Под контролем

Вообще-то Соуп рассчитывал перебеситься и угомонить свою задницу за оставшиеся два дня увала. Тем не менее, в часть он возвращается по-прежнему взъёбанным. И вроде умом-то понимает, что из-за ерунды закусил удила, но… Но попробуй объясни это ощущению разочарования и незначительности. Попробуй, блядь, втолкуй что-нибудь рациональное человеку, которого за-е-ба-ло быть игрушкой-антистрессом. Когда-то Соупу было этого достаточно. Теперь — нет. Это, конечно, его проблема. Его трудность. Его розовые очки и воздушные замки, которые никто не просил его надевать и строить. Только Соуп же надел и построил. Такой вот он дебил. Он вроде как… ждал, что Гоуст с ним свяжется, что позвонит, что напишет, что приедет. Что объяснится. Что хотя бы скажет ему, что это не было тем, чем выглядело — обозначением границ, переводящих Соупа в статус комнатной собачонки. А нихера Гоуст ничего этого не сделал. Даже не почесался. В общем, настроение у Соупа на уровне плинтуса. И, когда на него наваливается всем своим весом шебутной Ройс, небрежно приобнявший его за плечи, Соупу приходится выдавливать из себя с боем ответную улыбку и хриплое: — Свали с меня, кабан ебучий. — Кто ещё из нас кабан! — предсказуемо возмущается Ройс, и Соуп на пару минут теряется в его оживлённой болтовне. Сегодня Ласвэлл собирает отряд на обсуждение следующего задания. Судя по тому, как быстро оно нашлось, это будет какая-нибудь очередная мелкая хрень внутри страны. И хорошо, господи, блядь, боже, и замечательно. …Соуп натыкается на взгляд Гоуста как на пулю, когда Ройс затаскивает его в столовую. Во-о-он он, лейтенант Райли, на своём законном месте, за столом у самой стены, который по негласной договорённости не занимает никто и никогда. Кроме, быть может, Соупа. И ещё — Прайса. Прайса, который сидит с Гоустом бок о бок и, как и он, поднимает голову, стоит Соупу и Ройсу шумно ввалиться в столовую. Прайса, который кивает ему без улыбки и вновь поворачивается к лейтенанту Райли. Прайса, который что-то ему говорит, склонившись к самому его уху. А Гоуст, привычно жуткий в своей сраной балаклаве, не сводит с Соупа глаз. В горле у Соупа пересыхает, и, толкнув Ройса в бок, он ухмыляется: — Найди пока свободное место. Я организую нам пожрать. Займу руки и мозг чем угодно, кроме ублюдка, к которому мне уже хочется подойти, насрав на гордость и чувство собственного достоинства. Господи, МакТавиш, ты просто жалок. К счастью для его истончающейся выдержки, Ройс выбирает столик на противоположном от Гоуста и кэпа конце столовки, и нет никакой необходимости делить с ними пространство. Точно так же, как нет — ни малейшей — необходимости думать о Гоусте, о том, что может говорить ему Прайс, и о случайно подслушанном диалоге между ними. Но Соуп-то думает. Думает, думает, думает, пока не запутывается в собственных эмоциях и противоречивых поступках лейтенанта Райли. Во всём мире, наверное, не найдётся второго такого человека, способного положить во-о-о-от такущий хер на предупреждение от непосредственного начальства о неуставных отношениях с сослуживцем, рискуя вообще-то всем, а сразу после этого вышвырнуть вышеозначенного сослуживца за шкирку из своей хаты, недвусмысленно указав ему на его место и его положение. Ты просто, блядь, неподражаем, элти. Иногда мне кажется, что я ёбнусь быстрее, чем смогу тебя понять. А может, я уже ёбнулся — это объяснило бы многое. Мучительно хочется накатить пивка, но у дежурного по столовой в наличии только дешёвый пакетированный чай и кислый компот. Приходится давиться чаем под россказни Ройса об очередной девчонке из бара, которую он склеил. А ещё — пялиться украдкой на проклятый столик у стены. — Эй, — Ройс хлопает его по плечу, и Соуп осознаёт, что выпал из реальности. — Ты меня что, вообще не слушаешь? — Да слушаю, слушаю, — буркает очнувшийся Соуп, потирая плечо. — Чуть не уснул на тринадцатом по счёту упоминанием жопы твоей Элли. — Эйприл вообще-то, — ворчит Ройс, хмурясь, а потом вдруг широко улыбается. — Смурной ты какой-то, приятель. И я знаю, что поможет тебе повеселеть! — Неужели, — бормочет Соуп, снова сталкиваясь с нечитаемым взглядом Гоуста. — А то ж! — Ройс полон энтузиазма. — На задание нас раньше понедельника один хер не отправят, просто вытащили из дома, типа до воскресенья инструктаж не подождал бы. А сегодня, м-мать её, суббота! Соуп вскидывает брови: — И чё? Когда он бросает новый взгляд на дальний столик, Гоуста за ним не обнаруживается. Это рождает в Соупе волнение и странную тоску, но рыскать глазами по столовой в поисках элти — самое тупое, что он может сейчас сделать. Соупу не хочется рисковать: Прайс не зря помянул дошедшие до него слухи, не имеет значения, было это правдой или попыткой их приструнить; он не безмозглый молокосос, неспособный держать себя в руках, так ведь? — И то, — торжественно провозглашает Ройс, сделав глоток чая и скривившись: он всегда сладкий до омерзения, — что ты, дружище, выглядишь так, будто не ебался лет тридцать! Но тебе очень повезло обладать таким замечательным, великодушным и внимательным другом как я, так что я готов пожертвовать планами на выходные и вывести тебя, чурбана неотёсанного, в люди, пока у тебя там всё не заржавело! Соупу приходится приложить усилия для того, чтобы не заржать: Ройс даже не подозревает, насколько он далёк от истины. — Что, протянешь мне руку помощи? — ухмыляется он, накалывая на вилку макаронину. — Лучше, — глаза у Ройса блестят, и блеск этот всегда предвосхищает начало приключений на задницу, которые он умеет находить как никто другой. — Мы, мой дорогой дрочер, идём в клуб! Находим тебе там девочку пожопастей, ты снимаешь стресс, перестаёшь пугать тут всех своей мрачной рожей, потому что эта роль в отряде уже занята сам знаешь кем… и-и-и-и готово. Очевидно, заметив его смятение и намерение отказаться, Ройс тут же добавляет: — Не упрямься, тебе нужно расслабиться. Сперма скоро из ушей польётся, думаешь, не видно? Думаю, мысленно отвечает Соуп с плохо сдерживаемым раздражением, ты бы просто охуел, узнав, к а к а я девочка помогла бы мне расслабиться. Ройс пялится на него с улыбкой до ушей. Соуп собирается сказать ему, что никуда не пойдёт, может, даже напиздеть, что девчонка у него уже есть, просто поссорились из-за херни — в конце концов, это будет полуправдой. А потом он неожиданно вспоминает ту некрасивую сцену в доме у Гоуста. Думает том, что с самого начала их взаимодействие было неравноправной и неравноценной пародией на сраный БДСМ: он позволял себя контролировать, а Гоуст, видимо, в благодарность, позволял ему кончить. И только. Ноу хомо, бро. Нечего здесь обсуждать. Не трогайте меня, сержант МакТавиш, не лезьте мне в душу, сержант МакТавиш, валите нахуй из моей хаты, сержант МакТавиш. — А знаешь что, — хрипло отвечает Соуп, — ты прав. Я тыщу лет не был в клубе. — А-а-а-а, это мой мальчик! — ревёт Ройс, пихнув его кулаком в предплечье. И, вскочив на ноги, вопит на всю столовую: — Мы идём на блядки! Кто-то из парней ржёт, кто-то качает головой, кто-то закатывает глаза — Ройс в своём репертуаре. Но внимание Соупа привлекает лишь один из них. Неподвижная широкоплечая фигура, замершая у стены возле выхода. Совсем рядом с ними, так, что не понять, двигался человек к двери или к их столу. Их взгляды встречаются. Глаза у Гоуста ледяные и безжизненные. Раньше, чем Соуп успевает хотя бы подумать о том, чтобы что-то сделать, лейтенант Райли бесшумной тенью покидает столовую.

***

Соуп сомневается до последнего. Эпизод в столовой не даёт ему покоя, и Соупа бросает из стороны в сторону, от вины к надежде, от надежды к злости. Ему кажется, что, если он пойдёт в этот грёбаный клуб, это перечеркнёт для него любую — какую угодно, блядь — возможность снова сблизиться с Гоустом; но в то же время… Ты никогда не говорил мне, что это для тебя что-то значит. Что то, что между нами происходит, больше и глобальней эпизодической связи между сослуживцами. Что я для тебя… Достаточно, МакТавиш. Но ты послал нахер Прайса вместо того, чтобы послать нахер меня. Ты назвал меня своей причиной — тогда, когда мы отлёживали задницы на крыше в Менонге. Ты написал и позвонил мне, хотя я искренне считал, что ты не умеешь пользоваться телефоном, чёртово ты ископаемое. Ты… ты, сука, кружку мне купил. Хватит. Хватит, так он только растравит себе душу. Я не понимаю. Я совсем тебя нахрен не понимаю, элти. Но знаешь что? Я устал от этих американских горок. Если для того, чтобы соответствовать твоим пожеланиям об уровне наших взаимоотношений, нужно перестать надеяться на всякую сопливую хуйню, я попытаюсь забить и отпустить. И ты не… чёрт, ты не вправе будешь мне за это что-то предъявлять. Но легче от этого не становится, и в клубе Соуп появляется в ещё более дерьмовом расположении духа, чем прежде. Ройс уже ждёт его здесь: свистит и машет рукой, подзывая к барной стойке, за которой расположился. Громкая музыка бьёт по ушам, смена цветового режима в помещении режет глаза, и Соуп практически моментально вспоминает, почему недолюбливает клубы. Да он и танцевать-то не умеет, у него грация мешка с дерьмом. Но в одном Ройс прав: клуб — лучшее