Театр вампиров

О церквях, построенных в честь святых мучеников, Филипп слышал неоднократно. Главным отличием святых от обычных людей были чудеса, которые они творили как при жизни, так и после смерти. Исцеления, предсказания будущего, мудрые наставления — всё самое обыкновенное для монстров воспринималось простыми людьми, как божественный дар. И таким людям — святым, дарящим веру, покой и умиротворение, — строили церкви. Филипп время от времени посещал их и неоднократно замечал, что не мог перекинуться в священном месте (хотя очень старался). А вот в церкви, построенной для проклятого, оборотень оказался впервые. Он не подозревал и даже не задумывался, что эти самые проклятые вообще существуют. Но, как оказалось, они не только населяли этот мир, обладали могуществом, но им даже поклонялись. И, что хуже всего, проклятых в их естественном облике могли видеть только маги, только они могли с ними общаться и даже дать им отпор. Как сказала Мадлен, маги видят истинную природу мира, их сознание гораздо более чуткое... Хуюткое, — так и хотел ответить Филипп, когда вампирская леди заставила Отто выйти из зеркала. Филипп насторожился, окинув взглядом худощавого, бледного, высокого мужчину. Он держался словно аристократ — надменно, холодно, с подчёркнутым презрением. Он был одет во всё серебристое — плащ, цилиндр, брюки, рубашку с кружевами, туфли. Даже его волосы и светлые глаза сияли серебром. Ублюдок переполнен магией. Он ненормально могущественный. Но сильнее всего Филиппу не понравился идущий от него запах. От Отто пахло ликорисом. Цветком, символизм которого на инстинктивном уровне понимали сверхъестественные твари со всех стран мира. "Я тебя уничтожу". По легендам ликорис — единственный цветок, растущий в царстве Смерти, а его лепестки красны от крови, которую мрачный жнец стряхивает с косы после очередного убийства. В реальности же удушливо-сладкий, гнилостный запах этих цветков вызывал тень давнего, засевшего глубоко на уровне подсознания ужаса. Отправить по почте ликорис означало пожелать другому участь страшнее смерти. Филипп поглубже втянул носом воздух, подойдя к магу, пытаясь понять, не обознался ли он. — Три шага назад, псина, — Отто отмахнулся от него, словно от мухи. — Я не выношу вторжений в личное пространство. — Было личное, стало публичное, — ответил оборотень. — И кого же собрался убить придворный маг короля вампиров? Отто красноречиво приподнял бровь, Мадлен смерила Филиппа тяжёлым взглядом. Аристократия одновременно и любила и не любила держать при себе оборотней. С одной стороны, полулюди были огромной разрушительной силой, надёжной, верной охраной, хорошими шпионами и убийцами. А с другой — держать язык за зубами они могли, только если хозяин решил его отрезать. — Не твоё собачье дело, — ответил Отто. Филипп в ответ глухо, утробно зарычал. Честно говоря, он уже был готов перекинуться — и плевать, что у него нет при себе лишней одежды, а вокруг полно домов со спящими людьми. Но его остановила Мадлен. — Он боится, что ты решил напасть на меня, — произнесла леди. Казалось, Отто это не впечатлило. Он долго смотрел на Филиппа своими лишёнными эмоций, ледяными глазами, прежде чем ответить. — Мне стало известно, что мои собратья маги избрали понтификом откровенную бездарность, — в голосе Отто прозвучало столько яда, что им можно было убить пару кварталов. — Он упразднил поиски неофитов в Европе, он не разбирается в теории первичного хаоса, а также он не способен увидеть и осмыслить высших существ. Мне продолжать? Или от таких речей ты уже волком воешь? Филипп нахмурился. Маги всегда были такими — говорили торопливо и как будто бы на незнакомом языке, посмеиваясь над невежеством других. Иными словами, их чувство юмора было таким же, как и они сами — дерьмовым. — А как ты будешь продолжать, не досчитавшись десяти зубов? Отто нахально улыбнулся. — Ты нападёшь или так и будешь сотрясать воздух тявканьем? Филипп стиснул зубы, которые медленно превращались