***
В ночь падения Рейнира Таргариен вспоминает, каково это — летать. Представьте себе, что вы сидите на спине мощного существа, расправившего крылья, мышцы под вами напрягаются и отпускаются, готовясь к взлету. Массивные крылья бьются о воздух, порыв ветра обволакивает вас, обдавая приятным холодком по коже. Земля уходит из-под ног, когда ты поднимаешься в небо, все становится возможным. Это было самое потрясающее ощущение в мире. Она так давно не летала. Не в те времена, когда каждая неудачная беременность оставляла ее слабой и болезненной. И каждый раз, когда она выходила из своих покоев, то слышала насмешки и шепот придворных о своей персоне. О своих неудачах. Плащ стыда, который она носила, был тяжелым грузом, который тянул ее вниз, куда бы принцесса ни пошла, что бы она ни делала, чтобы избавиться от него. Неужели мать чувствовала то же самое? Сокол с подрезанными крыльями, а теперь еще и дочь-дракон, прикованная к земле? Неважно. Ничто не имеет значения. Не сейчас, когда она уже чувствовала себя летящей, когда волосы развевались, а ветер обдувал кожу, как в ее первый полет на Сиракс. Это было вполне уместно, подумала она, встретить свой конец. Дракон, давно потерявший крылья, наконец обрел покой в воздухе, совершив свой последний прыжок. — Рейнира, нет! Это был ее дядя. Он кричал. Почему он кричал? Он должен был быть рад, что она больше не будет для него обузой. Ее тело ударилось о каменистую землю, но девушка даже не почувствовала боли. Белая горячая боль вспыхнула мгновенно, и какое-то время она не могла пошевелить ни пальцем, боясь, что хрип, вырывающийся из горла, захлебнет ее собственной кровью. Принцесса хотела бы не видеть его в таком состоянии, Рейнира проклинала себя за то, что все еще думала о его одобрении. Кроме криков Деймона, зовущего ее по имени, она хотела бы видеть что-то еще, кроме темноты. Она хотела бы увидеть свою мать по ту сторону, своего прекрасного Джейхейриса, его братьев и сестер, которых она укрывала под своим крылом. Ей хотелось бы быть достаточно сильной, чтобы протянуть им руку помощи в последний раз. Но она не смогла. Вместо этого Рейнира пожелала уснуть. И вот она заснула и поплыла дальше. Когда Рейнира снова начала чувствовать, ее окутало мягкое тепло, а шелк простыни нежно касался ее кожи. Рейнира… Мягкий и нежный голос, словно колыбельная, зазвучал в ушах Рейниры. Давно забытая мелодия, которая вызвала в ней чувство ностальгии. — Рейнира, девочка моя, проснись… Застонав, принцесса открыла глаза. Она была удивлена тем, что боль от падения давно прошла. Все вокруг было совсем не таким, как она ожидала. Вместо темного, мрачного места она оказалась в солнечной опочивальне, где балдахин кровати был украшен гравюрами танцующих цветочных дев и летящих соколов. В комнате было светло, тепло и тихо. Рейнира повернулась к окну, но увидела лишь безграничное сияние. — Похоже, ты наконец-то проснулась, Огненное Сердце, — раздался голос, который Рейнира узнала. Ее глаза расширились. Этот голос принадлежал матери. — Рейнира медленно поднялась с кровати и огляделась. Она узнала эту комнату, как свою собственную. Шезлонг, на котором она сидела, пока мать заплетала ей волосы. Открытый балкон, где они вместе кормили маленького желтого птенца. Шершавые ковры, на которых она танцевала, когда мать смеялась. Эта женщина была ее матерью. — Я несколько раз пыталась разбудить тебя, но вспомнила, что ты всегда крепко спала, — молвила ее мать. Она сидела в своих будуарах, одетая в темно-синие одежды, которые отражали в утреннем свете звезды, вышитые на них, и расчесывала свои длинные серебристые волосы, которые падали ей на талию. Они были длиннее и здоровее, чем помнила принцесса. Но Рейнира узнает этот силуэт где угодно. —Ты бы проснулась только, чтобы узнать, не потому ли стало жарко, что завтрак готов, даже если весь мир бы горел? Она взглянула на Рейниру с удивленным выражением в глазах. Своих индиговых глазах. До того, как ее разрушили неудачные беременности и выкидыши, барды пели о том, как глаза молодой королевы меняют цвет, когда она смотрит на солнце. От глубокого индиго до яркого синего, как ясное небо Долины. Парадигма нечеловеческой красоты женщины Таргариенов, независимо от того, одежды дома которого носит. Рейнира не могла дышать. Это невозможно. Должно быть, это сон. Какой-то кошмар, насланный ей за все желания и несбывшиеся надежды. Она проснется и снова окажется в Красном замке, в своих темных и пустых покоях, которые пахнут кровью и являются источником ее боли. И все же. Рейнира подходит к фигуре, протягивая к ней руки, а слезы грозят хлынуть