***
После того как поработал для царевны, Феликс отправился в город. Он подготовил для себя план на день из нескольких пунктов. Во-первых, навестить храм Птаха. Пусть господин Ким и сказал, что Чонён, когда станет необходимым, сама свяжется с Феликсом, это в действительности невозможно, если он продолжит постоянно находиться в стенах дворца. Во-вторых, встретиться с Кристофером. Феликс намеревался поведать ему о работе в золотой шахте в долине Вади-Фавахир. И в-третьих, как отдых после серьёзных разговоров, увидеться с Рюджин. В горячем дневном воздухе порывом ветра донёсся аромат выпечки. Такой манящий, что в голове сами собой вырисовывались образы мягкой булочки, которую разорвёшь пополам, и изнутри пар повалит. Сойдя с коня, Феликс взял его за поводья и направился к рынку на центральной площади. Приближался, и аромат становился всё более ярким. У прилавка скопилась целая толпа людей, жаждущих отведать днём вкусной выпечки. Феликс принялся ждать. Спустя какое-то время он, довольный, держал в руке греющую пальцы булочку. Она была настолько свежей, что, стоило чуть сильнее надавить, оставались вмятины, сквозь которые просвечивался малиновый джем. Феликс принялся за еду, ровным шагом прогуливаясь по площади. Голубое небо куполом накрывало местность, и парящие по нему облака отбрасывали большие прохладные тени на землю. Пейзаж простирался далеко; центральные здания белого камня постепенно, если уж очень вглядеться, сменялись на непримечательные и низкие. По улицам слонялись разные люди — как в пёстрых нарядах жрецы и жрицы, так и простолюдины, что могли себе позволить лишь платья, подобные простыни. Висели на теле такие платья, впрочем, и правда как простынь. Феликс созерцал городскую жизнь. Мельком вслушивался в слова проходящих мимо людей, улавливал откуда-то поодаль игру на арфе и бодрое мужское пение. — Юноша, постойте! От размышлений Феликса отвлёк знакомый голос, прозвучавший из-за спины. Он обернулся, и каким же было его удивление, когда взору предстала порхающая мягкой походкой к нему верховная жрица Сета. — Добрый день, — приблизившись, поздоровалась она. — Добрый, госпожа верховная жрица. — Можно просто «госпожа», — со снисходительной улыбкой поправила Дженни. — Я не ошиблась, ведь это Вы присутствовали вчера на аудиенции у фараона как писец? — Вы правы, госпожа. — Как Ваше имя? — Феликс. — Фе-е-еликс… — протянула она в тихом восторге. — Немыслимое совпадение, что мы встретились здесь сегодня, не находите? — Нахожу, только предпочитаю считать это не совпадением, а удачей, госпожа, — стараясь относиться к жрице с уважением, а также некоторым восхвалением, чтобы завоевать её расположение, ответил Феликс любезнейшим тоном. А было ли ему нужно её расположение? Их ничего не связывало, обе встречи произошли благодаря стечению обстоятельств. И всё же Феликс старался преподнести себя так, чтобы в случае чего на него, как на возможного обвиняемого в чём-либо, подумали в последнюю очередь. Таким являлся его принцип во взаимодействиях с малознакомыми людьми — быть самым учтивым и самым располагающим в своих проявлениях. Стоило жрице услышать ответ Феликса, как уголки её губ приподнялись в улыбке. Ему могло показаться, однако он уловил в этой эмоции… кокетство? Слишком надумал себе, так оправдал. Следующее действие Дженни окончательно вывело из душевного равновесия. Она бросила взгляд куда-то ниже глаз Феликса. Улыбнулась шире, чуть прищурив глаза. Коснулась его щеки, и сердце замерло. Она мягко провела тыльной стороной ладони… Феликс напрягся. Жрица вновь взглянула на него. — У Вас тут была крошка. — Да? — Феликс машинально дотронулся рукой до того места на щеке. — А Вы думаете, я вру? — лукавым голосом проговорила Дженни. «Она намеренно приводит меня в