Саша проснулся от тихого скрипа входной двери. Он приоткрыл глаза, чтобы увидеть вошедшего, едва не вскочил с кровати, когда увидел на пороге своего дома Мишу со стопкой одежды в руках. Московский осторожно положил одежду на близ стоящий стул и замер.
Александр Невский был таким домашним, даже уютным. Хотелось забраться под его тонкое одеяло, высунуть ноги, чтобы они не вспотели, и обнять Сашу. Может быть, Миша бы даже вспомнил ощущение Сашиных волос на своём лице, запах его тела и приятное ощущение кожи.
Но вместо этого Миша только прошептал: «Хорошего сна тебе, Саш». И ушёл.
Саша вскочил с кровати, не обращая внимания на холодный деревянный пол. Он взял одежду, принесённую Мишей, и обомлел.
Чистая одежда. Та, которую на днях у Саши попросил Миша. Вся чистая и очень приятно пахнущая.
Невский уткнулся носом в ткань, не скрывая улыбку. Нежность, которая вдруг родилась в его сердце, заглушила сон, заменив его на явь.
Пару дней назад состоялся их разговор с Василисой, насчёт которого Саша, признаться, ужасно волновался. Ему было важно получить от женщины одобрение своим действиям. Конечно, Василиса не была сильно довольна тем, что Саша её ослушался. Но ведь он столько времени потратил на изучение Михаила, на понимание его глубинной сути. И, наверное, если бы Василиса пообщалась с Мишей так, то поняла бы его.
Миша с первого взгляда не отличался от других. В нём не было чего-то слишком заметного. Наверное, не будь войны, они бы никогда не сошлись.
Саша так и представлял, как идёт по переулкам Ленинграда, сталкивается с одним из братьев Михаила, извиняется и уходит дальше. Миша в любых других условиях никогда бы не стал ему так близок. Особенно, если бы не война. Можно ли поблагодарить судьбу за то, что всё так получилось, Саша не знал. Всё-таки для многих война — это смерть без света обещанного счастливого будущего.
И Саша бы Мишу, скорее всего бы не заинтересовал. Так бы и ходил от школы до дома, позволяя себя пройтись только по палаткам с едой. Отец бы ворчал на него, а Саша смиренно терпел, ведь такая у него судьба. Так бы и умер, наверное, один. Остались бы с ним только сожаления, что потратил всю жизнь на то, чтобы дождаться любви отца. А его сердце принадлежит только Империи.
Миша бы с помощью своего яркого характера нашёл бы себе много друзей, среди которых нет места скучному Саше. Он бы женился, завёл детей, может быть, даже стал партийным человеком. Саша уверен, Миша достиг бы всего, чего пожелал бы.
Но наперекор этим мечтам о будущем пришла война, голодная, жестокая и разрушающая. Она забрала у людей многое, но кому-то даже что-то дала. Осталось только сохранить этот подарок до конца. Прижать его к груди и пронести через поля мин и обстрелов.
Саше вдруг захотелось так и сделать: прижать Мишу к себе и сказать в первую очередь самому себе, что всё будет хорошо. Он быстро надел одну из рубашек, принесённых Мишей, и бросился по тонкой тропинке к лесу. Василиса отправляла охотится Московского именно туда.
Солнце ещё не успело нагреть землю, оно только раскрыло свои очи. Саша бежал быстро, но всё равно замечал, как золотая пшеница красиво светится под лучами солнца. Миша видел эту красоту каждое утро, но замечал ли?
Саша увидел его силуэт у леса, Миша весь напрягся, прицелился, что-то выслеживая вдалеке. Невский проследил за его взглядом и увидел птицу. Она, видимо, знала, что за ней ведётся охота. Быстро махала крыльями, стараясь увернуться от пули. Но Миша был быстрее, он выстрелил, и Саша вздрогнул. Птица упала на землю, издавать жалобный звук.
Миша убрал ружьё, смотря на птицу совсем равнодушным взглядом. Саше даже показалось, что его трясёт. Доселе он не видел такого Московского. Обычно он был дружелюбным и простым юношей, которого забрали в армию. Но с командиром отряда Московским Саша ещё не был знаком.
Миша прошёл по тропинке, придавливая траву. Стеклянный взгляд, которым он смотрел вперёд, Сашу испугал.
— Миша! — закричал он и бегом бросился к Московскому.