потоком. Аэмма Аррен поворачивается на своем месте, обеспокоенная молчанием дочери. —Рейнира? Огненное Сердце? Ты в порядке? Ее мать подходит ближе, осматривает ее лицо и руки: —Дорогая, ты бледна! Как будто ты видела призрака! —Я-я… —Огненное Сердце, пожалуйста, скажи мне, что случилось, — хмурится ее мать. — Ты пугаешь меня. Ее мать… Она здесь, и выглядит моложе, чем когда-либо. Сильнее, здоровее и, кажется, даже красивее. У нее нет беременного живота, который тянул бы ее вниз, нет следов постоянных морщин на лице, которые говорят о ее годах печали. В глубоких индиговых глазах нет ни боли, ни пустоты. Только беспокойство. Те же самые глаза, которые теперь сияют синим, как золотые лучи солнца, проникающие в окна. Это была она… Это были ее глаза, которые убедили принцессу, что все это реально… Это было… — Ма… мама… Единственное слово, которое она никогда не думала, что снова услышит. И, как плотина, которая наконец прорвалась, из нее вырвались душераздирающие рыдания. Она уткнулась лицом в шею матери, и запах ее розовой воды только заставил ее заплакать еще сильнее. Ее мать, совершенная, как всегда, даже не задается вопросом о истерике дочери и просто обнимает, успокаивая, пока она нежно садится на свой туалетный столик. Рейнира поддалась мягким заверениям и теплу, которые могла предложить ее мама. Она была переполнена бурлящей тоской, которая вскипала и переполняла ее изнутри, оттого, что принцесса наконец-то держала мать в своих объятиях. Она не была уверена, как долго лежала там, воя и рыдая в объятиях Эммы Аррен. Женщина только продолжала успокаивать и покачивать, изредка поглаживая Рейниру по спине, чтобы успокоить ее рыдания — как будто принцесса снова была ребенком. Все это время, прося вернуть ей мать, боги даруют ей эту отсрочку. Это давнее желание быть в объятиях того, кого она любила и кто, как Рейнира знала, любил ее в ответ. Безвольно прислонившись к матери, она наконец заговорила, в ее голосе не было ни тени осуждения или растерянности: —Дочка… Дочь. Она здесь Рейнира, дочь Аэммы. Она не наследница ржавого трона. Не принцесса с пустым титулом. Не разочарование для отца и не плохая жена для кузена. Здесь она просто Рейнира. —Кошмар? — промурлыкала ее мать. Девушка сдержала желание фыркнуть. Ты понятия не имеешь. Рейнира все еще улыбается, по ее лицу текут крупные слезы. — Хуже не бывает. Когда она, наконец, слишком устала, чтобы делать что-то большее, чем случайные икота и фырканье, мать призвала ее встать и повела в небольшую столовую у окон. Если принцесса вдруг осознает, что именно в этом месте она видела свою мать в другой жизни, то никак не комментирует это. Она просто рада снова быть с ней. — Проходи, садись, Огненное Сердце. Я велела служанкам приготовить твои любимые блюда. И действительно, Рейнира с радостью обнаружила множество маленьких закусок, которые она так любила: лимонные пирожки и пироги с голубями, с миской жареного драконьего перца на гарнир. Аппетитные бутерброды, кубики сыра и джемы. Кувшин с «Гиппокрасом» на боку и медовый чай на другом. Конечно, не обошлось и без тарелки с фруктами, если бы кто-то обвинил королеву в том, что она плохо кормит свою дочь. Но когда Рейнира повернулась, чтобы оглядеться, вокруг было слишком тихо. Ни служанок, суетящихся снаружи, ни даже их праздной болтовни в соседних покоях. — Матушка, как такое возможно? Ее мать. Она была здесь. Она была рядом. Ну, это потому, что я подкупила старшую горничную, чтобы она послала тебе твои десерты пораньше. Я знаю, что это неправильный рацион, но я королева, а они не могут просто сказать нет- Принцесса улыбнулась. Она всегда знала, что в матери горит огонь, скрытый под тихой и терпеливой натурой. Рейнира часто видела, как мать развлекается придворными сплетнями и фыркает в чай, слыша нелепые истории. Иногда она закатывала глаза на фальшивые любезности, когда гости поворачивались спиной, или маскировала свое острое остроумие медовыми словами и осуждающими взглядами. (Если задуматься, она смотрела на Алисенту с таким же осуждением всякий раз, когда Рейнира приводила ее. Сама она думала, что это странно, но не придала этому значения. Была ли она так же слепа, как ее отец?) —Нет, я имею в виду… Я же мертва, не так ли? Ее мать даже не отрицает этого. Она лишь продолжает помешивать чай, как будто разговор о смерти — это просто послеобеденная беседа. —Ты всегда была такой умной девочкой, — нежно говорит Эмма, с легкой усмешкой на лице. От волнения ее пальцы вдруг стали холодными, несмотря на теплоту чая в руках. Итак, она была мертва. Ей удалось совершить свой последний полет. Но