смятение, — подытожил Феликс. — Нет толку играть со мной, когда есть кандидаты из высшего общества, да даже сам фараон. И зачем ей моя неуверенность?» — Нет, — ответил он жрице с простодушной добротой. — Нет, госпожа. Спасибо. — Не за что. Вы заняты, Феликс? — Отнюдь. — Не желаете прогуляться? — Составить Вам компанию, госпожа, честь и удовольствие для меня. Жрица лишь тихонько усмехнулась. Она направилась вперёд, ожидая, что Феликс последует за ней. Так он и поступил. Дженни отошла к краю широкой дороги, где ровной полосой были высажены пальмы и кустарники, а также, как отметил Феликс, где ступало меньше всего посторонних. Люди и вовсе перестали попадаться у них на пути, по-видимому, из желания не тревожить знатную госпожу во время её прогулки. Феликс ощутил на себе взгляд Дженни и оторвал глаза от земли. — Знаете, Феликс… — как-то многозначительно начала она. — Мне вспомнилось кое-что. Вчера вечером я дождалась, чтобы все господа, с которыми я прибыла на аудиенцию, поговорили с фараоном, поскольку мы планировали отбыть из дворца вместе. Когда мы с господами минули полпути к выходу, я обнаружила, что потеряла серьгу. Это было очень досадно — её мне подарил мой покойный отец. Я немедленно поспешила обратно к залу. В коридорах было так темно, и стражники куда-то разошлись… На миг я действительно поддалась испугу. Впрочем, быстро успокоилась. Я исследовала пол возле зала в попытке найти серьгу, и тогда… — Жрица выдержала паузу. Долгую, томительную. — Тогда из зала вышли Вы с фараоном. Фараон держал Вас за запястье, и мне показалось… Показалось, что… Знаете, что его настойчивость имела под собой определённый характер. Вы вместе, держась близко друг к другу, ушли куда-то вглубь коридоров… В это мгновение Феликс в полной мере осознал происходящее, вот только это не помешало холодку пробежаться по коже и ко́му встать поперёк горла. Жрица озвучила намёк — обвинительный по отношению к пойманным за тактильностью мужчинам и осудительный по факту своего существования как подозрение самого фараона. Феликс старался держать беспристрастное выражение лица, однако сердце его бешено колотилось в груди. Почему он и вовсе был должен как-либо выходить из ситуации, оправдываться? Да, Феликс и царь неровно дышали друг к другу. Более того, предавались настоящей страсти в разделении ложе. Таково истинное положение вещей, и не столь важно, как подобное произошло и укрепилось. Это отчего-то интересовало совершенно непричастного человека — вот, что поистине поражало. Хотя… До тех пор пока Хёнджин является фараоном, иначе быть не может. Позволив себе мысленно повозмущаться, Феликс вдохнул во всю грудь и вернулся к трезвости разума. Его первостепенная задача — сохранение репутации царя. Он отдавал себе отчёт в том, что жрица не глупа. Тем не менее, как и любой другой человек, она была подвластна хитрым трюкам, которые сама пыталась применить к Феликсу. Жрица обладала страшной силой — красотой, подарком самой природы, способным покорять и подчинять. С ней Феликс не мог соревноваться в очаровании. Однако же существовал и иной путь. — Фараон, сжимающий моё запястье? Госпожа, это невозможно. — Что Вы пытаетесь сказать? Ухмыльнувшись, жрица сверкнула глазами, и Феликс преисполнился убеждённости в том, что она излишне радостна. — Я говорю, что это невозможно. Если Вы настаиваете, что видели именно меня и именно фараона, то наведайтесь к лекарю. Произнесённые им слова пусть и звучали спокойно, однако заставили жрицу сперва с недоверием покоситься на Феликса, а затем нахмуриться и процедить гневным тоном: — Что Вы себе позволяете? — Я Вас обидел? Прошу прощения. — Что значит «наведаться к лекарю»? — не переставала злиться Дженни. — Я имел в виду, что фараон не трогал меня, госпожа. — Я видела