Чай из васильков: расширенная версия

      Ранняя весна. Погода на улице стояла сырая и по-зимнему холодная. Во всех каминах старого поместья горел огонь. И воздух в комнатах и залах пах смолой и древесным пеплом. Воздух пах горячим вином и свежезаваренным чаем, и прошлогодним засахаренным мёдом. Джину всегда нравилось сочетание этих ароматов. Особенно он любил, когда к ним примешивался запах книжной пыли и ещё невысохших чернил. Он вдохнул полной грудью, медленно выдохнул и поправил тонкое одеяло на своих коленях. Последние два часа Хван провёл в кабинете своего почившего отца. Он сидел в кресле у камина, пил чай из васильковых цветов, собранных его матерью ещё прошлым летом, и читал «Кабинет фей» – толстую и увесистую книгу сказок Мадам д’Онуа. Он практически проникся написанным, когда его отвлекло конское ржание и скрип несмазанных колёс. Оставив книгу на подлокотнике, Джин поднялся на ноги и подошёл к окну. Он отодвинул плотную штору. Его взгляд заскользил по серой промокшей площади и зацепился за лошадь, тянущую старую повозку, гружённую деревянными ящиками и плетёными корзинами с продовольствием, между которыми ютился светловолосый мальчик. Он сидел, ссутулившись и низко опустив голову, и его тощие руки крепко обнимали небольшой и уже изрядно потрёпанный чемодан из толстой воловьей кожи. Когда повозка остановилась и мальчик поднял голову, Джин разглядел его лицо. Ему показалось, что мальчик плачет. Он практически уверился в этом, когда в дверь кабинета тихо постучали. — Господин, — прозвучал хрипловатый мужской голос с акцентом коренного корсиканца. Этот голос принадлежал дворецкому Герберту – среднего роста мужчине с крупными чертами лица, седыми бакенбардами и выцветшими голубыми глазами. Тот жил и работал в этом поместье уже больше двадцати лет и время от времени помогал Джину советом. — Молодой господин из дома Ли прибыл, — сказал мужчина, коротко поклонившись, — будут ли какие-то распоряжения? Вашей матушке вновь нездоровится. Боюсь, сейчас она не сможет заняться этим вопросом. — Нагрейте ванную, — ответил Джин, глядя на то, как тот, кого Герберт назвал молодым господином Ли, неуклюже слезает с повозки. Как он ступает ногой прямо в лужу и как замирает, не зная, куда себя деть, а прислуга вокруг продолжает сновать по своим делам, словно не замечая его. — После подайте ужин. И позаботьтесь о том, чтобы матушка приняла свои лекарства. — Как вам будет угодно. Склонив голову, дворецкий удалился. Хван ещё какое-то время стоял у окна. Он проводил мальчика взглядом до самых ступеней, поправил шторы и покинул кабинет.       Джин неторопливо спустился вниз. Там, в холле, освещённом мягким светом свечей, он увидел уже знакомую тощую фигуру мальчика. Рядом с ним вилась служанка и о чём-то навязчиво говорила, но смолкла, когда Джин напомнил о своём присутствии тихим покашливанием. — Здравствуй, Феликс, — тихо произнёс он, останавливаясь в шаге от мальчика. Тот, крепче сжав облезшую ручку своего чемодана, отступил назад и низко склонил голову. За последний год он научился это делать. Феликс происходил из знатного рода. Его семья иммигрировала во Францию задолго до его рождения и обжилась здесь, в пригороде Парижа. У него была хорошая жизнь до тех пор, пока его отец не стал завсегдатаем местных карточных клубов, где собирались мужчины на предмет выпить, сыграть несколько партий и выкурить пару-тройку сигар. Это было всего лишь ненавязчивое увлечение до тех пор, пока тот за три ночи не проиграл всё состояние семьи, включая лавки эфирных масел, лошадей и украшения супруги. С того дня Феликс больше не спал на шёлковых простынях, не держал в руках столовое серебро и ему не покупали новую одежду. Изредка его ещё называли молодым господином семьи Ли, но таковым он уже не являлся. Его семья обанкротилась, обросла долгами и бежала из Франции, сев на корабль вчера утром, а он оказался здесь. Его приютила пожилая госпожа этого дома, отдавая дань старой дружбе, но если раньше он мог стоять с Джином на равных, то сейчас ему приходилось склоняться. Но это было