почему же она не чувствует себя так свободно? Чай пах лавандой и мятой. Это должно было успокоить ее. Собравшись с мыслями, принцесса еще раз огляделась вокруг: —Но… Неужели… Неужели я в царстве Балериона? Она, честно говоря, думала, что здесь будет более уныло. Аэмма фыркнула и покачала головой, чувствуя проницательность дочери. Она думала, что здесь будет много огня и серы. Демоны, терзающие запятнанные души, поедающие плоть живых, и крики проклятых — совсем как септы пугали их, чтобы они были хорошими детьми. А может быть, она думала, что это рай — с его жемчужными воротами и мягкими белыми облаками. Хор чистых бесплотных существ, встречающих их торжественным входом. Рай — это все, на что можно было надеяться, и даже больше. Идеальное место для идеальных людей. —Боги, эти мейстеры действительно много чего напутали, не так ли? Эмма отпивает глоток чая: —Нет, милая. Царство Балериона — это… нечто, ну да ладно. Колебания Эммы заставили Рейниру вздрогнуть. —Я скоро узнаю, — предположила Рейнира. —Это всего лишь переход, зона ожидания, если хотите, — сказала Аэмма. Она обвела их жестом, и на глаза Рейниры снова навернулись слезы. —И ты здесь. Ты ждала меня? Аэмма лишь улыбнулась: —Огненное Сердце… Я никогда не уходила. Рейнира сжала чашку в руке. Было так много ночей, когда она могла лишь оцепенело смотреть на луну, когда сон вторгался в нее. Когда она поглаживала свой впалый живот и думала только о женщине, с которой ее часто сравнивали. Она не постыдилась бы сказать, что выкрикнула имя матери, когда родила Джейса. Просто мысль о том, что, возможно, вызвав ее призрак, она будет держать мать рядом. —Я скучала по тебе, мама. Я так по тебе скучала. —И я по тебе, — ответила мать, оглядывая ее с ног до головы. —Смотри, как ты выросла — прямо отрада королевства! И в этот момент ее улыбка исчезла. Проклятие. Пустынная утроба. Неудача. Притворщица. Недостойная. —Я давно не была отрадой королевства, мама, — тихо произнесла она. Мать на некоторое время замолчала. Рейнира не могла понять, хорошо это или плохо. До тех пор, пока мать не встала из кресла, её невыразительное лицо имело идеальный образ королевы, готовой категорически не допустить отказа. —Пойдем, пройдемся со мной, — она сказала — действительно, приказала: —Боюсь, мы потеряем голову, если задержимся здесь хоть на секунду. Принцессе ничего не оставалось делать, как последовать за ней. Идя по пустым коридорам Красного замка, они вспоминали о своем совместном прошлом. Время от времени Рейнира оглядывалась назад, словно ожидая, что кто-то последует за ней, словно ее кто-то ждал. Но никого не было. Она скрывала разочарование, когда мать показывала на разные предметы, чтобы отвлечь ее. Будь то валирийские гобелены, за которыми она пряталась, убегая от служанок, или маленькие каракули на статуях и вазах, которые рисовала когда то маленькая принцесса. Все эти воспоминания заставили Рейниру вспомнить девушку, которой она когда-то была — безрассудную и смелую сереброволосую принцессу. Она дерзила своим наставникам, но при этом была достаточно умна, чтобы произвести на них впечатление. Её смех был настолько заразительным, что слуги и вельможи улыбались до конца дня. Куда она делась, это золотое дитя? Насколько принцесса изменила себя? Променяв кукол и уроки танцев на корону, которая, как многие считали, никогда не предназначалась ей. Аэмма пискнула: —Ах, я почти забыла об этих статуях! — Она указала на статую валирийской богини впереди. Ряды статуй выстроились перед входом в тронный зал. Они были воздвигнуты самой первой Рейнис и должны были олицетворять четырнадцать пламени, напоминая о валирийском наследии. Та, на которую указывала Эмма, была изображением богини красоты и молодости Сиракс. Она никогда не отличалась скромностью, её богиня-покровительница. Алисента сочла нужным убрать статуи, вспомнила Рейнира с легким зудом в груди. Несмотря на то, что она осознавала, в какую семью вступила, девушка всегда утверждала, что неприлично демонстрировать их изображения в полуобнаженном виде на публике, так как это может задеть чувства Семерых. В редкие минуты своего влияния Рейнира выступала за то, чтобы их наследие осталось. Однако её отец… — Помнишь, как ты наряжала их в лохмотья и объявляла «пригодными для глаз Девы? — Мать хихикает, проводя пальцем по мраморной ноге Сиракс. Покачав головой, Рейнира смотрит на богиню, вспоминая другую Сиракс, которую оставила: — Да, это были сорочки моей септы, мама. Не тряпки. — Хмф, можно подумать, что это тряпки. — Сомневаюсь, что они вообще их честно чистят, — Рейнира фыркнула. — Скорее всего, они