Число фонарей умножая на два Белые лампы блестят из луж Под подошвами нашими липкая грязь, сырая листва А над головами холодный душ.
Дожди Миша любил. Они давали ощущение свободы, которой никогда не может быть много. Андрей реагировал по-своему. Он не то чтобы их совсем не любил, ему было просто плевать. Он не часто обращал особое внимание на всё, что его окружает. Одно исключение — Миша. Миша был исключением из всех правил. Горшок был такой… Горшок. Нельзя точно сказать, какой. Он всегда слишком разный. Эти изменения ни от чего не зависят, они происходят сами собой и как-то слишком естественно. Так и должно быть, это и есть Горшок. Он бегал и пинал лужи. Брызги летели во все стороны, а он такой доволный. Хорошо так. Темно уже, холодно и промозгло. Питерская осень. Они к ней привыкли, всю жизнь так жили. Люди уже все ушли, разбежались по магазинам и подъездам, вернулись в теплый дом, к семье и котам, которые их ждали. Они к семье не хотели. Они хотели вечно вместе быть, тут, на холодной улице. Согреются как нибудь, придумают, главное — вместе. Главное, чтобы Миша не простудился. Главное, чтобы с его здоровьем все было хорошо. В принципе с ним. Игры окончены и они прячутся под крышу. Дорогу теперь только переплывать. Андрей идет впереди, оглядываясь, догоняет ли его Миша или уже где-то тонет. Но Миша идет, тоже уже уставший, чуть запыхавшийся. Одежда мокрая, с них течет ручьём вода, а широкие джинсы Миши в несколько складок прилипли к ногам. Горшок встряхивает головой, как псина, чуть суша волосы. Чтобы хотя бы лицо было более-менее сухим. Прилизанный водой, смотрит своими большими глазами из-под слипшихся ресниц, прямо туда, в самую душу. Счастливый. Влюблённый. Андрей не сдерживается, целует. Губы мягкие, податливые. Миша отвечает, как всегда отвечал. Мягко и горячо, отдавая всего себя.Я до нитки промок вдоль и поперек,
Капюшон не помог и не уберёг
Догоняй и ныряй под козырёк.
Что поделаешь, проведем вечер так,
Деревянная лестница на чердак,
Упирается в люк, а на нем паук,
А вокруг бардак.
Они перебегают пару дорог, уже не избегая луж. Ноги все равно насквозь мокрые. Уже не страшно — пятном больше, пятном меньше. Дошли до типичной девятиэтажки в дворе Князя. — Мы куда? — спросил Миша, когда они начали в неё заходить. — Ну раз дождь идет, а дома нас не ждут, предлагаю провести вечер по-другому, — улыбается Андрей, поднимаясь по ступенькам. Они идут по лестнице, так как лифт не работает, с каждым шагом поднимаясь все выше и выше. Устали, тем более вечер, тем более такая погода. Но Андрей шел впереди с энтузиазмом. Поднявшись на самый верх, они встали отдохнуть. Миша присел на корточки, чтобы отдышаться. Бежали почти на перегонки. Андрей в это время непонятно что творил рядом, но Горшок и не смотрел. Он был так уверен в Князе, даже не задумывался. Миша поднял свой взгляд на парня. Перед ним уже стояла лестница куда-то вверх, в небольшой выступ на потолке. — О, офигеть, это что? — спросил Горшок, внимательно разглядывая лестницу. — Место мое. Я вообще никого не вожу сюда, ключи у дворника выпросил. Он ломался долго, но за литр водки на все оказался готов. Да и ему это помещение не надо было, а я повыкидывал хлам, прибрался, даже помыл немного. И хожу теперь сюда, в творческий уголок. Родители поймут, но… Не все, в общем. Андрей поднимался вверх, ловко пролезая в люк. Он знал тут каждый гвоздик. Он хорошо вписывался в эту атмосферу. Миша полез следом. Он был чуть более неуклюжий, зато искренний самый, самый родной. Настоящий. Прекрасный. — А! — крикнул Горшок, обнаружив маленькое нечто на крышке люка, через который они пролезли. — Да ладно, Мих, пауков боишься? — улыбнулся Андрей, протягивая руку. — Да е-мое, никого я не боюсь. Просто это… Неожиданно, короче. Я вообще считаю, что каждая животинка жить должна. Знаешь, вот в этом и есть смысл панка, да и анархии… Дальше Князев уже по привычке не слушал. Выработался рефлекс, что если есть слово «анархия», «Махно», «Кропоткин», то смысла дальше слушать нет. Все равно не поймет. А вокруг творился бардак. Он и сам-то тут давненько не был. Вокруг валялись всякие рисунки, бумага, хлам, который никак не поможет в жизни. Андрей сам рассматривал помещение, отодвигая все ненужное по сторонам. Старался дать побольше места. Миша на фоне говорил, голос приятный. — А эти диски и комиксы? — резко спросил Горшок, взяв верхнюю тетрадку из стопки. — Ерунда, — отмахнулся Андрей. — давно бы