в волчьи клыки. — Филипп де Шаньи, — произнесла Мадлен. Строго, холодно, с упрёком. — Немедленно прекратите. — Да. Прячься под её каблуком, Филипп де Шаньи, — хмыкнул маг. — Он проломил немало черепов. Однако оборотень закрыл глаза и медленно вздохнул, веля себе сдерживаться. Он не в выгодном положении. Нападёт на сверкающего выскочку — разозлит короля вампиров и подставит всю свою стаю, в том числе и малолетнего дебила, из-за которого Филипп в это вляпался. — Зеркальный маг, значит? — произнёс Филипп. — Чем ты умываешься? Стеклоочистителем? Не хочу знать, какую часть тела ты трёшь усерднее всего, но представляю, сколько тряпок ты о неё стёр. Мадлен приподняла бровь, глядя на оборотня. — Пошли в храм, — продолжил Филипп. — Только не споткнись. Если ты разобьёшься, я соберу тебя так, чтоб глаза оказались где-то в жопе. Маг закатил глаза и собирался ответить, но Филипп ещё не закончил. — Можешь обидеться и начать шпионить за мной. Только ради тебя я перенесу все зеркала в туалет на улице. Взгляд Отто выражал красноречивую брезгливость. Волк готов был поклясться, что после такой беседы выскочке-магу хотелось бросить перчатку ему в лицо. Филипп не сразу осознал сказанного. Тяжело дыша, он перевёл взгляд на Мадлен, сгорая от стыда за последнюю фразу. Но леди в ответ лишь глубоко вздохнула и перевела взгляд на храм проклятого. Чёрные стены, чёрная черепица крыш, чёрные шпили, устремлённые в ночное небо. Витражи, через которые на улицу лился алый свет, изображали разные сцены жизни проклятого: увядшие розы, разорванное сердце в бледных руках, кровавые слёзы из глаз, красно-чёрные крылья за спиной мужчины. Филиппу это было глубоко безразлично. Он не любил искусство и не ценил стараний мастеров украсить этот мир. Он был приземлённым и практичным. И если проклятый, разрывающий сердца, мог избавить от уз крови, то ему лучше поскорее это сделать. — Чего замер, декоративная псина? В храм пускают с животными. — Ещё одно слово, и вампирский король не досчитается одного выскочки. — Ещё одно слово, — вздохнула Мадлен, — И вы, Филипп де Шаньи, отправитесь домой с серьёзной потерей памяти. То же касается и тебя, придворный маг Его Величества. Филипп помрачнел, в то время как Отто закатил глаза. Он шёл впереди и его серебристый плащ элегантно развевался на ветру. — Мадлен, дорогая, тебе потребовался более интересный собеседник для экскурсии по храму? Или эта шавка уже тебе наскучила? — Ты знаешь, зачем ты здесь. Если проклятый придёт на запах крови, ты переговоришь с ним. — Фурфур. — Что?.. — Фурфур, — скучающе отозвался Отто. — Его имя написано на входе. Филипп присмотрелся, сощурившись, даже использовал острое зрение хищника, но так ничего и не увидел. И Мадлен, судя по всему, тоже. Видимо, маги действительно обладали более чутким мышлением и видели то, что было недоступно другим. — Эй, заучка, — прорычал оборотень. — Что это за тварь и как её убить? — Тебе? Никак, — хмыкнул Отто. — Даже если попытаешься, Фурфур успеет схватить меч и нашинкует твоё сердце на части. С этими словами маг толкнул тяжёлые двери и вошёл внутрь мрачной, величественной церкви. Чернота, царившая внутри, резала глаз. Здесь горели сотни тонких красных свечей, здесь пахло старым деревом, гарью и увядшими цветами. Не удушливый аромат, но его было достаточно, чтобы Филипп перестал чуять сладковатый, отталкивающий запах ликориса. Прихожане сидели на скамьях, стояли у икон и были так поглощены молитвами, что не видели ничего вокруг. На иконах, больше похожих на портреты, красовался один и тот же мужчина. Длинные чёрные волосы, бородка, усы, густые брови. Его всегда рисовали бледным, всегда в чёрных одеждах или доспехах. И на каждом портрете он держал в руках кровоточащее сердце. Иногда из ярких зелёных глаз Фурфура текли кровавые слёзы, иногда он расправлял огромные красно-чёрные крылья. Филипп посмотрел на свою руку и приказал ей превратиться в звериную лапу. Не вышло. Он перевёл взгляд на Мадлен. Она пристально