Запрещённый приём

Гермиона уже успела дойти до камина, прежде чем вспомнила, что из одежды на ней всё ещё была одна только простыня, и ей показалось, что появляться в резиденции Поттеров посреди ночи, не имея хотя бы приличной одежды, определённо плохая идея. Наверное, врываться к ним в любом случае было плохой идеей, но ей нужно было немедленно убраться из собственной квартиры. Скинув с себя промокшую от пота простыню и натянув первые попавшиеся футболку и джинсы, Гермиона задумалась: так вот каково это — чувствовать себя брошенной. Она никогда прежде не была на этой стороне уравнения: она отвергла возможность отношений с Виктором, выгнала Рона и перестала отвечать на сов Найджела. Она заранее отказывала и другим мужчинам в свидании, здраво рассудив, что отношения с ними ни к чему не приведут. Вначале она не собиралась отправляться в это путешествие с Малфоем, но у неё не было выбора, потому что они оказались заперты вместе в её квартире. И вот теперь она была «здесь», и это не казалось таким ужасным, но его «здесь» не было. Малфой всё ещё не был её парнем, хотя она спала с ним. Прежняя Гермиона никогда бы не легла с мужчиной в постель без серьёзных отношений — это было слишком безрассудно для неё. Одевшись, она вернулась к камину и взглянула на часы: 5:31 утра. Она вспомнила о модифицированном оборотном зелье, которое помешивала каждый вечер, и сделала мысленную пометку вылить его позже: ограбление Малфой-мэнора теперь не планируется, а Хэллоуин наступит только через несколько месяцев. Она бросила летучий порох в камин и переместилась в темную гостиную Поттеров, ощущая себя настоящей беженкой. Здесь чувствовался свой порядок, свойственный уютным семейным домам: сваленные в кучу игрушки, раскрытые книги на журнальном столике, цветастые подушки, разбросанные по дивану. Пол был преимущественно чист, а всё вокруг пропитано теплом и спокойствием. Конечно, пока в эту идиллию не ворвалась Гермиона Грейнджер — блуждающий клубок хаоса, сеющий безумие и беспорядок повсюду, где бы ни находился. Перемещаясь по комнате, она касалась обивки, наслаждаясь её мягкостью, и проводила рукой по гладкой поверхности пластика, но этого было недостаточно, чтобы успокоиться. Она подумала о том, чтобы включить свет, а потом — о том, чтобы остаться на диване до утра, но ни то, ни другое не было похоже на действенный способ избавить её от безумия. Поднимаясь по лестнице, она осознала, что давно не была в этом доме и не помнит, какую из спален занимают хозяева. Наложив на ноги Заглушающие чары, она осторожно открыла одну из дверей и скрестила пальцы. Не та. Она услышала тихое сопение ребёнка и, не удержавшись, подошла к его кроватке, окружённой светом волшебного ночника. С тех пор как она видела Джеймса в последний раз, он заметно подрос, с каждым днём становясь всё больше похожим на человека. Она провела пальцами по деревянным бортикам, наблюдая, как под веками двигаются его глаза, и подумала о том, какими мягкими должны быть его волосики на ощупь. Впервые за последнее время она почувствовала себя нормальной. Потому что это были правильные мысли, которые присущи большинству людей. — Гермиона? — Она обернулась: за ней стояла Джинни, которая выглядела крайне обеспокоенной. — Я увидела тебя на мониторе. Что случилось? Она была почти уверена, что Гарри и Джинни решали в своей спальне, что делать, всё то время, что она провела над кроваткой Джеймса, и была рада, что они всё-таки решили послать на переговоры женщину. Слова не шли, у неё перехватило дыхание, и Гермиона смогла только покачать головой. Её плечи затряслись, горло сжалось, и она изо всех сил прикусила губу. Джинни пересекла комнату и коснулась её руки, которой она судорожно схватилась за шею. Гермиона часто плакала, когда была моложе, но уже давно не позволяла себе