выбросил. Он старается прибраться и все разобрать, навести минимальный порядок. Это ведь правда просто хлам, который было слишком жалко выкидывать. Андрей рад, что сохранил это все. Время шло, в школу давно не ходит, зато воспоминания остались. Уже покрылись пылью и немного грязью, паутиной по углам, зато сохранились. Есть, что показать. — Я тут не часто бываю сам, вот и запустил свою конуру, — улыбается он по-хозяйски. Правда ведь давно не был. Учеба сейчас, пьянки, Миша, учеба, практика, пьянки, Миша. Не так много времени и желания. Ему теперь есть, куда принести все. Его творческий уголок теперь растянут. Что-то висит в его комнате, что-то у Миши, что-то в гараже, на их репточке. Они отныне всегда рядом, нашли отклик в чужих сердцах. Князь этим гордился, ему это было важно, он к этому шел. Все равно немного скучал вот по этой атмосфере одиночества и уединения мыслям. Они создают свой мир, а не совершенствуют его. И это к лучшему. — Все гитары с баянами просто хлам, дай пару минут, я уберу, — улыбнулся Князь, запинывая все в один угол. Чего тут только не водилось. Глаза Миши разбегались повсюду. Андрей, походу, тут жил больше времени, чем дома. Валялись и какие-то музыкальные инструменты, на которых он вообще играть не умел, записки, плакаты на стенах, даже манекен в углу. Какой магазин ради этого Андрей ограбил — не ясно. Похоже, все по очереди, брал из каждого самое лучшее. Освещения внутри почти нет, они включают лампочку. Желтый свет озаряет все помещение. Оно размером-то как комната: небольшое, но уютное. Князев гений, что додумался привозить сюда весь нужный хлам. В углу стоял шкаф, не для одежды, для книг. Скорее всего, Князев их не читал, они просто красиво стояли. Родители просили выкинуть или убраться, а он таскал сюда. Как чердак, настоящий. Рядом на него облокачивался манекен, разрисованный и чуть поломанный. Видно, он тут уже долго. Горшенев посмотрел на ящики внутри. — Ты, наверное, хочешь чаю? — спросил Андрей. — Но из напитков только ром? — посмеялся Горшок, вытаскивая с полок бутылки. Часть пустые, но одна уцелела. Князь забрал из рук бутылку. Начал расхаживать, думая, как бы открыть. Это место — тайник. Все сигареты, бутылки, то, чего родители не должны услышать, увидеть, узнать хранилось тут. Здесь не было людей — это место, где нет никого, и есть все. Мише он доверял, не мог не доверять. Хотелось делиться всем. Миша же. Никакие вещи и места не стоят того, чтобы от него что-то скрывать. Он обязательно сводит его на крышу, покажет звезды, хотя это и не обязательно, все звезды у Миши в глазах. Если кто-то спросит, какие достоинства и таланты есть у Князя, Миша уверенно ответит — бухать. Открыть бутылку кольцом, ключами, зубами? Да без проблем. Поделить бутылку на всех? Пожалуйста. Не опьянеть, выпив годовую норму алкоголя? Ну тут придется немного задуматься, но так-то тоже не составляет особой трудности. Он научился, он уже профи, извлекает полный кайф. Хотя по Андрею не всегда понятно, он пьяный или просто с ебанцой. Первое второго не исключает. И вот, сейчас он отобрал бутылку и принялся ее открывать ножом бабочкой. Колупался долго, но уверенно. Миша решил осмотреть шкаф с книгами. В отличии от Князя, он читал. Просто когда-то было скучно и он начал, а дальше вошло в привычку. Найдя стоящее фэнтези, он мог окунуться туда на несколько недель. Когда познакомился с Князем, погрузился в этот жанр полностью, с головой. Ему нравилось, он не был готов нырнуть в это. Рыться в чужих вещах, оказывается, очень интересно. Там книги на все возраста и рейтинги, журналы, газеты и еще какая-то макулатура. Какие-то учебники, видимо, краденные или вовремя несданные, тетради, подписанные неаккуратным почерком. Внутри иногда записи уроков, иногда рисунки и стишки. Чаще они почти пустые, раз никто не проверяет, смысл заморачиваться? — Поговорим об Александре первом? — хихикнул Миша, показывая атлас с историческим лицом. — Или о втором? — предложил в ответ Андрей, наконец убирая пробку из бутылки.Устроим конкурс мокрых маек Погромче радио включим Эффектный фон — грохочет гром Сверкает молния в ночи
Коронный трюк Ходьба по комнате без брюк Сезон дождей не так уж плох Когда за ним еще полгода вьюг