Миша удивлённо замер, а затем развернулся к нему лицом. Смотреть, как к нему бежит Саша, было приятно. Будто Невский хочет его обнять. Всё это напоминало прошлое, в котором Коля утешал Мишу после смертей и убийств.
— Здравствуй, — тихо сказал он.
— Здравствуй, — кивнул Саша, пытаясь отдышаться.
— Что ты здесь делаешь, Саш? — попытавшись улыбнуться, спросил он.
Саша натянуто улыбнулся, глядя на мёртвую птицу. Его тело покрылось мурашками.
— Хотел тебя поблагодарить, — врёт Саша. Это, конечно, тоже причина его пребывания здесь, но не основная.
— Да? — удивляется Миша. — За что?
— Как «за что»? За чистые рубашки. Мне очень приятно, — Саша опустил голову, стараясь скрыть своё очевидное смущение.
— Я обязан тебе, Саш. Ты мне очень помог. И мне хотелось сделать что-то приятное для тебя.
У Саши в душе солнце сияет ярче, чем сейчас. Ему хочется кричать о том, как ему хорошо.
— Мне правда очень приятно.
— Тогда я рад, — он скромно улыбается. — Может, ты вернёшься в деревню?
— Зачем? — удивлённо спрашивает Саша. — Тебе не хочется поболтать?
Мишины губы сжимаются. Он держит в руках ружьё, а Саша хочет с ним «поболтать». Разве можно говорить с человеком, у которого в руках ружьё? Он им убивал ведь, а Саше всё равно.
— Сейчас не лучшее время.
— Разве?
— Да, я занят, — хмуро говорит Миша, стараясь не смотреть на тушу мёртвой птицы.
Саше такую сторону себя показывать совсем не хочется. Миша готов быть с ним искренним, весёлым, добрым, но только не жестоким и хладнокровным. Саше наверняка такое не придётся по душе. Он и так видел много таких людей, например, как его отец. Зачем ему теперь смотреть на грязь?
— Охотишься? — любопытно спрашивает Саша, хотя в груди у него всё ледяное.
— Плачý Василисе за пребывание здесь, — шутит Миша, но Саше совсем не весело.
— И много ты так...
Убил.
Они оба знают, что следует дальше. Саша наивно полагал, что солдаты не убивают, а если и убивают, то где-то далеко. А теперь на него смотрит тот самый солдат. Пусть Миша убил не человека, но такое же живое существо.
— Уйди, пожалуйста, — тихо произносит Миша. Он чувствует, что Саше это противно.
Он противен Саше.
— Почему?
— Потому что тебе не нужно этого видеть.
— Но я...
— Нет, Саша, не нужно, — жёстко говорит Миша. — Тебе не нужно такого знать, пусть это будет для тебя чем-то далёким.
И Саша вдруг злится. Он давно не чувствовал такой ярости. Не чувствовал гнева, который кипятит всё внутри.
— Почему? То есть ты решил мне рассказать, что мои дети могут попасть в лагеря, где их будут пытать. Но знать, что ты убиваешь, мне нельзя. Я правильно тебя понял, Миша?
Миша теряется. Он сжимает ружьё обеими руками, стараясь придумать нужные слова.
— Тогда почему ты так смотришь на меня? Ты будто, — он зажмурился, — презираешь меня.
Сашу бьёт током. Он резко вздрагивает всем телом, а затем быстро подходит к Мише. Бросает взгляд на несчастную птицу, пристреленную Мишей.
— Я убивал и, скорее всего, буду убивать дальше. Но я могу быть и другим, понимаешь? Коля тоже так смотрел, будто презирал убийство. Но ничего с этим я поделать не мог. Это война.
— Я понимаю.
— Тогда почему ты так смотришь на меня? — отчаянно спрашивает Миша.
— Потому что не видел тебя таким.
— И презираешь? Меня такого, да?
— Я не могу тебя презирать, Миш, — тихо говорит Саша. Ему тяжело, хочется упасть на траву и закрыть глаза.
Невский медленно касается холодного ружья. Оно создано для того, чтобы забирать жизни, поэтому такое холодное. Мягко ведёт пальцами по стволу, наконец, добираясь до Мишиных кистей. Они у него тоже холодные. Саша осторожно забирает оружие у него из рук, не глядя на выражение Мишиного лица.
