Собака бывает кусачей

Зима наступает быстрее, чем Арсений был готов. Он, конечно, из каждого утюга слышит набившее оскомину «Счастливые часов не наблюдают», но извините, у него график 5/2 с 10:00 до 17:00, и как бы он ни был счастлив, всё он прекрасно наблюдает. Только приход холодов как-то выпускает из поля зрения. Поэтому тратит первый же зимний выходной на то, чтобы в экстренном порядке перебрать шкаф и комод: демисезонные вещи убрать подальше, а вперёд выложить всё то, что может пригодиться под колючим морозным питерским ветром. Теперь к его и так объёмному гардеробу присоединяется ещё и одежда Антона, который хочешь-не хочешь, а тренирует крупные породы на улице с утра и до вечера, поэтому «зимнее» отделение у него даже больше, чем у Арсения, и у того натурально свистит фляга: места в шкафу и так мало, на перепланировку спальни и заказ нового нет ни сил, ни фантазии, ни пока что денег, из ящиков и полок всё свалено грудой на полу, поверх которой он восседает и пытается накидать хотя бы примерный план действий. Пока что в нём единственный пункт: не разрыдаться. Первое время Антон честно пытается ему помочь: вытряхивать всё в одну большую кучу для сортировки кажется ему весёлой забавой, но он совершенно не понимает фэн-шуя в голове Арсения и с раскладыванием помочь не может - лишь сильнее раздражает, когда кладёт что-то не туда. Тот срываться не хочет, тем более Антона обидеть, и максимально тактично просит его съебать в туман гостиной, чтобы Арсений ненароком не бомбанул. Антон его бросать отказывается наотрез, обернувшись в пса и тихо лежа в уголке со своими этими грустными глазами побитого щенка. Арсений тяжело вздыхает и разрешает всё-таки помочь - таскать редкие залежавшиеся вещи к машинке для последующей освежающей стирки. Когда он, закончив с придирчивым обнюхиванием всех тряпок, идёт в ванную, оказывается, что Антон заодно сортировал стирку по тканям и цветам, от чего Арсений окончательно оттаивает и, молча провисев у него на шее минут десять, вовлекает в куда более сложный процесс. – Тош, будь добр, убери рыбу, – вздыхает Арсений, в который раз за день выуживая из кучи шмотья непонятно откуда там взявшуюся игрушку. Антон радостно лает, хватает за хвост плюшевую, наверное, скумбрию и треплет её в воздухе так беззаботно, что Арсений даже злиться не может, только вздыхает тяжело и прячет всю умильную нежность за лёгкой улыбкой. – Игрушек целый дом, со мной бы кто поиграл. Антон смотрит на него ретривером долго, задумчиво, пропитывая рыбину слюной. Убегает куда-то в сторону гостиной, и Арсений, проводя его взглядом, пожимает плечами, возвращаясь к сворачиванию белья и распихиванием по нужным секциям разделителя - всё равно сейчас вернётся. За спиной слышится глухой цокот когтей о ламинат, а затем прямо перед ногами Арсения из пасти падает его вибратор. Ярко-розовое мракобесие становится гордой вершиной горы носков и белья. На силиконовой головке тускло поблескивает собачья слюна. Арсений, успевший побледнеть, покраснеть и проклясть эту жизнь, мечтает, чтобы земля - ну или хотя бы пол - разверзлись и прекратили его страдания. Он вымученно стонет и прячет лицо в ладонях; так стыдно не было даже когда вибратор нашёл Сергей, пойдя мыть руки и вытерев их о специально отведённое для Арсеньевских «жопных игрищ» полотенце, в которое его розовый дружок и был завёрнут. – Какого хрена? – хнычет Арсений. Он эту палочку-ебалочку сам не видел уже несколько месяцев, в конце-то концов. Встревоженный собачий скулёж сменяется осторожным касанием рук к его ладоням, но