Собака бывает кусачей

Белого увольняют. Когда Арсений об этом узнаёт, того накрывает облегчение такого масштаба, что ноги подламываются, и главной сплетнице банка Дарине приходится ловить его под локоть и в срочном порядке мазать виски аммиаком. Однако, когда радость постепенно сходит на нет, на смену ей приходит гнев, и Арсений, под театральный шёпот просьб Оксаны этого не делать, влетает в кабинет Павла Алексеевича без стука. – По какому такому «собственному желанию»? – он скалится, чувствует, как гнев багровыми пятнами проступает на щеках и шее. – Да этого упыря по статье… – А ну тихо, – неожиданно рявкает Павел, и Арсений замирает, наконец замечая, насколько навздрюченным выглядит гендир. – Для статьи основания нужны, доносы, протоколы, бумажки всякие, короче. И никто их давать не захотел. – У меня даже не спрашивали! – резонно возмущается Арсений, но под тяжёлым взглядом моментально сдувается. – Спасибо сказал бы, – натурально рычит Павел; до Антона ему, конечно, как до Луны вплавь, но всё равно внушительно. – Двое геюг смазку не поделили. У Белого жена беременная, отмахнётся от этого как от мухи назойливой, а тебе такой пункт в резюме нужен? Вот и я думаю, что нет, – он рассерженно ослабляет галстук, смотрит куда-то сквозь Арсения. – Ольге рожать скоро, ну засвистела фляга, с кем не бывает. Это не повод портить жизнь девочке. «Четыре года, она не могла быть беременной четыре чёртовых года, твою мать». Арсений сжимает кулаки, гневно раздувает ноздри, хочет сказать, что Белый испортил девочке жизнь одними своими генами, но вместо этого лишь жмурится крепко и мысленно считает до десяти. Арсений не понаслышке знает, как тяжело и дорого растить ребёнка; Сергей именно так последние волосы и потерял. Сам он провозился с подгузниками всего несколько дней, но успел возненавидеть их на всю жизнь, - а там был пёс! И если уж нашлась отчаянная, которая любит и терпит этого говнюка, то незачем лишать их ещё и будущего заработка отца семейства. Да и Господь учил прощать, или как там говорят. Арсений дорабатывает день в непонятных чувствах: он рад, зол на Белого, сердит на себя за то, как сильно его это трогает, заочно осуждает коллег, которые решили спустить тому всё с рук и совершенно необоснованно хочет похвалы за то, что вопрос решён, хоть и косвенно, благодаря ему. И если с похвалой на ура справляется Антон, который чуть ли не закатывает вечеринку и выглядит счастливее самого Арсения раз в сто, то что делать с остальным он не понимает. Особенно когда ко всему сверху присоединяется ещё и тревога - сам Антон, привычно прижимая его к себе, задумчиво спрашивает на сон грядущий, не решит ли Белый им отомстить, раз уж знает, где они живут. Благо этот кулак на сердце вскоре разжимается: Арсений через Дарину проверенного человека находит инстаграм жены Белого и с лёгкой завистью читает пост о том, что они решают эмигрировать в Испанию. – Это нужно отметить, – торжественно заявляет Антон, когда ему надоедает радостно скакать вокруг тихо посмеивающегося Арсения. – Закажем пиццу? – Арсений издевается, конечно, потому что не может не - Антон готов чуть ли не убить за простую классическую пепперони, а сам он гурман - то у него на пицце буженина с ананасами, то курица с мандаринами. – Лучше! – Антон падает на колени перед расслабленно вертящимся на своём домашнем-рабочем кресле Арсением и обнимает его за ноги, устроив подбородок на коленях. Он так часто сидит псом, пока Арсений дома заканчивает то, что не успевает в офисе, и ему знакомо запускают пятерню в янтарные пряди, почёсывая плюшевое ушко. – Пошли в какой-нибудь ресторан? – Свидание? – Арсений улыбается, несильно оттягивая упругие завитки волос и откровенно наслаждаясь каждым тихим вздохом. – Хочешь в «Свидание» - пойдём туда, – Антон возвращает шпильку: прекрасно знает, как трепетно Арсений собирает всю их романтику по крупицам, как сложно ему просить или предлагать что-то особенное для них двоих, и частенько его подначивает. Потом, конечно, долго и вкусно извиняется, а после нудно объясняет растёкшемуся и еле живому Арсению все свои выступления тем, что «Ну Арс, ну это же ты, я с тобой на всё