не страшно. Куда страшнее было осознание, что он больше никогда не увидит никого из своей семьи. Феликс остался абсолютно один. Его брови изогнулись, и он прикусил дрожащую губу. И когда служанка вновь потянула к нему руку, когда тот отшатнулся от неё, Джин наконец-то смог разглядеть, что мальчик так отчаянно пытался сохранить. Тонкими пальцами Феликс сжимал шёлковый платок с вышивкой бледно-голубых цветов. Платок был мокрым и очень грязным – вероятно, тот уронил его, когда только садился в повозку, – но Ли упрямо отказывался его отдавать. — Не трогай! — громыхнул голос Джина. Служанка вздрогнула, отступила на шаг назад и склонилась. Хван жестом велел ей уйти. Он сам мог донести багаж мальчика в отведённые покои. В относительно небольшую комнату с окнами, выходящими на сад. Раньше там никто не жил. Её держали на случай, если гостевых спален окажется недостаточно, но после смерти отца Хвана в этом доме больше не устраивали затяжных званых вечеров и об этой спальне забыли на долгих два года. Неделю назад двери комнаты снова распахнулись. Джин видел, как оттуда выносили постельное бельё, как взбивали на улице подушки и чистили камин, чтобы с достоинством встретить молодого господина из дома Ли – мальчика, который едва доставал Джину до плеча в свои полные тринадцать лет. — Позволишь? — Когда служанка ушла, Джин сделал ещё шаг навстречу Феликсу. Он протянул к нему руку, но так и не прикоснулся. Хван замер и нахмурился, ощутив среди запахов этого дома и сырой земли едва различимый аромат незабудок. Блёклый, но сладковатый, он заставил внутри Джина что-то неприятно сжаться. Хван вдохнул глубже, и аромат забился в ноздри, проник в подсознание, растёкся вместе с кровью по венам. Дыхание перехватило и сбилось. Он скорее почувствовал, нежели осознал, что этот мальчик с огромными медовыми глазами предназначен ему. Понимание пришло позже и больно ударило по самолюбию. Хван плотно сжал губы и попытался взять себя в руки. — Я помогу отнести твой чемодан, — произнёс он, стараясь сохранить лицо.— И твой платок не мешало бы привести в порядок. — Это вещь моей матери, — глухо отозвался Феликс, раскрывая ладонь. Руки у него были обветренными, красноватыми. — Я сам его постираю. Мне только нужно немного воды. Можно холодной, — сказал он. Платок Феликс оставил себе, но чемодан всё-таки отдал. И когда Джин склонялся к нему, чтобы забрать багаж, он невольно вдохнул его аромат. Аромат дыма, вьющегося из каминных труб в морозное декабрьское утро, и растёртых можжевеловых ягод. Уютный запах, забивающийся в ноздри и проникающий в подсознание. Феликс ощутил, как по телу растекается приятное обволакивающее тепло, как начинают млеть кончики замёрзших пальцев. Он вскинул голову, встретившись с взглядом тёмных глаз, и, приоткрыв губы, замер. Он выглядел так невинно и потерянно, что Джин едва сдержался, чтобы не податься вперёд и не коснуться губами его губ, мягких и выразительных, практически кукольных. Хван не знал, какими они были на вкус, но почему-то был уверен, что он, этот вкус, понравится ему в любом случае. Эта уверенность сделала его лицо хмурым, и он, переняв из чужих рук чемодан, крепче сжал потёртую ручку. Джин хотел сказать, чтобы Ли следовал за ним, но вместо этого обнял мальчика одной рукой. Он сделал это до того, как понял. Обычно он не вёл себя так и со многими держался отстранённо, но сейчас назойливый голос внутри него кричал о том, что Феликса нужно защитить. Голос говорил, что тому одиноко и очень страшно, и что эти объятия нужны ему. — Тебе приготовят ванную. — Хван нашёлся не сразу. — Если захочешь, ты сможешь постирать свой платок после. В тёплой воде, — уточнил он. Феликс коротко кивнул, но не отступил. Он прижался щекой к плечу Джина, глубже вдохнул его аромат и затих. Пусть ненадолго, но ему стало спокойно. Ненадолго он забыл, как и почему оказался в этом доме, и какая жизнь ждёт его дальше. И когда Джин попытался отстраниться, Феликс крепче вцепился в него одной рукой, но после опомнился и отпрянул. Он опустил взгляд, ощущая, как щёки обжигает