Ром оказался вещью достаточно вкусной, а главное крепкой. Смеялись, что как пираты теперь. Может, они просто голодные, а может, адреналин дает в голову. Пьянеют они быстро, как под водкой. Потому что хотят, им хорошо. Они лежат на пледе, который где-то отрыл Андрей, на полу, давно стянув с себя лишнюю одежду. Она неприятно и мокро липла к телу, а внутри было тепло. Хорошо, стало сухо и приятно. Они не касаются друг друга, просто лежат. Просто наслаждаются, общаются о чем-то, размышляют, планируют. Миша сделает из них королей, да и шутов тоже. Он, Миша, так этим вдохновлен, что не допускает мысли, что что-то не получится. Это хорошо. А Князь просто творит, ему от этого хорошо, он будет всегда писать про Мишу и для Миши. У них все получится, все будущее на ладони, оно будет совсем скоро и будет хорошим. — Дожди скоро закончатся, — улыбается Андрей. Оптимист. — Ага, пойдут вьюги и снег. — Красиво зато. Сходим на каток? — он поворачивает голову, смотрит в чужие глаза. У Мишки глаза черные, как две пропасти. У Князя серо-голубые, глубокие, как озера. Красивые. У обоих. Князь в глаза Миши готов смотреть вечно, тонуть там. Света почти нет, зрачков у него не видно, от того они становятся еще больше. Князь в них хочет упасть, как в колодец, и никогда не выбираться. Горшенев в своих глазах ничего особенного не замечает, ну глаза как глаза. Темные, смоляные. А Князь в них видит тот самый блеск, интерес, внутреннего ребенка. То, что не все видят, а всем и не надо, главное, что Андрей видит, замечает, любуется. — А потом чаем пойдем греться, — улыбнулся в ответ Миша. Его никто не видит, кроме Князя, а Князю можно себя показывать любым. Он всегда прибежит, поможет, поддержит, что бы не случилось. Иногда Миша задумывался, что будь он девушкой, Князев бы к нему бегал и утешал за сломанные ногти, плохие оценки в реставрационке, таскал бы его на руках. Но Андрей это и так делает. Обнимает всегда, и в этих объятиях так удобно, так хорошо. Дом — это там, где Князь. Он готов провести всю жизнь тут, на чердаке, в хламе, на теплом полу. Но он не думал о будущем, не сейчас. Сейчас он наслаждался моментом, маленьким, но вечным.Ну и дела! Я стал тебе насильно мил Ты поняла — я все подстроил Даже тучи подкупил
Не оставляй меня одного Мне надоело выть на луну Ты не пугайся, наручники — баловство Чуть-чуть поиграем — и расстегну
— Дрюх, это что? — спросил Миша, осматривая запястье. Они перебрались ближе к единственной батарее. Миха о чем-то опять смеется, рассказывая Андрею. Тот улыбается. Он спокойный сегодня, чуть больше, чем всегда. Князь же тоже шебутной. Может, к концу недели он просто устал, может, напился, хотя взгляд трезвый. Задумчивый скорее. Это, из их пары, скорее свойственно Михе, но на вечер ролями можно и поменяться. Только когда на запястье Миши оказались наручники, прикованные к батарее, он насторожился. Шок, но слишком сильный уровень доверия Андрею, чтобы его в чем-то подозревать. Горшок так делать не будет, не хочет. Будет спрашивать. — Игра? — спросил Андрей, пытаясь объяснить, но сам не уверен. — побаловаться, не бойся. «Не оставляй меня одного» — как-то говорит Князь. Эти слова сейчас особенно врезаются в память. Андрей любит иногда быть в тишине и одиночестве, у него никогда не было тех самых лучших друзей, до реставрационки. Дети его любили, он тоже в обществе всегда был своим, но никогда не был полностью своим. Его это не пугало. А Миша выкупил, все выкупил. Он понял все, когда вычитал все его мысли. Это главное. Мишу от себя не хотелось отпускать ни на шаг. Часами обсуждать, придумывать, творить. Они начали записывать песни. Музыка Михи на его стихи легла слишком хорошо. Они созданы были, как две части чего-то целого, это «свое» они еще должны создать. Горшенев смотрел снизу. Ничего не понимал. Задранная рука болела, тупой болью отзывалась в мышцах, но он старался не замечать. Андрей ничего страшного с ним не сделает, он в этом уверен, он хочет в это верить, ему нужна эта мысль, чтобы не умереть. Сердце не стучит. Тихое обожание в глазах. Оно взаимное, оно вечное, оно бесконечное. Мир замирает и схлопывается каждый раз, когда они рядом. Каждый раз, когда на его взгляд отвечают таким же, он медленно сходит с ума. Он в этом уверен, ему от этого хорошо. Мишу кроет, Миша уверен. Он не пьян, он влюблен. И то, и то одинаково травит жизнь и душу. А Миша сидел спокойно. Страшно от того, что не страшно. Они не так давно знакомы, но он ему доверяет слишком сильно. Миша не рыпается, не вырывается, не дергает рукой. Андрей над ним склоняется, смотрит в свою бездну и тонет.Я никого не вожу сюда Ключи у дворника выпросил А эти диски и комиксы — ерунда Давно бы выбросил