согласен». Арсений это знает. Арсению поэтому вдвойне страшно что-то предлагать. – Дурак, – фыркает он. Наклоняется, громко чмокая кончик острого носа, краем глаза наблюдает за возбуждённым хвостом - чем дольше они вместе живут, тем сильнее он интригует. – Завтра? – Ты будешь после работы уставший. Плюс надо холодильник разгрузить. – Тогда в пятницу? – В эту пятницу я у Добровольских. Арсений досадливо закусывает губу; он счастлив, конечно, что Антон нашёл дело, которое приносит ему искреннее наслаждение, да и деньги в семье (сердце предательски пропускает удар) лишними не бывают, но ещё Арсений до внимания и ласки жадный собственник - ему Антона не хватало бы, будь в сутках часов как на Венере. – Тогда суббота? – Суббота, – радостно кивает Антон, а затем стыдливо жмёт уши к голове. – Только, пожалуйста, что-то не сильно… помпезное. Не люблю я все эти костюмы и десять разных вилок. Арсений стоически молчит про «Антош, десять разных вилок в глаз или…», хотя и очень хочется нечто такое сболтнуть: дрочка, взаимная или не очень, это, конечно, потрясающе, уже огромный шаг в бездну всего того разврата, на который давно готов Арсений, но дальше снова всё стопорится. Рано или поздно ему придётся достать язык из задницы метафорической, чтобы сунуть во вполне себе реальную, и лучше бы пораньше. Как можно раньше. – Конечно, родной, я обязательно проверю, чтобы пускали с собаками, – важно кивает Арсений: Антон рычит, мигом поднимаясь на ноги, и тащит его прямо за ручки кресла в спальню. То протестующе скрипит, ламинат обиженно потрескивает, зато Арсений смеётся - громко и счастливо, и всё остальное Антона волнует мало. Арсений действительно находит подходящее заведение: красивое, тихое, с полузакрытыми от чужих глаз кабинками и относительно недалеко от дома. Антону тоже нравится: со дня на день только начинается декабрь, но некоторые рестораны и кафе уже потихоньку приобретают праздничный вид - мелкие огоньки струящихся гирлянд красиво переливаются в отражении глаз Антона, и он крепче прижимает к себе Арсения за талию. – Здесь очень здорово, – шепчет Антон, украдкой чмокнув в висок. Миловидная молодая официантка дружелюбно улыбается, подав меню с винной картой, и тактично выскальзывает за ограждение, обещая вернуться попозже. Вечер прекрасный: вместо неудобных стульев - мягкие диванчики, прекрасная кухня, официанты и сомелье не лезут к ним каждую минуту с какой-то ерундой, и Арсений впервые за долгие годы чувствует себя таким расслабленным, потягивая вино, лёжа у Антона на плече и держа его за руку - они перебрались на один диванчик как только подали их заказ. Антон тоже берёт вино - после рассказов сомелье о том, как пахнет тот или иной сепаж, у него не остаётся другого выбора, - но пьёт его неохотно, скорее использует как своего рода ароматизатор, и это веселит Арсения настолько, что он машинально тянется почесать его за ушком. Которого нет. Сердце болезненно давит, и Арсений бледнеет - приплыли. Они сидят в ресторане на (относительном) виду у полусотни человек, а он, за столько времени успев привыкнуть к хвосту с ушками и совсем перестав их замечать, переживает, что этих несвойственных человеку рудиментов больше нет. – А где ушки? – растеряно шепчет Арсений; видимо, вся буря эмоций написана большими буквами у него на лбу, потому что именно туда его Антон и чмокает. – Убрал, – просто говорит он, коротко пожав плечами. – Я ж давно уже научился без них оборачиваться. Оставил для дома только. – Почему? – Арсений под столом мягко гладит его ладонь, длинные горячие пальцы и вздрагивает, когда ему навстречу выскакивают толстые тупые когти. Антон улыбается чуть шире. – Не знаю, – честно отвечает он, подперев голову свободной рукой и с нежностью смотря на Арсения. – Для меня это, ну. Важно как будто? Ты меня таким впервые увидел и не прибил, это о многом говорит. – Ты мне понравился сразу… – задумчиво тянет Арсений, вспоминая поздний август. – Ты мне чуть голову стаканом не размозжил. – …сразу после этого, – ворчит Арсений, и оба беззвучно смеются. – Тебе они с хвостом нравятся, я же вижу, – Арсений краснеет, но несмело кивает. – Для меня это… не знаю. По факту