румянцем. — Прошу прощения, — тихо произнёс он, неосознанно одёргивая рукава своей промокшей рубашки и сжимая пальцы. — Мои вещи грязные. Я испачкаю твою одежду. — Это всего лишь одежда, — ответил Хван и отступил назад, чтобы избежать соблазна снова спрятать Феликса в своих объятиях. — Следуй за мной. Они шли в полной тишине. Изредка под ногами скрипели половицы, и за тонкими оконными стёклами вновь разыгралось ненастье. Джин вёл Феликса по слабоосвещенному коридору до тех самых покоев, которые готовили несколько дней подряд. Хван повернул ручку и, открыв дверь, отступил в сторону, впуская Феликса внутрь. В спальне уже разожгли камин, и тепло наполняло комнату вместе с ароматом сухих трав, оставленных в расшитом мешочке под подушкой. Травы успокаивали нервы и дарили крепкие сны. — Теперь ты будешь жить здесь, — произнёс Джин, когда дверь за ними закрылась. — Скоро должны нагреть ванную и подать ужин. Так что у тебя есть немного времени осмотреться и разложить свои вещи. О правилах пребывания в этом доме я расскажу тебе позже. — Спасибо, но для меня это слишком много, — ответил Феликс, обводя взглядом свои покои. Спальня была небольшой, но чистой и с достойной мебелью. Не такой богатой, как в комнатах поместья, но малоподходящей прислуге. Он покосился на свой чемодан, который Джин оставил у стены, и задумался о том, есть ли у него вещи, чтобы достойно выглядеть за ужином. Там, внутри, был только один комплект сменной одежды, белая лента для волос, ночная рубашка, флакончики с эфирными маслами, а ещё серебряная расчёска и несколько украшений, которые его матери удалось спрятать в складках собственного платья, когда всё их имущество изымалось в уплату долговых расписок отца. Феликс поморщился. Он был очень голоден, но быстро понял, что у него нет подходящей одежды, чтобы присутствовать за столом. С другой стороны, он всё мог понять превратно. Вполне возможно, он был приглашён в качестве того, кто будет подносить тарелки и подливать в бокалы разбавленное вино. — Скажи, — тихо начал Феликс, — в качестве кого мне будет позволено жить в этом доме? — В качестве гостя, — просто ответил Хван. После недолгого разговора с матерью он понял, что Феликс останется в стенах этого дома если не навсегда, то на очень долгое время. На время, когда из мальчика он превратится в красивого юношу. Джин очень надеялся, что с годами Феликс расцветёт, и его взгляд больше не будет таким усталым. А ещё он надеялся, что с возрастом он сам перестанет испытывать к Ли влечение. Что те чувства, жаркие и удушливые, возникшие там, в холле, оставят его тело в покое. Он сделал шаг навстречу. Шаг маленький и неторопливый, чтобы не спугнуть. Его взгляд вновь заскользил по фигуре Феликса, останавливаясь на обуви, промокшей и грязной, и, вероятнее всего, холодной. Тяжело вздохнув, Хван перевёл взгляд в сторону ширмы. За ней стояла ванная на массивных ножках в виде когтистых грифоньих лап. Прислуга, таская из кухни вёдра с горячей водой, успела наполнить её только наполовину. — Я скажу прислуге, чтобы поторопились. Ты сможешь искупаться и переодеться. Феликс кивнул, соглашаясь, но когда Хван сделал шаг в сторону двери, он дёрнулся и вцепился пальцами в рукав его рубашки. Щёки вновь обожгло, и Феликс опустил взгляд, глядя на счёсанные носки своих старых и уже слегка маловатых ботинок. Ему было очень стыдно, но он не хотел оставаться один в комнате, полной чужих вещей и незнакомых запахов. В комнате, где ему предстояло жить долгие годы в одиночестве. Во всяком случае, он был уверен, что за ним никто не вернётся ни сейчас, ни когда-нибудь позже. Мысленно он пообещал себе привыкнуть ко всему так же, как он привык мыться в холодной воде, спать на соломе, накрытой жёсткой тканью, и есть хлеб из грубых отрубей. Но сейчас ему ещё нужен был кто-то рядом. Кто-то, кого он хотя бы немного, но знал. — Не уходи, — тихо попросил Феликс. Одной рукой он всё ещё цеплялся за рукав Хвана, второй вновь крепко сжимал свой грязный платок, ощущая, как в глазах начинает неприятно щипать. — Пожалуйста, — добавил Феликс, и