Собака бывает кусачей

То ли частые превращения так выматывают Антона, то ли все вчерашние события в целом, но Арсений просыпается первым; выходит из сна плавно, полностью осознавая окружающий его мир, и даже не потягивается - просто смотрит на по-прежнему крепко спящего Антона. У того кудри от сна примяты, ушки собачьи даже сейчас переодически подрагивают, а из уголка губ прямо на наволочку течёт слюна; тяжёлая рука переброшена через Арсения - он его всю ночь не выпускал, - а лицо настолько беззаботное и молодое, что от искристого восторга Арсений задерживает дыхание. – Какой же ты… – шепчет одними губами, прикусив нижнюю; касается порхающе уголка скул и мягко, как можно мягче целует бархатную щёку, молясь Антона не разбудить. Его молитвы слышат. Он максимально аккуратно выползает из-под руки, убирает в сторону идеяло, чтобы не мешалось - Антону всегда жарко. Идёт сразу на кухню - сегодня Арсений хочет и может себе позволить нарушить привычную рутину и сначала позавтракать, а уже потом идти в душ. Мурлычет себе под нос мелодию, подозрительно напоминающую ту, что играет в лифте на работе, и просто… живёт. Ему просто по-человечески хо-ро-шо. Длинные руки обвивают за талию, шеи касается сначала кончик носа, а за ним - такие же горячие губы. Арсений улыбается, откинувшись Антону на грудь, и предусмотрительно снимает сковороду с огня. – Доброе утро, – хрипло порыкивая, шепчет ему на ухо Антон, и Арсения с ног до головы накрывает волна мурашек. Приветствие привычное, за полтора месяца доведённое до автоматизма, но после вчерашнего оно выходит на какой-то новый уровень и ощущается совершенно иначе. Арсений трётся макушкой о его подбородок; разворачивается, клюнув в щёку. Антон медленно и редко моргает, либо явно залипая на нём (что не исключено), либо досматривая последнюю серию сна. – Ты чего вскочил? Спал бы дальше, у меня же выходной. – Тебя потерял. Ответ простой, по-антоновски честный и искренний; Арсений чуть шире улыбается, чувствуя, пожалуй, впервые в жизни пресловутых бабочек в животе. – Завтракать будешь? Я на одного готовил, минут десять подождать придётся. – Буду, – вздыхает Антон, но отстраняться не спешит; напротив, прижимается ближе, обнимает крепче, целует выступающий у Арсения на шее позвонок, цепляет губами холку. Арсению просто хо-ро-шо. – Сегодня завтракаем не мной, – смеётся он, ведя замурашенными плечами; двусмысленность фразы доходит до него запоздало, и он чувствует, как горит шея. – Жаль, – как ни в чём не бывало вздыхает Антон, отходя к столу, и Арсения вдруг колет такой болезненный укол возбуждения, что он чуть не роняет в сковородку ещё и скорлупу. Антон, его нежный, ласковый Антон, чуткий и отзывчивый, сильный Антон, тащивший его на руках через всю квартиру и даже не запыхавшийся, Антон, практически преступно-сексуально рычащий и абсолютно порочно стонущий, Антон с внимательным цепким взглядом исподлобья и с какой-то оральной фиксацией на вылизывании - что же он может сделать с бедным, несчастным, туеву хучу месяцев не траханным Арсением? А он сделает. Рано или поздно они перестанут в постели только спать, потому что у них всё взаимно. Всё тело разом согревается от разлившегося по венам тепла. Арсению просто за-ме-ча-тель-но. – Арсень, я тут подумал, – задумчиво тянет Антон, когда он заканчивает с приготовлением еды и садится к нему за стол. – И ты сейчас сразу так с ходу меня не отшивай, ладно? – Начало уже интригует. – Просто я всё думал об этом Белом, – он вздыхает, вяло ковыряя глазунью. – Он так уверенно отметает саму вероятность того, что у тебя кто-то есть, что, ну. Может, если доказать, что ты занят, его интерес поутихнет? Арсений, если честно, уже об этом думал - хотел Серёгу на эту аферу уговорить, но тот может и не проникнуться всей серьёзностью ситуации. С Антоном, конечно, это будет намного проще. – А я занят? – лукаво уточняет Арсений с лёгкой полуулыбкой, не отрывая взгляд от бодро орудующего