Коллеги с привилегиями

      Такси приехало только спустя полчаса из-за нашего нахождения за городом. Мне в этот раз посчастливилось быстро проскользнуть и занять место сзади у окна. Как посчастливилось: пришлось, конечно, припугнуть Карину увольнением, но в целом она без возмущений уступила место. Я боялась оказаться зажатой между прилично пьяными, несмотря на все мои предостережения вначале, и клевавшим носом Арменом и Русланом. Последний совсем уж пострадал от прославленной чачи мангальщика. Утешало только то, что завтра не его смена. Оля сидела напротив меня, будучи так же прижатой к окну, только Любой. Наших любителей купаться уложили по другую сторону сиденья, и они всю дорогу спокойно себе похрапывали и пускали слюни.       Не сговариваясь, мы сначала высадили девочек у общаги, а Руслан жил рядом с Любой, так что они вышли вместе. Я провожала взглядом из окна нетвердую походку парнишки, надеясь, что он не свалится все-таки на шестидесятипятилетнюю Любу. Такого добросовестного работника как она тяжело найти в наше время и следовало ценить. С Арменом получилось еще проще: я набрала его жену, и она забрала его у самого подъезда. Она достаточно тихо, но при этом довольно эмоционально отчитывала несчастного мужчину на своем языке.       Яна жила дальше всех, то есть, следуя маршрутной логике, мы должны завезти Олю, так как я выходила последней, ибо платила. Однако отпускать мне ее очень не хотелось, так что приходилось немедленно придумывать план, как отправить мать-героиню домой первой.       — Какой адрес следующий? – обернулся таксист, смотря на меня устало и слегка сонно.       Я встрепенулась и быстро опередила Олю, которая тоже понимала, что ее остановка следующая.       — Дальше на проспект Первомайский, двадцать, – прочистив горло, ответила я, готовясь отвечать на вопросы Яны.       Женщина же, казалось, и не заметила, что я назвала ее улицу. Она прислонилась лбом к прохладному стеклу и тяжело сопела через нос. Задремала. Мы обменялись с Олей понимающими улыбками и отвернулись к своим окнам, не произнося ни слова. Я не знала, о чем она думает, но надеялась, что не жалеет о произошедшем между нами. В самом деле, страх того, что Оля передумала, одолевал меня все сильнее и сильнее с каждым новым поворотом к нашим домам.       — Янка, просыпайся! – толкнула локтем легонько вбок Оля уснувшую. – Твоя остановка. Выметайся.       Яна в испуге открыла глаза, и видно, что не могла сразу сориентироваться, где она и что происходит.       — Уже что ли? – потерла глаза она, обшаривая слепо рукой пространство вокруг себя. – Нашла!       Женщина схватила свою сумку, на вид из дешевой реплики под крокодилью кожу, и резко распахнула двери. В салон поспешно начал проникать свежий ночной воздух. Я вдохнула поглубже перед тем, как опять погрузиться с головой в тонкий аромат костра, сигарет и ванили.       — До завтра, Валерия Александровна, – в последний раз обернулась Яна и скрылась в подъезде высокой панельки.       Я в ответ попрощалась.       — Теперь куда? – таксист смотрел на меня через зеркало и ждал ответа, а я не знала, что говорить. Я быстро бросила взгляд на Олю, и она, заметив мое замешательство, продиктовала сама:       — Улица Уютная, пять. Второй подъезд, – она отвернулась опять-таки к окну, больше не смотря на меня.       Это был мой адрес.       — У меня может сын прийти, – едва шевеля губами, сказала Оля, внимательно разглядывая что-то по ту сторону стекла.       Внутри вернулось трепыхание бабочек. Я сильно закусила губу, чтобы сдержать так некстати появившуюся довольную улыбку.       Отпирая замок квартиры, я чувствовала, как сердце устроило мне, как минимум, пятикилометровый забег. Повезло, что хоть руки не дрожали, а то совсем жалко бы выглядела.       — Эм, ну, я не готовилась гостей встречать, думаю, понимаешь, – включив свет в прихожей, предупредила я.       Я не смотрела на Олю, быстро стаскивая грязные от травы и песка кроссовки.       — Я не буду ругать, если у тебя не висит у входа табличка «Ревизор рекомендует», – иронично протянула женщина, повторяя мои движения.       