Арсений остервенело мотает головой и от Антона отползает. Он больше никогда не сможет на него смотреть, ни-ког-да. Стыд-то какой. А самое обидное, что Арсению эта штука действительно нравится: лично для себя он в качестве подготовки к горячему свиданию так и не смог подобрать ничего лучше. Отличная длина в пятнадцать сантиметров, стопор в виде очень абстрактно выглядевшей мошонки, где и находилась батарея мотора, толщина среднестатистического члена - ну что ещё для счастья нужно? Разве что силикон за каким-то чёртом цвета фуксии, но этот вариант был самым дешёвым, а заднице его было сильно начхать - в ней темно. – Арс? Арс, ну ты чего? Это слишком, да? – удивительно, как уверенный в себе прирождённый защитник боится сделать что-то не так, когда дело касается Арсения; его эта странная неосязаемая власть плавит даже сильнее, чем пугает. – Да ну а сам как думаешь? – ворчит в свои же ладони; румянец яркими пятнами спускается от шеи до груди - он чувствует его траекторию. – Прости, пожалуйста. Ты просто сказал про игрушки, и я подумал, что будет смешно, – Антон касается на этот раз подтянутых к груди коленей и, не встретив сопротивления, обнимает их. – Прости, Арсюш, ну вот такое у меня чувство юмора. Арсений отказывается признаваться, что это и правда чуточку, самую малость смешно. Он всё ещё хочет сгинуть с лица земли от стыда. – Да и, ну. Чё тут смущаться, в конце концов? Все люди взрослые. А если думаешь, что я его погрыз, то вроде нет, – Антон берёт вибратор в руки, вертит, придирчиво оглядывая; Арсений наблюдает за ним сквозь щёлочки пальцев, обещая прикончить сначала его, а потом себя. – Но если хочешь, пойдём, куплю тебе новый? Какой захочешь, Арс, ты только не обижайся, пожалуйста. Арсений вздыхает театрально тяжело и всё же руки от лица убирает, смотрит на виновато поджавшиеся уши и против воли улыбается; громко чмокает Антона в губы и думает, как странно всё же вне интима целовать человека, который держит в руках твой вибратор. – Да зачем они мне, – он откидывает с лица Антона уже порядком отросшую чёлку. – У меня же теперь есть ты, – Арсений ухитряется найти в себе силы совершенно ублюдски подмигнуть. Антон его веселья почему-то не разделяет. Он весь как-то напрягается, краснеет человеческими ушами, встревоженно мотыляя хвостом, поджимает губы. – Ну, значит, они тебе точно понадобятся, – бубнит смущённо, и это Арсения сильно напрягает - он в принципе крайне редко видит Антона смущённым. – Ты не любишь анальный секс? Это нормально, если что, его многие мужчины не практикуют, – Арсений улыбается как можно мягче, ласково клюёт Антона в щёку. – Я… не знаю? Люблю ли я его, в смысле, – Антон растерянно пожимает плечами и как-то решительно выдыхает. – Слушай, ну блин. Я ж когда умер, мир другой был. Понимаешь? Другие традиции, другие взгляды. Не успел я ни с кем, в общем… Страшно было, – он как будто виновато трёт шею, а Арсению хочется только обнять его покрепче и заверить, что и сейчас страшно, сейчас очень страшно, но вместо этого лишь выразительно охуевает. – Погоди-погоди-погоди, – неверяще тянет он. – Это ты что, хочешь сказать, что делал со мной… вот всё, что делал, доводил до… до чего никто до тебя вообще никогда не доводил, и при этом ни с кем не спал? Антон несмело улыбается, чешет за мягким ушком. – Я импровизировал?.. – пожимает плечами он. Арсению хочется истерично рассмеяться. – Ну что могу сказать, у тебя к импровизации талант, – фыркает, чмокая алую скулу. Щурится недоверчиво. – А с женщинами? – Да какие мне женщины, Арс, – улыбается