его голос предательски дрогнул. Джин на мгновение прикрыл глаза. И там, под закрытыми веками, бархатистая тьма расступилась слишком быстро. Её сменил медовый взгляд. Тот самый, что сейчас с надеждой и стыдом смотрел на него. Джин ощущал этот взгляд и то, как подрагивают чужие пальцы. Ощущал, как меняется запах Ли, и как к сладости примешивается горечь. — Я буду с тобой, — открыв глаза, пообещал Хван. Он мягко потянул Феликса на себя и, склонившись к его лицу, едва ощутимо коснулся губами веснушчатой щеки. И она показалась ему солёной на вкус. — Я никуда не уйду. — Спасибо, — тихо отозвался Феликс и вновь прижался к груди Джина так, как сделал это в холле – преданно и отчаянно тоже. Он закрыл глаза. В ноздри забился уже знакомый аромат можжевеловых ягод и дыма. Феликс успокоился. Его дыхание стало ровнее. Он ещё не до конца понимал, что с ним происходит, но рядом с Хваном все его тревоги утихали. Они не исчезали полностью, но переставали давить на плечи и скользили только по краю сознания. Там, под закрытыми веками, Феликс видел осень, и спутанные тропы сада вокруг своего дома, и раскидистые можжевеловые кустарники, присыпанные фигурными кленовыми листьями. Листья яркие, как вспышки догорающих искр, как сироп на хлебе к завтраку. И воздух ещё тёплый. И по ветру летят тонкие нити порванной паутины. Он всё это увидел и забылся. И слёзы на его ресницах высохли. Он практически почувствовал, как в этот момент между ним и молодым господином этого дома установилась некая связь, но после услышал торопливые шаги, доносящиеся из коридора, и отпрянул. Нить натянулась, но не порвалась до конца, потому что когда прислуга вошла в покои, Феликс осторожно встал за спиной Джина. Он слышал, как меняется тон Хвана. Как из мягкого и какого-то понимающего он превращается в твёрдый и сухой. Джин велел подать ужин в эти покои и принести вина. Он посчитал, что сегодня так будет лучше. Лучше без лишних глаз, пышной сервировки, длинного стола и удручающей тишины. Когда прислуга покинула покои, он мягко подтолкнул мальчика в сторону ширмы. — Я помогу. Тебе не стоит бояться, — произнёс Джин, сев на бортик ванной, и протянул Феликсу руки. Тот помедлил, но после всё-таки сдвинулся с места. Дома, когда он желал принять ванную, рядом с ним всегда кто-то был. Кто-то помогал ему снять одежду, кто-то подавал полотенца и тонкий халат. В годы его детства этим занималась мать. После, когда он стал старше, к нему приставили наперсника. Феликс редко оставался в одиночестве, но в последний год он делал всё один. Он сам снимал с себя одежду, сам застилал свою постель, сам приносил к столу тарелки. Он хотел сказать, что молодому господину не пристало помогать такому, как он, но Джин уже потянулся к платку у него под горлом, и Феликс плотно сомкнул губы. Он наконец-то выпустил из рук платок, положив его на край ванны, и расстегнул пуговицы бархатного жилета. Жилет Феликс аккуратно сложил и оставил на столике рядом с полотенцами. Он замешкался, но после позволил Джину стащить с него рубашку. Феликс ссутулился и поёжился, когда каминное тепло облизало кожу. — Потерпи немного. Скоро ты согреешься. Джин так сказал, и его пальцы крепче сжали ткань чужой рубашки. Он с трудом сдержался, чтобы не поднести её к носу и не вдохнуть аромат молодого пота и незабудок. Аромат влекущий, оставляющий на языке сладковатый привкус. Джин вдруг подумал о том, была ли слюна Феликса такой же сладкой? Эти мысли были жаркими и губительными, и Хван тряхнул головой. Он отложил рубашку Феликса и мягко сжал его бока. Его собственные ладони были тёплыми, а подушечки пальцев – твёрдыми. Джин любил фехтование и игру на фортепиано. Он много писал и много времени проводил верхом на лошади. Его руки были грубыми, и кожа Ли под ними ощущалась бархатистой и очень тонкой. Феликс ненадолго замер. Какое-то время он смотрел на ладони Хвана – грубые, но пытающиеся быть ласковыми, – после скользнул взглядом по его лицу и стушевался, когда тот потянулся к поясу его брюк. — Я сам, — выдохнул Феликс, перехватывая его ладони. Отступив, он