Ситуация у них довольно забавная, учитывая то, как неверяще смотрит на макушку Саши Миша. Пока Невский смотрит на оружие и на трясущиеся отчего-то пальцы, хотя раньше они никогда так не дрожали, Московский глядит на спокойное выражение лица Саши.
— Я убивал, Саш.
— Знаю.
— И буду убивать, — тихо говорит Миша.
Ему хочется, чтобы Саша прекратил, чтобы развернулся, плюнул ему под ноги и ушёл. Так будет проще, но если Саша сейчас сделает что-то другое, что-то нежное, словно он его понимает по настоящему, то Миша никогда больше не сможет его оставить.
— Знаю, Миш. Хорошо, что ты сказал мне про лагеря. Иначе я бы поступил глупо.
Саша благодарит его, но за что? За то, что Миша лишил его сна? За то, что теперь он будет жить в бесконечном страхе?
Миша его совсем не понимает.
— Я спрашивал у Василисы, поедет ли она с нами в Австралию.
— И что?... — тихо, почти неслышно спрашивает Миша.
Прядка волнистых волос падает Саше на глаза, он дует, пытаясь её поправить, но она всё равно падает.
— Нет.
— Что значит «нет»?
— Если бы не Юрий, то ты бы остался там? — тихо спрашивает Саша. Его взгляд сосредоточен на оружии.
Миша замирает, в один миг весь воздух, что был у него в груди, исчезает. Остаётся только паника и страх. Чуть ниже груди зарождается дыра, будто поглощающая всё живое. Ком в горле ломает руки, выкручивает суставы ног, чтобы Миша не смог сделать и шагу.
Да, он бы остался. Он бы привязал себя к телу Коли собственными разорванными мышцами, если это бы потребовалось. Миша бы вцепился в Колю зубами, если бы им грозила разлука. Он бы стал кашей из костей и крови под гусеницами танков, но никуда не ушёл бы.
— Ты знаешь, Саш, — сипло произносит Миша.
— Вот и она также, — твёрдо, будто Саша больше не восхитительный и добрый человек, а такой же, как и Миша.
Разве Саше можно, чтобы его сердце покрылось коркой застывшей крови? Разве позволительно ему брать в руки грязное оружие, когда его пальцы нужны для писательства, для игры на пианино, для нежных и непорочных вещей.
— Её муж здесь, в Советском Союзе, а большего ей и не надо.
— Отдай его, — просит Миша, совсем не обращая внимания на Сашины слова.
Он видит только тонкие пальцы, сжимающие холодный металл. Эта картина вызывает у него омерзение, тошноту. Сашу хочется внимать с цветами в руках, с вкусной едой. Но не с оружием.
— Кого? — Саша наконец поднимает голову на Мишу.
— Ружьё.
Саша качает головой, мягко глядя на Мишу. А Московскому страшно. Он с лёгкостью может забрать оружие из рук Саши. Миша сильнее его, но руки не поднимаются. У него сил нет, чтобы сопротивляться. Хочется только повиснуть на ближайшем дереве и забыть обо всём.
— Нет, Миша.
— Почему? — выдыхает Московский.
— Хочу знать, какого это.
— Я — солдат, Саша. Я убиваю. И забрать ружьё могу. Прекрати.
— Почему ты так себя ведёшь?
— Потому что, — шипит Миша сквозь зубы, — ты изводишь меня.
— Извожу? — охает Невский.
— Да. Прекрати.
— Чем?
— Собой.
Саша стоит весь невинный и простодушный, хлопает глазами, будто ничего не понимает. Саша думает, что он для Миши друг, приятель и прочее. Но это не так. Саша ему кто-то другой, кто-то особенный. Брат? Нет. Товарищ? Нет.
— Прекрати, Саш. Не нужно пытаться всё понять. Не нужно этого делать. Я могу рассказать тебе, как умер мой брат, могу рассказать про детство. Но это, — он указывает на ружьё, которое Невский сильно сжимает, — это уже слишком.
— Почему?
— Потому что это не то, что ты должен знать! Это грязь, Саша! Разве это неясно?
Саша виновато кусает щёки изнутри, пытаясь понять, что сделал не так. Он поддался порыву взять инициативу на себя, но всё провалилось. Он бежал за Мишей, чтобы поблагодарить, чтобы сказать о том, как ему приятно чувствовать чужую заботу. А Миша понял всё не так.
— Но почему?...