Антон, подставляясь под очередной поцелуй. – А как вся эта канитель собачья завертелась, вообще стало не до секса. Так, раз в полгода сука какая забежит на участок, а та-… – Чего, блядь? – хрипит Арсений, бледнея, кажется, даже жопой, в которую летит этот день. Антон легкомысленно пожимает плечами. – Ну а что? Я пёс, они собаки, а я же, ну. Здоровый нормальный парень, – он хмурится, заламывает пальцы, ухмыляется криво уголком губ. – Хотя если так посмотреть, то получается не очень, да? Арсений незаметно щипает себя за ногу, - больнее оказывается понимание, что это не сон. – Ты ебал собак? – еле слышно шепчет он, боясь спросить об этом вслух. – Ну да, – Антон непонятливо хлопает глазами. – Я ж сам пёс был, это естественно. – Ты же сам меня уверял, что сознание у тебя всегда человеческое! – Так я и не мозг им ебал, Арсений! Арсений в шоке. Арсений и подумать ни о чём подобном не мог. Едва он успевает преисполниться ласковой нежностью, трепетом и предвкушением от того, что будет у Антона первым, как оказывается, что он будет первым после толпы собак, и блядь, что вообще происходит? Антон, шумно вздохнув, жмурится и явно пытается успокоиться. – Послушай меня, пожалуйста, и постарайся понять, хорошо? – Арсений поджимает губы, но кивает. – Ты же слышал такую поговорку? Собака бывает кусачей только от жизни собачьей. И вот не хотел я её, эту собачью жизнь, – Антон заламывает руки, пытается подобрать слова. – Тут дело же не в теле, правда. Я очень боялся свихнуться, натурально сойти с ума. И я хватался за любую ниточку, которая напоминала мне, кто я, – хвост, до этого колотящий по полу и тряпкам, растворяется в воздухе, и у Арсения что-то грустно скребёт в груди. – Я внимательно слушал соседей и прохожих, особенно подростков - потому и не теряюсь в большинстве этих твоих приколов. Я читал любую прилетавшую на участок газету, а если жил в доме, то старался сваливать какие-то книги и читать их, чтобы не забыть, как это делается. Меня за это, кстати, чаще всего ругали: знаешь, как неудобно листать страницы языком? – Антон усмехается, но тут же отводит взгляд. – Я радовался сомнительной еде. Я лаял на билборды с чиновниками. Я пел. Я танцевал. Я спал с кем мог. Я не думал о том, что у меня вместо ног лапы, а вместо обычного члена - узел. Я жил, как жил бы обычный парень моего возраста в своей обычной жизни, и это меня держало в относительной вменяемости до тех пор, пока я не привык… не свыкся, точнее, – он несмело берёт Арсения за руку, мягко крутит кольцо у него на пальце. – Я пойму, если для тебя это нечто совсем выходящее за рамки приемлемого, но я не могу изменить прошлое. Хотя даже если бы мог, то скорее всего не стал, – Антон касается губами подушечек пальцев и поднимает на него взгляд. – Ты только не молчи, это убивает, Арс. Что думаешь обо всём этом? Арсений вздыхает, нервно жуёт щёку; смыкает пальцы на запястье Антона, успокаиваясь его пульсом, вздыхает снова. Что он об этом думает? Да он вообще не хочет об этом думать. Но это действительно часть жизни Антона, которую, к счастью, тот оставил в прошлом; Арсений в его настоящей, сегодняшней любви и искренности чувств не сомневается, сам Антон про количество и качество бывших партнёров не расспрашивает и никакие из желаний в постели не критикует, может, стоит у него поучиться?.. – Не знаю даже, – притворно тянет Арсений, незаметно пододвигаясь ближе. – Зависит от того, насколько та овчарочка Маркиза хорошая девочка. Антон шокировано хлопает глазами, молча открывает и закрывает рот и выглядит таким оскорблённым, что