Задыхаться

Женя нехотя протопала на кухню. Сзади несильно хлопнула дверь - мама зашла в ванную. Молоко оказалось в кружке, а кружка в микроволновке. Тетрапак с остатками должен был вернуться в холодильник. Когда Женя развернулась к нему, её чуть не снесло внезапной волной нежностей. Девушка споткнулась, и чуть не поставила молоко мимо полочки на дверце. Лёгкие горячие поцелуи опускались на щёки, виски, нос ресницы, лицо обхватили крепкие сухие ладони. Под кожей, где он прикосался, разливался приятный жар. - Ой-ой-ой, ну чуть не сбил! Что за нежности телячьи? Убрав таки молоко на место, садится на подоконник, вздрагивая от соприкосновения с холодной поверхностью. Подтягивает коленки к подбородку, обнимая их руками. По лицу расползается довольная сытая улыбка. Тело укутали в теплые объятия, как в плотный плед, к спине прижалась крепкая грудь, теплые шершавые прикосновения к коленкам и запястьям... Из окна тянуло прохладой и серостью. Большие темные облака нависали над домами, давили на пространство. И походили на неповоротливых слонов. Женя чувствствует себя как в коконе. Как если бы завернулась в пуховое одеяло. Воздух вокруг неё как оболочка - теплая и плотная, надёжная. Довольно нежится во всеобхватывающих объятьях, притираясь щекой к плечу. Идиллию прервал Макс, громко притоповший на кухню. Женя вздрогнула, вспомнив, что сидит на холодном подоконнике в одной майке и шортиках. - Ты знаешь, я с мамой почти полчаса валялся! Когда я к ней пришел, было 8:59, а сейчас 9:27! А ты меньше меня, ты же пришла потом, и ушла раньше... Женя рассеянно угукнула, глядя на брата, который сонно прижимал к себе плюшевого щенка, и тыкал пальцем на часы. - Макс, зубы иди чистить! Макс обернулся на крик, но больше никак не отреагировал, оглядываясь вокруг, в поиске чего-то, за что можно зацепиться фразой "сейчас, мам!" - Давай иди, мама зовёт. Шикнула Женя на брата, который послушно сорвался с места, с дрифтом заходя в поворот коридора. Женя проводила его взглядом, чувствуя, как вокруг талии оплетаются горячие сухие руки. Как трутся о её шею, висок, оставляют поцелуй за ухом. На коже оставались фантомные шершавые ощущения, как когда лежишь на пляже, на горячем песке, перебирая его ладонями. - Ну что за неожиданный прилив нежностей? Ты же обычно не лезешь обниматься. Они оба знали, что просто сейчас Жене это нужно. Нужно не что-то от кого-то, а именно эта ласка именно от него. Ухо последний раз мимолётно задели, отстраняясь. - У тебя молоко согрелось. Женя обернулась в сторону микроволновки, которая пропищала в следующую секунду. Действительно, минута уже прошла... - Как быстро... - А по-моему наоборот, очень долгая минута. Голос снова звучал с расстояния, и в нем снова присутствовали ехидные нотки. Женя пожала плечами, отпивая из кружки. - Время - относительное понятие... Мы что, опять в лирику уходим??? *** Женя оторвала взгляд от телефона, и попыталась осознать прочитанное. Получалось так себе. - В висе на верёвках?... Это как? - Это как на том арте. Как на тех двух, нет, трёх артах. - Двух... Женя зарылась в ту часть хранилища своей памяти в голове, что отвечала за хранение красивых картинок. Один, второй... Ах да, другая версия второго, третий. - Три, да. Исправилась она, выныривая обратно. В ответ угукнули, тоже выныривая. - Третий самый красивый. Сравнивая в голове три изображения, Женя решила, что пожалуй, третий наиболее эстетичный и наименее смущающий. - Не скажи. У второго какая рисовка... Вспоминая второй, тело наполняло смущение. Всё же, это наверное не совсем нормально... - На третьем у него одежда есть. Хотя как тогда... Она попыталась нарисовать это в голове. Получалось нереалестично, хотя буйства фантазии хватило бы и не на такое. В ответ ехидно засмеялись, глядя на её неуклюжие попытки представить эту сцену. - Хочешь попробовать? - Нет, спасибо. Осклабилась в ответ Женя. Смех только усилился. Да, он знал, что она действительно не хочет, но не был бы