Кровь двоих

      Рейнира очнулась с ощущением пустоты, словно чего-то важного не хватало. Она не помнила, как засыпала на свежих, чистых простынях, не помнила, кто переодел ее в любимую светло-голубую ночную рубашку. Внезапно воспоминания о прошлой ночи обрушились на нее с ужасающей силой. Рыцари в сверкающих доспехах склонились перед ней. Солнечные покои Саэры, где ее шатало от осознания произошедшего. Яд, предательство, мертвые младенцы в ее чреве. Тело отца, лежащее на той же кровати, где он убил ее мать. Холодные, голубые глаза Алисенты, стоящей у изножья. Всепоглощающий ужас, страх и вина захлестнули ее, и принцесса изо всех сил проклинала их за все это. Лишь крепкое, утешающее присутствие смогло ее успокоить. Его губы на ее губах, его тело, словно пытающееся поглотить ее. Рейнира повернула голову и чуть не вздохнула с облегчением, увидев Деймона, сидящего на краю ее кровати. Его спина была обращена к ней, серебристые волосы распущены, а под тонкой рубашкой едва проступали очертания мускулов. Он был сосредоточен на просмотре документов, так что даже не заметил ее приближения. Рейнира бесшумно подкралась к дяде и, обойдя сзади, тихо обвила его тело своими руками. Ее дядя автоматически переплел их пальцы вместе, прижал их к своей груди и ласково поцеловал ее пальцы, не произнеся ни слова. В этой безмолвной близости Рейнира находила утешение; рядом с ним тревожные мысли и голоса в ее голове утихали. Какая пугающая перспектива, думает она, чувствуя его губы на своих. Вкус преданности на языке, его обещание остаться с ней, когда никто другой не сделал бы этого… И она так быстро пала. Деймон все, что у меня осталось, — вздыхает усталый голос, полный поражения и одиночества. Рейнира зарывается лицом в его лопатки, чтобы заглушить эти утомляющие мысли. Нарушив тишину, Деймон хрипло спрашивает: — Ты в порядке? Она медлит, затем бормочет: — Мне холодно. Как всегда, Деймон не колеблется с ответом. Он разводит руки, позволяя ей прижаться к нему, словно Сиракс к Кара́ксесу, чтобы поделиться своим теплом. —Прости, — хмуро произносит Рейнира, поворачивая голову, чтобы встретиться с его мягким сиреневым взглядом. —За вчерашнюю ночь, — говорит он, и ее сердце замирает. — Я бы не сделал ничего… ничего, кроме того, чтобы облегчить твою боль в тот момент, если бы ты позволила… Заметив, как у нее перехватило дыхание от паники, дядя быстро успокаивающе сжимает ее плечо. —Ты горевала, и я воспользовался этим. Возможно, я подумал, что ты… Он замолкает, захлебываясь чувствами, и отворачивается от нее. —Я переступил границы, прости. Искренность его слов трогает ее сердце, но раны прошлого еще не зажили. Его извинения не сотрут годы, потраченные на сожаления, и не вернут то, что она — они оба — потеряли. Но Рейнира нежно, ласково проводит пальцем по острой линии его челюсти, по неровному рубцу, который приподнимает кожу на его груди, виднеющийся из-за воротника, и шепчет: —Но я этого хотела. Я хотела тебя. Это признание становится облегчением. Все эти недели принцесса отказывала себе, терзала его, причиняла боль им обоим, сдерживаясь из последних сил. В глазах Деймона что-то меняется, они наполняются благоговением и напряжением, словно он никогда не ожидал услышать эти слова от нее за всю свою жизнь. С щемящей душу досадой она осознает, что, возможно, он и вправду никогда этого не ожидал. —Рейнира, — произносит он ее имя, словно благоговея перед ним. Дрожь пробегает по его мощному телу, когда она прижимается извиняющимся поцелуем к склону его покрытой шрамами шеи. Рука, которая сжимала ее рубашку, теперь впивается ей в кожу. Рейнира не против этого, но сожалеет о том, что ее проклятие заставит эту отметину исчезнуть, словно ее никогда и не было. —Ваше Светлость? — доносится приглушенный ответ Элинды Мейси из-за двери. Рейнира невольно улыбается, услышав недовольное рычание, вырвавшееся из груди Деймона. —Принцесса Саэра снова просит о встрече после вашего разговения. Мне позвать вас? Деймон вздыхает, швыряя бухгалтерские книги, которые он держал, на тумбочку. —Нам не обязательно идти, если ты не хочешь. Рейнира очень хочет отказаться. —Нет, мне нужно знать, что будет дальше. —Мне надоело бегать, Деймон, — говорит она, ее взгляд говорит сам за себя. Деймон понимает это, кивая: —И мне тоже. —Полагаю, ты вызвала нас сюда не для праздных разговоров. —Ты сама подталкивала меня к разговору. —Твои обвинения прошлой ночью, принцесса Саэра. Саэра бросает взгляд на свою племянницу, приподняв бровь, намекая Рейнире продолжить. —Ты утверждала, что яд, который нам поднесли в кубках, был Лунным чаем или чем-то подобным. Откуда ты знала? Напряжение в комнате возрастает. Саэра отвечает, ее сморщенное лицо становится нечитаемым: —Как я уже говорила, ты не единственная, кому пришлось столкнуться с подобным снадобьем. Племянница судорожно вздыхает. —Не могу отделаться от странного чувства, — произносит лавандовая леди. — «Если слова принцессы верны, и моей внучке подсунули эту проклятую дрянь, то… это проливает свет на твое слабое здоровье. Всего один сын за все эти годы. А у королевы-консорта — четверо. Его знания о лунном чае были в лучшем случае поверхностными — зелье для избавления от нежелательного семени. Последствия. Измена… чудовищная измена. —Я лечилась, — настаивала Рейнира, невыплаканные слезы жгли ей глаза. — «Моё тело не могло… справиться, все знают…       —С чего они взяли, что заботились о тебе должным образом? Почему не спасли твоих троих других детей? И почему не предупредили королеву об опасности содержания новорожденного в нестерильной среде? Рейнира начинает вертеть кольца на пальцах. —Вы ошибаетесь. Я потеряла детей из-за своей слабости. Все… все знали о проклятии моей матери. Проклятие всех женщин в нашей семье… —И всё же, Доброй Королеве удалось родить девять живых детей, которые дожили до взрослого возраста, а я произвела на свет аж шестерых крепких ребят. —Нет, это другое. Это было… Деймон крепко обхватил Рейниру за плечи. Она всё ещё не могла прийти в себя после сокрушительного открытия о судьбе своего отца, его брата. К тому же, всего лишь ночью до этого на неё было совершено покушение. Ей едва дали достаточно