Под контролем

Всё происходит будто в замедленной съёмке, ну, знаете, как во второсортных боевичках, выезжающих только на спецэффектах и слоумо: они с Гоустом переглядываются, у Соупа в горле недоверчивая паника, у лейтенанта Райли в глазах ледяная изморозь. Гоуст первым подносит рацию к губам, чтобы выдохнуть: — Как слышно, кэп? Нет ответа. В наушнике — одни помехи, никто из остальных ребят не решается заговорить, на линии повисает оглушительная тишина. Блядь, блядь, блядь! Соуп лихорадочно обдумывает ситуацию, прикидывая варианты дальнейших действий. Они не могут вернуться без капитана. Они не могут бросить Прайса — мёртвого, раненого, пленного, здесь и сейчас состояние роли не играет — в поднятом на уши военном городке. Даже если это означает нарушение прямого приказа оставаться на местах. — Мы должны найти его, — говорит Соуп, отключившись от канала связи. И сжимает зубы. — Нас видело значительно меньше народу, чем отряд, действовавший на земле, так что мы… — Тихо, — вдруг перебивает его Гоуст. Он вслушивается во что-то, прижимая наушник указательным пальцем, и, повинуясь его нетерпеливому сигналу, Соуп переподключается к линии. Там всё ещё помехи. Неясный рокочущий шелест, какой бывает, когда рация повреждена. От падения, от пули, от удара — мало ли причин? Соуп уже собирается спросить, какого хера они тратят драгоценные секунды на то, чтобы послушать эту неразборчивую мешанину, когда в гвалт помех прорезается нечто иное. Тяжёлое дыхание. И зычный голос, доносящийся издалека, будто сквозь толщу воды. Неизвестный им язык, носитель которого может быть только ангольцем. Смех. Звук удара. Пауза. Выстрел. И глухой шум, с которым падает на пол чьё-то тело. На долгие мгновения остаётся один только механический треск. Но потом сбитое дыхание возвращается, и кто-то — Прайс, Прайс, господи, блядь, боже, спасибо тебе за маленькие радости — глухо бормочет: — Юго…восто… дом с … иней крыш… нуж… омощь… Гоуст и Соуп синхронно поднимают головы и пялятся друг на друга. — Юго-восток, синяя крыша, — торопливо расшифровывает Соуп. — Это не так далеко от нас, мы точно видели синий шифер, когда искали укрытие. Гоуст кивает. Движение выходит отрывистым и резким, глаза у него потемневшие, вымерзшие насквозь. Соуп знает, что, когда элти в таком состоянии, к нему лучше не прикасаться, по крайней мере, если не хочешь заполучить руку на своём горле, а ситуация не располагает к играм в асфиксию; единственное, что он может сделать, — это дождаться приказа. И приказ, разумеется, звучит как… — Выдвигаемся. Они пробираются по пустующим закоулкам, крадучись, почти даже не дыша; Соуп меняет тяжёлую снайперскую винтовку, остающуюся теперь висеть у него за спиной, на облегчённый вариант штурмовой, и это вообще-то охренительное счастье — иметь возможность участвовать в нормальной перестрелке. Хоть он и сомневается, что сможет бегать достаточно быстро с грузом своей малышки на плече. Но бросить пушку? Ещё чего. Им везёт: похоже, Прайс оказался единственным, кому сели на хвост и кто, возможно, пострадал. — Оставайтесь на позициях, — отбривает Гоуст Роуча, когда тот уточняет по каналу связи, стоит ли им отправиться на поиски кэпа. — До дальнейших распоряжений. О, Соуп любит наблюдать за лейтенантом Райли в режиме «закрой рот и выполняй»: это волнующе, и, будь обстоятельства иными, он вполне мог бы даже… Угомонись, идиот. Какое нахрен счастье, что те из ангольцев, которые могут позволить себе настоящий шифер вместо соломы, отдают предпочтение вырвиглазным цветам, и в южной части города не так много похожих друг на друга крыш. Нужную улицу они находят достаточно быстро — быть может, минут через пятнадцать. Занимают позицию за поворотом, в тесном для них двоих расстоянии между двумя зданиями на параллельном