собой, если бы не поддевал её по любому поводу. - Заметь, красные веревки и узлы на них у тебя довольно четко прорисовываются. - Это проф-деформация. Я спелеолог. Женя немного помолчала под неозвученное "ну да, ну да", и добавила: - Синяки тоже четкие. Но это тоже проф-деформация. Мне скорее интересно, почему у тебя эти кадры такими четкими получаются. Едкий низкий смех прокатился ещё одной волной. - Для тебя стараюсь?... Женя цыкнула, закатив глаза, саркастично ответила: - Спасибо. - Всегда пожалуйста. Обращайся. Прозвучал ответ, сопровождающийся неизменным смехом. К которому добавилось многозначительное "оооооооо...", после того как Женя с горем пополам сгенерировала наконец нужную картинку, а после её мысли утекли в сторону со словами "а что если..." и больше не формулировались во что-то четкое. Впрочем, ради затыкания жутко смущяющего хихиканья вернулись. - Не мешшшай! Прошипела Женя, загоняя явно лишнего в этот момент наблюдателя обратно в его темный теплый угол. *** Это был прекрасный день. Двадцать девятое ноября. На улице был тонкий слой снега, уже не девственно чистого, но ещё белого, и приятный холодок. Солнце разливалось бело-желтыми лучами, и под ними хотелось сщуриться, глядя на голубой горизонт, растянуться, и чувствовать себя домашним котом. Это день был чудесным, как полдень пятницы, когда уроки закончились, а с домашкой можно не торопиться, и никому не интересно, что сегодня вообще-то среда. У Жени сегодня, как по волшебству, был почти-выходной. Сегодня вместо школы она шла на олимпиаду. Когда идёшь на олимпиаду, можно выспаться с утра, и Жене это дало неплохой заряд на день, сподвигнув найти наконец силы, чтоб после олимпиады дойти до спортзала. По плану, Женя сразу после окончания времени должна была подойти к к назначенному месту, где встретилась бы с мамой, и они бы пошли вместе - Женя принципиально не хотела идти одна - но плану, как и обычно, былр не судьба прийти в исполнение. Перед началом Женя пообещала маме, что не уйдет, пока не закончится время, даже если уже сделает все задания. Времени оказалось на час больше - четыре часа вместо трёх - и Женя все же ушла раньше. По правде говоря, мозг начал сигналить о перегрузке ещё в конце второго часа. Жужал, пыхтел как старенький пыльный компьютер, мигал лампочками, сообщая о перегреве, о том, что не успевает за потоком мыслей - Женя невольно задумалась, что несколько лет назад всё работало куда лучше. В конце концов, написав всё что могла, и даже то, что не понимала, она вышла из кабинета, позвонив маме, и сразу получив нагоняй за преждевременный побег. Женя в ответ наехала, мол, и почему это мы сегодня не идём в зал, и завершилась данная дискуссия Жениным "ну и ладно" которое можно приравнять к "я запомнила и обиделась". Женя посмотрела на свое мутное отражение в глянцевой панели на стене. Уверенно сказала сама себе: "Я правда сделала всё, что смогла. Мне не было больше смысла том оставаться." В голове сразу прозвучал голос: "Ты не виновата, ты..." "Замолчи!" Резко перебила его Женя сжимая губы от злости, и резко поворачиваясь к своей куртке. "Замолчи!!! Ты не Пантуль!" С самого утра, чудесного и солнечного, было что-то не так. Что-то было не так ещё со вчерашнего вечера. А может, и ещё раньше, просто Женя не обращала внимания. Пантуль всегда ощущался как что-то очень большое, величественное, мудрое, но при этом близкое, буквально лежащее в руках. Он не стоял и не висел - находился рядом, молчал, не ввязывался и не комментировал, просто был. И Женя всегда ощущала его едва заметной тяжестью меж ребер. То, что Женя ощущала сейчас, не было Пантулем. Это было что-то небольшое - не больше самой Жени, что-то звонкое и немного сутливое, что-то что было... Ею самой? Именно так. В какой-то момент Женя поняла, что она одна. В ней больше не было Пантуля. И больше не было приятной лёгкой тяжести. Вместо этого всё было на своих местах - там, где и должно было быть. Так непривычно. "Нет! Нет!!! Не