времени, чтобы осознать всё произошедшее, а теперь ей предстояло столкнуться с этим коварным заговором против неё. Мир, который Рейнира с таким трудом создала вокруг себя, рушился под натиском бесконечных ударов. Саера, как и остальные, невольно подталкивала его к краху. — Полагаю, нам пора закончить, — хмуро произнес принц, глядя на Саеру суровым взглядом. Его тетка ответила ему не менее суровым взглядом. — Принцесса, мы не можем игнорировать это! — Я же сказал, мы… Грохот отодвинутого стула эхом разнесся по комнате. Принцесса Саера с силой ударила кулаками по столу. Воцарилась тишина. Ее заплаканное, покрасневшее лицо выражало невыносимую муку. Рейнира не проронила ни слова. Дрожащие кулаки, одинокая слеза, скатывающаяся по щеке, сжатая челюсть — все говорило за нее, когда она смотрела на другую принцессу. Тяжелое бремя ужасной правды давило на всех. Глубокая печаль, сокрушающее душу отчаяние… Сколько раз Рейнире твердили, что она виновата в смерти своих детей? Сколько лет она терпела эти упреки? А теперь — подозрения. Нет! Теперь она знает, что, возможно, это была не ее вина. Что всего этого могло бы и не быть… Инстинкт велел ему подойти к ней. Он хотел обнять свою племянницу, укрыть ее своим теплом, дать ей понять, что она не одна. Но ее дыхание стало поверхностным, а аметистовые глаза лихорадочно блестели. Это был тот же взгляд, что был у нее вчера, когда все вышло из-под контроля, и Деймон, терзаемый чувством беспомощности, стал свидетелем ее внутренней боли. Саера опередила его. Она впилась взглядом в сломленную Рейниру, будто не веря, что после всех испытаний та еще сохранила силы. Кашлянув, она произнесла: — Уходи, Деймон. Немедленно. Он должен был приструнить Саеру за ее слова, используя Темную Сестру. Он должен был увезти Рейниру с рассветом, укрыв в своем доме в Норвосе, где никто не причинил бы ей зла. Но Рейнира держалась стойко. От былой слабости не осталось и следа, в ее глазах горели лишь тьма и ярость. Две серебряные принцессы, такие похожие и такие разные, смерили друг друга взглядами с разных концов стола. Деймон медленно двинулся к выходу. Прежде чем пройти мимо Саеры, он прошипел ей на ухо: — Если ты еще раз заставишь ее плакать, я вырву тебе глаза и скормлю псам. Саера лишь моргнула и кивнула, но Деймону было наплевать. Он захлопнул дверь, отчаянно надеясь, что огонь Рейниры сравнится с адским пламенем для них обоих. Лишь когда зал совета опустел, Саера Таргариен наконец расслабилась. Словно не она только что раскрыла предательский заговор, грозивший… Дама в лавандовом налила себе стакан бренди из графина на столе с угощениями. Саера не стала предлагать Рейнире чай, и та не могла понять, был ли в этом умысел. —Есть только печенье или грушевый бренди, — равнодушно произнесла Саера. — Выбирай. Рейнира промолчала, а Саера лишь пожала плечами. Ее пурпурное платье мирийского кроя шуршало, когда она садилась во главе стола. Саера не красилась, а ее дикие серебристо-золотистые волосы были небрежно заплетены в одну косу. Даже не прилагая усилий, она всегда выглядела сногсшибательно: золотые браслеты и аквамариновые бусины в форме слез украшали ее волосы. В отличие от ярких одежд Саеры, Рейнира была одета в траур. Уже несколько месяцев она не носила ничего темного, черного или красного. Эти цвета напоминали ей о ее доме, от которого она, как ей казалось, так надолго оторвалась, что теперь позволяла себе носить только яркие цвета Эссоса. Символ отречения, думала девушка, от семьи, которая всегда ее оставляла. Сейчас на ней было темно-синее платье, почти черное, украшенное золотыми листьями, напоминающими ей о гербе матери. Такая же вуаль покрывала ее. Она скорбит. Кажется, она никогда не перестает скорбеть. —Я прошу прощения за то, как говорила о твоих выкидышах и твоем сыне, — произнесла Саера, сделав глоток вина. Другая принцесса дрогнула, не ожидая подобных слов от такой гордой женщины, как великая Леди Лаванда. —С учетом недавних событий с твоим отцом… — Саера замялась. — Полагаю, я могла бы выразить свои мысли более мягко. Прикусив язык, Рейнира кивнула, не решаясь говорить больше, чтобы не оскорбить хозяйку дома. Саера оценивающе посмотрела на нее, затем вздохнула и поставила бокал с вином, чтобы уделить молодой принцессе все свое внимание. В ее воображении отец, неуклюжий и трогательный, ковылял следом за Весенним Принцем, пытаясь подражать его движениям и спотыкаясь о собственные ноги. Она вспоминала его виноватую улыбку, озаряющую его юное лицо после очередного падения. Дядя гонялся за ним, уговаривая поиграть в войну, но он, одержимый своей мечтой, грезил о создании грандиозного проекта — Старой Валирии. Годы шли, но он не менялся. В нем навсегда жила душа того юного мечтателя. И от этой неизменности на глазах девушки наворачивались слезы. Тихий голос Саэры прозвучал рядом: —Я никогда не познаю, каково это — любить своего отца так же, как ты. И мне жаль тебя за это. В ее словах не было фальши, только горькая правда жизни. Пылью покрылась модель Валирии, его magnum opus, так и оставшись незавершенной. Больше она никогда не увидит его сияющей улыбки, с которой он пытался загладить вину, не услышит бесконечных извинений за то, что он ее разочаровал. С одной стороны, это должно было приносить облегчение. Но с другой… Мысль о том, что все его выборы привели его к этой постели, когда он мог бы сделать много больше, терзала ее сердце. Яростно смахнув слезы, Рейнира с отчаянием спросила: —Как? Как тебе удалось это сделать? Как ты научилась жить дальше? Саэра, познавшая немало трагедий — разочарование в отце, потерю детей, поиски спасения в морской пучине, — ответила не так, как ожидала девушка. —Я не научилась, — просто сказала она. — Когда моего сына убили, я с трудом устояла на ногах. У меня не было права сломаться, ведь на мне держались еще шестеро детей. Я не могла пасть. Но эта потеря, как и потеря внучки, навсегда останется со мной. В ее словах звучала не жалость, а горькая правда жизни. Слова Саэры звучали буднично, без тени эмоций. Рейнира, возможно, не поверила бы ей, если бы не напряженная поза собеседницы, будто она сдерживалась, чтобы не развалиться на части. —А вот когда умер старый