всматривалась в икону Фурфура и с каждой секундой казалась всё белее. Леди смотрела на кровавое сердце, до боли стискивая острые зубы. Филипп чувствовал вибрацию её силы в воздухе. Он не знал, что за эмоции вызывал в Мадлен Фурфур, но само это место странно воздействовало на всех. Кроме мага, конечно же. Отто прошёл вглубь храма, к белоснежной статуе проклятого. Фурфур сидел на мраморном троне, держа в руках меч, держа его вертикально над полом. За спиной статуи скульптор мастерски изобразил огромные ангельские крылья. Сам мраморный меч проклятого был острым, а под ним находилась чаша. Судя по всему, молясь, прихожане должны были коснуться оружия и пожертвовать свою кровь проклятому. Меч был весь в алых отметинах от ладоней, а в чаше чернела запёкшаяся кровь. Человеческая кровь, если точнее. Филипп хорошо знал её запах. — Фурфура здесь нет, — ответил Отто. — По крайней мере, сейчас. — Но как он может разорвать узы кро... — Узы крови, — прихрипела Мадлен, тяжело дыша. Она оскалила клыки, вперив взгляд в чашу. — Это страсть, желание, любовь, — она едва не рычала. — Хочешь уничтожить это — разбей сердца, охлади чувства, разорви... разорви... Мадлен провела по лицу ладонью, тяжело дыша. Закатив глаза, Отто подошёл, закатал рукав и протянул леди бледное запястье с яркими голубоватыми венами. — Пей. Мадлен отмахнулась и ударила по руке Отто с такой силой, что по его серебристому телу с хрустом прошли глубокие трещины. Филипп хмыкнул и, приблизившись, опустил тяжёлую руку на хрупкие плечи женщины. Она застыла. — Понял, магическая гнида, куда тебе идти? — он горделиво тряхнул волосами. — Мади нужен донор погорячее, а не ушлёпок с ликорисами. Мадлен задрожала, закрыв ладонями лицо. Её запах изменился и вместо духов оборотень чуял холодный ветер с кладбища. — Давай, красотка, — продолжил он. — Приложись клыками к волчьей шее. Мадлен сжала его руку ледяными пальцами. И Филипп принял бы это за романтичный жест. Если бы она резким движением не выдернула кость у него из сустава. Оборотень сомкнул челюсть, сдержав рвущийся из горла скулёж, зажмурился, стиснул зубы. Его ранили неоднократно и всякий раз его кости срастались быстро, но всё же испытывать удовольствие от мучительной боли он не научился. Он сделал шаг назад. Мадлен смотрела на него неживыми, стеклянными глазами, лишёнными всякой мысли. Леди оскалила клыки, глядя на Филиппа, подняла ладонь, сжала её в кулак и повернула в воздухе. Оборотень согнулся пополам, выкашляв крупный сгусток крови. От Мадлен, которую он знал и боготворил, остались только рефлексы. Сейчас перед ним был монстр, что жил в каждом вампире. Тварь, способная только убивать и пить кровь. Филипп поднял на неё взгляд. Мадлен принюхивалась, шумно втягивая воздух. Бледность её кожи стала восковой, зрачки сузились до размеров двух маленьких точек в бледной голубизне радужки. Оборотень замер. Его кости с хрустом восстанавливались, разорванные внутренности исцелялись. Он притих, стараясь не привлекать внимания чудовища. Вот только монстру был неинтересен волк. Он хотел человеческой крови. Потому Мадлен набросилась на прихожан. Тихая, лёгкая, изящная, она напала на одного из мужчин, откинула голову назад и с силой вонзила клыки. Брызнула кровь, жертва захрипела, зашевелилась. Мадлен рывком сломала человеку шею. Филипп осторожно, тихо поднялся на ноги, не сводя взгляда с женщины. Она пила кровь, больше проливая на пол, себе на платье, на статую, чем глотая. Её свёл с ума голод? Или это место? Чёрт. Тише, Фил, не паникуй. Разве ты стал вожаком стаи только благодаря способностям? Не лги себе. У Рауля тоже есть сила, однако в стае он далеко не значимое лицо. Филипп бегло огляделся по сторонам. Никакого оружия здесь не было, только портреты, статуи и резные украшения. А потому полагаться нужно на боевые искусства. Он старался ступать бесшумно, медленно, осторожно. Прихожане забились по углам, спрятались за статуи, зажимая руками рты. Их тела источали кислый