может, с метр длиной вместе с хвостом, но хрупким не кажется — когти блестят хищным блеском, широкие плечи переходят в мощные лапы, видно, что это полностью взрослый дракон, просто в миниатюре. Его крылья аккуратно сложены за спиной, и Антону нестерпимо хочется увидеть их расправленными — наверняка при свете солнца они сияют так, что можно ослепнуть. Дракон нервно дёргает ухом и поднимает на него глаза — глубокие, окаймлённые пушистыми ресницами, с чёрным зрачком, обычно продольным, но сейчас расширенным во всю радужку, а сама радужка цвета летнего неба, цвета полёта, свободы и ветра под крыльями, он такие видел только у… Шастун моргает и распахивает свои собственные глаза в полнейшем ахуе. — А… Арсений? — выдавливает он. Дракончик сжимается, втягивает свою красивую шею в плечи и молча кивает. Потом осторожно расправляет хвост и пару раз приветственно взмахивает им. Антон судорожно пытается понять, что сказать. Мысли отказываются формироваться, ускользают от него, спугнутые блеском чешуи драконьей формы Арсения. Ему хочется смеяться и плакать одновременно, стукнуть Арса по красивой голове и облизать его морду, рассказать о своих подвигах в библиотеке и унести этот секрет с собой в могилу. Он делает два шага в сторону кровати, но замечает, как напрягается серебристый дракончик, и останавливается как вкопанный. С опозданием до него начинает доходить, почему Арсений так долго скрывал от него своего дракона, почему избегал так долго и почему сейчас смотрит такими затравленными глазами. — Арс, ты чего? — растерянно говорит Антон. — Ты это… из-за этого от меня прятался так долго? Ты думал, что я… да как тебе такое вообще в голову пришло! — возмущённо заканчивает он, садясь на кровать. Вблизи дракончик ещё красивей и привлекательней, прямо как его человеческая форма. Огромный голубой глаз опасливо косит на него, крылья мелко дрожат, и Антон, спохватившись, сбавляет тон. — Ты думал, что я смогу тебя как-то обидеть? Что я тебя разлюблю из-за такого? Да никогда в жизни, Арс! — Антон осторожно тянется к блестящей голове дракона, остановившись в нескольких сантиметрах от его уха. Тот поворачивает голову к нему, и, глядя в расширившиеся голубые глаза, Антон понимает, что, кажется, только что завуалированно признался избраннику в чувствах. Не совсем та романтичная обстановка, которую он себе представлял, но отступать он не собирается. — Можно тебя потрогать? Повисает пауза, во время которой Антон продолжает делать вид, что ничего такого не сказал. Потом сапфировые глаза медленно моргают, и Антон чувствует под ладонью тёплую чешую. Он бережно проводит рукой по драконьей щеке, осторожно гладит пальцем трогательные кисточки на ушах, спускается на шею и заворожённо наблюдает за переливами жемчужных чешуек там. Крылья Арса постепенно перестают дрожать, он слегка расслабляет до этого плотно прижатый к лапам хвост, но по-прежнему молчит. — Ты такой красивый, — восторженно выдыхает Антон, не замечая, как замирает Арсений. — Ты говорил, что серебряный, но не говорил, что такой… блестящий. — Там, где плечо переходит в крыло, у Арсения не хватает пары чешуек, и Антон ласково гладит шрам, мимоходом жалея, что не мог быть там, чтобы защитить Арса от этой травмы. — У тебя крылья такие лёгкие, ты, наверное, летаешь быстрее ветра, — продолжает восхищаться он. — И кисточка на хвосте у тебя… очень сексуальная. — Он проводит по ней рукой, и Арс вздрагивает и отдёргивает хвост. — Прости! Тебе некомфортно? Арсений мотает головой. Он всё ещё ничего не говорит, и Антона начинает это беспокоить. Возможно, он не может говорить в этой форме? — Я так скучал по тебе, — признаётся он, гладя красивую спину между крыльями. Шипов вдоль хребта у драконьей формы Арса нет, и Антону это кажется ужасно милым. — Так хотел тебя увидеть, а ты мне такой подарок сделал. — На слове «подарок» Арсений дёргается и лезет лапой под подушку, выуживая оттуда небольшую деревянную коробочку. Он подталкивает её к Антону и отворачивается, нервно молотя хвостом по кровати. — Это мне? — удивляется Антон. Арсений рвано кивает, всё ещё не смотря на него. Антон открывает коробочку, и у него отвисает челюсть. Кольцо — настоящее произведение искусства, с изящной серебряной оправой, оплетающей камень причудливыми завитками, подчёркивающими радужные переливы его граней. От него исходит тепло, как от всех заговорённых предметов, и Антону кажется, что он может в этом тепле различить магию Арсения. Это не просто кольцо, это обещание, это признание и просьба, и от его красоты и заключённой в нём искренности у Антона захватывает дух. Он, не задумываясь, надевает кольцо на большой палец, и оно садится как влитое, магия минерала смешивается с его собственной и наполняет её. Антону даже