Я фыркнула, и меня который раз за сутки будто из ушата ледяной водой облили. Сейчас все случится. Во мне бурлила странная смесь из предвкушения и страха. Я никогда не была с женщиной, и наша общая заминка свидетельствовала о том, что Оля также переживала.       Обернувшись, я встретилась с ней взглядом и застыла. В моих многолетних фантазиях все происходило немного иначе. Следуя им, мы должны были находиться уже как минимум на пороге спальни.       Впрочем наши тела магическим образом сами примагнитились в небольшом коридоре друг к другу, и я забыла обо всем: о том, что у нас огромная разница в возрасте, о том, что между нами стена из субординации, о том, что за это предают анафеме. Нам стало плевать. Я сходила с ума от возможности прикасаться к Оле без ограничений в тех местах, о которых только мечтала раньше.       Добравшись на ощупь к спальне, я остановилась и снова взглянула на Олю. Мои ладони сместились с довольно тонкой, как для ее возраста, талии к краю футболки. Спортивные кофты, моя и ее, остались еще в коридоре. Мне требовалось финальное разрешение на главные действия.       — Я могу…? – в комнате, освещенной только полной луной, она казалась мне нереальной: тонкая белая кожа, пепельные волосы; если черные густые ресницы в свете дня придавали ей некоторого кокетства на контрасте с волосами, то сейчас, в темноте, в паре с горящим взглядом по меньшей мере выглядели пошло.       Я дотронусь, и она исчезнет. Я сплю? Не может быть. Я провожу языком по ее нижней губе и слишком явственно ощущаю вкус этой прекрасной женщины, сотканный из тонких сигарет Парламента, алкоголя и еще чего-то терпкого. Мне мало.       — Да, – на выдохе шепчет Оля, сама нетерпеливо обвивает мою шею руками и снова целует меня.       У меня подкашиваются ноги от потока эмоций и тугого желания внизу живота. Поэтому я немного отстраняюсь и лениво стягиваю с нее футболку, наслаждаясь осознанием того, что я наконец-то ее раздеваю. Я удивилась, увидев полную грудь в черном кружевном бюстгальтере, который никак не подходил к спортивному костюму, но не стала никак комментировать. Она повторяет за мной и жадно впивается взглядом в мое оголенное тело. По спине бегут мурашки. Я знаю, что хорошо выгляжу. После смерти мужа единственное, что хоть как-то приводило меня в сознание – это бег. Изнурительные и долгие дистанции выгоняли из меня пот, лишние калории и мысли. Бонусом получила поджарое тело, которое никто, кроме Оли, теперь и не видел.       — Нравится то, что видишь? – ухмыляюсь, прижимаясь к ней оголенной. Пробую бархат чужой кожи, посылая сотни разрядов по нашим телам.       — Заткнись, – я ощущаю ее улыбку на своих губах, и мы падаем на кровать.       Я нависаю сверху, отдавая себе отчет, что из-за отсутствия подобного опыта у нее и у меня придется преодолеть еще несколько неловких моментов. Мои ладони трепетно гладят ее плечи, бока, спускаются к бедрам. Мы дрожим. То ли от нетерпения, то ли от напряженности. Я дотрагиваюсь к лямке лифчика, дабы спустить вниз, но ее теплая ладонь ложится поверх моей.       — Лера, – она смотрит на меня умоляющим взглядом, и мне становится не по себе. Что я сделала не так? – Ты же знаешь мой возраст, у меня двое детей. Мое тело… Оно далеко не такое, как у тебя.       Она серьезна как никогда. Я вижу, как тяжело ей, и смущение разливается багровым оттенком по молочной шее. Мои глаза успели привыкнуть к темноте, и я замечаю эту деталь. Мне хочется помочь, но не знаю как.       — Ты же знаешь мой возраст, – дразню ее, совершенно без намерения задеть. – У тебя прекрасный возраст, прекрасное тело, и ты вся безупречна.       Каждое слово я запечатываю безапелляционными поцелуями на шее, ключицах, у самого очертания груди.       — Можно? – вкрадчиво спрашиваю я, задевая губами край кружева.       Она несмело кивает, и я сдвигаю его, стараясь не смущать ее еще больше разглядыванием. Как бы сильно мне не хотелось этого. Я перехожу к действиям: всасываю по очереди каждый сосок, слегка кусаясь для баланса. Из ее рта вылетает бесстыдный стон, который тут же отдается у меня болезненным спазмом. И я без шуток думаю, что кончу даже без прикосновений.       