Арсений против воли начинает ржать. – Арс, ну дурак совсем? Да я ж… нет, Арс, я такого ничего… больше никогда, клянусь. – Точно не тянет на собак? – Арсений! Точно нет! Арсений хихикает; б(л)едный Антон смотрит куда-то сквозь него и, видимо, ловит такие мощные видения, что его аж передёргивает. – А на меня? – фыркает Арсений, повиснув у него на шее. – На меня тянет? – ведёт носом по красиво очерченному сухожилию до самой скулы, целует невесомо угол, кусает трогательную мягкую мочку. Антон с готовностью обнимает за талию, утыкается носом куда-то в волосы и шумно затягивается запахом. – Очень сильно, Арс, хоть иногда ты сука ещё та. Арсений не обижается. Арсений сам про себя всё знает, а раз Антон всё ещё рядом, значит, его устраивает. Он мягко целует за ухом, царапает ногтями холку - условный сигнал к началу активных действий - и целомудренно жмётся к губам, шепча в них же: – Не хочешь повязать? Антон смотрит на него так тяжело, насупившись и молча, что Арсению самую малость становится стыдно. – Согласен, не лучший выбор слов, но сути не меняет, – он тычется носом в колючую щёку, жмётся теснее просто чтобы быть ближе, обнимать крепче, чувствовать родное тепло. – Я, например, очень хочу стать твоим полностью. Он стоически давит желание писклявым голосом протянуть «Ведь я же лучше. Лучше собаки». Антон смотрит на него, как на восьмое чудо света; глаза в свете лампы блестят так ярко, что кажется, будто сейчас покатится слеза. На всякий случай Арсений целует его в висок, совсем рядом с уголком ресниц; каждую секунду рядом с Антоном его переполняет искристый восторг, иногда он спокойной тёплой рекой растекается по телу, иногда бурлит взволнованно, а иногда - как сейчас - плещется вокруг раскалённой лавой, заставляя задыхаться от едкого пара. – Я… ты правда этого хочешь? – шёпотом спрашивает Антон, впившись пальцами Арсению чуть ниже талии. – Когда? Арсений смотрит на него, на тумбочку, вспоминая, сколько осталось смазки и не вышел ли срок у презервативов, останавливается на ярко-розовом силиконовом недоразумении и вспыхивает как спичка. – Сегодня. Сейчас. Хочу сейчас. Он вскакивает на ноги, тянет за собой опешившего Антона. – Сейчас?! Нет, Арс, ну ты что, я же… мне подготовиться надо, почитать, не знаю, посмотреть… – тот выглядит таким очаровательно встревоженным, что у Арсения пальцы на ногах от восторга поджимаются. Он толкает его на кровать, сам нависает сверху; целует крепко, не дав опомниться, и улыбается довольно чужому расфокусированному взгляду. – Подготовиться тут надо мне, – шепчет Арсения, тасуя слова с короткими бессистемными поцелуями. – И смотреть будешь на меня, – он в последний раз мажет языком по чужим губам и грациозно выпрямляется, красиво стягивая с себя футболку. Кидает её в Антона и уже спиной, на выходе из спальни, слышит тихое вибрирующее рычание. Когда Арсений покупал эту квартиру, биде уже было встроено в унитаз. Привык он к нему не сразу, но лучше поздно, чем никогда, а сейчас, когда счёт буквально идёт на минуты, и вовсе нарадоваться не может тому, сколько у этой штуки режимов напора. Выходит уже голым, относительно готовым и таким возбуждённым, что самому стыдно: у него не было ничего, даже прелюдии или нормального вдумчивого поцелуя - только фантазия и предвкушение неизвестно чего. Антон тоже времени зря не теряет - сидит по-прежнему голый, где Арсений его оставил, но теперь рядом с ним лежит флакон смазки и целая цепочка презервативов - Арсения этот оптимизм забавляет. В руках у него всё тот же вибратор, и Арсений задумчиво