сказки о заоблачных цветах и медовом солнце

      Старая лесная хижина, принадлежавшая когда-то то ли охотнику, то ли смотрителю этих мест, вдоль и поперёк пронизана осенними ветрами. Сквозь щели в стенах просачивается зябкий воздух и запах дождя, который льёт уже второй день с редкими перерывами. Домик этот, покосившийся от времени, того и гляди рухнет от чуть более сильного порыва ветра. Старое дерево нещадно скрипит, добавляя зловещих ноток осеннему промозглому дню. Прогнившие и потемневшие от дождевой воды доски, кажется, едва-едва держатся, будто какое-то колдовство помогает им устоять. В хижине, однако, несмотря на её печальное состояние и кособокость, тепло. Рыжим мягким светом горит огонь в старом небольшом полуразрушенном камине. И пусть внутри всё тоже довольно невзрачно, но нынешний обитатель явно навёл здесь относительный порядок. Постелил свежей соломы на пол, немного подлатал дыры в стенах, закрепив это всё особыми чарами, которые бы не давали теплу уйти. Тут пахнет горячей похлёбкой, горечью трав и едва уловимой цветочной ноткой, пробивающейся совсем немного сквозь другие, более яркие ароматы. Огонь в камине потрескивает уютно. Сидящий на небольшом колченогом стуле, приютившемся у старой кровати, мужчина, кажется, дремлет, не справившись с накатившим сном. - Юнги, - зовёт тихий голос, едва различимый из-за непогоды за стенами хижины. Но задремавший мужчина тут же распахивает глаза, будто и не думал вовсе позволять сну сморить себя. - Чимини, - бормочет он, пересаживаясь на кровать, к укутанному в одеяла юноше. Бледному, обессиленному – в нём едва теплится жизнь. Названный Юнги берёт его руку, пряча пальцы меж своих ладоней, согревая. – Что случилось? Юноша улыбается нежно, но эта улыбка скорее угадывается, чем он в самом деле может найти на неё силы. Однако ласковость в потухшем почти взгляде такая щемящая, такая драгоценная. Юнги делает усилие над собой, чтобы не пустить на глаза солёную влагу, упорно пытающуюся победить его вот уже несколько дней. - Жизнь покидает меня, Юнги, - шепчет Чимин. – Ты должен отпустить. Прошу, не мучай себя, не хватайся так… я не жалею ни о чём. - Не смей, - Юнги хочет звучать строго и твёрдо, но голос его предательской дрожью срывается, заставляя зажмуриться от стыда. Он сжимает пальцы любимого чуть крепче. – Я не отдам твою душу никому, даже если мне придётся сцепиться в рукопашной с самими богами смерти, слышишь?! Чимин смотрит всё так же ласково. Однако теперь в его взгляде есть что-то ещё. Тоскливое, отчаянное. Юнги знает, что его смелый прекрасный мальчик храбрится. Что он боится так же сильно, как сам Юнги, просто у него нет сил, чтобы постоянно вариться в этом, потому Юнги делает это на них обоих. - Я – твоё божество, - шепчет Юнги, поднося пальцы возлюбленного к своим губам, целуя трепетно, едва дыша. Холодная кожа под его губами всё такая же по-родному нежная, вот бы только она согрелась от его дыхания. – Однажды ты не бросил меня, Чимини, дал мне новый смысл жить мою бесконечную жизнь. Думаешь, что я могу просто так сдаться, не испробовав все варианты вернуть тебя? Сокджин и Чонгук принесут семена полуночного солнца совсем скоро. Мы сумеем, верь мне. - Эти семена – миф, - с горечью шепчет Чимин. – Отчего ты так веришь в них? - Все мифы правдивы, мой хороший, - нежно отвечает Юнги, продолжая целовать его дрожащие пальцы. – В той или иной степени, конечно, но они же откуда-то берут своё начало. И далеко не всегда это просто фантазии смертных. Семенам полуночного солнца, несомненно, присваивают больше магических свойств, чем у них имеется, но нельзя недооценивать их. Чимин слушает заинтересованно, насколько у него хватает на это сил. - И что же они такое тогда? - Слёзы богов. Застывшие слёзы древних богов, хранящие в себе такую огромную силу, что её хватит на то, чтобы исцелить смертельно больного человека. - Потом, - едва размыкая побелевшие губы, бормочет Чимин, - расскажешь мне об этом больше, да, любимый? - Да, - улыбается через силу Юнги. – Отдыхай пока. Я