король, стало легче. Я испытала только облегчение от того, что он больше не сможет причинить мне боль. Старый король. Не отец. Но титул, ради которого он с радостью отрекся от своих детей. Саэра наклонилась ближе, ее дымчато-лиловые глаза впились в глаза Рейниры. —Правда в том, Рейнира… В отличие от тебя, я не люблю своего отца. Да, он баловал меня без меры, давал мне все, чего должна желать принцесса его крови, но этого никогда не было достаточно. Никакие подарки, драгоценности и пони не могли компенсировать его пренебрежения. Она фыркнула, криво усмехнувшись. —Для человека, который гордился тем, что оставит после себя великое наследие, он забыл, каково это — любовь ребенка, дочери. Рейнира… никогда раньше не задумывалась об этом, вернее, не позволяла себе такие мысли. Король Визерис дал ей все, в чем она могла нуждаться или желать, и позаботился о том, чтобы ей никогда ничего не понадобилось — или чего-то большего, чем он был готов дать. Тоска в ее сердце постепенно угасла. —Мой отец…- вздохнула Рейнира, — Он сказал мне… В ту ночь, когда я решила сбежать, когда решила… покончить со всем…- Она поморщилась, смахивая упрямые слезы. Саэра терпеливо ждала, давая ей возможность говорить, когда она будет готова. —Отец явился в мои покои. Прошло всего семь дней с момента, как я потеряла Джейса. Боль и стыд терзали мою душу. И все же, по какой-то глупой, слепой надежде, я цеплялась за отца. Он был всем, что у меня осталось. Он же должен был знать, что сказать, верно? Он знал, каково это — терять детей. Он оплакивал каждого из них. Он пожертвовал моей любимой матерью ради своей безудержной жажды к этому безымянному мальчику. —А хочешь узнать, что он сказал? — горькая усмешка исказила ее лицо. Боги, прошло столько времени, но она никогда этого не забудет. —Будут другие. Глаза Саэры округлились от этих слов. Затем она откинулась назад, нахмурилась, щелкнула языком и пробормотала что-то, напоминающее «сволочь» на их древнем языке. —У тебя больше никого не было? —А кто? Семья моего мужа, которая практически считала меня неудачницей? Королева, которая чуть ли не хвасталась своими идеальными детьми перед лицом мертвых детей принцессы? В какой-то момент она подумывала о том, чтобы затащить в постель сира Харвина… просто чтобы узнать, каково это — быть желанной. Увы, шепот становился все громче, всегда направленный на ее бесплодную утробу, отсутствующего мужа и ее клятвенного защитника, который только и хотел, как оградить ее от всех них. Она отвергла и его. Ничего хорошего из их связи не получилось бы. Рождение детей, не похожих на своего отца, только умножило бы слухи и сплетни за спиной. (Хотя боги, как водится, решили подшутить, и все же подарили ей темноволосого ребенка. Неважно, что он унаследовал внешность Баратеонов от бабушки, а у Арренов никогда не было ни единого серебряного волоска на голове, за исключением ее собственной матери.)       Это приводит ее к вопросу, который Рейнира горит задать с того момента, как пожилая женщина приказала всем покинуть покои. —Зелье… ты знала…- она замолчала. Саэра хмыкнула, теперь крутя свое вино, вспоминая прошлое. —В той проклятой богадельне, где Джейхейрис меня отыскал, он велел септам и мейстерам дать мне питье. Запах у него был… особенный. Резкий. С нотками душицы и мяты. А на вкус… омерзительный, будто металлический. Меня едва не вырвало. Рейнира пытается вспомнить, когда она сама сталкивалась с подобным зельем. Рисунок, который держала Саэра, был точь-в-точь как те, что ей подносили на этих чертовых чаепитиях. Тот же запах, та же текстура, оставляющая тошнотворное послевкусие, когда сладость меда улетучивалась. Месячные не приходили, а живот рос, как и боль в нем. Каждый раз, выдержав эти богомерзкие сеансы с Алисентой, она уходила с легкой судорогой в животе, заставлявшей на несколько мгновений замирать, чтобы собраться с мыслями. Она всегда думала, что это ее дети пытаются устроиться поудобнее, борясь с ее внутренностями, как говорят. Но теперь, когда ей открылась другая сторона медали… —Я сбежала из монастыря с пузырьком, чтобы пойти в бордель, — продолжает Саэра, глядя на неподвижную фигуру другой женщины с тупым ужасом на лице, когда кусочки головоломки складываются. —Шлюхи лишь подтвердили мои подозрения. Боль к тому моменту стала такой невыносимой, что я не могла ни дышать, ни есть. И только когда я выплюнула чай, который они мне дали, пока не видели, боль немного отступила. —Они хотели, чтобы ты страдала, — в ужасе спросила Рейнира. Они тоже хотели, чтобы она страдала. Старшая принцесса кивнула. —Гнев и горе терзали мою душу. Я злилась на него, ненавидела. Как отец мог причинить своей дочери такие страдания? Я осознавала свою ошибку, возможно, не стоило так разгневать его. Но неужели я заслужила такое? Понимал ли он, какую боль мне причиняет? Слезы высохли, я собрала вещи и на рассвете отплыла в Эссос. Куда бы ни занесла меня судьба, я буду сама вершить свою жизнь. —Вот почему ты уехала, — проговорила Рейнира. — И поклялась никогда не возвращаться. —Я оставила прошлое позади, но этот чай я никогда не забуду, принцесса, — с горечью произнесла Саэра. Рейнира с трудом сглотнула. —Алисента… она заставила меня пить. Мы пили чай вместе. И мейстеры тоже… — вслух сказала Рейнира, потрясенная, но уже не удивляясь, глядя правде в лицо. —Я — дура. Ей играли, как на лютне. Их коварный план был у нее перед глазами, но она его не разгадала. Ослепленная собственной трагедией, она слишком полагалась на свой статус, на общие воспоминания, и не заметила, как Отто Хайтауэр искусно превратил свою дочь в свое подобие. —Возможно, мы с тобой больше похожи, чем я думала, отец, — подумала Рейнира. Но Леди Востока не собиралась мириться с этим. Она со стуком поставила бокал с вином на стол. —Нет, Рейнира. Ты была одна, вынужденная сделать такой выбор. Это твоя единственная ошибка. Рейнира качнула головой, сдерживая желание теребить кольца на пальцах. —У Алисенты теперь есть союзники. Вернее, те, кто с радостью посадит на трон ее сына и позаботится о моей смерти. Навсегда. Я даже не знаю, с чего начать. —Союзники, которых можно купить, движимые алчностью, а не верностью, — возражает