прикусывает губу. – Если хочешь, можем и его задействовать, – тихо мурчит, замерев в дверном проходе и привалившись к косяку. Арсений ждёт, пока Антон на него посмотрит, и получает ровно то, чего хочет: взгляд такой голодный и тяжёлый, что он машинально сжимает член в руке, тихонько застонав. – Иди ко мне, – это даже не вопрос, не предложение; таким тоном Антон говорит очень редко, будто бережёт его для постели. Арсений не против, даже активно «за» - он вообще мало что, помимо минета, любит в сексе контролировать. Арсений забирается на постель, а затем и к Антону на колени; на бёдра тут же ложатся горячие руки, с силой сжимая кожу - знает, выучил его наизусть. – Ты же научишь, что надо делать? – спрашивает Антон после долгого ленивого поцелуя. Арсений, успевший уже поплыть, кивает согласно - он вообще сейчас на всё согласен. – Расскажу механику, – улыбается, обнимает лицо Антона ладонями, осыпает его поцелуями-бабочками; такой он любимый, его целовать хочется постоянно. – А дальше импровизируй, как умеешь, – Арсений подмигивает ободряюще и скатывается с его колен. Устраивается животом на подушке, задрав зад, и прячет алеющее ухо в сгибе локтей. То ли Антон примерно понимает плоскость действия, то ли просто узнал знакомую позу, но он без лишних инструкций устраивается позади. – Ты бы себя видел, – восторженно шепчет, сжимает горячими ладонями бока, ведёт ногтями по спине до самых лопаток и мягко целует по очереди ямочки на пояснице. Арсению хочется рявкнуть «И ты не смотри», хочется совершенно нелогично свести ноги или вообще перевернуться на спину, но вместо этого судорожно выдыхает и заставляет тело расслабиться, прогнуться в любимых руках сильнее - он, на самом деле, любит, когда на него смотрят, но Антон сопровождает это настолько щедрыми комментариями и восторгом уже вне постели, что Арсений смущается до пылающего сердца. Антон крепко сжимает ляжки, заставляя Арсения тихо мяукнуть, а затем мягко разводит ягодицы ещё сильнее. Тот тихо хнычет, слегка виляя бёдрами, но получает предупредительный рык и замирает, сдаваясь на милость Антоновой любви рассмотреть всё, что скрыто. – Начни, – хрипло выдыхает Арсений, уговаривая себя не сжиматься сильно под наверняка внимательным взглядом, – с одного пальца. Медленно. И не сильно много смазки, а то под конец тут всё в ней будет. Антон тихо хмыкает, и секунду спустя Арсений слышит многообещающий звук открытого флакона. Смазка густая, качественная, дорогая - на ней никогда не экономит, чревато, - и он привычно расслабляется, чувствуя уже знакомые телу касания. Антон не кружит вокруг, не тянет время, не вертит одной фалангой, как будто девственника прощупывает, и Арсений ему благодарен неимоверно: палец действительно входит медленно, ощутимо, но легко; наконец вечный жар Антона сталкивается с достойным противником. – Всё в порядке? – услужливо интересуется он; свободная ладонь ложится на крестец, мягко массируя. Арсений протяжно выдыхает и согласно мычит. – Давай второй. Тоже медленно. И больше смазки. И бога ради, когти не пусти. На трёх пальцах останавливает: четвертый слишком близко подходит к тому жанру порно, который Арсений в ужасе пролистывает, но три явно маловато - всё-таки с членом Антона он знаком очень близко. – Дай, – Арсений прочищает горло; сдерживать стоны всегда тяжело, – дай ту штуку. Я сам. Лёжа мордой в подушку орудовать смазкой и презервативом сложно, но Арсений справляется; слышит за спиной характерные влажные звуки и возбуждённо ведёт плечами - позже. Силикон тёплый, наощупь странный, мало