вас! — Видели? — Феликс скептически приподнял одну бровь, выдерживая пылающий злобой острый взгляд жрицы. — В самом деле видели нас? — У Вас проблемы со слухом, Феликс? Вам следовало бы наведаться к лекарю. — Госпожа, я Вас услышал. Позволите задать вопрос? — Разумеется, — согласилась она не слишком охотно. — Кто-то ещё находился в коридоре в тот момент? — Никого. Феликс хмыкнул, точно позабавился абсурдности услышанного. — Никого, госпожа? — произнёс он с улыбкой. — И вы утверждаете, что видели именно нас? — Что-то не так? — насупившись ещё сильнее, сквозь зубы проговорила жрица. На считанный миг между ними повисло молчание. Феликсу нужно было время, хоть какое-то время, чтобы подумать, создать правдоподобную историю, притом не выглядеть выдумщиком на ходу. И в этом он преуспевал, сколько себя помнил. — В действительности являлось невозможным, чтобы Вы, во-первых, видели нас вдвоём, — твёрдым тоном начал молвить Феликс, будто палач, перечисляющий список преступлений смертника, — ведь мы с фараоном покинули зал для аудиенций первыми, и за нами определённо следовали остальные писцы — в каком порядке и количестве, простите, не отвечу, ибо я лишь некоторое время слышал их присутствие позади; а во-вторых, мы с фараоном никак не могли касаться друг друга. С какой стати ему дотрагиваться до обычного слуги? О каком характере его прикосновений Вы говорите? Вы якобы наблюдали что-то и сходу придали этому наблюдению определённые мотивы? Блудные мысли грешны, госпожа. Насколько приемлемой Вы находите данную ситуацию: увидели неизвестных мужчин в темноте, надумали их связь, обвинили в этом фараона и теперь озвучили всё мне? Признаться, я не уверен, как мне следует поступить. Думаю, обойдётся без расследования, и фараон сам решит, какое наказание для Вас будет справедливым. Восьмой грех, пятнадцатый, восемнадцатый, двадцать девятый, тридцатый, тридцать первый. Лишь те, что сразу вспомнились мне. Вероятно, фараон вспомнит больше. Он прекратил говорить. Стояла гнетущая тишина, пока Феликс переводил дыхание, а жрица, изучая его, предавалась тяжёлым, судя по нахмуренности, думам. — Вы угрожаете мне, — наконец-то подала тихий голос Дженни, — тем, что передадите мои слова фараону. — Я не угрожаю, госпожа. Не посмел бы. Уличив Вас во лжи, я только предупреждаю и ничего больше. Поскольку должно не забывать, кто Вы, а кто фараон. — А кто Вы, Феликс? — Я? — не вполне понимающий, переспросил он. — Вы верный пёс нашего фараона, — расплывшись в улыбке, торжественно изрекла Дженни. — Госпожа? Жрица поднесла к щекам ладони, покачала головой и с какой-то возбуждённостью в голосе произнесла: — Ничего, ни-че-го не говорите! Ясно; прекрасно, что мне только показалось то, что показалось. Её лицо горело румянцем, дыхание было прерывистым. Феликс изумлялся: жрица так испереживалась из-за развития их диалога или попросту была не в себе? Зрительное наблюдение и интуиция настаивали на втором варианте. Это обескураживало, в некоторой степени даже пугало. Дженни вдруг улыбнулась, и её глаза непроизвольно сощурились. — Я рада, что мы разрешили с Вами недопонимание. — В её взгляде заплясали огоньки. — Всякое может почудиться в наше время, когда мужчины всё чаще отдают предпочтение представителям своего же пола. «Лукавит», — констатировал про себя Феликс. — Вас это беспокоит? — Меня? — усмехнулась она. — Нет. А Вас, Феликс? — Я не интересуюсь подобным. — Славно. И не стоит. Жрица остановилась. Феликс так же застыл на месте. Она чуть поджала губы и ухмыльнулась, глядя ему в глаза. Затем опустила ладонь на его шею, прошлась ею до плеча и сжала с силой. — Надеюсь, — вкрадчивым шёпотом произнесла Дженни, — мы встретимся вновь. — Всегда готов услужить Вам. — Ох, я приму это к сведению. — Отойдя в сторону, она добавила: — До свидания, Феликс. — Прощайте. Дженни направилась прочь, а Феликс, оседлав коня, выдвинулся в дорогу.***