Саэра. — Им не понадобится много времени, чтобы понять, что эта игра не стоит свеч. И что тогда останется у этой девчонки Хайтауэр? Рейнире потребовалось некоторое время, к своему стыду, чтобы задуматься об этом. Слишком долго она считала, что Зеленые уже победили, и не задумывалась, что им нужно для поражения. Хайтауэры движимы жадностью, они всегда хотели получить больше, чем Визерис был готов им дать. Но ведь в этом и суть, не так ли? Всем, чем они являются, они обязаны другим. Королю за престиж и роскошь, благословениям Верховного Септона — за статус своего дома, клятве верности других лордов Простора… Даже сейчас, насколько ей известно, во всех союзах, которые Алисента заключила за последние пару месяцев, она чем-то жертвует, чтобы удержать их: более высоким положением, помолвками, золотом… Но если отобрать все это, что у нее действительно останется им предложить? —Ничего… — наконец произносит она. — У нее не останется ничего. Саера кивает, на ее подбородке появляется победоносная тень, подтверждая вывод племянницы: —А у тебя есть мы. Рейнира вздрагивает, хмурится, пытаясь понять, о чем говорит Саэра. Но Саэра уже сжимает ее руку, и озарение омывает ее, расцветая внутри, как дремлющее семя, наконец-то проросшее. —Ты не слабая ветвь. И тебе далеко до того, чтобы сломаться, малышка. За ширмой завуалированных советов и скрытых метафор она улавливает суть послания своей тети: глубокое заверение, что, даже будучи одна, она не будет одинока перед лицом всех невзгод. Ей не придется нести это бремя в одиночку. Я здесь. Я все еще здесь. Леди видит ее слезы и протягивает принцессе платок. Она делает это без осуждения. А как она могла бы? Девушка была ее крови, отражением того, кем когда-то была сама Саера. —Стань драконом, моя девочка. Разгневайся, оплачь. Проклинай богов, отца, мачеху — сколько душе угодно, пока. Но не забывай одного. С решительным взглядом тетя произнесла слова, звенящие тихой силой. Они будут сопровождать Рейниру долгие годы, а эхом будут доноситься до каждой дочери их дома сквозь поколения, возвращая им огонь и силу. Саера склоняется ближе, не отпуская руку принцессы. Ikstā iā zaldrīzes, Rhaenyra. Sagon iā zaldrīzes. (Будь драконом, Рейнира. Будь драконом.) С этими словами принцесса почувствовала, как дремлющее пламя внутри шевельнулось, пробуждая то, что слишком долго спало. —Ты в порядке? — спрашивает Деймон. Она что-то тебе сказала? —Ничего, чего бы я не хотела услышать. Деймон стискивает челюсти, его тревожит уклончивость племянницы. Он переводит взгляд на Саеру, самодовольно крутящую бокал с хрустальным вином, а затем на задумчивое лицо Рейниры. За те несколько минут, что он оставил двух женщин наедине, произошло что-то, о чем он может только догадываться. Что-то, что слишком быстро изменило лицо его племянницы. —Оба стражника уже мертвы, — мрачно сообщает Аурион. —Драккар допрашивает служанку, которую он считает подозреваемой. —Я думала, он будет осторожнее, брат, — Гвин поднимает изящную бровь, ее золотые браслеты и мерцающее зеленое платье блестят под летним солнцем, льющимся из окон. —Нет, они ожидали, что умрут, независимо от того, какую информацию мы от них получим. Мы обнаружили концентрированную дозу яда, намазанную у них во рту. К рассвету они были мертвы. Деймон хмуро спросил: —И что, всё? Только истории двух мертвецов и никаких результатов? Мейстер Герардис возразил: —Не совсем, Ваша Светлость. Все присутствующие, включая членов «королевской» семьи, с недоумением уставились на него. Как он здесь оказался? Почему никто не заметил его появления, пока он не заговорил? Лишь Джаенара не удивилась, с интересом наблюдая за мейстером. Деймон предположил, что они действовали сообща. Именно его странная кузина-жрица привела старика на эту встречу. Прибыв сюда, Герарис заинтересовался восточными методами лечения. Сначала он учился у повитух и целительниц Звездного Дома, пока Деймон, чувствуя себя достаточно комфортно со своей кузиной-жрицей, не попросил за него. Джаенара, конечно же, с радостью согласилась. Она была очарована возможностью учиться у Цитадели, а также изучать записи Герардиса о Драконьем Камне. Теперь же, похоже, они были настолько близки, что мейстер ждал кивка жрицы, чтобы продолжить. —Когда эти двое убийц предпочли смерть рабству, я обнаружил странное состояние их ртов, — словно продырявленных, будто они съели что-то, что разъело им внутренности рта и горла. —Мне удалось соскоблить остатки яда с их щек и определить его свойства. После проведения аутопсии, разумеется, под наблюдением Верховной Жрицы, — Джаенара склонила голову, — я пришел к выводу, что яд, который они использовали… Мейстер достал пузырек с прозрачной жидкостью и осадком на дне. Слезы Лиса. —А что насчет того, что было в вине? —Грубая подделка, но с теми же свойствами, что и абортивное средство, — ответил мейстер, глядя на Рейниру с печалью. — Есть основания полагать, что это Лунная трава с Запада. Но эта сварена специально, чтобы быть…сильнее. Рейнира крепко сжала руку дяди, он ответил ей тем же. Лицо Саэры исказилось от гнева. —И теперь они осмеливаются использовать тот же яд против моих дочерей? Против всех? Нет, это не останется безнаказанным. —Это не может быть совпадением, мать, но нам нужно разобраться, — пробормотала Гвин слабым голосом. — Как такое лекарство могло попасть так далеко на восток? Доставка груза с Запада занимает месяцы, а наши стены закрыты уже десятилетиями. —Возможно, крот был запущен давно, задолго до всего этого, — подумал Деймон, но промолчал. Не нужно было говорить очевидные вещи. Все прекрасно понимали свое шаткое положение. —Тогда это Триархия. У них, безусловно, достаточно влияния, чтобы пойти против всех нас, — заметил принц, продолжая гладить ладонь Рейниры. —Верно, но они ослабли, — добавила Ариадна. — Любая атака сейчас, когда их силы истощены, — это верный путь к гибели. —Они могли послать это как предупреждение, чтобы напугать нас и спровоцировать на ответную реакцию, — возразил Аурион. Гвин прищурилась, ее карие глаза внимательно изучали лисийскую фигуру на доске. —Но это все равно не объясняет, как им удалось к нам подобраться. Наша охрана всегда была безупречной, с