вернулся к своему чемодану и выудил оттуда крохотный хрустальный флакончик. Жидкость во флаконе пахла лавандой. Феликс капнул несколько капель в горячую воду, и по воздуху поплыл обволакивающий аромат. Оставив флакон рядом со своими вещами, он неторопливо снял свою одежду. Обнажённый, он подошёл к ванне. В клубах белого пара, в топлёном восковом свете свечей Феликс казался очень лёгким. Он напоминал мираж, тонкое существо из сказок, живущее где-нибудь в самой глубине сада, где тропы становятся спутанными и нехожеными. Он смущённо улыбнулся, когда заметил взгляд Джина, и осторожно поправил свои волосы. Он заправил за ухо светлые пряди, переступил через бортик и опустился в воду. Он слышал, как Хван шумно сглатывает, и видел, как подрагивает его кадык, и как чувственные губы сжимаются в тонкую полосу. Джин хотел бы отвести взгляд, но не смог. Ему казалось, что если бы он сам однажды пожелал написать сказку, то в ней строки о Феликсе были бы похожи на самую звонкую мелодию рояля, на самый лучший десерт и самую красивую картину, написанную маслом. Он бы назвал Феликса королем фей. Он бы одел его в тонкие шелка и нежные весенние цветы, и его крылья сияли бы, как россыпь утренней росы на солнце. — Знаешь, ты очень красивый, — произнёс Хван. Он всё-таки отвёл взгляд и на всякий случай одёрнул край рубашки, ощущая, как щёки обдало жаром. Феликс этого не заметил. А если и заметил, то решил, что это от пара. Он открыл глаза, когда Хван заговорил с ним, но практически сразу опустил взгляд. — Ты тоже... — отозвался Ли. — Тоже очень красивый. — Ответ был банальным и очень скомканным, и Феликс не был уверен, что сказал правильные слова. Но из вежливости он не мог промолчать. — Я очень благодарен тебе и твоей матушке за то, что вы приняли меня в своём доме, — продолжил он, разглядывая свои острые колени, торчащие из воды. Вообще Феликс планировал сказать это сразу по приезде ещё во время приветствия, но забыл обо всём, когда прислуга попыталась отнять у него платок. — Мне нечего вам дать в знак признательности, но я могу выполнять ваши поручения, чтобы отплатить за доброту. — Думаю, это ни к чему, — покачал головой Хван. Его взгляд скользил по рисунку белых роз на тонкой ширме. Такие же розы росли в его саду. Он любил их, но сейчас они казались ему блёклыми и некрасивыми, а их аромат – приторным и отталкивающим. Все они меркли перед красотой этого робкого и тощего мальчишки с огромными медовыми глазами. И Хван невольно усмехнулся, осознавая, что как бы он ни пытался убедить себя в том, что одной красоты мало, всё внутри него тянулось к Феликсу. Тянулось к его теплу и запаху. К тому, как звучал его голос. Даже сейчас Хван остался только потому, что Ли его об этом попросил. — Ты должен поправиться. Пока что это всё, что от тебя требуется. Хван вновь посмотрел на Феликса. Пальцами он коснулся тёплой воды и замер, когда в дверь постучали. Прислуга принесла вино. Он сам разлил его по бокалам. — Держи, это согреет тебя. Вино крепкое, поэтому пей маленькими глотками. Феликс помедлил и неосознанно огляделся в поисках графина с водой. Он стал появляться в обществе за полгода до банкротства его семьи и редко пил вино. А если и пил, то только сладкое розе или такое, которое было разбавлено тёплой водой. Он поднёс бокал к носу, вдохнул терпкий аромат перебродивших ягод и невольно поморщился. Ему было неловко, но Феликс всё равно попросил: — Можно мне воды? Совсем немного. Джин коротко кивнул. Отказывать в такой незначительной просьбе он не стал. — Прости, — Хван невольно улыбнулся, — я побоялся, что если предложу тебе разбавленное вино, ты сочтёшь это грубостью. Переняв бокал из чужих рук, Джин ненадолго отошёл. Он сам разбавил вино Феликса водой. Теперь запах брожения был не таким сильным. Его вполне мог смазать аромат лаванды, которой пропиталась вода в ванной. — Твоя одежда грязная. Я попрошу её постирать. Надеюсь, ты не будешь против, если я принесу тебе что-то из своей одежды? — У меня есть с собой немного вещей, — ответил Феликс. — Они вряд ли подойдут для того, чтобы