Чёрный георгин

      На утро всё тело болело так, будто бы было соткано из тугих негнущихся нитей. Сбитые перенапряженные ноги еле слушались, бедра болели и ныли, стершись с внутренней части до красных пятен. Спина словно окаменела и, ровно как и шея, совершенно не хотела поворачиваться.       И лишь поэтому, как бы я того ни хотела, но вновь оказалась прижатой к широкой груди. Хотя часть меня неопределенно повиливала, стоило втянуть тяжелый колючий аромат. Кадзу колол не только именем и жестами. Он сам был донельзя острым и грубым, и потому я не ожидала от него ничего иного. И тем самым позволила себя изрядно удивить.       Видя мои страдания и, вероятно, не выдержав постанываний, которые так или иначе вырывались из моего рта, Кадзу чуть сбавил темп, и кобылка пошла ровным шагом, отдаляясь от скачущих впереди синоби.       — Я прикоснусь к тебе, потерпи.       Соглашения мужчина ждать не стал. Дотронулся там, где меньше всего ожидала. Боль от взбитых мышц усилилась, заставляя выгнуться и застонать на грани писка. Рот тут же зажала узловатая ладонь — вышло униженное мычание. Второй же рукой Кадзу без сожаления сминал бёдра, уходил ниже, к голеням, не обходил вниманием и внутреннюю сторону, от чего выть хотелось ещё громче. Трепыхаться я не переставала до тех пор, пока экзекуция не кончилась точечными прикосновениями к шее — удивительно приятными и расслабляющими. Но на оскорбленный взгляд сил у меня хватило.       — Не стал бы, если можно было по-другому, — сухо констатировал он. А после совершенно неожиданно поддел пальцами намокшую прядь с моего лба и убрала за ухо. — Дышать не забывай, зубастая.       От такой наглости засвербело в горле, но слова застыли на выходе, когда краем глаза я увидела следы от своих укусов: рваные неглубокие рытвины темнели на длинных пальцах теплых рук. Стыд моментально окрасил кончики ушей, что неслабо развеселило Кадзу: впервые улыбка показала белесый ряд зубов. Дёрнув головой на его же манер, я развернулась, пытаясь изо всех сил держать спину прямо.       — Едем, гордая, — прилетело совместно с горячей хваткой, вновь прислоняющей к мужской груди.       Ехавших впереди мы нагнали довольно быстро. Сатоши укоризненно покачал головой, завидев мои красные щёки, а после лукаво прошёлся взглядом по Кадзу. Что было у того на лице, я решила не проверять, объявив теперь своеобразный молчаливый бойкот. Правда и он продлился недолго, потому как в Сатоши вдруг проснулся любознательный ребенок, которому далекий дивный мир стал внезапно интересен.       Особенно его забавляли повозки, которые ездят сами по себе, небольшие коробочки, с помощью которых можно общаться и видеться на огромных расстояниях, а на рассказе о громадных кораблях, отправляемых в небо и вовсе звучно свистнул.       — А говоришь, магии нет, — припечатал он старательный рассказ.       — Нет, Сатоши, это не магия, — грубый мужчина вдруг предстался мне чересчур наивным. — Возможно, позже и здесь такое появится.       — Допустим, — закивал тот, смотря на меня точно таким же снисходительным взглядом. — А ты сама чем занимаешься?       — Я учусь.       — Майко? — чуть громче обычного бросил Сатоши.       Я почувствовала, как напряглась грудь Кадзу, а сам он будто бы задержал дыхание.       — Нет, Сатоши, я просто учусь, на… — слово «физик-ядерщик» переводу не поддавалось. Я стала водить руками по воздуху, пытаясь объяснить то, о чём невозможно было рассказать человеку, не знающему и школьной программы. — Есть такие маленькие штуки, из которых мы состоим. И вещи из них состоят. Очень маленькие. Невидимые. Я с ними работаю.       В разговор неожиданно встрял Хонг. Только сейчас я поняла, что он старался не смотреть в мою сторону, чтобы не пугать лишний раз своим видом. При свете солнца рубцовая кожа выглядела особенно отвратительно.       — Для чего? — мужчина не отвёл взгляда, хоть и видел, как сильно изменилось моё лицо. Стало жутко неловко и неудобно. Неосознанно я заёрзала в седле.       — Сложно объяснить, я и сама пока не знаю, — призналась я. — Помогает вырабатывать тепло, энергию. Кто-то использует, как оружие.       — Ма-ги-я, — встрял Сатоши, крутанув ладонью в воздухе.       — Оружие тоже невидимое? — продолжил Хонг, всё ещё выдерживая мой наглый взгляд. В уме я прикидывала, каким образом он получил такое ранение. Мужчина будто понял мои мысли и указал пальцем на уродливую часть лица. — Это из-за колдовства.       — Такое тоже бывает из-за радиации , — фантомное тепло опустилось на кожу, от чего я помотала головой, скидывая образы из документальных фильмов. Позади раздался приглушенный чих. Судя по всему, несколько торчащих прядей прошлись по лицу Кадзу, наклонившегося чуть ниже, чтобы лучше слышать. — Это не видишь, но чувствуешь жар. Сильный. И так может быть очень долго, несколько сотен лет. Умирает всё: люди, животные, растения. Земля мёртвой становится.       Словно в подтверждение слов в воздухе запахло гарью. Кадзу чуть прижал меня к себе и натянул поводья. Наши спутники поскакали вперёд. Спрашивать, что к чему, я не решалась. Толку от меня никакого, так что лучше и вовсе не привлекать внимания. Однако в этот раз перед нами был лишь след от былого преступления: поваленные повозки, запах жженого дерева и чего-то гнилистого, полу-живого. Кадзу повёл лошадь в сторону, намереваясь объехать останки путешественников, которым посчастливилось меньше, чем мне. Теперь я ясно это понимала.       Но Сатоши почему-то спрыгнул с коня и подошел к телу. Брезгливо растормошил одежду и обнажил катану. Когда же я увидела, для кого, то крикнула быстрее, чем острие коснулось бы крошечного тельца:       — Нет! — и дёрнулась вниз. Мышцы горели огнем, рвотный позыв настойчиво рвался наружу, но я не могла допустить того, чтобы… — Ребёнок, Сатоши! Ты что, монстр?       Гневно вперив в меня карие глазища мужчина не позволил мне наклониться, толкнув рукой. Я упала прямо в месиво бурой грязи.       — Отойди, женщина, — блеск металла ослепил глаза.       Я же бросилась вперед, закрывая собой орущий теперь комочек: багровое лицо металось из стороны в сторону, пытаясь найти хоть какое-то тепло. От него пахло запекшейся кровью и гарью.       — Я сказал, отойди, — широкие ноздри синоби раздувались, как у скаковой лошади. Моё неповиновение воспринималось им с особой злобой.       — Нет, я возьму его, — руки сами прижали кроху. Я осторожно отползла назад, не до конца понимая, что делать дальше. Главное — не дать Сатоши убить малыша.       — Он не жилец, — Хонг поддержал своего товарища и тем самым приписался в отряд бесчувственных и хладнокровных людей.       Я в панике обернулась к Кадзу. Тонкие губы побелели, на скулах заиграли желваки. Взгляд прожигал меня не хуже того самого невидимого огня, о котором я рассказывала ранее.       — Оставь, милосердный, пусть берёт.       Уже по одной фразе я должна была что-то понять. Должна была, но не сумела. Вместо этого прижала комочек к груди и коснулась губами крошечного лба.       — Он холодный, нужно… нужно согреть, — бормотала я, развязывая походную рубаху. Кожа к коже — вот и весь план, чтобы появилась надежда. Так быстрее отогреется, так хотя бы сможет выдержать путь до ближайшей деревни. А потом…. «Потом» для меня не существовало.       Сатоши, кажется, назвал меня неприличным словом. Хонг нервно цокнул и пришпорил лошадь. Один лишь Кадзу молча посадил нас на кобылу и мягко тронулся, не говоря ни слова. С молчанием хорошо справлялся черноволосый мальчуган, вцепившийся ладошками мне в грудь и там же напрасно искавший молока. Из-под расстегнутого ворота виднелся лишь измазанный носик, но поверх и малыша и меня укрыла накидка, пропахшая потом и дымом. Едва-едва теперь улавливался запах цитруса. Кадзу не сказал ни слова и тогда, когда я в каком-то бреду стала мурлыкать колыбельную, надеясь успокоить несчастного. В конце концов, ребенок замолчал. А после в сон провалилась и я.       Разбудило меня ощущение пустоты. Тело всё так же покачивало из стороны в сторону, грело тепло сидящего сзади, спереди же стало пугающе холодно. Ладони наткнулись на пустоту, и я в испуге вскрикнула, поворачиваясь к Кадзу. Сатоши и Хонга рядом не было.       — Где… где ребёнок?       — Умер, — Кадзу плотнее сжал губы.       — Надо было ехать быстрее.       Обернувшись сильнее я ударила тугую грудь ладошкой. Осмелела настолько, что сделала это ещё раз. Мужчина сделал тяжелый вздох, поймал руку и крепко сжал запястье.       — Сатоши хотел ускорить, — он резко отпустил пальцы.       Рука вяло упала вдоль туловища. От осознания предоставленного урока хотелось кричать, но я не смогла издать и звука. Слишком жестоким было наглядное представление реалиев этого мира. Слишком хладнокровно Кадзу показал это мне, лишний раз напоминая о том, где я. И словно в довесок мужчина добавил:       — Любое решение имеет последствие, в следующий раз думай не только о себе.