скажут, что к ним прикасались боги, и их благословение не должно быть смыто. Её мать закатила глаза, что было так нехарактерно для женщины. — Им бы повезло, что их вообще коснулись. — Мама! Что скажет Цитадель? — вздохнула Рейнира, хотя с её губ уже сорвался смешок. — О, тише. Я мертва, — она махнула рукой. — Теперь я могу быть настолько грубой, насколько захочу. Кроме того… Затем мать сняла тапочки и небрежно бросила их в сторону, не обращая внимания на окружающих. — Когда мы в последний раз бегали по этим коридорам без каблуков? На мгновение она увидела ребенка, которым была мать до того, как её заставили повзрослеть. Озорной блеск в индиговых глазах напомнил Рейнире её саму. Некогда шумные коридоры и роскошные покои замерли, безмолвно наблюдая за игривой погоней двух женщин — двух девочек, — чье украденное детство наконец-то было возвращено. В величии заброшенного замка, где отголоски былой элегантности плясали по красным стенам, смех королевы Эммы и принцессы Рейниры создавал чарующую симфонию, возрождая забытую магию замка. Когда они пробирались по тенистым коридорам и затейливым альковам, роли королевских особ растворялись в невинности момента, оставляя лишь семейные узы и непреходящую радость совместной игры вместо боли, которую они испытывали в загробном мире. Здесь они были в безопасности. Здесь, когда мать бежала за ней, когда они заливались возбужденным смехом, когда в каждом шаге проявлялось их юношеское ликование, Рейнира чувствовала себя живой. И все же принцесса приостанавливалась, когда ей казалось, что она слышит, как кто-то зовет её по имени. Её глаза обводили пустой зал за спиной, на котором не было ни следа фигуры того, кто когда-то воспламенил её сердце. —Почему ты все время оглядываешься назад, девочка моя? По щекам принцессы внезапно пробежал жар: —Ничего… Никого, я просто… Рейнира так часто бросала мимолетные взгляды через плечо, словно ощущение кого-то недосягаемого, постоянно зовущего её из потустороннего мира, только усиливалось. Когда-то она надеялась увидеть знакомый силуэт в той, другой жизни, искренне веря, что он придет за ней. Груз разочарования оседал в груди, как и сейчас, при горько-сладком осознании того, что он — не более чем обрывки болезненных воспоминаний, которые она предпочла бы забыть. Мать прижалась к её лицу: —Я вижу этот взгляд в твоих глазах, малышка. Как будто они ждут кого-то или… —Я не хочу, чтобы Деймон был здесь.— зашипела принцесса, на что её мать ответила, просто подняв брови. —Кто говорил о Деймоне? —Аэмма ответила просто, стыд грозил заполнить её грудь. Угасающий свет солнца отбрасывал удлинённые тени по бесконечным залам дворца. Они, казалось, отражали неуверенность, а разум колебался между надеждой и опасениями каждый раз, когда она чувствовала его присутствие. Рейнира жаждала услышать слабый звук знакомых шагов, призрачное напоминание о любви, которая когда-то расцвела в её сердце подобно полевым цветам. Только вот она увяла в ней так же быстро, как и расцвела от того, что он с ней сделал. —Он бросил меня, —Рейнира почувствовала яд в этих словах. —Он предал меня. Бросил ради моей кузины в ту же ночь, когда я попросила его забрать меня. А до этого он… —Деймон использовал тебя, — злобно прошептал ей на ухо голос. Говорил ли это отец, Алисента или суд — неважно. Это была правда. Ты была лишь средством привлечь внимание его брата инструментом мести. Он угрожал твоей короне и репутации, разбрасываясь перспективами блаженства и довольства, а ты, как нашкодивший котенок, клюнула на приманку. Он соблазнил тебя пустыми обещаниями и заставил почувствовать, что ты — самый сладкий плод на земле. Затем он отстранился и заставил тебя почувствовать себя гнилой. Он унес с собой твои мечты: о путешествиях в Эссос, о любви и крови, пролитой не ради тебя. В его глазах ты оказалась незначительной, бесполезной обузой, так же, как и остальные. —Теперь он для меня — никто, — Рейнира вырвалась из материнских объятий, словно горький ветер в её душе уступил место буре. —И я, кажется, никогда для него не имела значения… Зал наполнился молчанием, и Рейнира, кажется, осознала какую-то неизбежность в своей матери. Даже при жизни она всегда была тихой женщиной, исключительно потому, что это ожидалось от неё: скромной, послушной супруги, видимой, но не слышимой. Когда она повернулась, чтобы встретить взгляд женщины, то заметила, что на лице матери пробежала мрачная тень. Она была исполнена гнева. —Деймон имеет свои недостатки, —Аэмма ответила с раздражением. —Он переменчив, то горяч, то холоден. Может обаять всех, пока захочет, но вдруг