В храме Птаха было весьма многолюдно. Феликс скитался по территории и вглядывался в лица людей, пытаясь найти Чонён или ту вторую деву, что сидела тогда в подвале вместе с господином Кимом. Через некоторое время, когда Феликс, опёршись о стену храма, встал передохнуть в тени, к нему приблизился юноша. Он сам не представился. Только спросил имя Феликса, а после ответа заявил, что тот может пройти в «домашний очаг». После короткого диалога юноша зашагал прочь. «Молодой. Они все молодые». За пронёсшейся вскользь мыслью не последовало никаких более заключений. Помня путь, Феликс добрался сквозь деревья и кусты к люку. Опустился вниз, прикрыл за собой дверцу. В подвале стояла приятная прохлада, витал запах сырости с нотами камней, которыми были обложены стены, пол и потолок. Феликс прошёл по коридору к дальней комнате, где прежде и встретился с господином Кимом. Постучался; через мгновение прозвучал уже знакомый голос: — Да? — Чонён, это я. — Проходи, — произнесла она с мимолётной паузой. Феликс вошёл в комнату. В окружении десятка свёртков папируса за столом сидела Чонён. При появлении Феликса она свернула и тот папирус, чтением которого, по всей видимости, была занята. Размашистым движением руки Чонён сдвинула всю кучу папирусов в сторону, затем ладонью указала на стул напротив себя. Феликс занял место. — Что такое? — спросила его Чонён. — Ничего. Посчитал, нам следовало бы встретиться. — Я знаю. Ты без вестей? — Каких? — Любых, Феликс, — сдвинув брови на переносице, отчеканила она с напором. — У меня нет вестей, — стараясь держаться ровно, ответил он. — Ясно. Чонён переплела пальцы рук и опёрла о них подбородок. Взгляд её чёрных глаз был сравним с ночным небосводом в песчаную бурю. Чонён оценивала Феликса, и складывалось впечатление, что её что-то до невозможности не устраивало, словно бы в комнате находился нестерпимый внешний раздражитель. Она, вероятно, никогда не была полностью удовлетворена. Феликс предполагал, что в случае Чонён женская истерия проявлялась особенно сильно. Иного объяснения её вечному недружелюбию он попросту не находил. Хотя, впрочем, допускал, что за грубым отношением скрывалась неприязнь, имеющая под собой вполне серьёзную, конкретную причину, и именно этого он опасался. Затянувшаяся тишина начала становиться мучительной. Феликс произнёс: — Господин Ким говорил, ты свяжешься со мной. — Говорил, — ответила Чонён снисходительно. — Ну, и? Ты должна мне поведать о вас, так? В конце концов, господин Ким настоял, чтобы я стал вашей главой. — Я ничего не должна. Должен ты. — Я? — поражённый её тоном, переспросил Феликс. — Документы можешь выкрасть? — Какие? — Те, что важны. С конфиденциальными данными. Мне нужно пояснять, какие это документы? С самого начала подавать большие надежды и ожидания, по мнению Феликса, было не слишком разумно в его положении. — Нет. Не могу. — Замечательно, — закатив глаза, выплюнула Чонён. — Хоть подслушать что-то? — Ты рассчитываешь на секретность. Подобные вещи фараон не обсуждает в моём присутствии. Я не его личный помощник или что-либо в этом роде. — Шпионаж, Феликс. — Нет. Это добром не закончится. — Прикладывай усилия, и всё будет в порядке. — Чонён, я писец. Не шпион. Меня поймают при первой же попытке подслушивания и повесят. В лучшем случае. А в худшем — казнят самой ужасной казнью. — Ты по определению рискуешь быть казнённым, являясь участником нашего кружка. Милостивый Ра, ну что за дурость… — с раздражением процедила она. — Ты зачем нужен, раз от тебя никакой пользы? Абсолютно слабоумный, не в состоянии разговоры подслушать, что умеют даже дети малые. Возглавлять наш кружок тебе? С этим