Под контролем

Поначалу всё идёт гладко: парни пробираются вглубь рынка, коротко переговариваясь с продавцами, в наушнике слышатся обрывки фраз торгашей, неумело и ломано произносящих английские слова. Им не привыкать к иностранцам, закупающимся здесь пушками: иногда проще смотаться на другой континент, чем раздобыть запрещённое оружие на своём. А кроме того… Едва ли грёбаный Волк болтает с ними по-русски. А он должен достаточно тесно взаимодействовать с местными контрабандистами. Не может не. Гоуст, лежащий рядом с ним на ненадёжном скользком шифере, не произносит ни слова. Молчит и Соуп, почему-то необъяснимо робея. И всё же он снова не выдерживает первым. — Эй, элти… Динамик в его рации деактивирован. Команде его не услышать — точно так же, как ему не услышать их, никого из них, кроме Газа и Уорма, которые обязаны оставаться на связи. Это даёт Соупу достаточно пространства для манёвра, а успешное продвижение парней по площади — спокойствие и повод отвлечься. Гоуст чуть поворачивает к нему голову. Это — единственное свидетельство того, что он ждёт продолжения, невербальное «я слушаю». За последние недели Соуп здорово поднаторел в том, чтобы разбирать на составляющие эти его крошечные телодвижения. — Я хотел спросить, — начинает он, продолжая пялиться в прицел, но толком ничего в нём не видя, — про… на самом деле про того пацана. Которого ты спас и которого позволил мне отпустить, хотя теперь мне кажется, что уж тебе-то не могли прийти в голову все без исключения риски, которые может повлечь за собой подобное решение. Гоуст вопросительно щурится. И Соуп, запинаясь и путаясь в словах, неловко поясняет: — Ну, он… он мог нас сдать. Мог оказаться сообщником этого мудака из оппозиции. Лейтенант Райли долго молчит, прежде чем сухо ответить: — Он гражданский. — Я знаю, — Соуп прикрывает глаза, — и мы не нарушили бы ни одного положения военного кодекса, если бы отвели его в наш лагерь. Не как пленника, а как гарант нашей и его собственной безопасности. Судя по выражению, мелькнувшему в глазах Гоуста, он не понимает, на кой хер Соуп проговаривает эту очевидную истину. Соуп сдувается. Собирается с мыслями. Открывает рот, чтобы отшутиться, мол, ладно уж, приятель, дело сделано, а чему быть, тому не миновать. Однако Гоуст опережает его — этим своим усталым и тихим: — Что именно ты хочешь услышать? Соуп дёргается. Он ожидал не этой реплики, и она заставляет его растеряться. — Причину? — неуверенно уточняет он, бесцельно рыская взглядом по гудящей рыночной площади. — Я имею в виду реальную причину. Не устав, который всегда можно обойти. И не его статус гражданского, потому что мы имеем право задерживать даже мирных жителей, если они ставят под вопрос успешное выполнение задания. Гоуст кажется необъяснимо раздражённым: взгляд у него колкий и острый, то ли нападает, то ли обороняется. — Прицел, — выплёвывает он неожиданно. — На три часа. Это — откровенное и неприкрытое «верни своё внимание миссии, а не задавай идиотских вопросов». Ожидаемое, и всё же кольнувшее где-то в подреберье. — Виноват, — Соуп снова сосредотачивается на винтовке, выцепляет в указанном направлении Газа и Уорма: они о чём-то разговаривают с тощим и высоким мужчиной с до того чёрной кожей, что она кажется обугленной, испепелённой солнцем; Уорм активно жестикулирует, но в наушнике не слышно ничего, кроме потока болтовни. Вроде всё пока спокойно. Задача парней — прикинуться амбициозными дурачками, выведать ценные сведения, которые может не счесть такими уж секретными случайный торговец. А именно: где можно раздобыть взрывчатку; как получить контакты посредника, организующего поставку; точно ли в распоряжении продавца окажется достаточное количество динамита для того, чтобы удовлетворить даже самого притязательного заказчика. Словом, задать все те вопросы, ответы на которые могут привести их к Волку, попутно отсеяв его возможных конкурентов. Прости, Ангола, нас интересует только один подрывник. Гоуст гипнотизирует его взглядом. Так долго, что у Соупа волосы на жопе встают дыбом. Достаточно долго для того, чтобы он почти решился спросить, в чём дело. И, когда он наконец набирается смелости… — Ты, — выдыхает Гоуст. — А? — Соупу теперь страшно отвлекаться от прицела, но в горле всё равно пересыхает, как если бы их глаза всё-таки встретились. — Ты, — повторяет Гоуст с очевидным и осязаемым неудовольствием. — Моя причина. Соуп не успевает уточнить, какого хуя это должно означать и с каких вообще пор то, что он думает или чего хочет, стоит в списке приоритетов неприступного лейтенанта Райли выше здравого смысла — наушник вдруг взрывается гамом и криками, парни, за которыми он наблюдает через прицел, замирают, прежде чем ринуться прочь, и зычный голос Прайса сообщает: — Ведётся обстрел! Ебучая ж ты Африка, думает Соуп, прежде чем послушно сместить угол обзора под хриплое гоустовское: — Пять часов. Быстро.