отвернется и станет источником головной боли. Он поступает без размышлений, бывает резким, эгоистичным и жестоким. Рейнира чуть было раскрыла рот, чтобы рефлексивно вступить в защиту своего дяди, но быстро сдержала себя, когда мать нежно подняла руку, призывая её замолчать. —И всё же, время от времени, я задумываюсь, почему только с тобой, моя дочь, моё милое Огненное Сердце, он был искренний, произнесла мать. Сердце Рейниры словно остановилось. Её мать слегка улыбнулась. —Ты не понимаешь, Огненное Сердце… —Я все видела. . Ты не могла этого скрыть, — Аэмма вздохнула. —Деймон чувствует, и чувствует сильно. И когда он чувствует… иногда проще убежать, притвориться, что эти чувства не существуют. Пока то, что он сокрывает, не взорвется у него прямо перед носом, и ему не станет больно. У Рейнира раздался странный гул в ушах, она почувствовала, как будто окаменела на месте. Объективный и равнодушный тон материнских слов давил на неё. Эмма ни в коем случае не защищала своего доброго брата, она просто констатировала то, что видела из тени своего мужа. В этот момент, когда она увидела совсем другую сторону королевы Аеммы Аррен, Рейнира задумалась о том, каким было бы королевство, если бы она вышла из-под тени своего мужа на свет. Аэмма продолжила: —Уверяю тебя, ты никогда не была для него обузой. И не важно, что его поступки заставляли думать об обратном. —Неважно. Меня больше нет, дядя наконец-то свободен от меня, — ответила Рейнира. Как всегда, презрительно и холодно. Потому что, сколько бы мать ни пыталась ее вразумить, сколько бы глупому сердцу ни было лет, это не сотрет всю причиненную боль. Мать снова замолчала. Испытывала ли она ее терпение? Может быть, ей надоела жалость Рейниры к себе? Совсем недавно принцесса поняла, что ее мать больше всего молчит, когда думает, когда наблюдает за чем-то или когда ей приходится сдерживать свой гнев. Особенно тихой она стала с тех пор, как пришла сюда и сказала что-то, по ее мнению, весьма… тревожное, и от этого ей стало не по себе. —Посмотри туда, Огненное Сердце. Что ты видишь? Рейнира подняла взгляд и с удивлением увидела, где они находятся. В один момент они находились в зале Холдфаста Мейгора, а в другой… — Златоцветы? Я думала, они растут на Драконьем Камне. Почему они в Красном замке? Они были в Крестном лесу. Она узнала бы древнее дерево-сердце, стоящее на страже существования Старых Богов. Но среди пышных объятий этого священного логова, среди переливающихся неземным блеском красок разнообразной флоры и дуновений ветерка, выведывающего нежные тайны, стояло одно такое дерево, о котором она и не подозревала. — Ну, во-первых, мы ведь не в Красном замке, не так ли? — ответила мама, когда они подошли к пепельному дереву, стройные ветви которого тянулись вверх, словно вытянутые руки танцовщицы, застывшей во времени, а розовые цветы нежно падали на зелень внизу. — А что за легенда о них ходила? — спрашивает мать, вкладывая в свою руку упавший цветок. Пальцы Рейниры ласкают лепестки. -Издалека гроздья нежных цветов образуют бесплотные облака, которые, кажется, нежно парят на дне Драгонмонта — возможно, более темные, чем их собратья из Ити, цветущие вишни. Но при ближайшем рассмотрении… — Их принесла на Драконий Камень Дейнис Мечтательница — один-единственный стебель, который она несла в сумке, когда садилась на Балериона. Когда она посадила его у основания Драгонмонта, он уже умирал, но она сказала своему отцу, что плодородие вулканической почвы вернет его к жизни. — И сделали это? — спросила она. — Они сделали нечто большее. Писание говорит, что стебель был воскрешен. И пятно на лепестках — от розового до пепельно-черного по краям — было знаком такого чуда, святыней, которую нельзя осквернять. Или проклятием, скажут некоторые. В конце концов, разве все, что умирает, не остается мертвым? — Да, — ответила мать. — Но он вернулся другим. Его розовые лепестки почернели по краям, кора стала темной, как пепел, но он продолжал расти и распространяться. Совсем другой вид, чем был раньше. Но более сильный, более живучий, более опасный. Теоретически, писала Дейнис, цветки можно измельчать и использовать в качестве мазей при ожогах и внешних воспалениях. А при правильном приготовлении их можно использовать даже в качестве сладкого чая. Но их нельзя выращивать нигде, кроме Драконьего Камня. Жаркие температуры и магия острова поддерживают их жизнь. Если убрать их из родного дома, они мгновенно завянут и погибнут. Яд, содержащийся в их корнях и коре, поражает легкие тех, кто вдыхает их пепел. И потому о деревьях было известно не так уж много, кроме окружающих