Сестринские покои

“Наверное, я и вправду сошел с ума.” Откинув голову назад, думал Энки, про себя невольно подмечая, как поднимается и опускается его грудная клетка, а дыхание, скорее, напоминало сопение, сбитой колесницей дворовой собаки, медленно и мучительно умирающей на дороге в грязи, а не человека. Правда. Сколько прошло дней с того момента как Энки поглощенный отчаянием и вдохновением спустился сюда? Сможет ли он сравнить дни, когда вернется наружу? Сможет ли он вернутся? Размышления заставили Энки на миг расслабится, хоть и прежняя тревожность все еще, верная подруга, оставалась с ним. Да. Человек никогда не способен поверить в свою смерть. Никогда. Он до самого конца будет думать, что не умрет. Будет, хоть и невольно, говорить себе, “а вот когда война закончится…” не зная… нет, не веря, что уже завтра будет лежать пронизанный копьем среди грязи и трупов, которые, когда-то говорили точно так же как и он. Ты можешь знать, что умрешь, убеждать себя в этом, но по настоящему верить - нет. В каждом отчаявшемся есть отблеск надежды, отзывающийся глубоко в гнилых, еле бьющихся сердцах, заставляет вновь поверить, что ты встанешь, что ты разбогатеешь, что ты сделаешь что-то, что поменяет твою жизни, что ты будешь жить. В конце концов, мир людей построен на неумирающей надежды тех, кто давно умер внутри. Ведь если бы не было веры, где были бы мы сейчас? В какой-то момент, Энки начинает казаться, что в этой деревне очень тихо. Нет. В ней и правда тихо. Но все это время, из-за нескончаемого потока мыслей, казалось, что здесь непростительно громко. Очень громко. Но сейчас, тысяча встревоженных голосов в голове молчали. Затихли. Или умерли. Ох, этот животворящий эль… черт, как же плохо. Достав из сумки недопитую вторую бутылку, в силу своей неосторожности, и, наверное, нетрезвости, выронил ее. Бутыль покатилась прочь от Энки, врезавшись в какое-то возвышение посередине соседней комнаты. Недовольно цокнув, Энки подполз на к ней корточках. Не рассчитав немного движение, стукнулся головой о возвышение, зашипел. Анкариан поднял голову вверх, и снова отполз назад, уже с бутылкой в руках, чье содержимое почти что вылилось на пол. Это он заметил только сейчас, с некой досадой, и не долго думая, запрокинул голову назад и вылил себя все оставшееся. Немного эля пролилось, испачкав мантию темного жреца и подбородок. И снова, что-то бубня про себя, вытер подбородок рукавом, падая на пол. Да. Нужно отдохнуть. Ничего страшного, если Энки немного отдохнет… Ох. Как же ты жалок, Энки… как же ты жалок. Пьяный, лежишь на холодном полу и мечтаешь еще раз увидеть солнце, словно, ты не умрешь, загнив в этом чертовом подземелье. Бутылка эля рядом с тобой, приятное тепло, отгоняющее всего на некоторое время былую тревожность и страх. Возможно, ты стал тем, кого презирал, Энки. Да. Ты стал тем, при виде которого ты в детстве фукнул бы в неодобрении. Ох… И снова… воспоминания… …чтобы дойти до городской библиотеки, где обычно Энки учился по определенным дням вместе с его наставником, они должны были пройти пару кварталов. Библиотека была открыта с зари, до полудня. И чтоб успеть полностью использовать выделенное время, Энки приходилось вставать очень рано. Наставник, имя которого, Энки не хотел вспоминать, никогда не щадил опоздания. У него было право при непослушании поднимать руку на Анкариана, применять жестокость, так как, отныне, Энки принадлежал темным жрецам, коим сам стал, пожертвовал последним милосердным, что в нем было. Уже на рассвете он, и его наставник подходили к библиотеке, ловя презрительные, или, боязливые взгляды прохожих. Тогда Энки споткнулся об что-то, чуть не упав, но все же смог устоять на ногах. Он кинул взгляд в сторону. Перед ним сидел человек, выставив ногу вперед. У него был потрепанный и очень слабый вид. Энки непроизвольно произнес негромкое прости, когда наставник строго схватил того за руку, подтащил к себе. – И перед кем ты извиняешься? Перед грязным червем, что не видел мудрости? Это он должен извиняться перед тобой, а не ты. И Энки снова кинул взгляд на человека, что в жалкости своего бытия смотрел из под приспущенных век на нового темного жреца. На того, кому не повезло с рождения. Но не так, как ему. Сейчас Энки как никогда напоминал того “грязного червя”. Слаб, и демотивирован. И вот. Снова эти проклятые воспоминания. Удивительно, что именно в таком нестерпимом месте рождаются самые интересные внутренние дискуссии и размышления. Воспоминание. Почему-то, лицо того умирающего крестьянина вьелось в сознании Энки слишком глубоко, чтобы не