Уйдём вместе

      — Михаил Юрьевич, а у вас были игрушки? — любопытно спрашивает Данила, который идёт рядом с Мишей, придерживая его за руку.       — Игрушки?       — Да.       — Из игрушек у меня были только маленькие репки, выращенные братьями, и листья капусты.       — И всё? — расстроено спрашивает Аня, грустно посматривая на Мишу. Она идёт по другую сторону от Московского, сжимая его ладонь своей.       Миша очень быстро нашёл общий язык с Аней, но стоило Даниле избавиться от страха перед ним, как он сам прилип к Мише. Саше даже порой казалось, что Данила теперь видит в Михаиле своего настоящего учителя, разлюбив Сашу. Но оказалось, что Миша сам был напуган таким вниманием к себе. Он всё время оборачивался на Сашу, старался вплести его в разговор, будто сомневался, что детям с ним будет хорошо.       — Разве этого мало для детского счастья, Анечка? — спрашивает Саша.       — Мало, — бурчит она.       Миша хмыкает, отпуская ладошки детей, Данила смотрит на него непонимающе, а Аня смешно хмурится. Но Миша, ярко улыбаясь, вдруг хватает Аню и сажает себе на плечи. Саша удивлённо раскрывает рот, уже готовый возмутиться, но стоит ему посмотреть на довольное и весёлое лицо Миши, как весь страх исчезает.       — А! — визжит Аня, сильно сжимая голову Миши.       — Успокойся, Аня, — говорит Саша и обнадёживающе кивает, когда Аня на него смотрит со страхом.       — А меня? — недовольно произносит Данила.       Аня замечает то, как он завистливо смотрит на неё, и вдруг улыбается. Она обнимает голову Миши, и со стороны кажется, что она расплывается в приливе любви к нему. Но Данила смотрит на то, как она высовывает язык и смеётся над ним.       — Александр Петрович! Можно и меня так?       Саша смущённо отводит глаза в сторону, стараясь придумать оправдание, почему он не сможет этого сделать. Саша ведь слабый, у него нет таких сильных рук и крепкого тела, чтобы поднять рослого Данилу.       — Ты хочешь раздавить своего учителя, Данила? — спрашивает Миша, придерживая Аню за ноги.       Данила бросает на Сашу взгляд, полный надежды, а потом, видимо, поняв, что ничего ему не светит, грустно качает головой.       — Не хочу.       — Правильно. У Александра Петровича и так тяжёлая голова, наполненная знаниями. А ты хочешь, чтобы он ещё и тебя на своих плечах тягал.       Саша кидает на Мишу недовольный взгляд, желая, чтобы он прекратил нести околесицу. Всё-таки, как бы они с Мишей не сближались, он продолжал вести себя, как самый весёлый человек в мире. Что раньше, когда он остроумно посмеивался с фанатизма Саши по поводу грамотности, что сейчас.       — Нормальная голова, — пробурчал он.       — Самая лучшая, — подтвердил Миша.       Аня радостно кивает, подтверждая слова Миши. Она вдруг весело наклоняется к уху Московского, что-то нашёптывая. Миша согласно кивает.       — Может быть, хотите сходить прогуляться за пределы деревни, Александр Петрович?       Саша фыркает, ведь Миша и сам прекрасно знает, что он хочет.       — Тогда нужно скорее идти, пока не настала ночь.       Миша одной рукой держит ногу Ани, чтобы она не упала, а второй берёт ладошку расстроенного Данилы, который вмиг веселеет. Мальчик, не спрашивая, берёт за руку Сашу, утягивая за собой. Невскому приходится последовать их примеру. Он хватает ладонь Дениса, молча идущего рядом с ним, и тянет за собой.       Денис вызывал всегда в Саше беспокойство. Он большую часть времени молчал, а когда его спрашивали, то отвечал односложно. Насчёт него Саша беспокоился больше всего, потому что он напоминал ему себя в детстве. Такой же молчаливый, но при этом хранивший в своей душе великое желание быть услышанным. Саша не знал, о чём думает Денис, но старался понять. Он ведь учитель.       — Дениска, может, ты меня понесёшь? — беззаботно спрашивает Данила.       — Если ты этого хочешь.       — Хочу! — замирает Даня, видимо, не ожидавший такого ответа.       — Нет, не нужно. Даня, ты хочешь, чтобы Денис надорвался?       Данила снова печально вздыхает, качая головой.       — Но я тоже хочу как она...       — Данечка, — с жалостью произнёс Саша.       Ему очень хотелось сделать для него всё, что он захочет. Но Саша хорошо понимал, чем это грозит. Если он надорвёт спину, то ничем хорошим это не кончится. Он и так довольно слаб для нынешних обстоятельств, поэтому получать новые травмы нежелательно.       — Можно в следующий раз, — задумчиво сказал Миша.       Аня недовольно нахмурилась, уже представляя, как её коронное место занимает кто-то другой.       — Правда? — Данила уставился на Мишу так восхищённо, будто он вмиг стал для него героем.       Саша даже позавидовал Мишиной силе, ведь ему, чтобы достичь такого сближения, нужно было долго стараться. Мише же нужно было пару раз удивить детей.       Московский много раз рассказывал, что большинство вещей, которые он делает для сближения с людьми, украдены у его братьев. Миша в точности повторял поведение Коли и Димы, чтобы удивить других.       — Да, если хочешь.       — Хочу!       Миша улыбнулся, продолжая идти. Ему было очень хорошо находится в этой компании детей и их учителя. Пусть двое из ребят отсутствовали, так как пожелали провести день в компании доктора, Мише было хорошо. Это ощущалось так по-семейному тепло, словно он вернулся в то время, когда они с братьями жили в небольшом домике на окраине Москвы.       — Расскажите что-нибудь интересное, Александр Петрович, — попросил Миша, чтобы разбавить тишину.       — Что, например?       — Что-нибудь весёлое.       Саша глубоко задумался. А потом история пошла сама. Он рассказывал про литературу, приводя железные аргументы в пользу тех или иных персонажей, ломал голову детям, которые в какой-то момент перестали его слушать. А Миша шёл рядом и наслаждался. Он не сильно вникал в поток мыслей Саши, который вдруг решил, что это отличный момент, чтобы зачитать лекцию.       Они шли по тонкой тропинке через лес, Миша старался обходить выступающие корни деревьев, чтобы не упасть. Всё-таки сейчас он отвечал не только за себя, но и за Аню, что сидела у него на плечах и срывала ветки деревьев. Саша тоже шёл осторожно, обходя опасные места. При всём его нескончаемом потоке речи, он внимательно смотрел под ноги. Данила много раз записался о корни, чуть ли не падая, но его быстро хватал Александр Петрович.       После леса они вышли на болотную местность или на речную, Миша так и не понял. Они шли по выложенному из ветхих деревянных досок мостику, стараясь не смотреть по сторонам, а глядеть под ноги. Саша очень боялся, что дети поскользнутся и упадут с досок прямо в воду, а так как не знал, что там: болото или обычная вода, то решил идти первее всех. Всё-таки ему, если что, мог помочь Миша, замыкающий строй вместе с Аней на плечах.       Над их головами летали птицы, солнце не прекращало светить, прокладывая им путь к полю. Саша знал эту дорогу, потому что Василиса рассказала. Она, как настоящая хозяйка деревни, знала всё об этой местности. И даже поле, которое находилось в противоположной стороне от реки.       — Здесь красиво, — тихо сказал Саша, внимательно рассматривая поле.       Никого не было. Абсолютная красота, избавленная от присутствия человека. Вот бывают такие места, в которых многолюдно, но по-прежнему приятно. В больших городах такие места не редкость. А вот в деревнях, удалённых от большого количества людей, таких мест умиротворения было много, только людей совсем не было. Вообще, вся эта деревня походила на большой островок спокойствия. Миша даже удивился, как сюда не добрались фашисты.       — Красиво, — согласился Миша, смотря на то, как солнце очерчивает профиль Саши.       — Я бы здесь остался, — почему-то отчаянно говорит Саша. Смотрит на детей, бегающих друг за другом по невысокой траве. — Миш, если я не захочу возвращаться в Ленинград?       Миша удивлённо на него посмотрел, стараясь понять причину его слов. Саша обычно не страдал противоречиями, он не метался из стороны в сторону, пытаясь найти правильный путь. Или страдал?       — Мне здесь так хорошо. Так спокойно. Вдруг, вернувшись туда, я не смогу больше этого ощутить?       Миша молча смотрел на то, как Сашины брови изгибаются в боли.       — Если в Ленинграде мне не понравится? А если его разрушили настолько, что причин оставаться там больше нет? — он на миг замолчал, а затем высказал очень странную мысль. — Если, в конце концов, нас ждёт проигрыш?       — Если мы не выиграем, то я не увижу своего старшего брата, — тихо говорит Миша.       Саша вдруг весь замирает, а потом бросается на Мишу, словно Коля, который увидел младшего брата в ворохе сражения. Коля тогда погиб от пули, попавшей ему в тело. А Саша просто схватил Мишу, прижавшись всем телом.       — Нет! Что ты! Что ты, Миша! Конечно, увидишь! — словно сумасшедший затараторил он. — Увидишь, встретишь. Всё будет! Обязательно будет.       — Если у тебя появляются такие мысли, то вероятность победы довольно мала.       — Мы же отбили Москву! Василиса говорила, что ты знаешь, — продолжая метаться перед Мишей, говорил Саша.       — Москва... Да, отбили, — тяжело пробормотал Московский.       — Ну вот, — нервно сказал Саша. — Значит, всё будет хорошо.       Миша тихо вздохнул, опустив голову Саше на плечо. Ему вдруг стало тяжело дышать, в горле появился ком, который никак не сглатывался. Силы покинули его разом, заставив опереться на Сашу.       Саша поражённо замер, когда чужое дыхание опалило его шею. Он сжал губы настолько сильно, когда чужие ладони обвили его спину. Такого доверия Миша доселе не показывал.       — Миша, — судорожно выдохнул Саша. — Что ты делаешь?       — Прихожу в себя.       Миша сильнее уткнулся носом в Сашино плечо, заставляя всё тело покрываться мурашками. Ещё немного, и Сашино сердце точно выскочит из грудной клетки, галопом ускакав очень-очень далеко.       — Ты такой хороший, Саш. Такой хороший. Я так рад, что попал в эту деревню, а не в любую другую, — вдруг признался Миша.       Эти слова полоснули по сердцу Саши больнее, чем другие слова Миши. Ему захотелось сесть в угол тёмной комнаты, спрятать голову в коленях и заплакать. Саша всю жизнь считал себя недостойным таких слов. Его ведь променяли на кучу бумажек, которые не стоили ни копейки. Его променяли на прошлое, давно ушедшее прошлое, которое никак нельзя было вернуть.       А теперь ему говорят такое. Что-то нежное и искренне, что-то приятное. Ему такого не мог сказать даже родной отец, а незнакомый человек сказал. Причём тот, кто любит безусловно. Миша любил своих братьев больше всего на свете. Это было ясно по его рассказам, воспоминаниям и нежным улыбкам. Поэтому Саша сделал вывод, что Миша умеет любить так сильно, как он никогда не знал. Умеет говорить, слушать и слышать. Миша не был тем, каким его описывает Юрий Татищев. Миша был добрым, любящим и нежным.       Миша был лучиком солнца, за который Саше так хотелось зацепиться. Если бы не слова Василисы, то он бы давно отдал себя ему. Он бы сгорел в этом пламени ради нескольких секунд этого чувства. Но Василисе Саша верил.       — Миш...       — Хороший, такой хороший, — продолжал шептать Миша.       У Саши давно уже были красные уши и пылающие щёки. У него горело сердце и обжигались те места, где Миша его касался.       — Миш, прекрати.       — Если мы проиграем, то я не уйду никуда. Сбежим в другую страну. В Австралию, она далеко. Тебе нравится Австралия? Или, может, в другую? Главное — подальше от этого всего.       Миша шептал такие странные вещи. Такие приятные, но в то же время ужасные. Бросить страну? Бросить родные места и людей?       — Нет, Миша, — слабо протестует Саша.       — Если всё же придётся, то уедем. Василису с собой возьмём, её девушек, детей. Всех, кого пожелаешь.       — Я не смогу уехать.       — Почему? Если здесь ничего не останется, то ради чего жить? Если мне даже в условиях победы тяжело придётся искать Диму, то зачем? Мы станем рабами, Саш. Ты просто не был на поле боя. Там всё равно: мирный учитель ты или солдат. Я не думал о том, кого убиваю, и они не думают. Так легче.       Сашу вдруг всего скрутило от отвращения. Ему захотелось сбежать из этого мира, оставив позади только тревожность. Ему не хотелось знать про убийства, не хотелось видеть их.       — Прекрати, Миш, — Саша мягко отодвинулся от него, а руки Миши даже не сопротивлялись.       — Мы ходим по лезвию ножа, Саш.       — Но я не хочу уезжать!       — У тебя будет выбор: отдать детей на вечную службу фашистам или спасти их. Саша, там детей могут отправить в лагеря, в которых будут их использовать, словно крыс.       И тут Саша ужаснулся. Его всего скрутило от страха, от тревоги за собственное будущее. Он не смог сдержать желчь, подступающую к его горлу. Сашу стошнило от того, что он представил. Его вырвало прямо Мише под ноги, но тот успел отскочить.       — Тише, Сашенька, тише, — Миша сел рядом, осторожно поглаживая Сашину спину. — Не случится с ними ничего, если мы убежим, спрячемся. Никому не отдадим твоих детей. Никому, я обещаю тебе.       Саша весь содрогался, его тело покрывалось холодным потом, хотя на улице было тепло. Его трясло, и если бы не Мишины руки, то он бы упал лицом в траву.       — Э-это правда? — сипло спросил Саша.       — До меня доходили слухи, — с тяжестью говорит Миша. — Говорят, что находили сбежавших.       Саша громко всхлипывает и прижимается к Мише, позволяет обнять себя, утешить. Миша нежно гладит его волосы, чувствуя пот, выступивший на коже. Ему не противно, просто жаль, что он не смог проконтролировать себя. Жаль, что сказал это такому человеку, как Саша, который воспринимает всё слишком близко к сердцу. Но, с другой стороны, Саша должен понимать, что поставлено на кон. Должен знать, что резвящиеся дети сейчас могут стать скотом в руках чужих.       — Не дадим себя в обиду, Саш. Нужно только набраться сил, — сильнее прижимая к своей груди Сашину спину, шептал Миша.       — А если он там?...       Миша замер.       — Кто?       — Твой брат, — прошептал Саша.       Это было похоже на грозу среди ясного неба. Это было похоже на раскат грома и танковый выстрел. Это было похоже на мину, на которую Саша с Мишей по неосторожности наступили.       — Нет, Саш, — недоверчиво пробормотал Миша. — Дима... Дима не может. Он... он же хороший. Дима не может туда попасть...       Миша был готов сорваться так же, как и Саша. Ему хотелось выплюнуть горькую желчь, что застряла у него в горле. Но только не представлять, как Дима... бедный и такой родной Дима лежит в одной из темниц, из которых нет выхода. Только смерть.       Миша сильнее сжал Сашу, делая это скорее для себя. Носом зарылся в Сашины волосы, что приятно щекотали щёки. С Сашей было теплее, спокойнее.       — Нет, Дима не попадёт туда, — уже более уверено произнёс Миша. — Дима будет сражаться до последнего.       — Да, Миш, да.       И они замолчали. Со стороны доносились детские крики и смешки. Даже Денис позволил себе наиграться с Аней и Данилой. Они втроём бегали и смеялись, а Саша с Мишей представляли, как эти радостные крики превращаются в мольбы о скорой смерти.