место для поиска одноразового партнёра. И, может, если у Соупа встанет на кого-то ещё, на кого-то кроме человека, с которым ему нихренашеньки не светит, ему типа… легче станет. — Падай, — Ройс хлопает по барному стулу рядом с собой и пододвигает к Соупу стакан. — Заказал тебе вискаря. — Я не особый фанат, — кривится Соуп, — бурбон у нас хлещет Го… И осекается. А после — злится на себя. Ёб твою мать, МакТавиш, ты пришёл сюда, чтобы перестать думать о нём. Так не думай. И Соуп старается. Он даже знакомится с какой-то девчонкой — она представляется Грейс, имя ощущается на языке как четвёртая порция Bell's, девчонка смазливая, вся такая тоненькая и воздушная, у неё красивые руки с длинными пальцами, никакого лака на ногтях, Соуп нахрен ненавидит этот сраный лак, а у неё нет его, это хорошо, Грейс, это замечательно, крошка, как, говоришь, зовут твоего щенка? У неё кудрявые волосы — светлые настолько, что это рождает в Соупе смутное воспоминание о том, о ком он не хочет сейчас вспоминать; они выглядят мягкими, мягкими и пушистыми, это — её отличие от него, сосредоточься на этой разнице, МакТавиш, приобними её за талию, ну же, ты ведь видишь, она уже согласна на всё… Ройс давно покинул их. Хрен его знает, где он шляется — может, на танцполе, а может, уже зажимает какую-нибудь малышку в сортире. Соуп всегда относился к такого рода приколам с лёгким отвращением, а вот Ройс не брезгует. Они не договаривались уезжать вместе; на самом деле по плану оба должны покинуть клуб с девчонкой, так что пора бы действовать в этом направлении; когда Грейс, хлопая густо накрашенными тушью ресницами, предлагает потанцевать, Соуп соглашается. В его объятиях она ещё более хрупкая, чем кажется в этом тёмно-зелёном платье. Её руки ложатся на его плечи, осторожная и мягкая ласка, непривычная, единственный человек, который прикасался к нему за последние месяцы, делал это совершенно по-другому. Соуп думает об этом, и его начинает тошнить. — О чём думаешь? — лукаво спрашивает Грейс, вжимаясь в него в неловкой пародии на танец. — О тебе, — отвечает Соуп. Разумеется, это ложь. Разумеется, этого оказывается достаточно для того, чтобы Грейс улыбнулась и потянулась к нему за поцелуем. Соуп даже склоняет к ней голову. Почти касается губ. И вдруг встречается своими глазами с её. Голубые. Голубые, мать их, светлые даже в бликующем полумраке клуба. Ресницы кажутся абсолютно чёрными из-за туши, брови тёмные, вряд ли она натуральная блондинка. Соуп отшатывается. — Что-то не так? — Грейс подаётся следом за ним, а он пятится, отступает, налетает на кого-то спиной, получает тычок между лопаток, замирает, бормочет, с силой растирая лицо руками: — Нет, я… я сейчас. Подожди меня тут, ладно? Торопливо шагая в сторону двери, Соуп уже знает, что не вернётся. Он вылетает из клуба пулей, а оказавшись на улице, останавливается и обессиленно приваливается плечом к стене. Его знобит и трясёт, хочется выблевать внутренности. На мгновение — всего на одно ёбаное мгновение — Соупу показалось, что он справится. Грейс была миленькой, симпатичная такая девчонка, может, он даже номер бы взял. Перезвонил бы. Так он решил, пока обнимал её на танцполе. А потом глаза её увидел. Совершенно не похожие на ледяные карие глаза в обрамлении светлых ресниц. И… и всё. Финита ля комедия, кушайте, не обляпайтесь. Соупу хочется то ли взвыть, то ли нажраться в слюни, то ли… нет, нет. Этого он делать не будет. Никаких пьяных звонков. Никаких идиотских поступков. Никаких больше униже… — Слушаю, — спокойно произносят в трубке, и Соуп забывает как дышать. — Гоуст, — звучит жалко, звучит сдавленно, звучит как я хочу назвать тебя Саймоном и не могу, — Гоуст, блядь. Мне… мне так… — Джонни? — что-то меняется в чужой интонации, как если бы Гоуст ответил на звонок, не взглянув на имя контакта, а теперь понял, кто именно набрал его номер. Как если бы это что-то меняло для него. Соуп сползает на грязный асфальт. Запрокидывает голову. И бормочет, путаясь в словах: — …так, сука, хуёво. Гоуст молчит целую секунду, и Соуп успевает испугаться, что он сбросил вызов. Имеет вообще-то право. Слышал ведь выкрик Ройса. Понял — не мог не понять, — где Соуп находится. И с кем. Ну же, пошли меня в жопу, я почти нуждаюсь в этом, мне так нужно, чтобы ты меня отшил, потому что у меня тебя отшить не получается, давай, элти, сделай это, я просто хочу, чтобы всё это прекратилось. В трубке раздаётся шелест одежды, и Гоуст выплёвывает: — Скинь мне координаты. Я заберу тебя. В нервном смешке, который Соуп издаёт в ответ, есть что-то от рыдания.