похожий на настоящий член, зато справляется порой получше живой плоти. Входит туго; Арсений обычно развлекается с ним, лёжа на боку, но раз уж он выбрал на сегодня другую позу… Вибратор распирает идеально: давит на чувствительные стенки, машинально сокращающиеся вокруг инородного тела, задевает твёрдой, неширокой головкой простату, и Арсений стонет в голос, сбивая пальцами простыню. Антон мягко касается чуть подрагивающих пальцев на стопоре игрушки. – Можно мне? Арсений с трудом сглатывает, чувствуя, как его заново опаляет жар, и кивает, несмело убирая руку. Антон долго её просто держит - то ли снова любуется, то ли боится сделать что-то не так, - и Арсений плавно толкается навстречу вибратору, насаживаясь самостоятельно. Так по простате попасть не получается, но Арсению и не надо; от осознания, с кем и что он делает, и так искры сыпятся из глаз. Антон охает и тихо стонет - просто, по-человечески; Арсений эти стоны вешает себе на сердце как медали. – Сделай так ещё раз, – знакомо просит он, и Арсений улыбается в подушку, тут же подчиняясь. – Очень красиво. Ты такой красивый. Арсений движется сначала несмело, медленно, просчитывая угол и амплитуду, но вскоре сдаётся и движется всё быстрее, не пытаясь больше устроить шоу. Когда Антон лёгким движением запястья толкает вибратор ему навстречу, Арсений стонет громко и протяжно, а когда цепляет тумблер и запускает вибрацию, он натурально кричит. – Что такое, Арсюш, больно? Выключить? – обеспокоено спрашивает Антон, но Арсений уже на середине вопроса отрицательно мотает головой. – Нет! Нет, нет, н-н-н… – он сжимает зубами край наволочки, тщетно пытаясь насадиться глубже, слаще, чтобы чувствовать вибрацию всем телом, но Антон крепко прижимает его за поясницу, вынуждая позорно течь в подушку. – Лежать. Получать удовольствие, – со смешком говорит Антон; чёрт бы побрал его прекрасную память. Он двигает игрушкой то медленно, глубоко, то короткими быстрыми толчками практически выходя из Арсения; не даёт привыкнуть к скорости вибрации, переключая каких-то жалких три, но так, как ему заблагорассудится. Арсений воет на одной высокой ноте; бёдра дрожат, от дикого желания сводит даже поясницу, но ему хорошо настолько, что разум туманится и хочется растянуть всё это на подольше. – Антон-н-н, – в который раз взмаливается он, когда вибрирующая головка прижимается аккурат к бугорку простаты, высекая у него из глаз не искры, а слёзы удовольствия. – В чём дело, родной? Ты же, кажется, хотел, чтобы с тобой поиграли, – раздражённого сфинктера касается палец, мягко массируя растянутые края; Арсений машинально сжимается сильнее и тонко скулит. – Наигрался, – еле давит из себя, снова тихонько хныча от переключения скоростей. – Тебя хочу, садист клыкастый. Антош, ну пожалуйста. Антон тихо смеётся, выключая игрушку и осторожно вынимая её из Арсения. – Мне так нравится, когда ты просишь, – рычит он, пододвигаясь ближе. На ягодицу приземляется звонкий, совершенно неожиданный шлепок, и Арсений тонко стонет, чувствуя, как румянец ползёт по плечам - об этом они поговорят позже. Антон тянется за презервативом; Арсений лениво бьёт его по руке. – Без. – Арсений… – Ты чистый пёсик. Я чистый человек. Давай устроим тут грязь. Антон тихо фыркает, наклоняется близко-близко, почти ложится сверху. Касается губами взмокшей холки, едва заметно ведёт по ней зубами; двигает членом вдоль расселины, задевая расслабленные края, ловит вздохом Арсеньев тихий стон. – Как же мне нравится твоё сумасшествие, – тихо рычит он, и прежде, чем ему успевают ответить, одним