справилась бы и я. — То воля господина Кима. — Мудрейшие порой совершают ошибки. «Считает ли она пристрастие господина Кима к дурманам такой же ошибкой?» — Феликс не осмелился задать этот вопрос вслух. — Если бы не пожар в Царской библиотеке, — говорил он примирительно, — я бы смог достать документы. Сейчас это попросту невозможно. Мне неизвестно, куда переместили сохранившиеся и где хранят теперь новые. Стоило упомянуть библиотеку, и Чонён усмехнулась. На её лице отразилась надменная улыбка, а в глазах загорелись лукавые искры. — Да, пожар был разрушительный, — в голосе Чонён слышалось ликование. — Наша маленькая победа. — Победа? — Организовала поджог лично я, — горделиво вскинув подбородок, изрекла она. Не зная, как реагировать на подобное заявление, Феликс промолчал, потупил взгляд в стол. «Молодые и ненасытные». Он прикусил губу. Снова взглянул на Чонён. — Организовала ты. Но как? — Всегда найдётся человек, который, только предложи ему мешочек золота, согласится сделать что угодно по твоей просьбе. Насколько мне известно, мой верный слуга сам же погиб в том пожаре. Естественный отбор, не иначе, — на тягостном выдохе завершила Чонён, покачивая головой. — Какие цели ты преследуешь? — Я разделаю наши общие идеалы. И преследую ровно те же цели, что и остальные участники кружка. — Чего вы все вместе добиваетесь? — Мне не нравится этот допрос. — Я не допрашиваю, Чонён. Я пытаюсь понять. Чтобы в будущем я был способен поддерживать и направлять вас. Она какое-то мгновение словно бы сопротивлялась: нахмуренная, взирала враждебно, боролась с тем, чтобы смочь пойти на откровение. Безусловно, для такой личности, как Чонён, без длительного знакомства и без основательного понимания человека перед собой это было ужасно трудно. Вероятно, почти невозможно. Чонён столь долго молчала, что Феликс решил — говорить сама она не собирается. И причины на то были: в конце концов, между ними ещё не успело выстроиться маломальское доверие, к тому же большую часть их взаимодействий они попросту пререкались друг с другом. Если бы оказался на месте Чонён, Феликс так же не отличался бы откровенностью. Тогда он рассудил, что следует действовать первым. — Вы хотите свергнуть фараона, — проговорил Феликс, с особой проницательностью глядя в глаза Чонён. — Верно. — Чтобы что? За свержением его власти последует разруха общества. Разве же рассудительно прибегать к таким крайностями, пусть вы и недовольны фараоном? — Вполне рассудительно. — Ты бы не заявляла подобное, не будь у вас плана. — Так. — Значит, после свержения власти фараона вы рассчитываете на что-то? — Интересуешься ли ты внешней политикой, Феликс? Внезапный вопрос Чонён застал врасплох. — К чему спрашиваешь? — произнёс он вместо ответа. — Римская империя стремится захватить всё средиземноморье. Государства, оказывающие сопротивление, вызывают у них немилость. Римляне, что обладают и ресурсами, и воинами, рано или поздно побеждают, а те ограбленные, сожжённые и обездоленные государства попадают под протекторат. Более унизительной перспективы и не сыскать. Политика нашего фараона такова — защищать нашу государственность и биться с Римом до последнего. Я попросту нахожу это дуростью. Пытаясь доказать собственное величие, фараон в конце концов приведёт к тому, что мы станем рабами римлян. В то же время существует оптимальный вариант — сдаться Риму, но с угодным для нас соглашением. Войти под их контроль, но не как униженное колониальное государство, а как полноценный регион в составе Римской империи с сохранением нашей веры и наших традиций. Таким образом мы спасёмся от всё более вероятной грядущей перспективы рабства; целостности и процветанию царства не будет грозить опасность. — Звучит чересчур мечтательно, ты так не считаешь? Каковы