ерунда, просто часть моего тела, грубо говоря. Хочу - таксы уши, захочу - с доберманскими похожу. Но лабрадорские - это… память? Сантимент, если угодно, – он опускает взгляд на стол, под которым в крепкий замок сцепляет их пальцы. – Я вообще рядом с тобой человек сентиментальный, как оказалось. У меня и подарок для тебя есть соответствующий. Арсений, и так успевший растечься умилённой лужей, растерянно хлопает глазами и поворачивается к нему лицом. – Подарок?.. – потерянно шепчет он, пока Антон выуживает что-то из кармана узких джинсов. Не сказать, что Арсения по жизни обделяли вниманием и не баловали родители, но бывшие и «коллеги на ночь» обычно дарят ему исключительно психологические травмы, поэтому сейчас он не то со страхом, не то с предвкушением ждёт, что же ему приготовил Антон. Тот достаёт небольшой плоский футляр - Арсений бы запросто его принял за один из своих контейнеров для линз - и мягко ставит на стол перед ним. – Держи. Надеюсь, с размером не прогадал. Арсений открывает коробочку дрожащими руками; крышка тугая, не поддаётся, и пока Антон не обнимает его за талию одной рукой, успокаивающе чмокнув в ухо, он возится с ней неприлично долго. На вельветовой салфетке лежит кольцо; широкая серебряная шинка с готовностью ловит десятки огоньков полированным боком. Вместо камня - плоская площадка с аккуратной резьбой REMEMBER; Арсений не сразу вспоминает, что гравировка посередине называется «Роза Ветров». Он всё в той же прострации, стараясь ни о чём не думать, пытается надеть печатку на средний палец - не выходит. Антон осторожно забирает украшение из деревянных рук и успешно надевает его на безымянный. По ощущениям Арсений отойдёт к праотцам прямо здесь и сейчас. По факту он просто смотрит потерянно то на Антона, то на кольцо - его по-прежнему держат за руку, мягко поглаживая большими пальцами костяшки. – Это мой ошейник, – негромко объясняет Антон, к вящему ужасу Арсения ещё и поцеловав тыльную сторону ладони. – Я его переплавил. Шёл домой мимо ювелирки и подумал, почему бы и нет? Вот это оставил, – из-под свитера тянется длинный кожаный гайтан с именным медальоном, – а с удавкой решил попрощаться, – Арсений не знает, что сказать; он не уверен, что помнит, как говорить, и Антон снова читает его без словаря - улыбается искристо, целует заалевшую щёку. – Мне его надел восьмой с конца хозяин. Я тогда так обрадовался, гордился - они боятся меня потерять, я нужен, – он криво ухмыляется, грустно качая головой. – Это я уже потом понял, что их псу ошейник в самый раз, а перекинься я в человека и эта хрень придушит меня в два счёта. Она и лабрадора резала отчаянно, но я, знаешь ли, готовился к смерти, мне было уже всё равно, – тихо фыркнув, Антон снова целует уже влажную щёку. – Я видел, что ты его сохранил. Всё ждал, когда починишь и наденешь. А ты за намордник и то до сих пор извиняешься, хоть и не по собственной прихоти надеваешь. Такой ты у меня чудесный, конечно, – беззвучно рассмеявшись, он позволяет Арсению обнять себя крепко и спрятаться на груди. – Не знаю, носишь ли ты украшения, никогда их на тебе не видел. Но очень хочу, чтобы ты это кольцо носил. Как память о том, что подарил мне настоящую свободу. И в каком-то смысле обрёл её сам. Арсений коротко шмыгает носом; в их «домик» заглядывает официантка, но тут же тактично испаряется. – Почему Роза Ветров? – глухо из-за свитера спрашивает Арсений; будет ли он кольцо носить для него вообще не вопрос, а "нет" - не ответ. Антон мягко перебирает угольные пряди, едва касаясь пальцами кромки уха; Арсения мурашит в два раза сильнее обычного. – Тоже напоминание. Для нас открыты тысячи дорог, и куда бы тебя не понёс ветер в голове, я пойду за тобой, – затылка коротко касаются губы, и Арсения мажет так сильно, что всё вокруг вдруг начинает раздражать: и разговоры других посетителей, и огоньки, и Антонов свитер - от последнего хочется избавиться как можно скорее. – Антон, – чуть хрипло зовёт Арсений, тяжело сглотнув. – Поехали домой. Рука в волосах замирает. – Ты же вроде хотел десерт?.. – неуверенно спрашивает тот; Арсений отрывается от его груди и натыкается на такой влюблённый взгляд, что