***
— До сих пор не верится, что всё позади. У Ройса до того одухотворённая рожа, что Соуп с трудом удерживается от желания заржать. Быть может, единственное, что спасает его в это мгновение, — близость твёрдого бедра Гоуста, сидящего рядом с ним. …и ещё — внимательный взгляд кэпа. Раньше Соуп не обращал внимания на то, как Прайс смотрит на них с Гоустом и смотрит ли; теперь же, став свидетелем диалога, в котором капитан ясно дал лейтенанту Райли понять, что обо всём знает и что — хуже того — догадываются и другие… Соуп начинает подмечать их, эти взгляды. Внимательные. Задумчивые. Изучающие. И ему хочется от них спрятаться, хочется прикрыть Гоуста собой, хочется забиться в угол. Ну вот нахрена, скажи мне, нахрена тебе нужно было всё это ему говорить, а, кэп? Ответа, разумеется, он не получает. Прайс ещё немного бледен. Из-под топорщащейся куртки заметны бинты. Соуп никогда в жизни не желал ему ничего дурного, этому человеку, практически заменившему ему отца; но теперь его на мгновение посещает чудовищная мысль о том, что лучше бы Прайсу не… Нет. Нет, господи, МакТавиш, ты совсем ополоумел? Соуп сжимает зубы, вызывающе вздёргивает подбородок и пялится на Прайса в ответ. Неясно, что тот замечает в его глазах и как многое понимает, но он неожиданно хмыкает в бороду и переводит взгляд на Ройса с негромким: — Полагаю, мы все заслужили пару дней увала после этой миссии. Во взрыве одобрительных возгласов команды теряется незаметное движение Гоуста: кончики его пальцев, мазнувшие по запястью Соупа. То ли успокаивая, то ли напоминая о самоконтроле. Мне уже приходилось контролировать нас обоих — ты думаешь, что я не справлюсь сейчас? Впрочем, это срабатывает. Так же, как мгновенный росчерк воспоминания, когда они с Гоустом переглядываются. Тот снова в балаклаве, с затемнёнными углём участками вокруг глаз, но Соуп помнит каждый шрам и каждую подробность, которые хранит это бледное лицо. И ему хочется придвинуться ближе, и положить ладонь Гоусту на плечо, и содрать с него чёртову балаклаву, и… Держи свой хер в штанах. Да держит он, держит, но до чего же становится сложно сохранять спокойствие рядом с лейтенантом Райли теперь, когда он стал для Соупа в большей степени Саймоном, нежели Гоустом. — Мы готовы, — сообщает Прайс пилоту. Соуп приходит в себя. Перелёт он проводит в состоянии тревожного полусна, и всё это время ладонь Гоуста продолжает лежать в опасной, преступной, сладкой близости от его руки.***
Новость об увале, одобренном Ласвэлл, команда воспринимает восторженно. В конце концов, все они смертельно затрахались, а Прайсу и вовсе предстоит оправиться от пулевого. Соуп поначалу тоже радуется вместе со всеми, но, стоит ему оказаться дома, эйфория момента начинает сходить на нет. Он редко когда появляется в своей холостяцкой берлоге: вне увалов бойцы живут в комнатах в штабе, даже если заданий не предвидится, а отпуск выдаётся не так уж и часто. Неудивительно, что здесь так пусто. Раз в неделю в его отсутствие приходит кудрявая немолодая мексиканка Чиполи, приводящая квартиру в адекватный вид, так что пятисантиметрового слоя пыли здесь нет; а вот в холодильнике мышь повесилась. Соуп думает, что стоило бы сходить в магазин, но в итоге находит в морозилке ополовиненное ведро шоколадного мороженого и падает с ним на диван перед телеком, не глядя ткнув в кнопку на пульте. Первый день заслуженного отдыха он проводит вот так: в бесцельном и тупом просмотре череды фильмов. Спросите у него про названия или про сюжет, и Соуп не сумел бы ответить вам; это больше разгрузка для мозга, возможность взять паузу от переживаний и волнений боя, помноженных на эмоциональную мясорубку между ним и Гоустом. …Гоуст. С-сука. Достаточно одного беглого воспоминания о нём для того, чтобы растаявшее мороженое перестало казаться вкусным, а телевизор — привлекательным. Соуп кривится, кряхтит, стонет и закрывает глаза. Пару мгновений он ещё сражается с собой и с тем, что всегда было сильнее, чем он, а потом… Интересно, как ты там, элти? Наверное, в полном восторге от тишины и покоя. Мысль горчит на языке. Соуп со вздохом поднимается с дивана, тащится на кухню, засовывает обратно в морозилку практически опустошённое ведро. Почёсывает голый живот над линией пояса штанов. И плюхается задницей на подоконник. Мучительно хочется закурить. Не то чтобы он был заядлым курильщиком, так, баловался пару лет назад. Огромного удовольствия не получил, прикола не выкупил и перестал покупать сигареты. А сейчас думает о том, что стоило запасти хотя бы пачку на чёрный день. Жажду табака Соуп компенсирует, залипнув в дурацкую игрушку в телефоне. Успевает продрогнуть — стекло ледяное, и касаться его обнажённой кожей не очень-то приятно, — отсидеть жопу и почти решиться сходить всё-таки в Tesco, когда мобильник в его руке вибрирует. Новое входящее сообщение. Номер неизвестен — вместо имени контакта скупое перечисление цифр. Рекламщики, что ли, чтоб их… Соуп открывает диалог. 