Саша пытается понять, честно пытается. Но играет ли здесь роль того, что он провёл всю свою жизнь непонятым или суть в том, что стоило учиться усерднее, чтобы понимать других. Может быть, отец был прав, когда не пришёл на выпуск своего сына. Может, он уже тогда знал, что всё будет бесполезно. Саша так и останется осколком разрушенной Империи. Ребёнком, что родился на периферии времён. Из обещанного принца Саша стал простым рабочим.
Миша забирает из Сашиных слабых рук ружьё, прижимает к себе, будто оно ему дороже всего на свете. На самом же деле Миша желает, чтобы никто, кроме него, больше не испачкался в этой скверне.
— Уходи, Саш. Прошу.
Миша отворачивается от него и под удивлённый взгляд Саши садится на корточки, что-то делает с несчастной птицей. Но Саша не видит, что именно. Он смотрит на чуть сгорбленную спину Миши, хотя обычно она у него прямая. Хочется смеяться от этой мысли, ведь Саша знает, почему она у него такая. Как его старший брат только не бился с мальчиком, который постоянно хотел себе испортить спину и нарастить горб. Митя, по словам Миши, даже палку к его спине привязывал, только чтобы Миша выпрямлялся.
Саше бы посмеяться, но на глазах только слёзы от того, что Миша отвернулся. Невский расстроил Мишу. Он разозлил своего друга, которым так дорожил.
Саша разворачивается и уходит, перебирая ногами. Наверное, увидь его сгорбленную несчастную спину сейчас, Мишин брат бы сделал тоже самое, что и с Мишей.
Он не видит, как Миша с ненавистью сжимает тушку птицы, не видит, как снова поднимает дуло к небу, выискивая новую жертву. Миша — охотник, и это уже часть его самого.
Прицелиться не получается, так как Миша краем глаза видит Сашу, медленно шагающего назад. Московский промахивается, и Саша, сам того не понимая, спасает чужую жизнь.
Да, Саша определённо лучше, чем Миша. И соваться в эту грязь ему не стоит.
***
Лёгкое движение кистей и раздаётся стук в дверь. Здесь уже, наверное, все спят. Что ещё делать поздно ночью?
— Катя, я же сказал идти спать, — раздражённый голос заставляет Сашу подпрыгнуть. Он ещё не отошёл с утренней встречи с Мишей, где он по полной облажался.
— Это я, — тихо шепчет он.
— Александр Петрович?
Саша весь день ходил хмурый, в горле стоял ком невысказанных слов, голову переполняли мысли о том, что он сделал не так. В общем, Саша умирал. Умирал он от боли в сердце, от воспоминаний о прошлом. И от такого же хмурого Миши.
Они виделись с ним только на обеде, Миша не пошёл к реке, поэтому дети очень расстроились. Но быстро забыли всякие обиды, стоило только Саш привести их к реке. Они не занимались, а просто бегали по песку, строили замки. Словом сказать, занимались своими детскими занятиями. А Саша думал, ходил по берегу, заламывал руки, кусал губы.
От чего он так разозлился? Спрашивал себя Саша сотню раз за час. Что он мог сделать не так? Если бы Саша был на его месте, то ему бы очень понравилась такая поддержка. Ведь ради него кто-то поборол страх перед смертоносным оружием. Миша выглядел так забито, но потом разозлился.
Почему?
Саша думал, что если будет поступать как Николай, то у него получится понравиться Мише ещё сильнее. Он думал, что тот станет воспринимать его ещё большим другом. Но Миша злился, сопротивлялся, делал всё, кроме того, чтобы радоваться.
Василиса была занята, поэтому не смогла с ним поговорить и дать дельный совет. Сначала Саша думал, что дождётся её и спросит утром. Но стоило ему лечь в кровать, как взгляд упал на стопку рубашек. Рубашек, которые для него постирал Миша. Эта забота заставила подпрыгнуть его на месте, немедленно одеться и побежать к другому знакомому.
Костя выглядел удивлённо. Казалось, что после того, как они прошли такой длинный путь от Москвы до этой деревни, стоило забыть друг друга. Но Саша всё равно был ему ужасно благодарен за помощь. Тем более недавнее откровение о Косте дало Саше понять, что они могут вскоре оказаться в одной лодке.
Костя дышал с помощью лёгких Татищева, будто они единый механизм. Но Юрий не был так им поглощён. Юрий скорее походил на обособленного человека, который оказался в вынужденных обстоятельствах. На Костину безусловную любовь он ответить не мог. Ну, по крайней мере, так Саша подумал.