проспекте. — Третий дом слева, — коротко сообщает Гоуст. — Вижу, — Соуп кивает, будто элти, всё внимание которого приковано к объекту, может увидеть его. И осторожно высовывает голову из-за угла. — Тогда мы… Вместо ответа его оттягивают за шиворот, на силу Гоуст не скупится, и Соуп едва успевает сгруппироваться, чтобы не врезаться в стену мордой. Вписавшись в неё плечом и оказавшись придавленным чужим телом, он собирается возмутиться и спросить, какого хера это было, но уже через мгновение понимает, какого именно. На улице появляются трое. За то крошечное время, что у него было, Соуп успевает разобрать только двоих из них — значок УНИТА на груди одного… И белую — даже близко не африканскую — кожу второго. Гоуст оттягивает его дальше, призывая отступить в спасительную тьму, и к тому моменту, как противники минуют их укрытие, и они, и их пушки тонут в полумраке. Сердце у Соупа колотится торопливо и нервно. Он с содроганием думает о том, что произошло бы, не окажись у Гоуста таких молниеносных рефлексов. Опоздай Гоуст хотя бы на мизерную, быть может, тысячную долю секунды. Гоуст, которому должно было прийти на ум то же самое, отпускает его только теперь. Первым делает шаг вперёд. Первым выглядывает на улицу, проверяя, не появился ли здесь враг. — Всё чисто, — сообщает он еле слышно. — Это ведь был… — Соуп никак не может отдышаться. И Гоуст, одним коротким кивком подтверждающий все его опасения, не слишком-то помогает делу. Они оба узнали бы эту довольную рожу из тысячи. Их приоритетную цель. Волка. Они, безусловно, смогли бы застрелить его. Но пальба посреди улицы после погрома на рыночной площади, несомненно, привлекла бы сюда всех, у кого есть оружие. И тогда… Кэп был бы обречён. Все мы были бы обречены. Гоуст, недовольный заминкой, дотрагивается до его плеча и коротко выдыхает: — За мной. Дальше дело за малым: по одному пересечь отделяющую их от нужной улицы полосу, прокрасться к дому, прячась за каждым зданием и внимательно проверяя все близлежащие закоулки и крыши. Задержаться на несколько минут, пережидая далёкие крики местных, — однако сюда, в этот заброшенный район, они не суются, и можно продолжить движение. Вплоть до неплотно прикрытой двери нужного дома. Внутри царит разруха: судя по всему, дом покидали в спешке, умудрившись перед этим переломать всё, что в нём было. Основное помещение, видимо, служащее и кухней, и гостиной, представляет собой жалкое зрелище: грязь, пыль, черепки, обломки и осколки бог знает чего. А может, мысленно исправляется Соуп, наткнувшись на пробитый аккурат в центре шаткий стол, прежние владельцы ушли не по собственной воле. Гоуста, в отличие от него, не интересуют битая посуда и снесённые с петель двери — он крадётся к проёму, за которым прячется единственная изолированная комната, которой может похвастаться дом. И, повинуясь его нетерпеливому сигналу, Соуп замирает напротив. Оба они теперь контролируют проход, тот, кто войдёт вторым, сможет прикрыть первого от любого обстрела в случае, если внутри окажется враг. Но, когда Соуп ныряет в проём, в комнате обнаруживается… Он замирает. Он опускает оружие. Он глухо произносит: — Какого чёрта?.. И уже знакомый им с Гоустом мальчишка, спасённый на памятной первой вылазке, поднимается с колен и пятится. Открывает взгляду то, что до сих пор было скрыто его тощей спиной: бледное как мел лицо Джона Прайса, прижимающего к груди окровавленную тряпку. И неподвижное тело, застывшее в паре шагов от него — видимо, оно принадлежит тому, кто смеялся в наушнике. Что-то обрывается у Соупа в горле, с грохотом падая в рёбра. Гоуст отталкивает его с дороги. Приближается к пацану. Вминает его, не имеющего ни шанса против опытного военного, в стену у занавешенного какой-то тряпкой окна. Даже не подрагивающее дуло его штурмовой