19:41 Скучаешь? Несколько секунд Соуп молча пялится на это сообщение, а потом его пробивает на нервное хи-хи. Что ж, это определённо не рекламщики. На самом деле это больше похоже на какой-нибудь прикол, что-то в духе неутомимого балбеса Ройса, пишущего с телефона своей бабки. Соуп почти уверен: если он нажмёт на вызов, ему ответит почтенная пожилая матрона, знать не знающая ни о каком Джоне МакТавише. Тем не менее, что-то заставляет его ответить. 19:42 да просто пиздецки. с удовольствием сожрал бы целую пиццу в одно рыло и кого-нибудь трахнул, так что готовь жопу, если не хочешь метнуться мне за пепперони Бабуля Ройса, прости, но этот козлина сам напросился. Они с Ройсом знакомы достаточно давно для того, чтобы ожидать теперь сообщения по типу «лечу, мой страстный самец» и кучи смайликов с сердечками вместо глаз. При всём при этом повеса и бабник Ройс натуральнее греческого йогурта (чего Соуп не сказал бы о себе самом, но, слава тебе Господи, боженька уберёг его от влюблённости в этого дебила). Но в ответ ему приходит совсем не это. Напротив, полученное Соупом сообщение звучит довольно… холодно. 19:44 Полагаю, ты меня с кем-то путаешь. Это что-то новенькое. С каких пор Ройс ставит точки? Соуп неуверенно печатает сообщение. 19:44 оборжаться можно Телефон в его руках вибрирует, оповещая о новом входящем, почти сразу же. 19:44 Извини? Так. Хватит с него. Он сидит на кухне, морозя жопу на подоконнике, и отвечает придурку, решившему, что ему охренительно скучно, вместо того, чтобы сгонять в магазин, пожрать или хотя бы передёрнуть. Соуп достаточно стар для того, чтобы распределить свои приоритеты иначе! Пора завязывать с этим дерьмом. 19:45 слушай, Ройс, вот тебе делать нехер? заебал уже Соуп слезает с подоконника. Раздражённо бросает телефон на стол. Он успевает переодеться и натянуть один носок, когда с кухни доносится трель звонка. Соуп чертыхается, торопливо расправляется со вторым, плетётся на кухню. Не глядя отвечает на звонок и, уже порядочно взъёбанный, рычит в трубку: — Я тебе телефон в задницу затолкаю, если не переста… — Я сделаю вид, что я этого не слышал, — прохладно откликается на том конце голос, совершенно точно не принадлежащий Ройсу. Соуп каменеет. Застывает, неподвижный, в нелепой позе, вжимая телефон в ухо с такой силой, что пальцы немеют. Проходит одна секунда, две, пятнадцать… Прежде чем он оказывается способен на жалкое: — Г-Гоуст?.. Его невидимый собеседник не отвечает, но Соуп и так уже понял, как обосрался: он узнал бы этот голос, эту интонацию, каждое это чётко взвешенное слово из тысячи. Так звучит человек, отдающий приказы в его наушнике. Коленки у Соупа начинают мелко дрожать. — Бля, — бормочет он, судорожно выдумывая себе оправдания, — виноват, элти, я реально подумал, что ты Ройс. И сказал, что затолкаю тебе телефон в задницу. Ага. Мне уже подбирать себе гроб, или ограничимся тяжкими увечьями? Гоуст продолжает хранить молчание, в трубке слышится одно только ровное дыхание, и паника Соупа приобретает вселенские масштабы. Он торопливо частит, вцепившись в край стола, чтобы устоять на ногах: — Слушай, прости меня, ладно? Я проебался. Признаю. Посыпаю голову пеплом. Хочешь, на колени встану? Ты, конечно, не увидишь, но я… И вдруг осекается. Сердце перестаёт биться, замирает где-то в горле. — Секундочку, — потерянно шепчет Соуп, — а зачем ты вообще мне написал? Ещё и это дурацкое «Скучаешь?», напоминающее нелепый гибрид глупого подката и дерьмовой шутки. Гоуст молчит. Соуп затыкается тоже, теперь с отчаянием и какой-то смутной надеждой вслушиваясь в его дыхание. И, наконец, проклятый лейтенант Райли произносит: — Я не знаю. — Ты не знаешь, — недоверчиво повторяет Соуп. И нервно смеётся. Выпрямляется. С силой растирает шею. Собирается с мыслями. Хрипит: — То есть ты написал мне сообщение, похожее, буду честен, на начало попытки пикапа или на прикол. Дал мне узнать твой номер. Пожертвовал анонимностью. Позвонил мне, с-сука, поняв, что я тебя не узнал. Чтобы… чтобы что? Впрочем, пазл в его голове начинает складываться, и Соуп недоумевает, как это он мог быть настолько тупым, чтобы не понять этого снова. — Боже, — шепчет он, когда Гоуст так и не откликается, — да ты просто неподражаем. И — еле слышно, через силу, боясь, что ошибся, и надеясь на этот раз сделать правильный вывод: — Хочешь, чтобы я приехал? Гоуст молчит так долго, что Соупу приходится проверить, не сбросил ли он звонок. Но нет, он всё ещё на линии, этот лейтенант Райли, который в один прекрасный день сведёт Соупа с ума. — Да, — выплёвывает Гоуст спустя миллиарды секунд ожидания. — Да, хочу. Я скину тебе адрес. И отключается.