хочу! Не хочу!" Слезы текли щекам, какая-то второклашка странно посмотрела на Женю. Но Жене сейчас было важно другое. Она хотела, чтобы Пантуль остался с ней, не уходил, хотела снова почувствовать его, снова по настоящему, а не так, как сама себе придумала. "Кто обещал быть со мной до конца?!" "Женя..." Будто кто-то положил руку на макушку. "Тебе это не нужно." Женя и сама понимала, что ей это не нужно. В том и было дело. Тогда, в двенадцать, в июне, когда появился Пантуль, Женин фундамент, весьма прочный, но всё же, рассыпался, и трещина ушла чуть ли не до самого детства. Осколки вспарывали кожу, грязь и пыль мешались с кровью и внутренностями. Пантуль всё время пытался привести всё в порядок - подчистить, подлатать, сшить, оживить... Женя и не замечала, как это происходит. И в конце концов... Она просто выросла. У Пантуля получилось. Женя почти отпустила болезненную привязанность к папе, приняла Пашу, обрела некую самодрстаточнось и уверенность, в какой-то степени независимость от чужого мнения, внутреннюю теплорегуляцию, личный баланс. Она больше не реагировала так остро на внешние раздражители. Ей больше не нужно было доказать что-то про нее саму - она могла сама. Её больше не нужно было обнимать ночью, не отпуская до самого утра. Она могла идти дальше сама, без поддержки. Внутри так непривычно вместо перемешанности, пустоты и боли всё было на местах, а сверху, там, где была дыра, большое, некрасивое, смятое пятно шрама. Женя дышит неровно, ощупывает пальцами, хочет кричать, и одновременно нет. Внезапно внутри вместо бури полный штиль, полный порядок и баланс. Чувствуется умиротворение, уверенность, четкое ощущение пространства. С удивлением обнаруживается отсутствие такого привычного желания пойти прыгнуть с крыши или вскрыть вены. Только слезы всё равно почему-то текут по щекам, сверкая на солнце как маленькие бриллианты. Самый лучший солнечный день, когда Женя должна была стать счастливой и полноценной, ощущается как самый худший в жизни. Женя помнит, как было страшно отпускать того мальчишку из сна - как он ей улыбался, как они вместе играли, как она боялась, что он её оставит, и как сама же больше и не пришла. Помнит, и не хочет, боится отпускать Пантуля, хотя и перестала бояться быть одна. Ей действительно больше не нужен Пантуль. Теперь она взрослая и самостоятельная. Целая. Крепкая, починенная кукла, снова умеющая ходить, и даже возможно бегать по ниточке. Не нужно, а как хочется. Женя внезапно понимает, что любит Пантуля. Она это и раньше знала, просто сейчас узнала снова. А Пантуль не может чувствовать: ни любовь, ни ненависть, ни привязанность, и потому ему так легко уходить. Последний глоток какао мерзок на вкус - Женя не пьет его, выбрасывая вместе со стаканчиком. Кажется что раньше, когда Женя не имела своей брони, и то и дело наступала на собственные осколки, мир был ярче. Сквозь треснутые стекла розовых очков мир сверкал весело и задорно, отражаясь разными гранями в трещинах. С целостностью он же будто потускнел. "Ты так старался починить меня... И у тебя получилось. А надо ли было?" Пантуль неопределенно пожимает плечами. У него не было привычки переводить мысли в слова, и Женя чувствует что-то вроде "поживем - увидим". Когда есть мысли, когда есть проблемы, всегда есть и Пантуль. У Жени в жизни вдруг всё хорошо и стабильно, и Пантулю нет места в этом порядке. А отпускать так не хочется. "Я ещё верну тебя" Мысленно обещает Женя, и тут же поправляется: "Я дождусь тебя. Обязательно." Не может быть всё всегда хорошо. Когда-нибудь он обязательно вернётся. Пантуль улыбается уголком губ, смотрит будто с нежностью, и даже не так страшно становится. В памяти всплывает Комната. "Я... Буду приходить туда. Иногда. Но точно. Буду" Пантуль кивает. "Буду ждать, принцесс" *** Женя с трудом разлепила глаза, посмотрела в зеркало. - Как я выгляжу? - Отвратительно. - Мм, супер... Другого, собственно, и не ожидалось. Пантуль, всё-таки.