слитным плавным движением входит сразу по основание. Арсений запоздало вскрикивает, напрягается, сжимается на Антоне до его тихого шипения. По бёдрам ползут капли пота, сердце бьётся через раз, Арсению не жарко - горячо; кожа чувствительна настолько, что чужое тяжёлое дыхание опаляет до дрожи. – Двигайся, – выдыхает Арсений; Антон ведёт носом у него за ухом, слизывает пот со сведённых лопаток, гладит напряжённые плечи. – Рано. Арсений коротко всхлипывает, пытаясь расслабиться, насадиться, слезть, хотя бы вильнуть бёдрами, но его держат крепко. – Двигайся, ну же, Антон. Тот с нажимом ведёт по абрису талии, сжимает бока, скользит по влажному торсу вверх, чуть сжимая соски. – Рано, мой хороший. Арсений уверен, что через минуту этой пытки сойдёт с ума. – Пожалуйста, Антон, прошу тебя, двигайся. Антон оставляет поцелуй на его плече, спускается дорожкой по позвоночнику, выпрямляется. – Вот теперь можно, – тянет с довольной улыбкой в голос; Арсений от такой наглости почти задыхается. – Ах ты, – начинает он, но тут же срывается на громкий стон: Антон выходит из него практически полностью, и всё тем же размахом входит обратно. Арсений горит; темп ему совсем непривычный - толчки сначала медленные, а под конец стремительные, резкие, жёсткие, невероятно точные. Он стонет в том же ритме, громко, искренне даже не подмахивая - это, кажется, не нужно ни Антону, ни ему. Арсений просто и примитивно даёт; зато берут его так глубоко, чувственно и идеально, что хочется зависнуть в моменте навсегда. – В меня, – шёпотом говорит он, когда тихие порыкивания и стоны за спиной привычно уже стихают. Антон не противится: вжимается в него максимально глубоко, замирает, лишь дышит загнанно, полузадушенно. Арсения обжигает изнутри, и он улыбается наверняка самой сумасшедшей из своих улыбок. Он настолько потерялся в этих размеренных толчках и собственных ощущениях, что совсем забыл об удовлетворении: как-то не до дрочки, когда с каждым толчком из тебя выбивают душу - не удивительно, что у него всё ещё стоит. Антон выходит осторожно, медленно, придерживая ягодицы. Арсений тихо стонет в ответ, сжимается машинально, толкается в подушку. – Мой самый лучший, – довольно шепчет Антон, целуя в ямочку на пояснице. – Позволь я тебе помогу. Это тоже не вопрос. Арсений глухо сглатывает; он Антону верит и доверяет, знает, что сейчас ему будет очень, очень хорошо, но совершенно не представляет как именно, и все чувства разом обостряются, ещё сильнее разгоняя кровь. Когда сфинктера касается силиконовая головка, Арсений давится вздохом; вибратор входит легко, слишком громко хлюпая смесью из смазки и спермы. Антон двигает им уверенно, глубже и глубже, успокаивающе поглаживая напряжённую спину. Когда стопор касается расселены, Арсений даже не стонет - всхлипывает коротко и дрожит всем телом. Он редко играется настолько глубоко, ещё реже - в состоянии такого раскалённого возбуждения, и теперь понимает, как много в этой жизни упустил. Сильные руки обхватывают его за талию и грудь, тянут вверх, уговаривая встать на колени; те безвольно разъезжаются от любого малейшего движения внутри, и Арсений хрипло стонет, прижимаясь к Антону мокрой спиной. – Порядок? – спрашивает тот, мягко оглаживая его тело, но стараясь избегать чересчур чувствительных мест. – Я слышу хор ангелов в раю, – с трудом давит из себя Арсений, подставляя шею под горячечные поцелуи. – Готовься услышать демонов, – шепчет ему Антон, слепо нащупывая кнопку включения вибрации. Арсений кричит, кричит так громко, что Антон зажимает ему рот