тех пор, как похитили Тихе. Саэра вопросительно посмотрела на дочь. —Зачем еще больше нас провоцировать? Зачем сейчас? И как? —Точно так же, как забрали вашу внучку, — тихо произнесла Рейнира. — Тот, кто знает все ходы и выходы дворца, кто мог просто открыть дверь. Гвин обернулась к присутствующим, ее взгляд горел ужасом. —Предательство», — прошептала она еле слышно. —Кто-то из придворных плетет против нас интриги. В комнате воцарилась гробовая тишина, когда смысл ее слов дошел до всех. Аурион, рыча, повернулся к страже: —Необходимо допросить всех слуг, охранников и персонал. Мне нужны отчеты о допросах, где они были прошлой ночью и с кем контактировали. Найдите предателя. Мы должны действовать незамедлительно. —После того, как стража докажет свою верность, запечатайте этот проход и укрепите стены, — продолжила за братом Ариадна. — Дворец должен быть в безопасности, пока идет расследование. Боги, это был кошмар. Он начал массировать висок — явный признак надвигающейся мигрени. Прибыв во владения Саэры, он ожидал, что им придется потрудиться, чтобы заслужить свое место. Неважно, что они могли просто потребовать, чтобы их впустили, вместо того, чтобы ублажать принцессу, лишенную наследства. Такова уж политика. Теперь же, похоже, их настигает и собственная политика Волантиса. Он был недоволен тем, что они запутались в сетях Саэры и ее потомков. Все, чего Деймон хотел, — это собрать армию и обеспечить безопасность Рейниры. Как все могло так быстро рухнуть? —Не могли ли быть замешаны эти… Зеленые, о которых вы говорите? — спросила Гвин, глядя то на него, то на Рейниру. — До нас доходили слухи о том, насколько далеко простирается их влияние в Вестеросе. Откуда нам знать, что они не действуют заодно с Триархией? —Хайтауэры презирают всех, кто не принадлежит к их кругу или не поклоняется их семи богам, — прозвучал холодный и отстраненный голос Рейниры, но под ним Деймон уловил и нотки гнева. —Они укрываются за своими писаниями и статуями, полагая, что презрение к иноверцам снискает им благосклонность Семерых, но на деле они бессильны. Именно поэтому им нужна людская молва, чтобы сеять свои идеи. Деймон не мог понять, говорит ли она обо всех Хайтауэрах в целом или только о ком-то конкретном. Очарованный наблюдениями за Рейнирой, он не мог не оценить преобразившуюся женщину перед собой. Оттенки темно-синего, которые она теперь предпочитала вместо своих любимых розовых и желтых платьев, и коса, венчающая голову и ниспадающая на спину, как у Висеньи Завоевательницы, — она будто стала другим человеком. И голос ее звучал иначе, не было в нем той тихой печали, что сковывала ее месяц назад. Она говорила, как истинная наследница, словно рожденная для этой роли. Какое величественное зрелище ты бы представила, принцесса, особенно с короной на голове. —Но даже тогда, как я уже говорила, они боятся Эссоса, ведь вы для них чужаки. А все чужое вызывает подозрение и встречает враждебность, — вздохнула Рейнира. — «Хотя они и кичатся своим влиянием на Веру и Семь Королевств, за морем их власть ничтожна. —Итак, кто бы ни был этот враг… —Это нечто, с чем мы никогда не сталкивались, кто-то, кто желает уничтожить нас всех, — закончила за свою рыжеволосую сестру Ариадна, ее пылающие лиловые глаза не сводили взгляда с яда, который мейстер Герардис поставил на стол. —Он нацелился сначала на меня, потом на Гвин и Рейниру, — с яростью прорычал Драккар, к всеобщему ужасу. Это была преднамеренная атака — и кулаки Деймона сжались в комок на столе, в его жилах бушевал огонь — чтобы помешать семье Мелкастас иметь детей от своих чистокровных дочерей, пресечь родословную, пока есть такая возможность. Гвин вскрикнула и вскочила, но ее муж — гористоподобный Визеррио, всегда молчаливый и преданный — положил ей руку на плечо, призывая сесть. Гвин неохотно подчинилась, закусив губу от волнения и не сводя взгляда с дверей. —Мои служанки и стража с ними, Гвин. Не тревожься, дитя, — ласково проворковала Саера. Визеррио что-то негромко бормотал жене на ухо, и ее дыхание постепенно выровнялось. Деймон невольно засмотрелся на эту картину близости. Мужчина одной рукой нежно гладил Гвиндолин по руке, а она, прильнув к нему, расслабляла напряженное тело, когда он ласково поцеловал ее в макушку. Деймон знал, что они женаты по любви. Молодая женщина согласилась стать второй женой лишь для того, чтобы остаться рядом с братом, которого любила всем сердцем, и выдержала годы соперничества и унижений со стороны первой жены. Они боролись, сражались, но сумели сохранить свой союз. Теперь этому молчаливому мужчине с темно-белокурыми волосами не нужно было много слов, чтобы утешить свою жену. Он заметил любопытный взгляд Рейниры, направленный на пару, и задумался: хватило ли бы ему мужества остаться рядом с ней, выдержать все эти годы обвинения, унижения двора и гнев брата, вместо того, чтобы держаться от нее подальше? Останется ли все по-прежнему? Было бы все по-другому, если бы у Рейниры был кто-то, кто стоял бы рядом с ней, кто защищал бы ее? Склонишься ли ты передо мной, Деймон? Выберешь бы ты меня? —Теперь это все кончено, — прошипел он себе под нос, отгоняя образ Рейниры на обрыве от своего израненного сердца. Что сделано, то сделано. Он может лишь искупить свою вину, став рядом с ней сейчас. Почувствовав на себе взгляд, Визеррио встретился глазами с удивленным Деймоном в тот самый момент, когда тяжелые дубовые двери распахнулись. Драккар ворвался в комнату с широкой, лихорадочной улыбкой, его серебристо-золотые волосы блестели от пота. Одетый лишь в черную шелковую рубашку, обнажающую руки, с тяжелым золотым воротником, украшенным бисером, доходящим до плеч, и мешковатые штаны, младший из детей Саеры не обращал внимания на то, как Гвиндолин и Джаенара морщат носы от его запаха. —Мы полагаем, что Барио был в контакте с Триархией с самого начала битвы за Апельсиновый Берег, — торжествующе провозгласил он, ища одобрения в глазах матери. — «Они предложили ему более высокое положение при своем 'дворе', как только он предоставит им всю необходимую информацию. —Брат! Пора уже было тебе появиться! — весело приветствовал его Аурион, на что Драккар фыркнул. —Прошу