вспомнить его образ до точности в родинку. Его скорбящее, страдающее лицо. Ссохшиеся губы. Бутылка в руках. Он уже мертв. И идеи его мертвы. И снова Энки лежит на полу какого-то затхлого дома карликов. И снова, сознание возвращается в реальности, будто, чтобы помучать, напоминает о всем произошедшем в подземелье. И снова пробуждает нестерпимую боль в руке, заставляя сворачиваться клубком и стонать от боли. Чувство похожее на агонию. Он знает что это. Он видел ее. В нос словно ударяет старый, очень знакомый запах. Просто ассоциация. Просто воспоминание. Пресневелый запах старинный книг, которые велел зачитывать до посинения наставник. Он бы и сам мог их прочитать. Но почему-то, тот жрец, имел власть все контролировать. И тогда, сидя над головой юного темного жреца, его жадное дыхание сливалось с шелестом страниц. Не прислушиваться к тяжелому дыханию наставника стало частью повседневности. Казалось, что книги приобретали запах содержимой грязи. Чем кровавее и темнее слова, тем гнилее будет запах старых, замшелых страниц. И даже так, с каждой прочитанной такой книгой, запах гнили и застоявшейся крови становился все слаще и притягательнее. И с каждым разом, смерть воспринималась все спокойнее. Смерть стала не концом, а частью жизни. И снова, открывая глаза, оказывался в реальности, глядя на пустой потолок. И снова рука зудела, и снова, силой, заставлял Энки себя подниматься, каждый раз падая. Чувство, что что-то не закончено, оставляло Энки в сознании, а усталость каждый раз пыталась это сознание отнять, отдавая сонливой замшелости. …опять. Опять, прикрывая веки, перед глазами предстает давно похороненный в грудах кровавых книг и жестоких ритуалах образ. Слишком похож, чтоб не быть связанным с Энки, но все же, таким другим, чтоб быть Энки. “Я точно спятил.” – печально проносится в голове, заставляя того глубоко вздохнуть. Словно, из последних сил. Глаза сами собой закрываются. *** Нет. Я не знал. Я не знал, к чему это приведет. Я не контролировал свои действия. Я не виноват. Голос. Это твой голос, Энки. Эхом проходил среди стен, возвращается к тебе, и снова, отталкивается от стен, создавая неуловимую волну. И слыша свой же голос снова, раз за разом, он заставлял прочувствывать чувство вины снова и снова, и это чувство, заставляло оправдываться в какой раз. Ты как змея, кусающая себя за хвост. Пытаясь найти хоть какое-то логическое оправдание своим чувствам, ты чувствовал, как еще сильнее зарывал себя в этих мыслях, лишая себя кислорода. И каждый раз, казалось, что ты на грани, и вот вот умрешь, но что-то внутри оставляло тебе страдать живым. Зачем? Это гиблое место смогло вырыть то, что ты так давно скрывал, за жирными слоями приевшейся жестокости и неутомимой тяге к знаниям. И вот она снова стоит перед тобой, ласково улыбаясь. Почему ты запомнил ее такой? В вашей жизни не было места для улыбки. И все было с самого начала предрешено. Но, она, всегда старалась улыбаться. По крайней мере тебе. Или это все просто обман сознания? Да. Алкоголь плохо влияет на тебя. Ты чувствуешь позывы рвоты. Сдерживаешь его, хотя опустошить желудок кажется тебя самой разумной идеей прямо сейчас. Сдерживаешь, хватаясь за живот. Что-то внутри прожигало тебя. …словно, очень долгая агония, когда говорят, что перед смертью жизнь проносится перед глазами в один миг. Для Энки этот миг растянут до нескольких часов, выворачивая изнутри. В осознании пролетает ее образ. Как впервые. И почему? Почему Анкариан снова вспоминает ее? Всему ли виной ассоциация..? Алхимик? Занятно, как, даже, меньше пяти минут встречи с кем-то, могут оказать такое глубокое влияние. Древний, как хорошее вино, и неразличим, как след мягких подушечек лапок по камню. В нем есть что-то… странное. Но такое знакомое… Все с самого начала было понятно: один из вас умрет от рук другого. Только один достоин продолжить род темных жрецов. И Энки знал это. И знала Виктория. Безусловно знала. И все же, разве вам не должно быть все равно? Разве это не… нормально? Нет. В этом есть что-то еще… что-то иное… что-то совсем другое. И вот, в какой раз ее взгляд. Немного отрешенный. Но ласковый. Словно, задумчивый. Свет лампы передавал очертания ее лица. У нее оно было не таким болезненным как у Энки. Скорее, каким-то, живым. Отблеск лампы блеснул в глазах, когда она дернула ресницами, и направила потерянный где-то взгляд на Энки, некоторое время, молча рассматривая его. Она выглядела как никогда серьезной, но даже так, оставалась, в меру, нежной, глядя, как ее младший брат перелистывает страницы одной из книг библиотеки. Как