достойно появиться за ужином, но они чистые. Я могу надеть их, если мне не придётся никуда выходить. Для того чтобы находиться здесь, в этих покоях, чистой и сухой одежды Феликсу было вполне достаточно, но после он посчитал, что его слова прозвучали, как грубый отказ и добавил: — Если мне положено носить что-то иное, я это надену. Только не уверен, что твоя одежда будет мне в пору. Он отпил вина, ощутив, как оно заскользило по горлу, облизал свои выразительные губы и наконец-то посмотрел на Джина прямым взглядом. — Твой чемодан мал. Вряд ли ты смог забрать с собой больше пары рубашек. Я поздно узнал о твоём приезде и не успел подготовить всё необходимое. Джин старался, чтобы его слова звучали мягко и правдиво. О том, что молодой господин дома Ли прибудет сюда, Хван узнал за неделю до этого дня. Тогда его мать не была настроена на долгие разговоры. Ей нездоровилось, и Хван не стал настаивать на подробностях. Но он не предполагал, что всё будет настолько плохо. Что вместе с Феликсом приедет только небольшой чемодан, в который, по его мнению, не поместилось бы ничего существенного. Разве что рубашка и томик каких-нибудь французских стихов. — Поэтому я предложил тебе то, что могу. Одежда не новая и она действительно моя. Вернее была моей. Она давно мне мала, но тебе, возможно, что-то придётся в пору, а когда распогодится, мы сможем выбраться в город и там купить то, что будет тебе по душе. — Мы можем поговорить об этом позже? — тихо спросил Феликс. Он согласился принять одежду Хвана, но попытался избежать дальнейшего разговора. Он не хотел говорить, что у него нет денег на новые вещи. Конечно, он мог бы наведаться в ломбард и там заложить украшения матери, которые та сберегла, чтобы у него были средства на первое время, однако Феликс этого не хотел. Он желал сохранить эти вещи, как память. Хранить их так долго, как только получится. Он отпил ещё вина и опустился в воду до самого подбородка. Тепло пробирало его тонкое тело, хмель медленно проникал в кровь и растекался по венам. И румянец уже не сходил с веснушчатых щёк. Феликс рассеянно водил рукой по воде и ощущал, как ко лбу липнут взмокшие волосы. Он время от времени поправлял их и скромно цедил своё разбавленное вино, и переговаривался с Джином короткими фразами, когда тот заговаривал с ним. Когда бокал в его руках опустел, Феликс отдал его Хвану. Он вдруг осознал, что потерял счёт времени. — Прости, мне всё-таки стоит помыться. Хёнджин кивнул. Своё вино он уже выпил. Стекло блестело, и на самом дне ещё виднелись алые капли. Они поблескивали, и Хвану на миг показалось, что будь они прозрачными, то могли бы сойти за слёзы. — Если я тебе понадоблюсь, просто позови. Сказав это, Джин скрылся за ширмой. Он не стал мешать и позвал Феликса только тогда, когда прислуга подала ужин. Джин сам перенёс тарелки на брошенную у камина медвежью шкуру и разлил по бокалам вино. Он хотел, чтобы Ли не ощущал себя скованно, и посчитал, что у камина мальчику будет теплее. Тот показался через несколько минут. Сначала до слуха донёсся плеск воды, после шорох тканей и неспешные шаги босых ног по полу. После из-за ширмы выглянул Феликс. Его волосы были всё ещё влажными, и он кутался в халат, принесенный прислугой вместе с полотенцами. Тот был Феликсу велик, но он затянул пояс потуже, посчитав, что в таком виде вполне сможет добраться до своего чемодана и выудить оттуда свою сменную одежду, которую в действительности не хотел надевать. После ванной Феликс редко облачался в брюки и бархатные жилеты. Он предпочитал надеть шёлковую ночную сорочку, взять книгу и устроиться где-нибудь у камина. Он читал и нередко засыпал в кресле. — Мне обязательно одеваться так, как подобает? — спросил Феликс, переводя взгляд на Джина. — Нет, — отозвался тот. Он окинул Феликса цепким взглядом и указал на их сегодняшний импровизированный стол. — Узнай моя матушка о том, что я собрался есть, сидя на полу, её бы удар хватил, — безрадостно усмехнувшись, Джин отпил вина из своего бокала. — Но её здесь нет, и если ты ничего ей не расскажешь, то я