прощения, наш дорогой друг был неразговорчив, — проворчал брат, цокая языком и разглядывая свои испачканные пальцы. —«Не так много ногтей можно вырвать, прежде чем я начну упоминать его драгоценных родственников. Для человека, который не решается взяться за меч и выйти на поле боя со своими братьями и сестрой, Драккар Роджелио, конечно, не против запачкать руки, — подумал Деймон. Саера, ничуть не смущенная грубостью сына, ухмыльнулась: —Двор… Словно у пиратов есть свои системы управления, когда у Лиса, Мира и Тироша уже налажена система. И официальная, между прочим. —Вы бы удивились, узнав, сколько пиратов имеют связи с правительственными чиновниками, — заметил Аурион. —Но это то, что мы не можем отрицать. Конечно, магистры вольных городов не будут рады, если пираты Триархии опорочат их имя. Деймон прищурился, но Рейнира уже опередила его: —Если магистры не санкционировали это предприятие, то мы, конечно, не слышали, чтобы они жаловались. Тем более, когда и им есть чем поживиться, если эти Пираты добьются успеха. —И вы ничего не знали об этом заговоре, Верховная Жрица? — Деймон перевел взгляд на женщину в бледно-желтых одеяниях. — Ведь именно ваших птиц сбивали. —Я ведьма, а не библиотека. —Дженаера. Молодая жрица фыркнула на предупреждение матери. —Как я уже говорила, Триархия сейчас стоит у Лиса. Их корабли направлены на запад, из чего можно сделать вывод, что они собираются вернуть Ступени, так как их снова покидают. —Несомненно, Алисента слишком занята тем, что разгуливает со своим щенком, чтобы заметить эти острова. —Кто? — спросила Арианна. —Шлюха, которую мой отец взял в постель и сделал королевой, — просто ответила Рейнира, удивив Деймона своей бесцеремонностью. Он размышляет, что же произошло за этими закрытыми дверями, что горе Рейниры обернулось такой злобой. — Тогда мы их перехватим, — быстро оправившись, Деймон откашлялся. — Запретим им восстать, пока есть такая возможность. — Но есть одна проблема… …— Это было изъято из вещей у трупа перед смертью. Это был значок фракции Слона. Той самой семьи, что всегда выступала против правления Саэры Таргариен. — Что это? — Это значит, нам нужны оба дракона в разных местах. — Нет. — Племянница… — Абсолютно нет. Ты никуда не полетишь без моего согласия, — произнесла Рейнира с такой решительностью, что по комнате прокатился грохот, и он был вынужден закрыть рот. Деймон наблюдал, как Рейнира расхаживает перед ним из стороны в сторону, подобно львице, охраняющей свою добычу. И разве это не мысль — быть настолько ценным, что тебя не хотят отпускать? Это что-то в нем тронуло. Раньше он всегда был тем, кто брал, кто доминировал, кто мог усмирять противников и превращать их в своих слуг. Это давало ему власть, без вмешательства короля или совета. Это было мастерство, которое он отточил до острого клинка, будучи вторым сыном, которому пришлось научиться брать. В ее взгляде читалось нечто манящее, завораживающее. Темные аметистовые глаза Рейниры пронзали его насквозь, пригвождая к столу. Деймон ёрзал, не в силах сдержать дрожь в ногах. Неужели ему нравилось подчиняться? Мысли о том, как племянница прижимает его к столу, обвивая крепкими бедрами, будоражили кровь. —Это всего лишь разведывательная миссия, дракон мой, — хрипло произнес он, стараясь унять волну возбуждения. — Быстрый патруль вдоль Лисенийского берега, и я вернусь до второй луны. Губы Рейниры дрогнули. —Недостаточно, — процедила она сквозь зубы. — Ты обещал остаться. Ты обещал, что я никогда не буду одинока. Неужели твои слова ничего не значат? Настроение мгновенно изменилось. Еще утром Рейнира нежно целовала его шрамы, исцеляя их своими губами. Она дарила ему утешение, считая его дыхание, пока он обнимал ее. Как же она могла так быстро ранить его снова? Как могла так скоро потерять надежду? —Нет! Конечно, нет! — вскричал Деймон, его голос звенел от гнева. — Не смей говорить такие несправедливые вещи! —Сколько бы времени ни потребовалось, как бы ни было тяжело, как бы ни злился на меня твой отец, я всегда возвращался! — Он шагнул к ней, сократив расстояние до минимума. Теперь он мог сосчитать веснушки на ее орлином носу, обвести пальцем золотистый контур подбородка. Он мог схватить ее за шею, заставить подчиниться, доказать, на что готов, чтобы быть рядом. —Я всегда буду возвращаться! И ты не можешь отнять у меня это право! — прорычал он —А вдруг тебя больше не будет рядом, чтобы защищать их! — в отчаянии воскликнула Рейнира. —Вдруг завтра, или послезавтра, через неделю или месяц, я проснусь от ужасной новости, что Караксес пал! Что его всадника сбили с неба, пока я сидела здесь, сложа руки!.. —Ты здесь не будешь бездействовать. Ты будешь защищать Саэру и ее семью, патрулировать небеса, посылая всем между Великим Травяным Морем и по всему Вестеросу весть о том, что ты жива!.. —Я могу сделать это и с тобой! —А я не могу рисковать снова тебя потерять! Наступила гнетущая тишина. —Я уже подводил тебя раньше… — прошептал он, не зная, с чего начать. Может быть, с того, что его слишком много раз изгоняли, когда она была ребенком? Он всегда был для нее скорее мифической фигурой, чем кем-то реальным и надежным? Или с того, что он не выполнил обещание отвезти ее на Драконий Камень в первый раз? Не смог защитить ее в этой клоаке двора, отравившей ее душу и разум? —Я подводил тебя слишком много раз, Рейнира… — Деймон сглотнул, чувствуя, как гнев Рейниры угасает, но не понимая, что это значит. —И ты думаешь, мне легче смотреть, как ты уходишь? — Рейнира захлебнулась слезами, ее голос стал едва слышным. Ему нестерпимо хотелось обнять ее, вытереть эти слезы и держать ее поближе, чтобы она никогда больше не сомневалась в его преданности. Никогда. Ради нее он уже достаточно унижался последние луны, чтобы сделать это снова. Но именно ей предстояло сделать первый шаг. Рейнира, та, кто нежно обхватила его голову своими руками, та, кто заглянула в самые глубины его души и произнесла слова, о которых он мог только мечтать. — Ikša mirre eman geptot, kepus. Nyke daor laehurlion bisa mērī. Деймон выдохнул, содрогаясь, но слова Рейниры всё ещё звенели в его ушах. Ты — всё, что у меня осталось, дядя. Я не могу справиться с этим