ладонью, шепча какой-то успокаивающий бред на ухо. Накрывает уже бордовую головку ладонью, трёт подушечкой большого пальца дырочку уретры - Арсения накрывает такой мощный оргазм, что он давится собственным криком, цепляется дрожащими пальцами за руки крепко удерживающего его на месте Антона, извивается ужом в чужой хватке и, кажется, на несколько мгновений теряет сознание. Возвращается в реальность в той же позе, что и стоял весь вечер; Антон успевает вибратор достать, и Арсений блаженно выдыхает. – Если я сейчас повернусь и увижу, что ты вылизываешь эту штуку… – устало, но всё равно угрожающе тянет он. – Так не поворачивайся, – фыркает Антон, даже не пытаясь отнекиваться. – Лежи как положили. Дай мне на тебя налюбоваться, – горячая ладонь любовно оглаживает ягодицу; Арсений замирает в предвкушении шлепка, но его не следует. Ну и ладно. В голове так пусто и легко; в ней нет смущения и стыда, только отголоски непередаваемого удовольствия, чистая концентрированная любовь и лёгкий флёр тёплой благодарности. – Раз ты так просишь, – вздыхает Арсений, тянется руками за спину. Ладони потные, ягодицы в смазке, но если вцепиться покрепче, то раздвинуть всё равно получается. Это потом уже Арсению будет стыдно, сейчас ничего, кроме шокированного вздоха Антона, значения не имеет. – Ар-р-рс, – не то шипит, не то рычит. Арсений улыбается совершенно прекрасно выебано, и трётся о подушку щекой, силясь увидеть выражение лица Антона. Тщетно; от него видны одни лишь кудри, и те - из-за ягодиц. Арсений жмурится крепко и тихо охает, когда расслабленного ануса касается горячий шершавый язык; кончик скользит по натуженным складочкам, собирает редкие капли семени с расселины, смело толкается внутрь. Костяшки пальцев давят на нежное местечко между сфинктером и мошонкой, сменяя мурашки лёгкой дрожью. Антон вылизывает его долго, неспешно, со вкусом; проникает максимально глубоко, вылизывая стеночки, без смущения, стыда и совести присасывается к дырочке, вызывая скулёж, покрывает нежными поцелуями ягодицы и по-прежнему держащие их пальцы Арсения. – Если ты- ох, – Антон как-то особенно удачно вошёл в него языком, напряжённым кончиком лаская там, где другой человек наверняка бы не смог, – хочешь второй заход, просто дай мне- блядь! М-м… Отдышаться минут десять. Антон тихо фыркает, напоследок нежно касаясь сфинктера губами в лёгком поцелуе - почему-то это смущает Арсения больше всего остального, - и падает рядом, заботливо помогая затёкшему телу устроиться поудобнее. – Ну… с блестящим дебютом тебя, – улыбается Арсений, губами вжавшись в чужое плечо и расслабленно прикрыв глаза. – Твоей заслуги здесь больше, чем моей, – Антон смеётся в ответ, целует взмокший висок. Надо в душ. – Спасибо тебе. – За предоставленную жопу? – За то, что ты есть в моей жизни. Арсений улыбается чуть шире, целует мгновенно отвечающие губы. – Взаимно, родной. Они лежат в уютной тишине достаточно долго, пока Арсению не становится противно от стягивающего кожу высохшего пота, и он тянет их обоих в ванную. Уже целуясь под струями воды, его поражает гениальная идея. – Антон, – заискивающе улыбается он, пальчиками наглаживая расслабленные плечи. – Ты там одну интересную штуку упомянул… про узел на члене. – Арсений! – возмущённо начинает Антон, но видит что-то у него на лице и тяжело вздыхает. – Нет, Арс. – Так Арс как раз таки да… – Нет, Арсений, точка. Вопрос закрыт. Тот не спорит; пожимает плечами и коротко целует сжатые в нитку губы. Ну нет так нет. В конце концов, у них впереди целая жизнь, чтобы Антон успел передумать.