***

Им приходится поменять план. Текущая задача — покинуть рынок немедленно: продавец, который выхватил пушку, едва не продырявливает в Газе лишнюю дырку — из тех, что несовместимы с жизнью, — а остальные торгаши бросаются ему на подмогу, стоит Соупу прострелить козлу колено. Парни успевают улизнуть, группа прикрытия срабатывает оперативно: им с Гоустом остаётся только обеспечить команде безопасное отступление. Соуп стреляет, и стреляет, и стреляет, чаще не попадая, чем поражая цель, потому что в такой неразберихе практически невозможно ликвидировать мишень; однако свист его пуль и близость попадания, несомненно, заставляют агрессивно настроенных ангольцев отступить. — Парни, в укрытие! — рычит в наушнике Прайс. Наземной части команды удаётся улизнуть, занять оборонную позицию в одном из небольших киосков, откуда они отстреливаются от продолжающих атаковать африканцев. Соуп вжимается грудью в жёсткий шифер, а правой стороной лица — в прицел, и его пуля скашивает одного из продавцов, заставляя остальных попятиться. А потом Гоуст рядом с ним выдыхает: — Юго-западная сторона. УНИТА. Дело пахнет жареным. Перестрелка на рынке, очевидно, привлекла внимание ополченцев, и теперь… Пока Соуп лихорадочно обдумывает план действий и выискивает в прицеле силы оппозиции, Гоуст — замершим крупным телом в одном прикосновении от него, голосом в ухе — отрывисто командует: — Разделитесь. Уводите их в разные части рынка. Мы позаботимся о прикрытии. Соуп вздрагивает плечами: сейчас это «мы» звучит скорее зловеще, чем волнующе. Если он облажается, если обосрётся, если подведёт элти… — Цель на семь часов, — выплёвывает Гоуст, и Соуп, очнувшись, снимает мишень. Ладно. Ладно, может, у них ещё есть шансы. По крайней мере, кое-что хорошее тоже случается: завидевшие силы оппозиционной группировки торгаши бросаются врассыпную, это им на руку, просто-нахрен-замечательно, может, у них свои счёты с УНИТА, а может, ополченцы, возомнившие себя новой ангольской властью, стараются прибрать местных барыг к рукам и напомнить им об их месте в иерархии Менонге. Соуп не знает. Соуп подумает об этом позже, может, обсудит с Гоустом или с Прайсом, сейчас главное — успеть, сделать эти самые важные выстрелы, пока его позиция не раскрыта, дать парням время и возможность покинуть зону поражения. Но всё, разумеется, идёт не по плану.   — Нам нужно разделиться, — рявкает Гоуст, вглядывавшийся куда-то долгие мгновения, а затем неожиданно вскочивший на ноги. — Я займу другую крышу. Позиция стоя. В движении. — Чт… — начинает Соуп, но его вздёргивают за шиворот, заставляя покачнуться, толкают в сторону, и непроизнесённое окончание «о» ещё звенит в воздухе, когда там, где он стоял только что, проносится пуля. Чёрт. Чёрт, чёрт, чёрт, у них тоже есть снайпер. — Они знают, — говорит Гоуст, как если бы это всё ещё было необходимо разъяснять. И Соуп, отрывисто кивнув, бросается к спасительному соседнему скату. Дальше, за этим рынком, начинается полоса бедняцких домиков с соломенными крышами. Там негде укрыться и не выйдет занять устойчивую позицию, значит, отступление туда исключено. Остаётся ровно два потенциальных варианта: вычислить стрелка первым… или спуститься на землю. Своими ногами или спиной вперёд — тут уж как повезёт. Гоуст, на бегу передёргивающий затвор собственной винтовки, перепрыгивает на другую крышу. Соуп медлит ровно одно мгновение, прежде чем рвануть в противоположную сторону. На площади под ними