их легенд. Мейстеры боялись даже заикнуться о его пользе, кроме как предупредить людей о его опасности. В своей холодной, одинокой комнате, когда она смотрела в окно и видела Драконий Камень, она вспоминала золушкины деревья. Выкорчеванный стебель, тоскующий по дому, медленно увядающий и слабеющий с годами, терпящий бури и принимающий изменения вокруг себя, когда все, чего она хотела, — это заложить фундамент и процветать, чтобы к ней относились с заботой и любовью, чтобы кто-то вроде Дейнис никогда не отказался от нее… Смяв цветок в руке, Рейнира дала волю слезам. Почему она должна быть такой слабой? Почему ее наказали за то, что она просто родилась? — Мама, мне так жаль, — вздохнула она. — За что, дорогая? — За это. За то, что я здесь. Я знаю, что ты не хотела бы встретиться со мной так скоро, но я не могла оставаться там ни минуты дольше… Возможно, она действительно сделала правильный выбор, упав со скалы. Она бы все равно упала. Она уже упала. Темные тучи, окружавшие ее, продолжали преследовать принцессу и здесь, а горло сжималось от мысли, что она никогда не сможет от них убежать. Он закручивался в ее венах, поглощал все ее существо, черт — так трудно было дышать… В тот момент, когда она уже готова была упасть на землю, ее плечи обхватили стройные, но крепкие руки, —Нет, слушай внимательно, Рейнира, — позвала ее мать, тон голоса понизился до опасного баритона. Ей было невыносимо видеть разочарование матери. — Моей дочери не за что извиняться, — сказала мать. — Ни за то, что носила корону, которая принадлежала тебе по праву, ни за то, что родилась женщиной. Твоя ценность не определяется твоим полом. Ты была достойна. Ты и сейчас достойна, больше, чем та полукровка, которую девушка Хайтауэр отдала этому человеку. Рейнира могла только покачать головой. Нет, это не может быть правдой. Это все ее вина. Разве не это говорят за спиной? Не потому ли отец видит в ней политическую головную боль? Почему ее некогда подруга смотрит на нее с такой ненавистью в глазах? — Но если бы я родилась мальчиком, а не девочкой, ничего бы этого не случилось. Ты была бы жива… Мать покачала головой, и чувство вины, угрожающее на краях проклятой души, захлестнуло ее, когда она увидела, как мать проливает свои собственные слезы. — Я уже говорила тебе, что родильное ложе — наше поле боя. Я… я была несправедлива к тебе, дитя мое, — молвила Аэмма. — Я не должна была вызывать в тебе такие страхи. Зная то, что я знаю сейчас… Если уж на то пошло… Это я должна извиниться перед тобой. И за это мне очень жаль, Рейнира. Рейнира не могла удержаться от новых рыданий. Королева Аррен лишь позволила Рейнире еще больше погрузиться в свои объятия: она не могла вынести того, что кто-то действительно раскаивается за нее. —Ты была всего лишь ребенком. Тебе не нужно было быть сильной. Тебя нужно было защищать. И даже c этим я не справилась. Она слышит сожаление королевы. Рейнира жалела, что не призналась ей в этом раньше. От того, что она знает это сейчас, не становится лучше. —Нет, мама, ты сделала все, что могла, — заикалась принцесса, задыхаясь от слез. Однако Аэмма была непреклонна и крепко сжала губы, чтобы сдержать рыдания: —Тем не менее, прежде чем я стала королевой, прежде чем я стала выводковой кобылой, я была твоей матерью. Я не должна была забывать об этом. Я не должна была позволить заблуждениям этого человека лишить меня этого. —Служить ему было твоим долгом… — К черту долг! — бушевала мать, по щекам текли злые слезы, а руки слегка тряслись от убежденности. —Я плевала на долг, так и на твоего отца, который предал меня! Я проклинаю всех Веларионов и Хайтауэров, которые использовали тебя, а потом бросили ради собственной выгоды! Я проклинаю мейстеров и богов, которые пытались отнять меня у тебя! Я ненавижу все это! На этот раз тихая королева, нежная королева Аэмма показала весь свой огонь, который долгое время был подавлен правилами окружающих ее мужчин. В тоне матери прозвучал яростный гнев, глаза опасно вспыхнули к небу. Но именно огонь и решимость, звучавшие в словах Аэммы, укрепили Рейниру в мысли о том, что мать стала бы свирепой королевой драконов, если бы ей позволили ею стать. —Но ты, моя девочка… Ты была моим наследием и моей любовью, — сурово говорит она, поднимая лицо дочери, чтобы заставить её встретиться с ней взглядом, — единственным чистым светом в моей жизни, которым я пренебрегла. Всё ради сына, которому не суждено было стать таковым. Когда сын, о котором так мечтал твой отец, уже стоял перед ним. —Неважно, как долго мне придётся ждать, чтобы увидеть тебя снова, знай, что я горжусь