***

      — Василиса, вам нравится Австралия?       Саша тихо сел рядом с ней, опуская свою голову на её плечо. Василиса удивлённо на него посмотрела.       — Что? Причём это тут?       — Просто спрашиваю. Вдруг что.       — Ты чего, Сашка? — удивлённо спросила она.       Саша молчал. Ему не хотелось повторять всё то, что говорил Миша. Не хотелось вспоминать, как они друг на друга опирались, стараясь выдержать новые обстоятельства.       — Я ни разу не была там.       — Я думаю, что там хорошо.       — К чему это, Саш?       — Вдруг мы проиграем, — тихо сказал он, поднимая взгляд к небу, покрытому звёздами; луна была совсем маленькой.       — Что? — недоверчиво произнесла Василиса. — Ты что такое говоришь?       — Что тогда будет, Василиса? Что станет с нами?       — Умрём.       Саша встрепенулся, схватил женщину за плечи, надавливая всей силой на её тело.       — Нет! А как же дети?       Саша весь трясся, тело его не слушалось. Он помнил, что будет с ними, если Невский не спасёт их.       — А они... — она задумчиво посмотрела на небо, будто уже знала ответ. — Все мы в конце концов попадём туда. Какая разница: сейчас или потом?       — Но ведь они дети! Аня такая маленькая, а Денис ещё не поборол страх перед водой. Катя с Серёжей должны выучиться на строителей, пусть проектируют нам страну! А Данила... он ведь такой милый, так любит меня.       Глаза наполнились слезами от картины этих детей в голове, которые стали Саше семьёй. Они не должны жить так мало.       — Сашенька, успокойся, милый, — мягко сказала она. — Тебе не стоит думать о таком. Будь как будет.       — Но если нас поймают!...       — Пока вы здесь, то неприкосновенны. Сюда никто не придёт, Саш.       — Но однажды придётся уйти, нельзя столько времени тут провести отдельно от остального мира.       — Почему же? Здесь есть всё: еда, одежда, вода. Здесь всё хорошо. Здесь спокойно.       — Но как же школа? У меня даже книг с собой нет. Им ведь надо учиться, узнавать мир.       — Саш, — она посмотрела на него пустым взглядом. — Если живы, то уже хорошо. Остальное второстепенно.       — То есть вы не уйдёте, если придётся?       — Нет, никогда бы не покинула это место, — она улыбнулась. — Здесь всё пахнет им. Каждый дом пропитан моим мужем, звёзды здесь сияют его светом. А в других местах всё пустое. Нет его там. Там другой мир.       — Прошу вас, — взмолился Саша.       — Это тебя Михаил этот надоумил? — подозрительно спросила она.       Саша отвёл взгляд.       — Вот оно что. Ты не стал меня слушать, отдал ему своё сердце.       — Что? — Саша покраснел. — Нет! Я узнавал его, проверял! Он...       — Саш, — она замолчала. — Тебе не стоило этого делать. Ты сейчас в обстоятельствах, когда нужна холодная голова. Тебе нужно думать об учебниках, а не о других людях. Ты взял на себя ответственность, значит, никто другой с этим лучше тебя не справится.       — Но Миша поможет!       — Уже «Миша»? — с сожалением пробормотала она, словно не верила.       — Миша хороший. Он... прекрасный, добрый. Дети его полюбили. Он мой друг.       — Друг ли?       Саша замолк. Его тирада вдруг кончилась. В голове стало пусто.       Ночь была холоднее, чем вечер, который провожал солнце. Ночью замираешь от случайных разговоров, которые меняют суть человека. Ночью открываешься другим, вкладывая всё, что на душе живёт уже, кажется, вечность.       — Мне он очень дорог, — прошептал Саша.       — Так быстро? — усмехнулась Василиса. Но не злобно, а по-доброму, словно мать, которая отправлял ребёнка на фронт. Ей было жаль.       Что быстро? Что значит «быстро»? Так называются долгие бессонные ночи, которые Саша провёл в компании храпящего отца? Или опасные улицы Ленинграда, где доверчивого мальчика могли обворовать и убить? А ведь Саша ждал, что за ним придёт отец. Или она подразумевает под этим словом тысячи шагов, который Саша проделал сюда? На своих слабых костлявых ногах.       — Быстро? — выдыхает он отчаянно.       — Чуть больше двух месяцев, — говорит она.       — Я всю жизнь этого ждал, — тихо говорит он.       Василиса удивлённо разворачивается, глядя на него.       — Дни и ночи гадал, когда же отец обратит на меня внимание. Когда он бросит мечтать об Империи, о прошлом? Когда? Читал книги и представлял, что я тот, кому дарят все те нежности, про которые там пишут. Надеялся, хотя раз за разом все надежды разрушались. Я послушал, что говорит о нём Юрий Татищев, как вы и говорили. Это не Миша. Тот, о ком он говорит, совсем не похож на того, кого знаю я.       — А если он тебя обманывает? — продолжает гнуть свою линию Василиса.       — Что нужно людям от меня? У меня нет денег, нет влияния, я похож на разорванную страницу книги, — он качает головой, чувствуя, как мелкие слёзы катятся по щекам, падая на землю.       — У тебя есть то, чего ты сам не замечаешь, но видят другие. Это ты сам, Саш.       Саша сжимает веки, пытаясь перестать лить слёзы.       — Миша тоже так говорит. Не в точности так, но...  «Ты такой хороший, Саш. Такой хороший. Я так рад, что попал в эту деревню, а не в любую другую».       Василиса молча слушает Сашины слова. Она не может избавиться от подозрения, потому что привыкла так жить.       — Будь только осторожен, Сашенька. Если он действительно с тобой искренен, то... — она вздохнула. — Делай то, что велит сердце. И не умирай. Пожалуйста, не умирай.       Саша кивнул, положив голову на её плечо. Ему стало спокойно. Василиса была умной женщиной, подозрительной, но любящей. Она всегда взвешивала каждый свой ход, старалась выжать из ситуации как можно больше плюсов. И для любого незнакомца она могла показаться жёсткой и суровой, но Саша знал её другой. Он знал её сострадающей, мягкой и даже порой мечтательной. Ведь только мечтатель может смотреть каждую ночь на небо в поисках своего любимого человека. Саша никогда там никого не видел, и может быть, это потому, что он не терял действительно важных людей.       — Мой муж был похож на этого Московского, — она хмыкнула. — Люди разные, но улыбка всё та же. И характер похожий. Всё похоже, но разные. Словно вернулся мой муж с войны, только в другом теле.       — Миша хороший, очень добрый, своих братьев любит.       — Да знаю я, знаю.       — Он милый, но такой смешной порой. Научил меня плавать, мы с ним реку переплыли, сидели на коряге и говорили. Он узнал, что я ему вещи свои приношу. И стал с ними в сотню раз бережливее быть. От песка отряхнул, на дерево повесил, чтобы не мялась ткань.       Василиса улыбнулась, но её тронул вовсе не Сашин рассказ о Михаиле, а те воспоминания, которые вдруг пробудились. Молодость, пыл и столько сил на совершение грандиозных целей. Ничего из этого не произошло, все планы разрушились вместе со страной. И не стало ничего, кроме её мужа, всегда стоящего рядом.       — Он так заразительно смеётся. Но когда наступают моменты особой грусти, всегда ищет поддержки. Мечется взглядом, становится ясно, как ему плохо. А когда рядом кто-то, то успокаивается. Нежный очень, — смущённо бормочет Саша.       А Василиса вместо Саши и Михаила Московского представляет себя и мужа молодых и влюблённых. Ярких и свободных. Ей почти жаль, что с возрастом всё становится тяжелее. И что, возможно, с уст Саши пропадёт эта улыбка при упоминании его друга. И что всё в один миг разрушится очередным штормом.       — А ещё он так крепко обнимает меня, будто это не мне нужно, а ему. Я никогда такого не ощущал. Только сейчас могу понять.       — Тогда тебе нужно и за него хвататься, раз это твой человек. Не позволить ему идти обратно в этот ад. Не позволить вообще уходить от себя. Иначе потеряешь, — последние слова даются ей особенно тяжело.       — Мне жаль вашего мужа, Василиса, — искренне говорит Саша. Он говорил эти слова тысячу раз, но кажется, что только теперь понял, что они значат.       — Мне тоже его жаль. И себя жаль, что осталась одна. И тебя, и девочек моих. Всех жаль, и жить буду так, пока не умру.       — Нет! Вы не... — А потом он понял, что все умрут.       Саша обнял её, как Миша его. Уложил свою голову на её грудь, чувствуя, как медленно стучит её сердце.       — Вы точно не уйдёте?       — Никогда, — чуть улыбаясь, говорит она ему, целуя в лоб. — Буду стоять здесь до последнего.       Саша снова прижался к ней, хотя и знал, что завтра ему уходить не придётся. Он будет здесь ещё долго.       — Я буду молиться за вас.       — Вера давно умерла.       — Знаю, но я буду.       — Береги себя, Сашенька.       Саша кивнул.