от него одного низ живота сводит приятной судорогой. – Я хочу десерт, – вкрадчиво говорит он, наплевав на горящие уши. – Поехали домой, Антон. Пожалуйста. По счёту платит Антон - хотя он и настаивает, чтобы его деньги считались их общими, Арсению с этой идеей смириться сложно. Это сейчас ему плевать, на всё, в принципе, плевать, лишь бы втиснуться в куртку и добраться до такси максимально быстро - сердце стучит так, что практически хочется, чтобы оно остановилось. В такси едут молча; Арсений всю дорогу смотрит на блестящее в лучах проносящихся мимо фонарей кольцо - Антон тянет его руку к себе на бедро, обнимает обеими своими и выглядит таким счастливым, что хочется скулить. Стоит им попасть в квартиру, как Арсений вжимает его в едва захлопнувшуюся дверь. Целует смело, глубоко, даже яростно - стукаясь зубами и кусая губы; слепо распахивает чужую куртку, лезет под подол, свитер, футболку. Касается холодными руками горячей спины, упиваясь чужим стоном сквозь шипение; чувствует, как быстро на пальце теплеет кольцо и хочет поскорее избавиться от своей куртки тоже. Они целуются всю дорогу до спальни, куда их упрямо тащит Арсений; одежда летит по всей гостиной. Антон пытается ему что-то сказать, но после каждого «Арс» его снова и снова затыкают поцелуями, тихонько постанывая и поскуливая так, что (он знает) отключает у Антона предохранители. Арсений толкает его на кровать, сам падает на длинный ворс ковра - колени ему потом спасибо не скажут, но как же сейчас похер. Он ведёт ладонями по тонким щиколоткам, сжимает пальцами крепкие икры, гладит колени и царапает нетерпеливо мясистые бёдра. Его ведёт - от тяжёлого рычащего дыхания, от комкающих простыню по бокам рук, от того, как на оливковой коже со светлыми волосками смотрится их кольцо. Нужно обязательно заказать Антону такое же. Арсений не без усилия заставляет Антона раздвинуть ноги - тот выглядит сильно ошеломлённым, но таким возбуждённым, что у Арсения комната перед глазами кружится и вместо роя мыслей в голове остаётся единственная: «сделай хорошо». Он сжимает в ладони окрепший ствол, плотно ведёт кулаком вверх, выжимая смазку и довольный стон из Антона; смотрит, как та пачкает пальцы и кольцо; рычит, будто сам от собак произошёл, и на эмоциях ставит засос на внутренней стороне бедра. Антон вскрикивает, прогибается в спине, дёргается, машинально толкается в руку; Арсений цепко следит за каждой эмоцией, жалея, что не снимает этот вечер на камеру. – Я думал, – хрипло выдыхает Антон, судорожно облизнув пересохшие губы, – ты против укусов. Арсений улыбается, продолжая лениво водить ладонью по чужому члену. – Я против укусов меня, – поправляет он; виновато целует напряжённое бедро в уже красное пятно. – А ты? – Я тоже против укусов тебя, – с готовностью отвечает Антон, чуть сильнее разведя ноги. – Сделай так ещё раз. Арсений подчиняется; новая метка горит красным на другой ноге, выше, ближе к паху. Антон больше не кричит, только стонет сладко; бёдра мелко подрагивают то ли от напряжения, то ли от возбуждения. Арсений замечает между ног наверняка неудобно зажатый хвост, и его вдруг накрывает пониманием: они дома, они вдвоём у себя дома, вернулись со своего свидания, потому что они вместе, потому что они влюблены, потому что у них ещё всё впереди. Шок накрывает такой обжигающей волной, что Арсений практически забывает собственное имя – в голове остаётся только имя его, чёрт побери, возлюбленного, и желание как можно скорее доставить ему удовольствие. Он быстрыми жалящими поцелуями поднимается по бёдрам, выцеловывает трогательно торчащие косточки, трётся гладкой щекой об Антонов стояк, крепче прижимая к лицу рукой, и смотрит-смотрит-смотрит в глаза медленно сходящему с ума Антону. Тот дышит тяжело и часто - грудная клетка еле за ним успевает, - облизывается судорожно, сжимает в кулаках простыню - зачем, если можно его волосы?.. – Иди ко мне, – скорее по губам читает, чем в рычании разбирает Арсений. Покорно подаётся вперёд, отвечает на щемящий сердце нежностью поцелуй, протяжно выдыхает и считает цветные круги перед глазами, когда чувствует на влажной от предэякулята щеке не менее мокрый язык. Антон