гарантии, что, сдавшись Риму, мы не попадём под протекторат? — Для заключения соглашения нужен человек, способный договариваться. Наш фараон им не является. Он в жизни не подумает беседовать с римлянами в таком ключе. Он скорее предпочтёт потратить последние ресурсы царства, чтобы дать отпор, принимая в расчёт наиболее правдоподобный в общей ситуации исход — наше поражение. — Я тебя услышал. Полагаешь, фараон не слишком подходит на роль правителя. А кто, если не он? Эта реплика заставила Чонён испустить смешок. — Феликс, неужели, по твоему мнению, нет ни одного достойного кандидата? — скрестив руки на груди, проговорила она с язвительной усмешкой в голосе. — Ты подразумеваешь господина Кима? — Ким Сынмин. Верно. — Хорошо. Я правильно понимаю, что ваша цель — изменить положение вещей так, чтобы глобальные решения царства принимал господин Ким и чтобы он соглашением привёл нас к вхождению в Римскую империю на наших условиях? — Да. — И вы уже пытаетесь ослабить влияние фараона. — Да. — Материально — поджёг Царской библиотеки и, вероятно, что-то ещё, о чём я не знаю, и этически — распространение слухов о том, что фараон мужеложец. — Да. — Вы хотите, чтобы общественность усомнилась в фараоне, чтобы фараон потерял доверие и расположение общественности, а затем в нужный момент «выдвинуть» господина Кима? — Да. Феликс медленно вздохнул. С течением разговора глухая тревога в груди всё более усиливалась и к настоящему моменту превратилась в колкое, леденящее чувство, от которого немели кончики пальцев. Вопреки эмоциям, он был обязан вести себя так, словно новая информация не пугала его, а, напротив, приободряла. Ведь здесь Феликс являлся членом кружка, выступающего против фараона. В стенах дворца — его любовником. Смятение становилось настоящим внутренним конфликтом. Как поступать так, чтобы и «союзники», и фараон оставались довольны? Фундаментальное противоречие. — У вас есть временные ограничения на то, чтобы исполнить план? — силясь сохранять спокойствие, спросил Феликс. — Пока нет. Появятся, если изменятся обстоятельства, которые станут грозить царству. — То есть в первую очередь вы беспокоитесь о судьбе царства? — Именно. — И категоричные решения вы не против предпринять в любой момент. — О чём ты? — Чонён нахмурилась в явственном недопонимании. — Господин Ким пытался убить царевну. — Ах, это… Избавиться от сторонней, ни на что не влияющей фигуры — не категоричное решение. Существование царевны бессмысленно и будет являться бессмысленным, даже когда она станет царицей. Она не распоряжается царством, она глупа и наивна. Только помешает, если мы избавимся от фараона. Хотя, впрочем, нам не составит труда убить её позже. — Вы хотите, чтобы господин Ким занял лидирующую позицию. Но кто позволит этому произойти, раз теперь о нём говорят плохо? — Слухи… О них забудут. Я предлагала Сынмину взять меня в жёны, и тогда его бы перестали считать мужеложцем. Он уехал в Фивы, чтобы разговоры стихли. По его возвращении допустима возможность, что мы вступим в брак. Только ради того, чтобы общественность успокоилась. В любом случае есть множество разных способов восстановить его репутацию. — Ясно. — Я пошла навстречу тебе, — серьёзно начала Чонён. — Хотя и не была обязана. Доказывать свою нужду и свою верность — твоё дело, твоя необходимость. Ты пойдёшь мне навстречу, Феликс? — Разумеется. Что я могу сделать для тебя? — Пока ты не в состоянии доставить сведения из дворца, единственное, что приносит тебе смысл, — это умение действовать. Его надо доказать. Феликс, ты когда-нибудь был в Саккаре? — Нет. — Мелкое поселение… — В некрополе которого находятся гробницы многих фараонов и жрецов. Я знаю. — У меня к тебе задание. — Какое? — Организуй нападение с ограблением на Саккару.