кажется, что он может расслышать отголоски шёпота висмута — теперь он знает, что тот называется именно так. Он вытягивает руку и крутит ей, любуясь игрой света на гранях. — Арс, оно прекрасно, — наконец говорит он, переводя взгляд на всё ещё сидящего к нему спиной дракончика. — Самое красивое в мире, но не красивей тебя. Арсений поворачивается к нему, и Антон видит слёзы в его глазах. Арс смотрит на его руку с кольцом и хриплым от долгого молчания голосом задаёт вопрос, ответ на который, с точки зрения Антона, и так очевиден: — Ты примешь его? — Если кто-то попробует его у меня отнять, я их сожгу, — твёрдо говорит Шаст. Потом осторожно протягивает руки к Арсению. — Иди ко мне. Арсений всхлипывает и одним слитным движением забирается к нему на колени, обвиваясь чешуйчатой шеей вокруг шеи Антона и вцепляясь в него острыми коготками. Футболке пиздец, но Антона она не заботит — он бережно поглаживает нежную кожу крыльев, целует мягкие кисточки на ушах. Арсений в его руках дрожит и, кажется, плачет — сквозь оставшиеся от когтей дыры в ткани на кожу падают слёзы, — и Антон прижимает его к себе покрепче. Невыносимо хочется обратиться драконом, накрыть свою пару крылом, защитить от всех бед, но, к сожалению, здесь это невозможно. — Драгоценный мой, — с нежностью говорит Антон. — Мой самый красивый, сокровище моё. Ну не плачь, маленький, всё же хорошо… Арсений вдруг поднимает на него заплаканные глаза. Мгновение — и он в человеческой форме, шмыгает очаровательным носом-кнопкой и возвышается над Антоном в такой позе почти на голову. Он ёрзает, устраиваясь поудобнее, и в груди Шаста вспыхивают искры. — Привет, — улыбается он, устраивая руки на талии Арса. Тот смотрит на него сверху вниз и жалобно уточняет: — Ты ведь сказал «маленький» не из-за того, что я..? — Нет! — испуганно подкидывается Антон. — Я вовсе не из-за этого! Просто, ну, приласкать хотел. Если тебе не нравится, я не буду больше. Арс обвивает его шею руками и жмётся к нему ближе. Даже каменное сердце бы стало лавой, что уж говорить про обычное слабое драконье сердце Антона, растекающееся попискивающей лужей от умиления. Он обнимает своего дракончика и мягко покачивает. — Мне нравится, — глухо говорит Арсений куда-то ему в плечо. — Если ты… если тебе нормально. Ну, что я… такой. — Арс, — хмурится Антон и чуть отодвигает его от себя, заглядывая ему в глаза. — Мне не «нормально», мне отлично. Я тебя полюбил не за большие крылья или длинные руки, а просто за тебя, понимаешь? И вообще, — он смущённо жуёт губы, но всё же продолжает: — Ты дракончиком такой милый, просто восторг. Арсений закрывает лицо руками и мотает головой. — Я дурак, да? — жалобно говорит он. — Ну есть немного, — пожимает плечами Шаст. — Но теперь ты мой дурак, так что всё хорошо. Можно тебя поцеловать? Арсений кивает, не убирая рук от лица. Антон хихикает и делает вид, что стучится в них: — Извините, а Арсюша выйдет сосаться? Арс пихает его в плечо. Для этого ему всё же приходится отлепить ладони от лица, и Антон пользуется случаем — ловит его за руки и кладёт их снова себе на шею, прижимая Арсения ближе к себе за талию и целуя желанные губы. Арс отвечает сначала несмело, потом всё больше втягиваясь, ёрзает на бёдрах Антона, зарывается пальцами в кудряшки и тянет за них. Дракон внутри Антона довольно урчит от близости пары, тепло от зачарованного кольца смешивает их магию в одно целое, неделимое. Антон отрывается от любимых губ и прислоняется лбом ко лбу Арсения, заглядывая в потемневшие до лазурного цвета глаза. Арс тяжело дышит, облизывает распухшие губы и крепче вцепляется в плечи Антона. — Ты… ты хочешь? — спрашивает он, и пламя внутри Антона разрастается, как лесной пожар, захватывая всё тело. Но он не позволяет инстинктам захватить себя и качает головой: — Мне кажется, потрясений на сегодня и без того достаточно. — Он обхватывает ладонями лицо Арсения и проводит большими пальцами по щекам, стирая всё ещё заметные дорожки слёз. Арс зажмуривается, льнёт к его ладони, гладит по рукам и плечам. Он весь такой мягкий и податливый, что Антону стоит больших трудов не наброситься на него с поцелуями (в голове некстати всплывают сцены из «Камасутры»). Вместо этого он ложится на спину, увлекая Арса за собой. Тот укладывает голову Антону на плечо и несмело кладёт руку ему на грудь, туда, где жарко горит природное пламя. Антон накрывает его руку своей, окольцованной, и чувствует, как окончательно смешивается их магия, принося покой и умиротворение. Арсений тихонько вздыхает и сонно (сказывается пережитое напряжение) спрашивает: — А почему ты так удивился, когда меня увидел? Я же сказал тебе про маленькость. Антон фыркает и чмокает его в макушку. Когда-нибудь он точно расскажет, но не сегодня.