вчера было. Светлые волосы, как сгущенка, такой же светлый взгляд. Она словно умилялась. Или просто дразнила Энки. Разве можно отказать себе в таком удовольствии? И на миг, игриво, высунула язык, увидев что близнец обратил на нее внимание. Она не очень была увлечена книгами, в отличии от своего брата. Нет, она их любила, но все же, для нее было что-то важнее всех знаний, мудростей мира. Что-то более ценное. Она считала, что знания, книги, и учеба - это лишь путь достижения того, к чему лежит ее сердце. Однажды говорила. Энки не придал значения. Наверное, тогда он просто опустил взгляд обратно в книгу, не задумываясь толком о словах своей сестры. Да. Точно. Они всегда были такими одинаковыми, но, все таки, разными. Почти неразличимыми на лица, как породистые щенки, но исключительно непохожими в восприятии мира. Наверное, Энки, в этом плане, намного более пессимистичен. Или реалистичным. …или же, не было никакой мягкой Виктории, и это лишь коварные игры разума? Игры… зачем заставлять себя мучаться по тому, чего даже не было? – Я думаю, что ставя себе невыполнимые цели, ты с самого начала ставишь на себе крест. – однажды говорила она, при свете тлеющего фитиля свечи. А казалось, Энки зажег его только пять минут назад. – Невыполнимые? Думаешь, моя мечта - невыполнима? – отвечал он строго, оторвавшись от книги. – У твоей мечты нет конца. – сказала она, слегка опустив голову. – Как и у моей. Поэтому, мы с тобой обречены. Обречены. Да… черт. Нет. Этого не было. Этого никогда не было, никогда не происходило! Энки открывает глаза. Когда внутренний голос перешел в сон? Странный, и едкий. Этого никогда не было. Виктория такого никогда не говорила. Это бред. Все таки, его вырвало. Это жрец понял по запаху, и неблагоприятной луже рядом с его лицом, когда он открыл глаза. Наверное, две бутылки эля это слишком для того, чтобы как-то понять, и здраво осмысливать ситуацию. Особенно для того кто прежде в таких количествах не пил. Неудивительно. Еда найденная здесь Энки была, сказать, не высшего качества, так что, из-за того, что сейчас она удобно располагается переваренная на полу – наверное, совсем не жалко. Даже сейчас, Анкариан не мог с точностью сказать ничего о своем самочувствии. Трезв, или пьян. Голоден, или сыт. Разве что, голова уже не так сильно кружилась, а сухость во рту сжимала горло еще сильнее. Кое как встав на ноги, жрец с прискорбием заметил, что боль в плече вернулась. Она как будто стала сильнее. Энки недовольно, негромко прошипел, снова хватаясь за плечо. Он смог вернуться в реальность после “отдыха”. Лучше не стало. Все, что изменилось того момента, как Анкариан заснул - лужа рвоты, и, пыльные следы у проема. Наверное, какой-то карлик заходил туда, или, испугавшись Энки, или относясь к нему с полным равнодушием. Неважно. Все, чего прямо сейчас хотелось - глоток воды. Как же примитивны человеческие желания в тяжелых условиях. Вода. Еда Сон. Все, что, делало человека живым, в самых экстремальных ситуациях. Прям как животное. А человеком, он мог быть только тогда, когда есть все, что нужно. Тогда человек начинает придумывать какой-то бред чтобы скрасить скучные дни в достатке. В жилище никого не было. После сна усталость так и не прошла. Казалось, стала только ярче. Нетерпимее. Энки вытянул руку, чтоб оперется о стену. Взгляд упал в сторону, на возвышение. То самое, о которое, Энки, в неадекватном состоянии стукнулся головой. Что-то в нем привлекло. Интересное, необычное строение. Это явно не просто столб. Ох, на нем что-то находится. Только сейчас Энки замечает это. Какой-то куб, с тщательно выгравированными на нем примитивными узорами. Какое-то родовое достояние? Редкое сокровище? Что это? Взгляд Энки любопытно окутывает куб. Казалось, на нем что-то написано, на неизвестном Энки языке. Или это рисунки..? Анкариан прищурился, словно, пытаясь расшифровать надписи. Следующим шагом было - взять предмет в руки. Повертев его, Энки нахмурился. Он выглядел необычно. Словно… какая-то древняя реликвия… В любом случае, зачем ему какая-то безделушка принадлежащая пещерным жителям? Она будет только занимать место в сумке. Толку от нее нет. Энки положил ее обратно на возвышение, в последний раз проводив взглядом. Голова все еще болела, а ноги капризно заплетались между собой. Здесь нельзя оставаться вечно. В попыках привести себя в порядок, Энки выходит наконец из жилища. Темно. Еле различимый свет через мост потянул жреца, словно, моль на тусклое сияние фонаря. Быстрый, смелый шаг. Он почти доходит до выхода на мост, как сзади раздается карканье. То самое.