ножа. Антонов хвост начинает бесноваться, ещё не сильно, но уже заметно. Арсений может и сука, но сука очень довольная. – Ты же сам ему сказал, что у тебя есть парень, верно? У Арсения на душе весна. – А он у меня есть? – он улыбается уже в открытую, наплевав на завтрак, и хитро вглядывается Антону в глаза. Хвост мечется как сумасшедший, разрезая воздух на манер плети. На оливковых скулах расцветает божественный румянец. – Я… я просто подумал, что учитывая всю ситуацию… – Антон. – …я, конечно, не настаиваю, но ты сам наверняка понимаешь… – Антон. – …разумеется, ты можешь отказаться, и… – Боже мой, Шастун, – Антон мгновенно стихает, прижимает ушки к голове и мнёт пальцами салфетку. – Правильным ответом будет «Да, Арсений, у тебя теперь есть парень». Если ты, конечно, сам хочешь им быть, – Арсений привстаёт и звонко чмокает никак не реагирующего Антона, все свои страхи пытаясь скрыть за напускной бравадой. Антон молчит, не шевелится, только смотрит на него нечитаемым взглядом. – Ну ты чего, обиделся? – улыбка Арсения дрожит; он садится чуть ровнее, старается не паниковать раньше времени и глаз с Антона не сводит. Тот наконец тяжело вздыхает и качает головой. – Я не хочу с тобой даже абстрактно говорить про укусы, но всё, о чём сейчас думаю, - это как бы тебя цапнуть, чтоб тебе так больше не шутилось, – Антон улыбается одними глазами, но Арсению хватает; он жмурится довольно, когда тёплые пальцы касаются его щеки, и льнёт им навстречу. – Да, Арсений, у тебя теперь есть парень. И он очень хочет проводить тебя завтра на работу. Человеком. Арсений кусает губы, взвешивает все за и против; в принципе, если избегать Эда, то никаких проблем возникнуть не должно. Перед ним он потом извинится и всё объяснит; сейчас на это попросту нет времени. И сил. И желания. У него вообще в планах уговорить Антона процеловать этот день в постели с редкими перерывами на туалет, еду и болтовню. – В принципе, шапка тебе моя подойдет, куртка тоже, обувь… джинсы резать будем? – Они у тебя все такие низкие, что может не понадобиться. – Ай ты юморист, ай как смешно. Антон с довольной мордой лица наклоняется к нему, и за эти губы Арсений всё ему прощает. Дорога на работу оказывается куда веселее, чем Арсений её успел напредставлять: Антон ведёт себя как типичный турист и из общей толпы не выделяется - с открытым ртом оглядывается вокруг, лавируя между людьми только благодаря Арсению, восторгается лепниной на фасадах, сыпет фактами такими странными и далёкими, что до Арсения только сейчас доходит - Антон родился ещё в Империи. Этот факт поражает его настолько сильно и глубоко, что он замечает их сцепленные руки уже на подходе к банку. Чуть в стороне от крыльца маячит светлая приталенная куртка - роскошь, недоступная тем, кто пробирается дворами и добирается на метро - Белый. Рядом с ним в ярко-желтой парке стоит Павел Алексеевич - он курит какие-то дорогие эксклюзивные сигареты, и их запах Арсению даже нравится. – Вот, – завидев их, весело улыбается Павел, – вот это я понимаю, рабочая хватка - клиентов за ручку в банк тащим, да, Арсений? – он бодро протягивает им обоим руку, счастливо светит белозубой улыбкой - ещё бы не улыбаться, когда зарплата с пятью нулями. Белый натянуто и криво улыбается Антону, скупо кивнув Арсению. – Да нет, Павел Алексеевич, – Арсений всегда теряется от его энтузиазма. – Это Антон, он мой… партнёр. – Рад знакомству, – смело кивает тот, улыбаясь не менее лучезарно. Он напоследок коротко сжимает пальцы Арсения и отпускает, пожимая руку Павлу. – А, партнёр в смысле партнёр-партнёр? – задумчиво поднимает брови Павел, и Арсений внутренне самую малость умирает: а если гендир гомофоб? Самый дебильный способ потерять работу, когда пытаешься всеми силами её сохранить, конечно. – Надеюсь, это не проблема? – тихо уточняет он, нервно сжимая в руках рабочий портфель. – В смысле? – Павел хмурится, а потом добродушно фыркает. – А, ориентация