одна. Её признание выбило из него весь воздух, и на мгновение он онемел. —Пожалуйста, не оставляй меня снова, дядя, — умоляла она. — Пожалуйста, согрей меня, позволь мне почувствовать твоё тепло… Деймон страстно и безудержно поцеловал ее. Его пальцы вплелись в ее волосы, а их тела слились в едином порыве. С каждым движением его языка, каждым огненным прикосновением к ее бедрам, каждым стоном, вздохом и всхлипом, которые слетали с ее губ, когда он тесно прижимал ее к себе между столом и своим телом, в его венах бушевала дикая страсть. Это было чувство, неизведанное им ранее, способное поглотить их обоих. Он был готов позволить этому пламени их сожжет. Если бы Рейнира попросила, он бы отправился в падение вместе с ней. Ничто другое уже не имело значения. Держать Рейниру близко, ощущать, как она встречает его движения, вызывало в нем глубокое возбуждение, предоставляя ей возможность овладеть им и претендовать на него. Это было все, что ему нужно. Она была его вселенной. Деймон дал ей возможность перевести дыхание, на секунду остановился, чтобы рассмотреть ее, такую уязвимую и в то же время обольстительную. В те дни, проведенные в борделе много лет назад, у Деймона не было возможности увидеть принцессу в таком свете — с раскрасневшимся лицом и вызывающим видом, когда ее грудь, едва прикрытая тонкой тканью, стремилась освободиться. Ему следовало увести ее в Красный Замок уже тогда. Ему следовало овладеть ею при мерцающем свете свеч и тепле камина. —Мне лишь грезится тот день, когда ты, наконец, позволишь себе раствориться во мне, положив конец терзаниям. Дай мне шанс искупить все, вернуть тебе покой и счастье, — прошептал он, осыпая ее шею нежными поцелуями. Его пальцы ласкали изгибы ее тела сквозь тонкую ткань, а от ее еле слышных стонов в его душе разгоралось пламя. Он крепко прижимал ее к себе, чувствуя, как дрожат ее бедра под его ладонями. —Я ценю все, что ты готова мне дать, Рейнира. Я возьму тебя на кровати, у стены или на этом проклятом столе, пока ты не вспыхнешь желанием ко мне — пока не наполнишься мной до краев. Рейнира издала всхлип, пытаясь разорвать тонкую ткань его одеяния. Деймону пришлось приложить немало усилий, чтобы сдержаться и не достичь пика в тот же момент. Он мог взять ее прямо сейчас. Он мог разодрать ее юбку и поддаться обоюдному желанию. Он мог доставить ей наслаждение, он мог отдать ей всего себя, он мог дать ей мир. —Но не таким образом. Его Маленький Дракон застонала, словно на нее обрушился ледяной душ, внезапно пробуждая ее. —Что ты творишь? — произнесла Рейнира с гневом — и о, как он обожал этот звук — и закинула ногу ему на талию, заставив его замереть. Стараясь остаться невозмутимым, даже когда его тело невольно стремилось нависнуть над ней, он продолжает: —Я хочу, чтобы ты по-настоящему поняла, что это лучшее для тебя– —Этого я хочу! — с жаром воскликнула она. —Тебе это не нужно, — возразил он, смягчая слова ласковым тоном. Она отвернулась, стиснув зубы от досады и жгучей обиды на очередной отказ. Неужели он так слеп? Он же сам ее желает, и прекрасно знает, что она тоже жаждет его. Он понимает, что сейчас она переживает непростой период. События развиваются слишком стремительно, слишком скоро. Именно поэтому Рейнира жаждет иного, чем терзающая ее боль, скорбь и сожаления, от которых отчаянно пытается освободиться. Утешения. Тепла. Забвения. Деймон как никто другой знает, каково это — использовать другого человека, чтобы притвориться равнодушным к гноящейся ране потери. —Я разделяю твою скорбь, Рейнира. По-настоящему. Он был не просто твоим отцом… он был и моим братом. А твой ребенок… При упоминании о сыне, Джейсе, маленьком мальчике, которого он никогда не видел, но которого, без сомнения, полюбил бы всем сердцем, ведь он был частичкой ее, она обмякла и прислонилась к нему. На этот раз он был рядом, чтобы ее поддержать, и он никогда больше не позволит ей упасть. —Ты ничего не решишь, если будешь бежать от своей скорби, Рейнира, — прошептал он ей на ухо. — Позволь себе горевать, моя любовь. Ты не найдешь тепла, используя меня, чтобы разжечь свои тлеющие угли. Не сейчас, по крайней мере. Возможно, Рейнира его ненавидит, ненавидит ту жизнь, которую ей приходится вести из-за него. Возможно, она больше никогда не захочет иметь с ним ничего общего. Но это не значит, что он позволит ей и дальше разрушать себя. —Воспользоваться твоей уязвимостью сейчас, когда ты так ранима, и на утро горько об этом пожалеть — недостойно. Ты заслуживаешь большего. Ты заслуживаешь лучшего, чем я. Оставить ее снова — причинить себе новую рану. Но что он может сделать, когда дел невпроворот? —Я должен улететь, Рейнира. —Я тебя ненавижу. Даже услышав эти слова, Деймон невольно улыбнулся. —Нет, не ненавидишь. Ведь, несмотря на ярость, она все еще держалась за него. В день отъезда Деймона небо затянуло пеленой серых туч. Редко Волантис терял свои краски — золотые блики и дымку лаванды. Словно Мераксес, богиня небес, хранительница самых небес, осознавала, что не может скрыть уныние своих подданных одним взмахом руки. Она лишь могла послать им попутный ветер — знак своего руководства и защиты, — когда Князь-Бродяга и Призрачная Принцесса, держась за руки, вышли во двор. Караксес был оседлан. Это красно-рыжее тощее чудовище издавало печальный свист, на который сверху отозвалась Золотая Госпожа. Компания из двух человек — три десятка мужчин и женщин — стали свидетелями того, как драконий лорд, вновь обремененный небесами, отправился искать ответы за преступления, совершенные против королевской семьи Мелкастаса — его собственных родственников. Прошло три дня с покушения. За это время ему подробно объяснили, что делать по прибытии в Королевство Трех Дочерей. Все эти три дня он ни на шаг не отходил от своей дорогой принцессы, да и она, честно говоря, не особо его отпускала. —Вот те рыцари, которых я оставляю с тобой, — сказал он, кивнув в сторону мужчин в сияющих белых доспехах. На их плечах висели бело-золотые плащи, выглядевшие чище, чем три дня назад. —Я назначил в твою охрану сира Стеффона, сира Эррика и сира Лорента Марбранда. Они будут охранять тебя до моего возвращения. Они уже единожды не смогли ее