буду тебе за это очень признателен. Хван замолчал, и ему показалось, что Феликс вроде бы улыбнулся. Блёклая и робкая, но это всё-таки была улыбка. — Я постараюсь не тревожить госпожу, — пообещал он, подозревая, что ещё не скоро увидит хозяйку этого дома. Феликс хотел выразить ей свою признательность, но в остальном он надеялся, что будет как можно реже попадаться ей на глаза и напоминать о своём присутствии. В животе неприятно заурчало, когда взгляд зацепился за еду, и Феликс поспешил сделать вид, что активно роется в своём чемодане. Свою ночную рубашку он нашёл быстро. Отороченная кружевом, она была ему ещё в пору. Он надел её, скрывшись за ширмой, и вновь показался в покоях. Подойдя к камину, Феликс опустился на край медвежьей шкуры поближе к Джину и шумно вдохнул аромат подпечённого мяса, смешанный с запахом можжевеловых ягод. — Ешь, — подвинув тарелку с мясом ближе к Ли, произнёс Хван. Это была зайчатина, пойманная в их охотничьих угодьях. Он приказал приготовить ее, посчитав, что на ужин дичь будет куда лучше свинины. К тому же он совершенно не знал, что любил Феликс, поэтому рядом с мясом стояло блюдо с тушёными овощами, мягкими булочками и немного фруктов. А ещё пиала с яблочным конфитюром. — Всё это приготовили для тебя, — добавил Хван, предположив, что если не сказать этого, то Ли, возможно, ограничится чем-то вроде небольшого кусочка мяса и булочки. — Спасибо, — коротко поблагодарил Феликс. Несмотря на опасения Джина, отказываться от еды тот не стал, точно зная, что если обессилет и сляжет, то на эту семью лягут дополнительные расходы. Он взял тарелки и набрал всего понемногу. Ел Феликс неспешно и скромно, пытаясь орудовать ножом и вилкой, кое-как пристроив блюдо на коленях. Джин только наблюдал и пил, и изредка подливал Феликсу его разбавленное вино. Когда бокал опустел наполовину, Феликс отложил в сторону нож, а когда допил вино, то расслабился и ел уже руками, с аппетитом вгрызаясь в кусок постной зайчатины. Джин наблюдал за ним и как-то туманно улыбался. Ему нравилось то, как поблескивали пальцы Феликса от соуса и слюны, когда тот, забываясь, начинал их облизывать. Ему нравилось, как от каминного тепла и выпитого вина со щёк Феликса не сходил румянец. Он, этот румянец, казался Джину очаровательным. Протянув руку, Хван сам заправил за ухо Феликса прядь всё ещё влажных волос и ненадолго задержался кончиками пальцев на его щеке. Та показалась ему очень теплой и мягкой. Такой, к которой хочется прикоснуться губами и, быть может, языком. — Прости, — поспешил извиниться Джин. Вино ударило в голову, и он позволил себе лишнее, прикасаясь к Феликсу без его позволения. Но тот только покачал головой и склонился в сторону. Он прижимался щекой к ладони и дожёвывал последний кусок мяса, снятого с кости. Он не любил, когда к нему прикасались посторонние, и редко давался кому-то в руки за пределами собственного дома, но Джина он знал и доверял ему. А ещё ему было очень тепло, и он впервые за много дней наконец-то наелся. Феликс потянулся к тканевой салфетке и вытер руки. Посчитав, что они всё ещё слишком грязные, он поднялся на ноги, вымыл руки водой из кувшина и вновь вернулся к камину. Феликс опустился на шкуру и прислонился к плечу Хвана. Ванна согрела его, вино расслабило, сделало тело лёгким. Его глаза блестели и мысли не были такими мрачными, как в тот момент, когда он только переступил порог этого дома. — Не оставляй меня, — тихо попросил Феликс и, подняв голову, посмотрел на Джина своими медовыми глазами, на дне которых плескалась какая-то странная преданность, стремление всегда находиться где-то поблизости. — Ты хочешь, чтобы я остался? Склонившись, Хван закрыл глаза. Он прислонился лбом ко лбу Феликса, и его горячее дыхание обожгло кожу. Он хотел сказать о том, что не может этого сделать. Что это будет неправильно, потому что они – омега и альфа. Потому что он сам учуял в нём, в Феликсе, истинного. И находиться так близко было опасно, как для него самого, так и для Ли. Последний был ещё слишком юн. Сам Джин хотел свободы. Он хотел иметь