тобой. Яростно горжусь. Рейнира, лишь прижавшись к матери, не в силах была произнести ни слова. Вместо этого она позволила Аэмме приблизиться и обменяться тремя нежными поцелуями на ее виске. Затем они просто прижались лбами друг к другу, наслаждаясь теплом материнской привязанности. Когда в последний раз кто-то выразил гордость ей? Когда ей позволяли почувствовать, что она больше не одинока в этом мире? Её сердце наконец-то успокоилось, и принцесса заговорила на языке их предков, чтобы передать, как много это для неё значит. Eman ao, muña. Konir sagon mirre nyke jorrāelagon («У меня есть ты, мама. Это всё, что мне нужно). —Мне не следует быть такой, мое огненное сердце. Рейнира вопросительно посмотрела на мать. Мать лишь заправила волосы за уши и улыбнулась ей. —Все ждут нас на той стороне…» —Ты имеешь в виду… Мать кивнула: —Да, дедушка Бейлон. Бабушка Алисса тоже очень хочет с тобой познакомиться. И моя мама, Даэлла, твой двоюродный дедушка, Эйемон. Даже Старый Король и Добрая Королева соскучились по песням своей правнучки. Хотя её воспоминания о них были как в тумане, принцесса помнила простые чувства тех простых времён. Сидя на коленях у деда, она рассказывала ему истории из прошлого, а старый король напевал мелодию, которую она напевала, чтобы развлечь его в постели. Она часто думала о том, каково это — встретить дерзкую и непокорную принцессу Алиссу или кроткую и нежную принцессу Даэллу. —Твои сыновья тоже там. Рейнира задохнулась: —Джекейрис… Её мальчик. Её милый мальчик. С тёмными волосами, тёмными глазами и яркой улыбкой. Мальчик, которого она обожала ещё в утробе и продолжала так же горячо любить, когда он появился на свет. Мальчик, ради которого она готова была рискнуть своей репутацией, лишь бы уберечь его от жадных лап Зеленой Королевы. Мальчика, которого у неё жестоко отняли. —Ты бы хотела встретиться с ними снова? Да… да, она хочет. Теперь она была готова. Больше принцессе не придётся нести на спине груз своих грехов и позора. Её больше не будут заставлять терпеть то, что она не может. Она больше не будет привязана к земле, вдали от всех, кого она когда-либо любила. Её мать поднялась и, протянув руку, пошла к дереву Сердца. «Просто возьми меня за руку, любовь моя, — ласково уговаривала она. Ветры шептали сладкие заверения, когда Рейнира протягивала руку, готовая наконец отпустить мир. Она видит своего Джейса, которого с любовью держит на руках дедушка Бейлон, а его храбрая Алисса прижимается к нему. Она видит, как все машут ей, приглашая присоединиться к ним в вечном блаженстве. По ветру пронеслось шуршание. Резкое движение воздуха заставило Рейниру невольно посмотреть на небо. Что-то было не так. Затем небо потемнело. Ветер начал усиливаться. Покой, который она ощущала, внезапно сменился чувством, что что-то тянет её назад, тянет вниз. —Мама? — произнесла она, не уверенная в себе. Аэмма уже уставилась в небо, её глаза на мгновение расширились, прежде чем осознание отразилось на лице. —Понимаю…- женщина выглядела печальной, но в то же время спокойной. Она опустила глаза и встретила взгляд Рейниры. Это чувство — то, что сейчас распространялось по ней, обездвиживая, — было пугающим. Ей просто нужно добраться до матери. Её мать в безопасности. —Мама, что происходит? — спросила Рейнира. Ветер завывал, цветки золушки бешено кружились в воздухе, а некогда яркий сад померк, так как солнце спряталось от надвигающихся туч. На фоне всего этого мать стояла, как призрак, с выражением сожаления на лице и негнущимися ногами. —Сейчас не твоё время, Огненное Сердце. —Что? Нет! —Тебя зовут обратно к живым. —Нет! Мама, пожалуйста, возьми меня с собой! Ей показалось, или собственный голос стал ещё более невнятным? Как будто она пытается говорить под водой, тянется к поверхности и бьет по ней ногами. —Послушай меня, Рейнира, твоя история на этом не заканчивается, — заговорила мать, её голос стал более далёким, несмотря на то, что она стояла всего в шести футах перед ней, — поэтому ты должна взять свою жизнь в свои руки и использовать ее по полной программе. Не позволяй никому больше отнимать её у тебя. Она дико затрясла головой. —Мама… пожалуйста, я готова уйти! Я хочу быть с тобой, с моими детьми, с дедушкой и… Мать только смотрит на неё с сожалением. Она ничего не может сделать. Подул холодный ветер, и Аэмма стала лишь размытой фигурой за ураганом. Kostilus, ȳdra daor henujagon nyke arlī, — прошептала она, рухнув на землю. (Пожалуйста, не оставляй меня снова.) Её мать снова ушла… и забрала с собой все радости, о которых она мечтала. Рейнира чувствовала, как её отрывают от места, где