ваша? Да вообще по барабану, лишь бы работу работал нормально. А показатели у тебя вдохновляющие, Арсений, так что так держать. Арсений облегчённо выдыхает; на спину чуть ниже лопаток ободряюще ложится рука, и он поворачивается к улыбающемуся Антону. – Мне, наверное, пора? – спрашивает, а затем быстро и коротко целует Арсения в щёку. – Дашь ключи? – Да до начала рабочего дня ещё полчаса, – легкомысленно вклинивается Павел, делая очередную затяжку. – Хотите - зайдите оба, погреетесь, я Оксану попрошу кофея наваять. Антон благодарно улыбается, но качает головой. – Спасибо, но мне ещё Карму нужно выгулять, – говорит он, не сводя взгляд с Белого. Тот, скривившись ещё на просьбе дать ключи, теперь медленно бледнеет. – Карму? – удивлённо переспрашивает Павел, отправляя окурок в урну прицельным щелчком. – Их доберман, – мрачно поясняет Белый, впервые подав голос. – Ух ты! – теперь Павел смотрит на них с неприкрытым уважением. – Это вы, конечно, лихо, ребят. Такая проблемная порода, – он качает головой; Арсений с Антоном многозначительно переглядываются. – Мои вон тоже. «Хотим собаку, купи собаку». Сын не хочет маленькую, Ляся хочет пушистую. Ну и купил этого… как его, – Павел увлечённо щёлкает пальцами. – Бордер-колли, во! Так что вы думаете? Совершенно неуправляемая животина, совсем никого не слушается. Антон удивлённо заламывает брови. – Бордер-колли и не слушаться? Очень странно, одна из самых легко обучаемых пород. Павел тяжело вздыхает, разводя руками. – Ну вот верите, нет, никто с ним справиться не может. Я даже с кинологами общался, да и их сейчас нормальных хуй найдёшь, уж простите за мой французский, – он в отчаянии достаёт из портсигара очередную сигарету. Антон бросает на притихшего Арсения жалобный взгляд; тот подозревает, что где-то там под курткой беснуется хвост, и украдкой смотрит, чтобы огромная чёрная парка не ходила ходуном. – А можно я попробую? Обучить Вашу собаку. Павел выгибает бровь и спешно выдыхает дым. – Не пойми меня неправильно, но Ляся у меня исключительно за профессионалов, знаете ли. Очень уж она за Кришу… Кристиана переживает. «Спортсмена может обучить только спортсмен» и всё такое. – Ага, а собаку - только собака, – Антон улыбается; Арсению смешно так сильно, что он под опешившим взглядом Павла бьёт себя ладонью по губам. – Если вам важен диплом и всякие там выставки, то нет, я не профессионал, – честно продолжает он; ушки под смешной шапкой наверняка расстроенно прижимаются к кудрям. – Но… давайте так? Я недельку с ним позанимаюсь, совершенно бесплатно, пока вы будете искать человека, который вас устроит. И если вы не заметите никаких изменений, полюбовно разойдёмся. И никто ничего не теряет. – Только ты неделю жизни и моток нервов, – фыркает Павел, но с готовностью жмёт протянутую руку. – Эх, да и правда ж ничего не теряю. А вдруг? Давай. Но если что, то ты помни, – он кивает на Арсения, – кто у меня тут в заложниках, – тот смущённо улыбается; Антон смотрит на него с такой щемящей нежностью, что становится даже как-то неловко, что это кто-то видит. – Оксанка занесёт тебе адрес. Ух, хорошее утро! Пойду вершить великие дела, – Павел кивает Арсению, зеленоватому на лицо Белому, жмёт на эмоциях Антону руку в третий раз и исчезает за стеклянными дверьми. – Тоже пойду, – нехотя бросает Белый, нечитаемым взглядом окидывая Антона с ног до головы. – Рад встрече. Антон ему натянуто улыбается; Арсений изо всех сил надеется, что он случайно не зарычит. – До вечера, Арсюш, – вместо ответа Белому шепчет он, снова целуя того в щёку и наплевав на любопытных пробегающих мимо них девчат из арсеньевского отдела. – До вечера, – с багровым лицом и полным счастья сердцем он коротко обнимает Антона и тоже скрывается за дверьми, протягивая охраннику рабочий пропуск. Антон провожает его взглядом из-за витража аж до самого эскалатора. Белого не видно до самого конца рабочего дня, но Арсений даже по коридорам ходит с