запах страха. Мадлен выпила достаточно, отпрянула от шеи убитого. Только после этого Филипп набросился, сдавил её шею удушающим захватом, упираясь коленом между лопаток. Какой бы сильной вампирша ни была, а сбросить оборотня сразу у неё не выйдет. Монстр усмирит ярость, угомонится. И вернёт ему Мадлен. Но леди не атаковала его в ответ. Она махнула ладонью, и её силы оторвали Филиппа от пола, с хрустом вдавили в стену. Оборотень издал глухой вздох. В этот раз он не почувствовал боли в сломанных костях — сказывался шок от прошлой затянувшейся раны. Он не сразу встал с пола. Руки и ноги произвольно дёргались, из лёгких воздух вырывался со свистом. Когда руки, наконец, подчинились ему, когда он поднял голову, перед Мадлен стояла Изабель. Бледная, маленькая и хрупкая. Вот только это была не она. Филипп не чуял её нечеловеческого запаха, но улавливал слабый аромат ликориса. Как удобно быть магом зеркал... Мадлен смотрела на точную копию своей дочери, вглядывалась в знакомое лицо бездумным, практически слепым взглядом. Леди протянула окровавленную руку к девушке, опустила её на плечо. И фальшивая Изабель с громким треском рассыпалась. *** Изабель знала, что вампиры двигаются невероятно быстро, видела, как они скакали по сцене, нападали на своих жертв, как без труда преодолевали огромные расстояния. И всё же, когда Эрик подхватил её на руки и просто сделал шаг, она вскрикнула, крепко схватившись за его шею. — Тише, фея, — с ухмылкой произнёс он. — Убьёшь половину Парижа как-нибудь потом. Она зажмурилась, до боли стиснув зубы. Вампир преодолевал большие расстояния легко, непринуждённо, парил в ледяном воздухе, в то время как девушку каждый порыв ветра пробирал до костей, с каждым шагом она боялась вылететь из рук мужчины и разбиться насмерть. Потому она даже не дышала, крепко прильнув к Эрику, сжавшись и дрожа всем телом. Изабель не сразу заметила, что они остановились. — Э... Эрик? — Да? — Почему вы остановились? — Мы на месте. — И вы не сказали ни слова? — А когда ещё ты прижмёшься ко мне с такой силой? Изабель закатила глаза и спрыгнула с его рук, оправила на себе платье, пальто, пригладила волосы. Прижиматься к нему она была готова когда угодно. Лишь бы он не начал шутить по этому поводу. Эрик скользнул взглядом по её лицу, сжал руку, поцеловал костяшки пальцев. И только после этого посмотрел на то место, где была Мадлен. Церковь одного из проклятых. Мама рассказывала о них. К проклятым приходили либо молиться, либо усмирять свои печали, успокаивать горе. И проклятые действительно это делали, действительно помогали. Правда, они терпеть не могли тех, кто приходил в их храмы без какой-либо причины, без беды и боли. Иными словами, подобно тому, как вампиры питались кровью, проклятые поглощали чужую боль. Изабель вздохнула, глядя на церковь.  Чёрные стены, красные витражи, крылья, розы... Здесь молятся богу разбитых сердец. Она читала о нём, в том числе и в либретто своего возлюбленного. — Эрик, — девушка закусила губу, сжав его руку и сплетя пальцы. — Что бы нас ни ждало внутри, знайте, я люблю вас. Он сжал её ладонь, легонько надавил на пульсирующие вены. — И я тебя, жизнь моя. Вампир скрепил свои слова поцелуем. Изабель подозревала, что это он сделал намеренно: поцеловал возлюбленную у дверей церкви бога разбитых сердец. Эрик любил провоцировать, любил показывать свою силу, власть, так что даже бог не мог устанавливать в его владениях свои правила. Изабель обожала в нём эту черту. Он открыл двери, как и положено королю, — небрежным жестом, грохнув ими о стены церкви. Вместе они вошли, словно пара, которая вот-вот собирается скрепить отношения узами брака. Вот только алтарь в этой церкви был забрызган кровью, прекрасные статуи были разбиты, а могильную тишину церкви нарушало только глубокое, шумное дыхание. Изабель уже видела мать в приступах безумия, знала, что Мадлен медленно, на протяжении десятилетий утрачивала разум. Такое происходило с большинством вампиров — когда зверь брал верх над человеческой натурой, когда от сознания оставались только обрывки. Мама боялась, что однажды не вернётся из своего безумия. Переживала, что зверь стал проявляться чаще. И своими страхами она никогда не делилась с Изабель. Но что в детстве, что сейчас, девушке было нетрудно догадаться о её тревогах. — Мам, — позвала она. Дыхание остановилось. — Мама, — Изабель сделала шаг ей навстречу. — Мам, ты же отправлялась к донору. Как ты оказалась здесь? Мрак в церкви был ненормально густым. Изабель взяла одну из немногих горевших свечей, наклонила её горизонтально, чтобы воск не капал на пальцы, и прошла дальше. Её сапоги хлюпали в пролитой крови. Как хорошо, что они непромокаемые. — Мам? Никакого ответа. — Мадлен Жири, — прогрохотал Эрик, заставив Изабель вздрогнуть. — Да, повелитель? Изабель перевела взгляд на мужчину. Он был рядом и, судя по выражению лица, оставался настороже. — Не кричи, — чуть тише прошептал он. — Здесь мой маг. Изабель зажала рот ладонью, хотя, признаться честно, она с удовольствием своим криком отправила бы мерзкого Отто к праотцам. Если он здесь, неудивительно, что мама вышла из себя. Фея вздрогнула, когда мать вышла из тени. На бледном лице появился розовый румянец, глаза лихорадочно блестели, волосы растрепались, а сама она с ног до головы была в чужой крови. — Проклятый оценил твоё жертвоприношение, Мадлен. Мама закрыла глаза, покачав головой. — Прошу меня простить, мой господин, — с этими словами она покорно опустилась на колени. — Мне нет оправдания. Я — жестокое чудовище. — Мам... — И всё же, ты пришла в себя от голоса дочери, — Эрик опустил руку на плечо Изабель. — Она и есть причина твоего безумия. Тебе так тяжело отпустить её ко мне? — Нет, что вы... — Я читаю твои мысли, Мадлен, — прогрохотал он. — Не смей. Мне. Лгать. Леди крепко сжала зубы, вцепившись пальцами в колени. — Да. Тяжело, — процедила она. — Но, мама, — Изабель посмотрела на Эрика. — Ты же сама... — Я знаю, что я делала! Изабель задрожала, как когда-то в детстве. Этот ледной тон она слышала от Мадлен только один раз — в тот самый день, когда пришла к ней со своими вещами и письмом от отца. — Я убивала. Я предавала. Я лгала. Я пытала, — чеканила Мадлен, и во тьме её глаза сияли ледяными звёздами. — Мне было всё равно. Я бы сделала всё это ещё и в миллионы раз хуже. Но тебя я отпустить не могу. — Мама... я никуда не ухожу. Мадлен только хмыкнула в ответ, подняв на неё взгляд. Так по-человечески, так естественно, так несвойственно самой леди, что Изабель застыла. — Где ты проводишь ночи, милая? Где скитаешься днём? Ты вообще отдыхаешь? А что ты ешь? Как себя чувствуешь? — Мадлен тряхнула головой. — Для тебя всё это стало неважно. Ты живёшь и дышишь лишь нашим господином. Лицо Изабель стало пунцовым. — Я счастлива за тебя, — Мадлен сжала губы, давя эмоции. — Счастлива, что ты нашла достойного мужчину. Но, милая, твоя жизнь так коротка... так хрупка... неужели в ней больше не будет места для матери? Девушка сжала губы, подошла, опустилась на колени рядом с Мадлен и, как в детстве, ткнулась носом в плечо, чувствуя, как по лицу текут слёзы. — Мама... мамочка, ну что ты такое говоришь? — Дочка, — леди обняла её, выдохнув, закрыв глаза. Родные, ледяные руки были горячими. — Я... так эгоистична. Изабель не знала, что сказать. Она лишь тряхнула головой, крепче сжав худые плечи Мадлен. Когда леди замкнулась в себе после пробуждения Эрика, фея решила, что это из-за злобы на дочь, зависти, ненависти к мужчинам — из-за чего угодно, но только не из-за одиночества. На него Мадлен никогда не жаловалась. Она не любила общаться, не любила других людей, даже к своим донорам относилась с надменным презрением. Неужели за то немногое время, что Изабель была под её опекой, древняя и жестокая леди изменилась? Изабель было сложно в это поверить. И всё же, она знала, что мама никогда не оставила бы её в беде, никогда и никому не позволила бы обидеть её. Это девушка поняла, когда