тоже тянется к члену, но Арсений шлёпает по рукам и поудобнее устраивается задницей на пятках. – Нельзя, Антош, – с улыбкой на губах говорит он. – Сидеть. Получать удовольствие, – Арсений толкает его ладонью в живот, вынуждая откинуться на локти, и тихо заканчивает, – любить меня. По возможности. И запоминай, как надо. Арсений любит делать минет больше, чем получать. Любит чувствовать упругость губами; любит вес члена на языке; любит тестировать себя и возможности собственного горла. Любит наблюдать, как партнёры теряют голову, слушать их стоны, просчитывать скорую разрядку и самому решать, куда сегодня заслужили. Арсений любит Антона. До дрожи в пальцах, придерживающих основание, до громких стонов с занятым ртом, до колом стоящего собственного члена, на который решительно плевать. Он скользит языком по стволу, целует головку, пускает слюны столько, что от пошлых звуков горят скулы. Принимает до середины - дальше даже не пытается; Арсений сейчас на эмоциях, ему не до техники, а давиться не всегда получается сексуально. Антон над ним натурально воет; рычит во всю свою пугающую мощь - Арсений от кайфа закатывает глаза и берёт-таки чуть глубже. Антон смотрит на него постоянно, ни на секунду даже не жмурится; держит за волосы: не дёргает, не пытается управлять, просто держит и держится сам, периодически откидывая взмокшую чёлку с покрасневшего лица. Когда он всё-таки решается и несмело тянет Арсения за шею туда, где нравится ему больше всего, тот готов расплакаться от счастья. Антон перед самым финалом затихает – ни рычания, ни стонов, ни голоса, ничего, кроме тяжелого громкого дыхания. Он пытается Арсения предупредить, отстранить; тот послушно выпускает его изо рта и подставляет лицо, размашистыми движениями додрачивая рукой. Жмурится крепко, когда сперма со лба течёт вниз по векам, и даже не пытается её собирать и вытирать. Он знает, что его ждёт, и сам ждёт этого покорно, откидываясь на пятки и также быстро доводя до разрядки себя. Наконец скул касаются горячие руки; лицо поднимают и совсем неожиданно поворачивают из стороны в сторону – Антон его рассматривает, и если бы Арсений мог так быстро перезаряжаться, он бы возбудился снова. Антон мягко собирает редкие капли с век, стирает дорожку со лба. Перепачканные пальцы вдруг мажут Арсения по губам, подушечками давят на нижнюю, и он тихо хнычет – для только что расслабившегося тела слишком сильное возбуждение. – Тише, мой хороший, тш-ш-ш, всё хорошо, – шепчет Антон, неспешно размазывая сперму ему по языку. Арсений слышит в его голосе улыбку и жмурится ещё крепче. – Посмотри на меня, пожалуйста? Он нехотя приоткрывает глаза, совсем немного поднимает слипшиеся ресницы, плавится под абсолютно счастливым взглядом и мстительно прикусывает подушечки пальцев - совсем не сильно, а то вдруг уберёт? Антон всё равно убирает, но собирает оставшееся семя со щёк губами, целует Арсения глубоко и до довольного вздоха благодарно. Тот обнимает его, сползшего на пол рядом, за шею, жмёт к себе, машинально трётся всем тело – недавний оргазм и стимуляция после просят приласкать ещё немного, и Антон с готовностью эту немую просьбу выполняет: сжимает в объятиях, слегка царапая спину, сминает бока, с нажимом проводит внизу живота, вырывая тихий всхлип, а после и вовсе кладёт руку на мошонку, перекатывая опустевшие яйца в ладони. Это много, уже даже очень слишком; Арсений в крепкой руке извивается, хнычет, да только ноги почему-то только сильнее расставляет. – Ты потрясающий, абсолютно волшебный, – шепчет Антон, успокаивающе целуя своей невозможной улыбкой липкую шею. Прекращает "мучить", лишь обнимает за талию крепко и помогает Арсению дышать. – Всегда хочу чувствовать на тебе свой запах, – он затягивается им, как дорогим наркотиком; хвост глухо колотит по ковру. Арсений тихо фыркает и обнимает в ответ, подставляясь под чуткий нос и стараясь не думать, чем конкретно от него сейчас пахнет. – Неси меня в ванну, – он хрипит перетруженным горлом; на языке всё ещё ярко ощущается привкус, и Арсения мурашит. – Я заслужил чистую спину. Антон в ответ лишь смеётся беззвучно, помогая ему встать. – С тобой - куда угодно, Арс.