Ярче сверхновой, темней черной дыры

Порой Цзинлю казалось, что своим смехом Байхэн заглушит даже тихие голоса, шепчущие ей тревоги и волнения, а своей улыбкой затмит любую звезду на небосклоне. Цзинлю всегда забывала — самые яркие звезды гаснут быстрее остальных. Цзинлю многое забывала, когда дело касалось Квинтета. В хорошей компании и с хорошим вином дни действительно были отрадными, счастливыми и едва ли не беззаботными, и будущее пьяному разуму рисовалось такое же — без тревог и волнений, счастливая концовка в истории пяти прославленных героев. У них не могло быть счастливой концовки с самого начала. Разница в протяженности жизни сыграла с ними злую шутку — с Цзинлю особенно. Лисий народ живет в разы меньше, чем долгоживущие виды, но она всё равно позволяла себе пить вина, привезенные Байхэн с других краев галактики, и прижиматься к чужому теплому телу. Она всё равно позволила цветам прорасти в её груди, отравить любовью её холодное как луна сердце, словно Марой, но хуже. Но тогда она была счастлива и забывала — самые яркие звезды гаснут быстрее остальных. Байхэн ведь всегда возвращалась из любых неприятностей, будто за ней присматривал Эон, и Цзинлю в это поверила. Она волновалась в первые разы, но волнение всегда быстро сменялось облегчением при виде той яркой улыбки на лице этой девушки из лисьего народа, целой, невредимой, неугасимой и такой упрямой, что сама судьба позволяла ей раз за разом выбираться. И она стала думать, как может Байхэн угаснуть? Цзинлю забылась. Потерялась в чужом тепле касаний и своих цветах в груди. «Я срублю даже звезды с неба,» — она хвалилась под чужой мягкий смех. «Чтобы ты воссияла заместо них, где должна,» — она ни разу не произнесла ей вслух. Она сожалеет о этом, о том, что никогда не сказала тех слов. Ничто больше не могло описать то, что она ощущала так точно, то каким трепетом отзывалось её тело в ответ на мягкие губы на её губах, на руки, прижимающие её к себе, на близость ей доселе неизвестную. Их беззаботные дни сменились отчаянием, горько осевшим в груди, когда Дань Фэн совершил непростительный грех. И Цзинлю очнулась от своего сна, когда в ответ на неё смотрела химера, мерзость. Это не была та Байхэн, которую она полюбила, не её дражайший человек, и Цзинлю впервые вспомнила. Самые яркие звезды гаснут быстрее остальных. Так и её Байхэн угасла. Страх, боль, целый вихрь эмоций мешался в этих глазах. Когда-то они сияли ярче сверхновых. Сейчас они были темней черных дыр. И Цзинлю в последний раз позволила себе утонуть в них, прежде чем направить в сторону бывших друзей клинок. В её сердце снова зацвели цветы. На этот раз Мара. Она показалась Цзинлю в разы лучше любви, что сейчас рвала её душу своими корнями — глубоко она всё же вросла. Байхэн угасла первой. Вслед за ней потухла и Цзинлю. Луна лишь отражает чужой свет — теперь, когда её звезда погасла, отражать стало нечего. Сотни лет спустя, когда она попрощается с Квинтетом навеки — последний день на свободе, прежде чем наступит вечность расплаты, — отправив звездный ялик в память о ней, робкий бутон любви, чудом оставшийся в её сердце среди проклятой Мары, даст о себе знать, раскрывшись напоследок пышным пионом. Правда и он увянет. «Я срублю даже звезды с неба,» — она прошепчет. И ответом ей будет тишина.