— Мы можем поговорить? — замялся Саша, оглядывая дом Константина. Никого.
— Да. Но что привело вас в столь поздний час?
— Мне нужно узнать...
Что узнать? Что Саша сделал не так? В каком месте он допустил ошибку? Был ли он слишком настойчив или, наоборот, не дожал?
— Проходите.
Дом у Кости отличался от Мишиного. Московский не придерживался порядка, складывая вещи там, где их удобно брать. Миша вешал одежду на стулья и распахивал окна. А у Кости было совсем по-другому.
Саша прошёл по скрипящему полу, на котором не было ни пылинки. Глянул на кровать, аккуратно заправленную. Окно у Кости было распахнуто настежь, что заставило Сашу удивлённо посмотреть на Костю. Но тот быстро захлопнул его.
— О чём вы хотели поговорить, Александр Петрович?
— О... — Саша замялся.
Что ему говорить?
Костя выжидающе смотрел на учителя, нервно поджимавшего губы. Ему становилось тяжелее себя контролировать с каждым днём, проведённым рядом с Юрой. Тот никак не мог определиться с дорогой в будущее. Иногда он походил на сумасшедшего, когда начинал вспоминать Московского.
У Кости сдавали нервы. У него кончалось терпение. Казалось, что больше ему нельзя быть врачом из-за потери хладнокровия.
— Говорите, Александр.
От его раздражённого тона Саша едва не подлетел. Костя истончал ужасную злость.
— Предположим, мне очень понравился один человек. Он... хороший. Но я совершил кое-что и теперь не понимаю, что делать. Не понимаю, что сделал не так. Мне хотелось так поступить, — сказал он увереннее.
— Раз вам чего-то хотелось, то стоит объяснить это другому. Вдруг он вас неправильно понял.
— Но... как?
— Что «как»? Вы лишены дара речи? — Костя съязвил, от чего моментально подвергся невидимого удару по лицу. Ему стало стыдно. Александр был хорошим человеком, не заслуживающим такого отношения.
— Я просто... хотел показать ему, что мне всё равно на его прошлое... и будущее. Хотелось порадовать, он ведь так заботится обо мне.
— Что этот человек вам сказал? — Костя скрестил руки на груди, поглядывая на учителя, что метался между двух огней.
— Он попросил уйти. Там, куда я пришёл, он меня не ждал... Я полагал, что ему уже неважно ничего другого, так как я знаю о нём довольно много. Но он открылся с другой стороны.
— Что за ситуация между вами была?
— Беседа насчёт убийства, — уклончиво ответил Саша.
Костя уже, скорее всего, догадался, о ком идёт речь. Но Саше вдруг стало так обидно за себя, что он не стал хлопать дверьми и уходить обратно. Ему хотелось узнать причину Мишиного поведения. Ему нужно было знать её.
— Обсуждение убийства с солдатом? — хмыкнул Костя. От него так и веяло насмешкой надо всеми.
В тот раз, когда Саша его подслушал, он не был таким грубым. Казалось, что если бы не стена, которая загораживала полноценный взор, то Саша бы увидел, как Костя стоит на коленях перед Юрием.
— Вы думаете, это слишком, да? — неуверенно произнёс Невский.
— Делать это — большая ошибка. Вам не стоило поднимать такую тему в наше-то время. Солдаты нынче ходят по тонкому лезвию, пытаются сохранить остатки разума, отвлекаясь от смерти, дышащей им в спину. А вы вот так потревожили душевное состояние этого несчастного солдата, — на последних словах Константин фыркнул, что выдало его мнение о Мише.
Юрий успел промыть ему мозги. Он успел заставить равнодушного ко всему Константина поверить, что Миша, чудесный, добрый и отзывчивый Миша способен на такое. Саша почувствовал волну негодования, даже какую-то обиду за Мишу. Но пришлось остаться для того же самого Михаила Московского. Так уж сильно хотелось его понять.
— Но это было из лучших побуждений, — попытался оправдаться Саша.
— Разумеется, — серьёзно ответил Костя, переведя свой тяжёлый взгляд в окно, которое до Сашиного прихода было распахнуто.
— Я не хотел его обидеть, — Саша ахнул, прикрывая рот руками.
