Между капищем и переулком

Честно говоря, Артемий и не знал до той поры, что может кого-то так сильно ненавидеть. Ученый ли, гений ли, а, видимо, не просто так его проект был прикрыт. Не просто так он отправился — как ссыльный — в их глушь, где громче Боен говорит только Степь. И даже тут. Даже на правах никого, на правах того, у кого остался только один — хлипкий, жалкий — шанс, он умудрился выйти победителем. Если это что-то и говорит о Данковском, то Артемий предпочитает не задумываться. Гораздо громче о нем говорит цифра сгинувших. И завещанный приказ, отданный Полководцу. Пять часов — и ничего не останется. Останется лишь Данковский. Простите, отец, рассеянно думает Артемий, слушая приговор — всем его чаяниям, всем его стремлениям. Я вновь подвел. Лицо Данковского — бесстрастный серый холст. Настолько пустой, что и рисовать-то боязно — на таких редко случаются шедевры. На выходе из Собора Артемий ловит на себе его взгляд — изучающий, препарирующий, как диковинную зверушку. Все мы, приходит мысль в голову, для него лишь набор подопытных. У лабораторного материала просто не может быть своих желаний. Гипотеза выдвинута, условия зафиксированы. Изогнутые в усмешке губы Данковского не шевелятся: — Quod licet Iovi, non licet bovi, мастер Бурах.