Die Fee

5 мая 1940 года, Москва. Ранее утро. Солнце освещало столицу, каждую улочку, каждый проспект или площадь. Утро, только-только вступающее в свои законные права, наполняло пространство теплом и ярким светом. Солнечные лучи проникали всюду. Один из них, наверняка, самый озорной и бесстрашный, пролез сквозь узкую щёлку между шторами с мелким цветочным рисунком, случайно оставленную хозяйкой квартиры. Коснувшись медно-рыжих волос девушки, мирно лежащей на кровати, проказник пошёл дальше и коснулся сначала носа, а затем и глаз. Яблоки стали предательски подрагивать, и сквозь пелену сна, прерывая попытку саботажа и лениво отмахиваясь от солнечного луча, девушка перевернулась на другой бок. Сладко зевнув, Татьяна приготовилась вновь окунуться в царство Морфея, но этому не суждено было сбыться. Пронзительное "Кар!", неожиданно раздавшееся из-за оконный рамы, окончательно дало понять: сон был безнадежно испорчен. Татьяна лежала в кровати и размышляла над бренностью бытия, глядя в потолок. Внезапно послышался вой умирающих китов, который девушке всё же удалось интерпретировать, как урчание её собственного живота. Рыжая поднялась с кровати, издав страдальческий стон, и подошла к небольшому зеркалу, стоящему на рабочем столе. Взяв расчёску, она начала методично вычёсывать сбившиеся за ночь пряди. Девушка перехватила волосы первым попавшимся под руку гребешком и вышла из комнаты. Зайдя на кухню, Татьяна выхватила из тумбочки пачку овсяной каши, переставила её на столешницу и поставила воду на плиту. Скромная кухня ничем не выделялась, и ничто, кроме лежащего на столе конверта, не могло долго удержать на себе взгляд девушки. Несколько минут сверля его взглядом, шатенка наконец решилась. Подойдя к обеденному столу, она взяла в руки бумажный свёрток и повертела его в руках. С одной стороны печатными красными буквами было написано "совершенно секретно", с другой была наклеена печать, крепко удерживающая концы нитки, которая связывала две стороны конверта и крепко удерживала лежащее внутри послание*. Выхватив достаточно острый столовый нож из специальной подставки, девушка разрезала нитки и аккуратно выпустила их. Сделав ещё несколько надрезов, она всё-таки добралась до сложенного вдвое листа. Рыжая только собиралась развернуть его, как послышался свист чайника. Татьяна быстро пересыпала овсянку в глубокую миску и залила её кипятком. Решив разнообразить завтрак и, что уж греха таить, оттянуть момент ознакомления с содержимым конверта, она достала из своих запасов полулитровую баночку томатного сока, купленную на рынке у проверенной бабульки - Зинаиды Трифоновны. Открыв банку и наполнив её содержимым жестяную кружку, девушка села за стол и приступила к завтраку. Солоноватый вкус сока идеально гармонировал с пресной овсянкой и хорошо её дополнял. Татьяна никогда не любила остывший компот из передавленных помидоров, который гордо назывался "соком", но, однажды по абсолютной случайности купив его у маленькой щуплой старушки, теперь иногда баловала себя им в те дни, когда хотелось только спать и ничего больше. Закончив с трапезой, девушка поняла, что больше не может оттягивать окончание своего-вроде-как-выходного - просто не на что - и, наконец, взяла в руки злочасный кусок бумаги. Татьяна собралась с духом и развернула лист. Она быстро пробежала взглядом по строчкам, исписанным ровным, аккуратным подчерком. Девушка абсолютно глупо, она и сама это признала, перечитала послание несколько раз, словно надеясь, что буквы поменяются местами и придут в желанное для неё положение. Тяжело выдохнув рыжеволосая встала со стула и, захватив с собой пустую посуду, пошла к раковине, где быстро всё помыла, а затем поставила на просушку. Когда с посудой было покончено, девушка вытерла руки полотенцем и вернулась в свою спальню. Через каких-то 10 минут причёсанная и одетая в аккуратное и достаточно будничное строгое платье, Татьяна ещё немного походила по квартире, заканчивая процедуру сборов. Когда Татьяна запирала дверь на замок, на простеньких часах, расположившихся на её руке, стрелки складывались в слегка перекошенную букву "Л", что ясно давало понять - половина восьмого утра. От мысли о том, что сейчас она могла блаженно лежать в своей кровати, а не идти на неожиданно объявившуюся работу, ей захотелось пустить мужественную, скупую слезу одного из лучших работников отделения. Собрав сопли, слёзы и проклятия в адрес той самой вороны, решившей поработать будильником, рыжая взглянула на ещё пустую воскресную улицу, резко зармурилась, снова широко открыла голубые глаза и быстро зашагала в известном только ей направлении.