творится самое настоящее безумие: звуки пальбы, вопли мирных жителей, суетливые перемещения его команды и отряда противника, с такого расстояния и без прицела почти неотличимых друг от друга. В наушнике надрывается Прайс: — Прикрытие на северном коридоре! Гражданские! И Соуп снимает уёбка, угрожающего пушкой толпе. В его сторону больше не стреляют, Гоуст там, вдалеке, делается крошечной фигуркой с автоматом. Должно быть, он разобрался со стрелком. Соуп спросит у него позже. Соуп, блядь, много о чём спросит позже — и о том, как именно обосрались Газ и Уорм, и о том, раскрыты ли они, и о том, наконец, каково будет дальнейшее развитие миссии. Приоритетная цель на данный момент — выжить. И не дать пиздострадальному герою Роучу, прикрывшему собой женщину с ребёнком, позорно помереть от пули врага. Знаете что? Ему удаётся. Им — удаётся. Перестрелка длится не больше пятнадцати минут: где-то неподалёку взрывается пулемётная очередь, универсальное оружие властей против любого рода буч, бойцы УНИТА и торгаши бросаются врассыпную, мирные остаются, теперь уже под прикрытием ворвавшихся на рынок военных… А они — отступают. Раньше, чем успели бы столкнуться лицом к лицу с теми, кому не следует знать об их пребывании в стране. Вообще-то никому, сука, не следовало бы. Ни единому человеку. А теперь… если УНИТА поняли, кто они и зачем они здесь… если это хоть как-то, пусть даже, косвенно связано с Волком и ещё — с тем пацаном, отпускать которого всё-таки было ошибкой… — Всем в укрытия! — командует Прайс. — Южная окраина города! В лагерь не возвращаемся! Это закономерная и логичная предосторожность: на юге — одна только выжженная земля да заброшенные домишки. Здесь их не станут искать (по крайней мере, власти). И, даже если кто-то сядет к ним на хвост, это всё ещё не приведёт противника к их базе. Соуп думает обо всём этом мгновенным росчерком, прежде чем помчаться по крышам к бедняцкой части Менонге, с отставанием в несколько широких шагов от Гоуста. Вваливается — почти что падает — следом за ним в одну из полуразрушенных хибар долгие минуты отступления спустя. И не успевает даже окликнуть его, прежде чем оказаться втиснутым в облупившуюся стену. — Что…– начинает он было, но Гоуст зажимает его рот ладонью, вдавливает его в угол всем весом своего тела, и Соуп, ошалело замерший от этой внезапной близости, слышит где-то неподалёку, быть может, на соседней улице, крики и звуки выстрелов. Гоуст удерживает его ещё несколько мгновений, прежде чем убедиться, что он оценил уровень опасности, и отпустить. Глаза у него — две разъярённые бездны. Соуп медленно сползает по стеночке вниз. Лёгкие горят, непонятно, от чего сильнее: от марафона по крышам или от того, что Гоуст вышиб из него дух своим весом. Он порывается что-то сказать, быть может, «Ну я и обосрался» или «Что теперь?», но лейтенант Райли коротко качает головой, призывая его к тишине, прежде чем прокрасться к небольшому окошку с напрочь отсутствующим стеклом. И, заняв позицию в стороне, осторожно выглянуть из него. — Всё чисто, — наконец практически беззвучно констатирует он. А потом спрашивает, прижав рацию к губам: — Все в укрытиях? — Так точно, — рапортует чей-то дрожащий голос, за ним — ещё и ещё. Прайса не слышно. Гоуст и Соуп переглядываются. — Кэп?.. — осторожно шепчет Соуп, сердце которого делает бешеный кульбит. — Эй, ты меня… Шум помех практически оглушает его. Шум помех, и сразу следом — глухой крик и звук выстрела.