винтовки упирается мальчишке в грудь, когда Гоуст рычит: — Что ты сделал? Мальчишка смотрит на лейтенанта Райли огромными глазами и беспомощно мотает головой. Гоуст вздёргивает его за грудки, повторяет практически по слогам: — Что. Ты. С ним. Сделал? Соуп, присевший на корточки рядом с кэпом, легонько хлопает его по щеке. Тот издаёт глухой сдавленный стон, а когда Соуп осмеливается сдвинуть тряпку, под ней обнаруживается нечто вроде причудливого компресса из соломы… И — пулевое. В грудь. Судя по прорехе на куртке, там, где не оказалось прослойки повреждённого каким-то ещё выстрелом бронежилета, попади пуля на два пальца левее, и они обнаружили бы труп. А так — отделался солидной кровопотерей. Но жить будет. Правда, есть во всём этом одна странная деталь… Компресс. Откуда?.. Соуп поднимает голову — в аккурат к продолжению сцены рядом с ним. Прямо к этому отрывистому, взбешённому, ненавидящему: — Ты с ними заодно? — Гоуст… — медленно начинает Соуп, подняв голову, но тот, будто и не услышав его, выплёвывает: — Говори! Абла! Неконтролируемая ярость — вот что воет на все лады в его интонации. Дерьмо, дерьмо, дерьмо. Я не могу… я не должен позволить тебе слететь с катушек. Не теперь. Твою мать, элти! Здесь и сейчас ты нужен мне мыслящим трезво! Соуп накрывает слабую ладонь Прайса своей. Соуп заставляет его прижать тряпку и компресс обратно, предотвращая дальнейшую кровопотерю. Соуп шепчет чуть слышно: — Мы тебя вытащим, приятель. Продержись ещё чуть-чуть. А затем приближается к Гоусту. И кладёт руку ему на плечо. К удару, который наносится с разворота, Соуп готов: он достаточно близко ознакомился с механикой процесса потери лейтенантом Райли самообладания для того, чтобы уяснить, что любая интервенция в такой момент будет рассмотрена Гоустом как нападение. А любой миротворец — как враг. Когда Гоуст опрокидывает его на пол, роняет, тут же вжав колено ему под дых, Соуп не сопротивляется и не делает ни единой попытки вырваться. Только хрипит, сдавленно, теряя кислород — больно до звёздочек перед глазами: — Пацан… не при чём. Он помог… кэпу. И нам… нужно… выбираться. Гоуст склоняется к его лицу — огромная жуткая тень. Соуп накрывает его ладонь, сжатую в кулак для нового удара, своей, дрожащей, и выдавливает через спазм: — С-са… Саймон. В тёмных глазах лейтенанта Райли мелькает тень осознания. Мгновение спустя Соупу помогают подняться, и, пока он прокашливается, Гоуст успевает окончательно овладеть собой и направить их координаты оставшимся членам отряда — видит Господь, им потребуется помощь. Соуп приближается к мальчишке. Того трясёт, над верхней губой выступают капельки пота, в глазах — животный ужас. — Он не хотел… вот так, — неуклюже говорит пацану Соуп; в конце концов, тот пытался спасти кэпа. Пытался спасти его друга. — Но керия. Перо… сабе… сабе кьен эс эсте омбре? Он указывает на Прайса. Мальчик кивает: испуганно и заторможенно. Хорошо. Хорошо, значит, он в курсе. Будь он из УНИТА, едва ли он стал бы помогать врагу. Но… Соуп смотрит на Гоуста, умоляя дать ему подсказку, и тот отвечает опасным прищуром. Намёк ясен как никогда: на этот раз отпустить мальчишку они не могут. Соуп облизывает губы и кладёт ладонь на худое плечо. Паренёк вздрагивает. — Ты должен пойти с нами, — сообщает Соуп по-английски. И, напрягая оставшиеся извилины, добавляет на испанском: — Ба кон носотрос. Ба. Аора. Ентьенде? Пацан косится на Гоуста. Шумно сглатывает. И, наконец, неуверенно кивает. Хорошо. Хорошо. Дело за… да на самом-то деле за самым сложным — без потерь добраться до лагеря, подлатать Прайса, допросить пацана, наверняка не просто так попавшегося им на пути второй раз подряд. И, мысленно добавляет Соуп, споткнувшись о застывший взгляд лейтенанта Райли, помочь кое-кому прийти в себя окончательно.