она стояла на коленях, вытесняя из этого мира по частям. Kesan ūndegon ao arlī, zaldrītsos, — прошептала она, поднимаясь на ноги. (Я увижу тебя снова, маленький дракон.) Ветры нещадно вертели ей, тяжело и неуступчиво, пытаясь направить во все стороны, кроме как вверх. Isse bisa ābrar iā se hembar, — прошептала она, взлетая в небо. (В этой жизни или в следующей.) Она ничего не может сделать, кроме как позволить ветрам унести её, унести куда-то в мягкое и безопасное место. Туда, где больше не будет больно. —Я обещаю, что скоро мы снова будем вместе, — прошептала она себе. Она ничего не чувствует и не видит. Снова стало темно. Пожалуйста, нет. Она ненавидит темноту. —Я обещаю, — повторила она себе. Рейнира просыпается со вздохом. Вынырнув из темноты с холодной кистью смерти, хватаясь за воздух после того, как ей показалось, что она навечно зарылась в песок, девушка поднялась с холодной твердой поверхности, как будто её обожгли. Её сознание захлестнул поток ощущений, обрушившийся на неё со всех сторон: от всепоглощающей яркости солнца над головой, от запаха крови и огня, грозящего заткнуть рот, от притока новой энергии, пронизывающей всё тело с почти болезненной интенсивностью… И крепкая хватка рук, обхвативших её. —Рейнира! Ты очнулась! Клянусь богами, это сработало, ты здесь… Рейнира едва узнала голос, когда с трудом вырвалась из живописной суеты цветов, звуков и текстур вокруг. Как только он нашел ее, отчаянием на губах, горячими губами вцепившимися в ее губы. Словно молния пронзившая тело. Болезненно, едва оказавшись способной сопротивляться. По мере того, как Деймон становился более настойчивым, и мышечная память подсказывала Рейнире отвечать на его поцелуи, она наконец осознала, где находится, кто рядом с ней, и начала размышлять… Она этого не хотела. Она не желала ничего из этого. Принцесса отстранилась от дяди, грудь все еще бушевала от атаки на ее душу, на всю ее бескрайнюю душу. Рейнира обвела взглядом собственное обнаженное тело, заметила новый шрам на своей ладони. Ее глаза скользнули по ритуальным свечам, окружающим ее, к алтарю, на котором она лежала. Паника охватила ее ум, словно беспрестанный грызун. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Что он сделал? Черт возьми, что он нарушил? —Рейнира? Zaldrītsos? Она уставилась в направлении того голоса. Она ненавидела его. Она ненавидела его за то, что он вернул ее. Она ненавидела его за все, что он сделал с ней, за боль, которую нанес. Она сожалела, что он не отправился за ней в ту ночь, если бы это могло предотвратить повторение этой жизни. За то, что он вырвал ее из объятий матери. За сверкающую кровь на его ладони, все еще направляющуюся к ее лицу… —Возможно, вам стоит дать принцессе отдышаться, мой принц. Рейнира задохнулась, глядя на красное видение, стоявшее перед ней и Деймоном. Ее победоносный и благоговейный взгляд был устремлен на испуганную девушку решительно, пылко, словно ее глубокое предназначение наконец исполнилось. —Ты, — произнесла она. Красная жрица, которая когда-то пыталась спасти ее жизнь и теперь успешно вернула ее, лишь низко поклонилась, красные одежды расстилались веером до земли. Добро пожаловать обратно в страну живых, ваша милость.***
Несколько дней спустя в Красном замке начался хаос. Шпион Драконьего Камня прислал письмо о том, что прибыло на территорию замка. Двор охватили одновременно трепет и страх. Слухи распространились, несмотря на попытки Совета их пресечь, и теперь весь Вестерос пал на колени и молится. Многие простолюдины начали собирать свои вещи и семьи, чтобы отплыть в Эссос. Дворяне посылали воронов, требуя ответов, требуя сказать им, что все это беспочвенные слухи и ересь. Однако король снова запер свои покои. Его королева, дети и его добрый отец отчаянно пытались сделать все возможное, чтобы уговорить короля выйти, но он отказывался. В своем одурманенном сознании король больше не мечтал о сыне, который наденет его корону и сядет на трон. Теперь ему снятся кошмары. Он видит цветущие Золушки, разрушение валирийской копии, когда под ним содрогается земля. Тысячу драконов, ревущих из смога, красного червя, ведущего атаку на Красный замок. И над всем этим, сидя на своем золотом звере, с развевающимися на ветру серебристыми волосами, холодными аметистовыми глазами, смотрящими на него, и золотыми доспехами, мерцающими под кроваво-красным солнцем, — возвышается так называемая Королева Драконов. — Это была так называемая Королева Драконов. Воскресшая и возрожденная. Чемпионка Балериона и Леди Пепла. Предвестница огня и крови.Пришедшая, чтобы свершить свое возмездие.