Оголившись полностью, смущение и неловкость исчезли вместе со всеми сомнениями. Мы двигались настолько слаженно, настолько едино, что я не могла перестать потом думать: невозможно чтобы два совершенно разных человека настолько идеально подошли друг другу буквально с первого раза. Будто два кусочка пазла, вырезанных странным образом, наконец-то сошлись. Соединились.       Я старалась двигаться в ней медленно, аккуратно, прислушиваясь к своим ощущениям и Олиной реакции. По жизни яркая, громкая и порой грубоватая в работе Оля оказалась в сексе тихой, закусывающей до боли свои губы, женщиной. То, что ей нравилось, я понимала лишь только по сдавленным стонам и по тому, как она крепко сжимает мою ладонь в своей, когда я очерчиваю языком круги вокруг ее самого чувствительного места.       — Все в порядке? – я немного приподнимаюсь и едва не останавливаюсь полностью, когда ее дыхание становится уж совсем рваным, а бедра постепенно начинают сжимать мою голову.       — Если ты сейчас остановишься, Колесникова, я тебя убью! – шипит Оля, и до меня наконец-то доходит. Она близка к оргазму, а я чуть все не испортила. Потом мы над этим обязательно посмеемся, а пока я снова прячусь меж ее разведенных ног.       Оля кончает громко, и это то, чего я хотела: услышать ее. Моя кожа покрывается мурашками от этого звука. Мне хочется услышать его еще не один раз.       Я ползу к ней, пытаясь по пути размять затекшие слегка от непривычки руки, и мы снова и снова целуемся. Утром Оля расскажет мне, что последний ее оргазм был много лет назад со случайным мужчиной, и ни во что не сравнится с тем, что пережила она в нашу первую ночь. Меня, конечно, возьмет гордость за себя, и вспыхнет новый огонь желания. Так сказать, подкрепить это утверждение не словом, а делом.       Я плюхнулась рядом, искоса наблюдая за женщиной. Что ж, теперь румянец на щеках был не от стыда, а от оргазма. Недавняя укладка превратилась в какой-то шабаш, разметавшиеся по подушке, которая, к слову, вовсю пахла ею. Губы припухли. Я довольна собой. Глаза прикрыты, и мне на секунду показалось, что она настолько вымоталась и уснула. Мои выводы разбили в пух и прах буквально через минуту.       — Я хочу сделать для тебя тоже самое, – Оля повернулась ко мне и несмело накрыла рукой мою грудь. Даже через плотную ткань спортивного лифчика, она не могла не отметить то, как я напряжена от одного ее присутствия и легкого касания. Она так сексуально улыбнулась, что я умерла сразу же. – Позволишь?       Я совершенно не умела отказывать этой женщине. Я знала, как дважды два, что когда-то это меня погубит. Пока же…       — Пожалуйста, – безвольно сорвалось с моих уст, и глаза закрылись. Я провалилась в пучину порочного удовольствия.       Спустя пару ошеломительно-неожиданных оргазмов мы обессиленные лежали на кровати с тесно переплетенными ногами и молчали, стараясь хоть немного осознать то, что произошло часами ранее.       Казалось бы, если промотать кинопленку назад, примерно к тому моменту, когда Ольга Николаевна Максимова проработала у нас в кафе около года, и включить на скорости от силы 1.5х, то можно было и невооруженным взглядом отметить, что все шло к тому, что имеем сейчас. Мимолетные взгляды друг на друга, невинные касания без какого-либо подтекста, просто слепое желание стать хоть на чуточку, но ближе, и, конечно же, бесконечные подшучивания, которые скорее походили под скрытый от чужих глаз флирт. Жадные, но очень осторожные, из-за установленных границ между работодателем и работником, попытки узнать о каждой все, что возможно. От того, что Оля не ест мучное, до того интимного и личного, что я не хочу иметь больше детей. Все это происходило само собой, спонтанно и плавно.       Год за годом мы ходили у края обрыва, сами того не осознавая. Лишь сейчас я могу с уверенностью сказать, что Максимова с первого же дня вызывала во мне скрытый интерес, который я красиво обрамляла в понятие – «приятный человек». Однако не всех людей, которые тебе нравятся, ты хочешь поцеловать. Я все равно упорно тушила в себе эти странные чувства. Трудовая этика полетела в тартарары.       — Когда ты поняла, что… Ну, – я запнулась, потому что второпях скорее прикоснуться к обнаженным телам никто не успел озвучить наличие каких-то чувств, и мне не хотелось ставить Олю в неловкое положение. Я смогла разобраться в себе, хоть и с трудом, а ей, может быть, сложнее, чем мне.       — Что влюблена в тебя? – ее волосы кололи у основания моей шеи, но я упорно не шевелилась.       Очевидно, что Оля ко мне неравнодушна, между нами по меньшей мере четыре оргазма на двоих, но слышать подобные слова от человека, к которому испытываешь то же самое довольно длительное время – непередаваемое счастье. Хорошо, что темнота – моя подруга на эту ночь, она растворяет глупую улыбку расцветшую вмиг вместе со мной.       — Угу, – глухо согласилась я, испытывая облегчение, смешанное с диким волнением.       Оля положила голову мне на грудь, а я крепко прижала ее к себе за талию. Мне было так хорошо в данный момент, что идея прямо сейчас что-то обсуждать показалась лишней.       — Помнишь, когда мне на работу привели Ваню, ему тогда только исполнилось пять, и неожиданно нагрянула большая компания, началась жуткая запара, – она слегка заерзала, вытягивая ноги вниз. Мне пришлось судорожно искать в памяти вечер, о котором Оля рассказывала. – Ванька еще начал кукситься из-за того, что вместо игр со мной ему приходится смиренно сидеть в углу кухни, а ты, увидев это, пришла и забрала его к Яшке в зал.       Я вспомнила тот день: к нам приехали родители мужа, и мы ужинали всей семьей. Сыну как раз тоже стало невыносимо париться за столом со взрослыми, поэтому, заметив внука Оли, я, совсем не думая: уместно это или нет в нашем положении, увела его из кухни, где совсем не место ребенку, и усадила за стол к нам под косые взгляды Сашиных родителей, которые я, конечно, нарочно проигнорировала.       Мы никогда не нравились друг другу. С первой же встречи, когда Саша привел меня к ним домой и гордо объявил: «Знакомьтесь, это Лера. Мы скоро поженимся!» все пошло под откос. Сашка, со всей своей врожденной простодушностью и слепой любви к отцу и матери, и подумать не мог, что они не поймут, а и более того, осудят его выбор суженной. Мама его, Любовь Алексеевна, тощая женщина с грубоватыми чертами не только лица, но и характера, строго сказала, что жить мы будем все вместе. Квартира большая, сто квадратов, места хватит всем. Как бы между прочим добавила: «Посмотрим, какая твоя Лерочка в быту».       Посмотреть, конечно, не успела. Я, которая в карман за словом никогда не полезет, тут же осадила будущую свекровь — с Сашей мы несколько месяцев уже совместно снимали квартиру, аренда уплачена до Нового Года. За окном расцветал и зеленел апрель. Любовь Алексеевна поняла намек, что с этого момента ей придется не сладко. Как говорится в одной давней пословице: «ночная кукушка дневную перекукует». Наша молодая семья не стала исключением.       — Ты провозилась с ним до конца смены, а я, ты не замечала, мельком часто поглядывала через двери, как вы с Яшкой дурачились, танцевали с моим Ваней. Так, будто… – ее голос дрогнул и немного осип. – Будто он ничем не отличается для тебя от своего сына. Мне очень тогда запало в душу твое отношение, и я до утра раз за разом прокурчивала эту сцену в своей голове, с ужасом понимая, что мои чувства к тебе совсем не материнские, как мне казалось перед этим.       Следовало не молчать, однако я не знала, что говорят в таких ситуациях. Я ласково провела кончиками пальцев от основания ее лебединой шеи, вдоль позвоночника, к пояснице. Женщина теснее прижалась ко мне, вырисовывая незамысловатые узоры ногтем на моей коже у груди. Все от нее во мне вызывало трепет.       — Сложно, наверное, было принять это? Потому что мне – да, – я не собиралась скрывать, что принятие себя, влюбленной в женщину значительно старше себя, заняло путь длиною в год, а то и несколько.       — Ужасно сложно, – вздохнула она, приподнимаясь на локтях. Когда ее тело отлепилось от моего и тепло исчезло, я ощутила себя лишенной какой-то важной части, и стало прохладно. – Я никогда еще в жизни не чувствовала себя столь грязной и порочной.       Ответ Максимовой был краток и лаконичен, я ее понимала, и мне не хотелось вдаваться в детали этой темы. Я поднялась следом, не понимая, куда она засобиралась.       — Ты куда?       Отыскав с трудом свое нижнее белье, Оля принялась застегивать бюстгальтер. Серебряная застежка блестела в скупых лунных лучах.       — Курить хочу, – спокойно ответила Оля, поежившись. Холод добрался до нее.       — Я с тобой.       Я бы сама не отказалась от пары затяжек. Вынув из шкафа два совсем не романтичных, но удобных хлопковых черных халата, я протянула один Оле. Ей так подходил этот цвет. Мне снова захотелось уложить ее обратно на кровать и никуда не отпускать. Следовало догадаться, что Максимова станет моим началом конца стабильности и адекватности.       Мы сидели на балконе, заполняли дымом легкие и наблюдали за восходящим солнцем. Небо постепенно, словно умелый художник выводил мазок за мазком, окрашивалось с темно-синего в багровый, а следом желто-оранжевый оттенок. Утро всегда было моим любимым временем суток. Внутри что-то невидимое трепещет и бьется, давая толику надежды на лучший день. Чистый лист.       Распахнутые окна застекленного балкона радушно пропускали к нам редкие порывы свежего воздуха, но мы сидели бок о бок на небольшой софе, и было совсем не холодно. Я повернулась к Оле. Она задумчиво смотрела вдаль, подперев одной рукой голову, а на второй пальцы сжимали сотлевшую почти к самому фильтру тонкую сигарету. Одна платиновая прядь совсем выбилась, и мне приспичило поправить ее, однако я по привычке подавила в себе этот порыв. За эти года рефлекс выработался безоговорочно: не прикасаться к женщине слишком часто, чтобы не вызвать подозрения у окружающих.       Но ведь теперь я могу прикасаться к ней сколько хочу и где хочу, верно? Когда мы наедине, естественно. От этой вспышки понимания новых обстоятельств стало жарко и волнительно. Подобный слепой восторг перед чужим человеком всегда был чужд для меня, но потом появилась Оля, и я словно откатилась от взрослой, умной женщины к пубертату. Так работала эта странная любовь и привязанность.       — Что хочешь сказать мне? – с лисьей улыбкой спокойно спросила Оля, стряхивая пепел. За своим нескончаемым потоком мыслей я и не заметила, как она повернулась ко мне.       Что я могла ей сказать? Да многое. Что хотела? Лишь одно, самое главное.       — Я люблю тебя, – вздохнула я, все же заправляя волосы ей за ухо. Моя ладонь не хотела покидать ее тело и по-хозяйски легла на выпирающее из-под полов халата голое колено. Нажав на боковую кнопку, электронка в руке завибрировала и потухла. Курить больше не хотелось, а хотелось снова в кровать.       — Что, так тяжело, Колесникова? – ее сигарета в последний раз засветилась, отдавая остатки никотина, и через секунду оказалась бесжалостно потушенной о край стекляной пепельницы. – Так тяжело меня любить?       Я хмыкнула и закатила глаза, таким образом отвечая на аналогичный дурацкий вопрос, и, не спеша, продвинулась ближе к ней, сокращая то мизерное расстояние между нашими лицами.       — Когда молчишь – очень даже легко.       Увернувшись от щелбана, я рассмеялась и без промедления утянула Олю в долгий, глубокий поцелуй. Ничто мне не приносило столько удовольствия с этого момента, как целовать эту своенравную блондинку.       Она далеко не подарок, впрочем и я не ангел. Скучно нам точно не будет, определенно. Я знала, что впереди нас ждет еще не один серьезный разговор, не один десяток испытаний на прочность, но все это меркло на фоне нашего общего будущего. Мы совершенно точно будем бороться.       Солнце давным-давно выкатилось из-за горизонта, прокручивая постепенно свою яркость на полную мощность и тонко намекая, что сегодня нас ждет еще один погожий день. Мы с Олей не замечали этого, ослепленные собственным неожиданным, отчаянно долгожданным счастьем.