— Разве же этого кто-то хочет? Мы, незнающие люди, действуем из лучших побуждений, чтобы облегчить ношу своих родных. Но, похоже, они уже научились нести её без нас. Мы с вами, Александр Петрович, пришли слишком поздно.
— Поздно?...
— Верно.
Взгляд Константина неотрывно глядел в окно, словно там прячется что-то важное для него.
— С вашим Юрием также? — тихо спросил Саша в порыве отчаяния, ударившего в голову.
— Что? — взгляд Уралова тотчас вернулся к Саше. — Откуда вы знаете?
— Что?
Саша весь сжался под его пристальным взглядом.
— Про Юрия.
— Я не знаю, просто вы казались такими друзьями. Тогда, — Саша кашлянул, — вы увели его, чтобы он успокоился.
— Да, всё так. Мы с ним друзья детства.
Костя помрачнел, и Саше захотелось убежать. Легче уж говорить с Мишей, чем с ним. Уралов так сильно поменялся рядом с Татищевым, что его было не узнать.
— Тогда спасибо! Я пойду. Спокойной ночи, — протараторил Саша и выбежал из дома.
Жадный глоток воздуха помог ему победить отвратительное ощущение от атмосферы Константина. Раньше ему можно было не углубляться в его личность и при этом сохранять хорошие отношения. Саша мог себе позволить завязать беседу ни о чём, а потом забыть о разговоре. Но теперь, когда раздражение пропиталось Ураловым неизвестно откуда, общаться с ним стало совсем невозможно.
Саша побрёл к себе в дом, чтобы продолжить думать о словах Кости.
***
Тяжело вздохнув, Костя опустился на кровать. Ему было стыдно за своё поведение, Саша ведь совсем не виноват. Но вот тот, о ком они говорили, виноват. Юра настолько часто говорил о Московском, что в какой-то момент Костя действительно его возненавидел. Не потому, что Татищев приводил железные и необходимые аргументы, его доводы по-прежнему были довольно эмоциональны. Но из-за постоянных ругательств Уралову всё это надоело.
Он желал вернуть того самого Юру из прошлого. Нежного, доброго. А не этого, брюзжащего слюной. Ему хотелось обнять его, сказать столько слов, но Юра не слушал. Он снова и снова вспоминал о Московском.
Неужели всё действительно было настолько плохо? Неужели Юра, его Юра изменился до неузнаваемости?
Костя глянул в закрытое окно и не увидел в соседнем доме света. Юра спал. Пока Костя изводил себя, мучил вопросами, Татищев спал.
Костя закрыл лицо руками, стараясь прийти в себя. Почему всё так?
Когда Уралов увидел его, то не поверил своим глазам. Две девушки несли бессознательное тело Юры, которого Костя узнал сразу же. Он едва не сошёл с ума, увидев рану на его теле. Татищев что-то бормотал себе под нос, а Костя сходил с ума. Встреча, о которой он грезил всю жизнь, случилась. И тогда всё зависело от навыков врачевания Уралова. Он справился, поставил его на ноги. Но никакого удовольствия не получил.
Костя надеялся, что они с Юрой исследуют всю округу, поговорят о моментах из жизни, которые пережили порознь. Но ничего не вышло. Юра замкнулся в себе, не позволяя пробиться Косте через его броню.
Костя так никого в жизни не любил. Никого. Он встречал на своём пути тысячи других, достойных и приятных. Он узнавал новое, учился, но помнил то, ради чего делает всё это. Юра сопровождал его везде. Костя шёл по улицам Ленинграда и видел, как Юра идёт рядом с ним, смешно осматривая дома. Юра бы наверняка сказал что-нибудь смешное. Но его рядом не было, только воспоминания.
И теперь, когда мечта снова стоять рядом с ним, внимать его дыхание и поправлять небрежно волосы исполнилась, то Костя испытывал раздражение.
Ещё и этот Александр Петрович только сильнее подогрел его злость. Разве не ясно ему сказали, чтобы держался от Московского подальше? Какое из слов он не смог понять? Почему смеет заговаривать с Костей про командира Юры, которого он так ненавидит?
Но раздражение быстро сменялось печалью. Костя будто бы оплакивал своё прошлое и образ Юры. Теперь это другой человек. Наверное, если бы Костя его не узнал, то они так бы и никогда ничего не поняли. Но Уралов узнал, понял, потому что жил им. А Юре было всё равно.