опаской, постоянно оглядываясь, и когда к нему с рабочей запиской и как всегда какой-то печенькой прибегает Оксана, он решает, что так больше не может продолжаться. – Слушай, – Арсений прекрасно знает, как на неё действует заговорщицкий шепоток. – А Добровольский сейчас как, к разговору по душам располагает? Или лучше не трогать? – из-под края стола маняще выглядывает купленная на обеде большая «милка». Оксана довольно улыбается. – Он там как раз кого-то из акционеров хренами крыл. Разговор не по работе будет очень кстати, – цепкие пальчики хватают шоколадку, а строгие шпильки вдохновляюще цокают по офисной плитке. Арсений замирает возле кабинета гендиректора, как приговорённый возле гильотины. Он неуверенно мнётся до тех пор, пока из-за двери не слышится зычное «Да заходи ты уже, не кусаюсь я, чай не доберман». Гендир встречает его улыбкой. Обычно это плохой знак, но Арсению хочется верить в лучшее. – Проходи, садись, гостем будешь. Чай, кофе, валерьянку, выговор? Арсений нервно улыбается, осторожно присаживаясь в кресло напротив, и почти соглашается на валерьянку. – Я, если честно, к Вам с… проблемой, наверное, – он прочищает горло; смотрит в зашторенное окно за спиной начальника. Где-то там свобода, час дороги и горячие руки Антона. – Павел Алексеевич, в связи с открывшимися… совсем недавно нюансами моей личной жизни, я хотел бы обсудить с Вами одну сильно беспокоящую меня тему. Непосредственно касающуюся меня и одного из руководящих лиц. – О как, – хмыкает Павел. – Ну что ж. Я весь внимание. Только ты что-то бледноват, Арсений, может всё же валерьянки? Или того? – он залихватски подмигивает. – Коньяку занюхаем. Весь офис знал, что дома у Добровольских введён мораторий на алкоголь, и возможность хоть как-то что-то урвать оставалась только на работе. – Святое дело, – несмело вздыхает Арсений, минутой позже принимая пузатый фужер. Коньяк развязывает язык. Сначала Арсений пытается мягчить, как-то вуалировать весь тот пиздец, что происходит с ним уже не первый год, а потом вдруг думает - зачем? Он здесь, он уже начал, дороги назад нет; это не игра и даже не эксель, в котором отменить действие ничего не стоит, - это его жизнь, и потерять больше, чем он уже здесь потерял, невозможно. Он сыпет ситуациями, стреляет, как из пулемёта; наизусть воспроизводит даты и самые травмирующие ситуации, рассказывает о выслеживании после работы. Добровольский слушает удивительно внимательно, не перебивает, лишь изредка чёркает что-то на бумаге для заметок и протягивает носовой платок - Арсений даже не замечает, как начинает плакать. – Да уж, – тянет Павел, когда поток откровений иссякает. – Ситуация, мягко говоря, неприятная. Твёрдо говоря - пиздец, – карандаш в его руках с треском ломается. – В моём же банке, сука, у меня под носом, – бурчит себе под нос он, опрокидывая залпом ещё одну порцию коньяка. – Вы мне верите? – сейчас Арсения беспокоит только этот вопрос. – Я верю вам, – хмуро отвечает Павел, сложив руки в замок на дорогой столешнице. – Ты пятый человек, который жалуется на домогательства со стороны Белого, Арсений, – он вздыхает как-то отчаянно, ерошит волосы. – Я разберусь, обещаю. Теперь уж точно спуску не дам. Ты… собираешься досидеть или пойдёшь домой, может? Я без проблем отпущу. Арсений качает головой. – Там документов гора. Я не первый раз это проживаю, Павел Алексеевич. Уже не так болит, – врёт, болит и очень сильно, но сбрасывать свою работу на девчат не позволяет совесть. Он останавливается у самой двери, уже взявшись за ручку. – Павел Алексеевич, – тихо зовёт Арсений, – а что это за волшебное число - пять? Почему не разбирались раньше? – Понимаешь, Арсений, – Павел отводит взгляд, поджимает губы. – Ты просто первый пострадавший мужчина, и я… Арсений, не желая слушать дальше, захлопывает за собой дверь так оглушительно громко, что Оксана за своим столом испуганно подпрыгивает, провожая его ничего не понимающим растерянным взглядом.