право выбора, хотел сам решать свою судьбу. Он думал об этом, но упрямо продолжал оставаться здесь, в этих покоях, и никак не мог надышаться ароматом незабудок. — Твой запах... он такой сладкий и мягкий. Почему я раньше его не замечал? — тихо прошептал Джин. Феликс стушевался. Его запах был блёклым и водянистым. Он пах так же, как незабудки, растущие где-нибудь у реки. Этот аромат никто не замечал и не выделял среди прочих. И иногда Феликс капал себе на запястья разбавленное эфирное масло каких-нибудь цветов, чтобы иметь хоть какой-то запах. — Ты, правда, его ощущаешь? — спросил Феликс, и в его голос просочилась какая-то странная, практически отчаянная надежда. — Правда? — повторил он, цепляясь в ладонь Джина своими ломкими пальцами. — Да, — выдохнул Джин. — Незабудки. Ты пахнешь цветами незабудки. — Он сжал ладонь Феликса в ответ, и она показалась ему маленькой и хрупкой. — Вот здесь, — произнёс Хван, опустив голову ниже и едва ощутимо коснувшись губами мягкого места под самой челюстью, — запах сильнее. Когда Джин только приблизился, Феликс замер и натянулся. Он затаил дыхание и свободной рукой сжал край своей ночной рубашки. Но когда губы Джина опустились ниже, Феликс мелко вздрогнул. Нежное место на стыке плеча и шеи отозвалось одобрительным покалыванием. Это ощущение заставляло млеть и крепче сжимать руку Джина. Феликс неосознанно отклонил голову в сторону, открывая шею. Он знал, что этого делать нельзя, но Джин так пах и вино разогревало тело, и ему самому хотелось чего-то совершенно необъяснимого. Чего-то такого, чего он ещё никогда не испытывал. Голос в его голове упорно шептал о том, что это правильно, что так должно быть. Голос заставлял Феликса прижиматься ближе, вслушиваясь в очень тяжёлое дыхание Хвана. Но когда тот прижался губами ещё раз, Ли опомнился. Он не отстранился, но упёрся маленькой ладонью в грудь Джина и тихо позвал его по имени. Тот отозвался не сразу. Что-то внутри него призывало причинить Феликсу боль. Острую, но мимолетную боль. Заклеймить, сделать своим. Это желание туманило рассудок, и если бы не ладонь Ли на его груди, если бы не его мягкий голос, Хван позволил бы себе оступиться. Он вздрогнул и, отстранившись, потянулся к графину с вином. Он пил большими глотками, чтобы перебить чужой вкус и запах. Он остановился, когда обожгло горло, и перевёл взгляд на Феликса. — Время позднее. Ты устал. Тебе стоит отдохнуть. Буквально это означало, что Хван сейчас встанет, погасит свечи и уйдёт. Во всяком случае, так эти слова прозвучали для Феликса, отчего хватка его пальцев на мгновение стала практически болезненной, но после он опомнился и убрал руку, пряча её за спиной. Он очень хотел попросить Джина остаться. Точнее он уже это сделал, но тот ничего не ответил, и Феликс посчитал, что озвучивать свою просьбу ещё раз будет невежливо. Он обвёл комнату растерянным и пугливым взглядом, останавливаясь на кровати. Феликс боялся засыпать в одиночестве. Тьма и тени пугали его, и в прошлом в его покоях с вечера и до самого утра горели свечи. Но сейчас он знал, что свечи стоят дорого, и что их необходимо беречь. А ещё то, что сам он не сможет купить новые. Это осознание вновь всколыхнуло мысли о том, почему он оказался в этом доме, и в глазах неприятно защипало. Хван это заметил. Заметил, как заблестели глаза Феликса, как тот заметался взглядом по спальне. Он вновь протянул руку и совсем ласково коснулся светлых волос. — Идём со мной. Не произойдёт ничего страшного, если ты сегодня поспишь в моей постели. Хван посчитал, что предложить мальчику свою постель сегодня будет гуманнее, чем оставить его одного в чужой для него комнате. Он поднялся на ноги и протянул Феликсу руку. Джин окинул его взглядом и, помедлив, подхватил под бёдра, чтобы тот не бродил босым по коридорам этого дома. — Держись за меня крепче, — попросил Хван. И уже после, лёжа в кровати, он по памяти рассказывал Феликсу сказки из тех, которые успел прочесть. Он убаюкивал его своим голосом и гладил по спине в надежде, что сегодняшняя ночь не будет наполнена тревожными снами.