буду рядом. Чимин закрывает глаза. Дыхание его едва заметное, а бледность, кажется, стала только сильнее. Юнги бессильно стискивает кулаки и сжимает челюсти так, что становится больно. Он не имеет права сдаваться и распускать нюни. Чимину нужна его сила, потому, пока он может, он будет непробиваем, как скала. Крепче камня и стали. Он обещает себе, что как только Чимин встанет на ноги, как только он снова будет полон жизни и глаза его, прекрасные, самые красивые в мире глаза, засияют тем самым светом, который однажды спас его, бесполезное и брошенное божество, Юнги найдёт мерзавца, из-за которого всё это произошло. - Я убью его, - шепчет Юнги, преисполненный гнева и ненависти к тому, кто отнимает сейчас у него Чимина. – Твой паршивый дядюшка не уйдёт от моего возмездия, сердце моё. Я обещаю, он поплатится за свою жадность. Боги умеют карать очень жестоко. И пусть я уже давно канул в лету в памяти людей, это не значит, что у меня не хватит сил сделать с ним то же, что он сделал с тобой. Его человек лежит недвижимо на кровати, под несколькими слоями старых одеял. Жизни в нём так мало, что Юнги едва не воет, падая на колени перед кроватью, жмётся губами к холодной коже, вдыхая в Чимина часть своей силы, делясь щедро и безвозмездно. Да он бы отдал всё, что у него есть, если бы знал, что это обязательно поможет. Юнги не хочет думать, что всё бесполезно и Чимина ему не вернуть. * Чонгук с Сокджином приходят, когда день сменяет ночь, а потом наступает новый день. Дверь в домик скрипит натужно, впуская распогодившийся денёк. Солнце прочерчивает по старому полу из треснувших то тут, то там досок длинные яркие жёлтые полосы. Запах сырой земли и прелой листвы кажется чем-то спасительным, будто хорошее предзнаменование в череде полных отчаяния дней. Юнги поднимается им навстречу, не скрывая нетерпения и надежды во взгляде. Чонгук улыбается, берёт его за запястье, поднимая руку, и вкладывает в ладонь мешок с хрустко перекатывающимися в нём семенами. У Юнги в этот момент начинают дрожать не только руки – он сам весь трясётся, едва справляясь с эмоциональным накалом. - Делай снадобье, Юнги, - мягко говорит Сокджин. – Мы присмотрим за Чимином. Я знаю, что это займёт время, но делай всё, что нужно и как положено. Юнги порывисто обнимает сначала Чонгука, потом его человека, не в силах даже произнести слова благодарности. Но они и без того всё видят в его лихорадочно блестящих глазах. Не теряя ни минуты, Юнги накидывает на себя плащ и вылетает из домика, словно пущенный из пращи камень. Он знает, что делать. И теперь, когда в руках его то самое, что точно спасёт Чимина и вернёт ему жизнь, Юнги преисполнен уверенности и непоколебимости. Всё получится. * Когда спустя много часов Юнги с замиранием сердца смотрит на Чимина, который принял живительное снадобье, он чувствует, что сам не против бы помолиться каким-нибудь богам, пусть это против правил. И когда щёки его возлюбленного трогает первый здоровый румянец, а дыхание становится размеренным и глубоким, когда ресницы Чимина, дрогнув, поднимаются. Когда он смотрит на Юнги бесконечно устало, но с той самой живостью, что была в его глазах ещё до того, как он закрыл своё божество собой от коварного дяди, возжелавшего заполучить себе божественную силу. Когда Чимин улыбается – уголки его губ приподнимаются почти забыто. Именно тогда Юнги не выдерживает. Опустив голову, он плачет, закрывая ладонями лицо. Не в силах поверить в счастливый исход, но чувствуя робкое пока ещё облегчение, которому боится доверять. Чонгук касается ладонью его спины, поддерживающе гладит, заставляя дрожать от всё новых слёз, которые кажутся бесконечными. Чимин сжимает его руку в своей, некрепко, но так необходимо и так осязаемо. Юнги всхлипывает слишком громко. - Спасибо, - голос возлюбленного звучит твёрже, это больше не едва различимый шёпот, хотя всё равно усталость в нём слишком явная. Силы возвращаются к нему постепенно, на восстановление нужно время. – Спасибо, что не сдался, любовь моя. Как будто Юнги мог.