мать, наплевав на запрет Эрика, убила своего брата-по-крови и всю его свиту. Мама... Какой же надёжной, какой сильной и храброй она всегда была. И какой хрупкой оказалась на самом деле. — Прости меня, — всхлипнула девушка. — Мам... — Ничего, — дрогнувшим голосом ответила Мадлен. — Я сама виновата. Во всём. Только сейчас, обнимая мать, Изабель осознала, что на самом деле ждала от неё лишь зла. Ждала, что она попытается разрушить их с Эриком отношения, разорвать их узы крови, вмешаться. Ничего из этого Мадлен не сделала. Она лишь отступила в сторону, наблюдая со стороны и медленно теряя рассудок от тревоги и одиночества. Изабель задрожала, крепче стиснув мокрую одежду на спине у Мадлен. — Мама... нельзя здесь оставаться. Идём. Леди не ответила, лишь подняла взгляд на Эрика. — Господин, — Изабель подскочила, сжала его руку, запачкав кровью белоснежную перчатку. — Пожалуйста, не наказывайте мадам Жири. Это из-за меня она поддалась эмоциям... Взгляд Эрика ничего не выражал. — С чего бы мне наказывать её? — он огляделся, оценил масштаб разрушения — в темноте вампиры видят превосходно. — Миленькая бойня. Ангелы будут в ярости, ведь это их церковь. Он задел подошвой ботинка осколки на полу. — Отто, у тебя есть для меня хорошие новости? Маг медленно появился из осколков зеркала, пыли и собственной плотной магии. Изабель не хотелось на него смотреть. Вместо этого она подошла к матери, закинула её руку себе на плечо, помогла подняться. Мадлен была вялой, перепачканной в крови и такой тяжёлой... — Если мой король считает хорошими новостями полудохлого волка. Магия заискрилась в воздухе, закружилась. Осколки зеркал стали отражать свет откуда-то извне, наполняя храм свечением. И, впервые увидев произошедшее в храме, Изабель едва подавила крик. Мадлен... рвала. На части. Людей, мебель, статуи, полотна. А всё, что не рвалось, она выдирала. Изабель прерывисто вздохнула, подавляя дурноту. Она уже была свиделем подобных сцен: всё же, вампиры — народ жестокий. Но привыкнуть к этому она не могла. Из осколков зеркал появился оборотень. Бледный, без сознания, но целый — без ран и переломов. Филипп... — Вот почему так мерзко воняло псиной, — произнёс Эрик. — Похож на того крысёныша, что вечно снуёт у моего театра. — Он ходит за мной, — произнесла Мадлен. — Навязчивый поклонник. — О. Вампир окинул оборотня внимательным, задумчивым взглядом. — Мой король, — прервал тишину Отто. — Позвольте мне убить его. Мне не терпится содрать шкуру с волка и как следует её изучить. Изабель прикусила губу. Она знала Эрика: если она попытается защитить другого мужчину, это только ускорит его гибель. Выгоднее оставаться равнодушной. — Есть идея получше, — ответил он. — Доставь собаку в камеры и вколи раствор нитрата серебра. Посмеешь тронуть без моего приказа — и твои гениальные мозги начнут расслаиваться. Я об этом позабочусь. Отто не изменился в лице, лишь низко поклонился. — Да, мой король. После этого Эрик перевёл взгляд на Изабель с Мадлен. — Их доставь домой. — Да, мой король. Прежде чем заговорить вновь, Эрик окинул взглядом окровавленную статую бога разбитых сердец. Белизна мрамора на фоне алых брызг резала глаза. — Изабель, — произнёс Эрик. Её имя из уст вампира прозвучало холодно, сухо. — Ты что-нибудь чувствуешь? — ...нет, господин. — И я — нет. Она поняла, о чём он спрашивал, лишь оказавшись в театре и стянув с себя окровавленные тряпки. Кровь. С утра она кипела в теле, горела от желания, молила о болезненных укусах и поцелуях вампира. А сейчас — ничего. Укусы на шее не жгло пламенем, в мыслях были ясность и покой, сердце билось ровно и медленно. Она давно не испытывала ничего подобного. Эти гармония и покой ушли в тот самый день, когда Эрик восстал из гроба. Изабель закусила губу. Эрик понял это куда раньше её, куда острее ощутил разницу. Зря они пришли вместе в церковь. Бог разбитых сердец остался доволен жертвой, он всё же занёс свой окровавленный меч над ними. И оборвал узы крови.