защитить. Как им можно доверять теперь? Рейнира скептически их оглядела, понимая, что эти же самые мужчины нарушили свои клятвы следовать за ней, чтобы исправить свои ошибки. Она видела печаль в добрых глазах сира Стеффона, всякий раз, как он на нее смотрел, и неловкость сира Эррика при каждом ее движении. Теперь их стало слишком много: по меньшей мере, половина двора представляла собой строй серебристо-белых доспехов, ожидающих приказа ее дяди — держать ее взаперти. — К счастью, он хорошо целуется, — сердито подумала Рейнира, наблюдая, как их шаги совпадают, пока они приближаются к его дракону. Краем глаза она заметила Саэру с детьми и внуками, которые молчаливо поддерживали ее. —Этот мужчина — глупец, если снова тебя разочарует, племянница, — сказала ей Саэра на днях, успокаивая, — Он вернется, верхом на своем драконе или ползком, если придется. —Ждать я умею, тетя, — произнесла она, втайне моля, чтобы ей больше никогда не выпало испытать это чувство. Рейнира думала, что ей не придется ждать, когда она умоляла его согреть ее, заставить почувствовать что-нибудь, кроме зияющей дыры в груди при мысли о всех своих потерях. Но, конечно же, ее дядя выбрал именно этот момент, чтобы поступить правильно и быть благородным. Ничего не решится, если ты будешь бежать от своей скорби… позволь себе горевать. Тогда почему ты настаиваешь на том, чтобы я горевала в одиночестве? Хотела бы возразить она. Зачем заставлять ее надеяться и чувствовать, чтобы потом снова отстраниться? Потому что ты заслуживаешь большего, чем мимолетной утехи на столе совета твоей тети. Ты заслуживаешь, чтобы тебя уложили на перины, чтобы ты ощутила то наслаждение, в котором так долго себе отказывала. Ты заслуживаешь всего. Но неверным шагом было бы навязывать ей чувства, будто её снова отвергают. Она заслуживает того, чтобы ощущать себя обожаемой и желанной. Ей хочется прекратить это бесконечное восхождение на недостижимую вершину, ей мечтается о нежном приземлении. Она жаждет ощутить его объятия, его поцелуи на виске, слияние его тела с её. Ей хочется… —Рейнира? Ей и в голову не приходило, что она все еще не отпустила его. Погруженная в мрачные размышления, с холодными, влажными руками и заледеневшими ногами, девушка не заметила, как Деймон, в своей облегающей кожаной броне и с заплетенной серебристой гривой, был вынужден потянуть ее вперед, чтобы приблизиться к своему дракону. Он снова ее покидает. Но ведь она позволяет ему, не так ли? Ему нужно уладить дела с Триархией. Ей нужно защищать их семью. Караксес издает глубокий храп, его искаженное воркование вырывает ее из размышлений, и с огромным сожалением она понимает, что должна сделать то, что должна. Рейнира должна отпустить его. Она уже и так обязана ему своей второй жизнью. Он не может быть ее опорой вечно, если ей предстоит противостоять Алисенте Хайтауэр. Со своим врагом должна разобраться я, а не он. А Деймону… нужно найти цель — такую, которая не будет вращаться только вокруг нее. Они должны научиться стоять на своих двоих, прежде чем смогут доверять друг другу, стоя плечом к плечу. Но когда Деймон повернулся к ней, его пальцы осторожно разжали ее хватку, он смотрел на нее с мрачным выражением, ее храбрость начала рушиться. Она не может этого сделать. Не может. —Zaldritsos — вздохнул он, закрыв глаза, наслаждаясь ощущением ее ладони в своей, уже наклоняясь вперед. Их губы встретились, прежде чем Рейнира успела хоть о чем-то подумать. Ей это было нужно. Им обоим. Как бы они ни старались отрицать это, теперь они оба понимали, что разлука не продлится долго. Так же, как и это расставание. На этот раз все будет по-другому. Должно быть. Вкус тоски и отчаяния смешался с их горячим дыханием, и в этот момент мир вокруг них перестал существовать. Существовали только они. —Это будет последний раз, когда я тебя покину, Рейнира, — шепчет принц, в его клятве звучит как угроза, так и обещание. — Когда я вернусь, можешь быть уверена, тебе больше никогда не придется видеть, как я отворачиваюсь от тебя. Она верит ему. Кровавый змей растворяется в облаках, а Сиракс летит за ним, пока хватает сил. Рейнира знает, что это последний раз, когда она видит, как он ее покидает. —Дядя уехал. Он соберет для меня армию, как обещал. Но я не могу сидеть сложа руки, пока зеленые продолжают унижать мой дом. Когда Деймон наконец улетает, Рейнира, собравшись с духом, приступает к делу. Давно канула в Лету та девочка, которая ждала у окна, или юная девушка, беспомощно наблюдавшая за суетой вокруг. —Ты — дракон. Будь драконом, — сказала ей Саера. Саэра, которая сейчас внимательно ее слушает. Украшения из когтей стучат по холодному мраморному трону, а сама она сияет переливающимися сине-зелеными оттенками павлиньих перьев, украшающих ее платье. Рейнира видит в этой позе демонстрацию власти над другими. Но у юной принцессы тоже есть своя сила. И эта сила кружит кругами вокруг Звездного Дома. Размытое золото, ярче солнца, ее рев отражает тот, что она держит внутри себя. Она видит, как придворные дрожат при виде пролетающей Сиракс, как сотрясается дворец от каждого взмаха ее крыльев. Ее сила напоминает всем, насколько бессмысленно пытаться избавиться от нее. Меня опозорили, надругались и предали. Я ношу на себе шрамы врагов, но я здесь, восставшая из пепла, перерожденная. —Я не желаю возвращаться в Вестерос. Пока что, — провозглашает она, не обращая внимания на шевеление рыцарей за спиной. —Те земли не дадут мне ничего. Но я не могу позволить тем, кто виновен в их разорении и злодеяниях против меня, считать себя победителями. —Каковы же ваши желания, Ваша Светлость? — вопрошает Саера, уже зная ответ. —Ты бы скучала по той девочке, которой я была, Алисента. Убить ее было бы проще. —Но призрак, занявший ее место, позаботится о том, чтобы вы отправились в могилу вместе. —Я хочу, чтобы они заплатили. Чтобы они сгорели, — рычит Рейнира, чье тело пылает мщением, слишком долго копившимся внутри. Старшая принцесса лишь ухмыляется. В ее стенах возродился дракон. И солнце пробивается сквозь облака, напоминая всем, что она останется здесь до своего последнего вздоха. А когда это случится, думает Рейнира, она утащит за собой все королевство.