этого. Она закалилась из-за множества веских причин, и это всегда казалось верным решением, пока все накопившиеся эмоции не вырвались наружу. Она почувствовала, что Джинни тянет её сначала куда-то вперёд, а потом вниз, и, когда протёрла горящие глаза, обнаружила себя в гостиной, где её толкнули на диван. Джинни включила свет, и глаза защипало ещё сильнее, а из них на руки закапали ещё более едкие слёзы. Из носа текло, и она издавала те самые неловкие пронзительные звуки, которые издают подростки, переодетые в жалких старушек, в комедийных скетчах. Ей не верилось, что когда-то она была способна плакать на людях, но она точно помнила, почему перестала это делать. Джинни вложила ей в руку несколько салфеток, и Гермиона вытерла лицо одной из них. Она подняла взгляд на Джинни и тут же попала в её объятья. Когда её окружила такая всепоглощающая мягкость, ей показалось, что она тоже может стать мягче. Она ещё долго плакала, а Джинни убаюкивала её и невесомо гладила по спине. Когда её истерика прекратилась, она почувствовала, что из груди ушла тяжесть. — Может, теперь ты скажешь мне, в чём дело? — Джинни говорила самым успокаивающим материнским голосом из своего арсенала, и Гермиона кивнула, прижавшись к её плечу. В английском языке не существовало подходящих слов, которые могли бы всецело передать масштаб проблемы, но Гермиона сосредоточилась и подключила весь свой словарный запас. — Его больше нет. — Она начала свой рассказ с конца, что в принципе не имело никакого смысла. — Кого нет? — Малфоя, — ответила Гермиона, набравшись смелости. — Малфоя нет. — Правда, смелость улетучилась так же быстро, как и появилась, и слёзы снова покатились по её щекам. — Он уже давно исчез. — Джинни явно была в замешательстве. — Ты так расстроилась, потому что до сих пор не нашла его? Гермиона, милая, целый отдел авроров зашёл в тупик. Никто не разочаруется в тебе, если ты не разберёшься с этим делом в одиночку. — Нет, ты не понимаешь! — Её голос походил на какой-то жалкий писк, и она сделала паузу, чтобы взять его под контроль, прижимая к глазам очередную салфетку. — Он был со мной всё это время. В моей постели! Джинни опять начала издавать те успокаивающие звуки, потому что Гермиону накрыла новая волна рыданий. — Думаю, я понимаю, — сказала она, продолжая поглаживать тёплой рукой спину подруги. — Я знаю, каково это. Каждую ночь, когда Гарри не было рядом, я просыпалась с ощущением, что Сама-Знаешь-Кто дышит мне в затылок. Что ж, это было бесполезно. Её ситуация была настолько нелепой, что лучшая подруга решила, что она говорит метафорически. — Нет. Джинни, я серьёзно. Он был там до сегодняшнего вечера, а теперь он ушёл. Я не знаю, где он! — Тш-ш-ш, — Джинни по-прежнему прижималась к ней и пыталась успокоить теми способами, которые, вероятно, срабатывали на Джеймсе. И Гермиона сдалась. Она знала, что это трусость, но это сейчас не имело значения. Было так приятно оказаться в чьих-то убаюкивающих объятьях и почувствовать заботу, что она решила отложить правду на другой день. — Я думаю, тебе стоит завтра сообщить начальнику, что ты не можешь выполнить это задание, хорошо? — Гермиона послушно кивнула. — И я думаю, тебе нужно взять отпуск. — Она продолжала кивать, как болванчик. — И ты останешься здесь, по крайней мере, на несколько дней. — Нет, этого я не могу сделать, — сказала Гермиона, когда к ней вернулся голос. — Тебе нужно заботиться о ребёнке. — Ты тоже член семьи. Я могу позаботиться о вас обоих. — Богиня-мать подняла подбородок и улыбнулась, и Гермиона неуверенно улыбнулась в ответ. — Но мы можем поговорить об этом и утром. Я нашла на кухне лёгкое сонное зелье. Думаю, тебе следует его принять. Она протянула флакон, и Гермиона без вопросов выпила его. Она знала, что это ей только показалось, но зелье словно подействовало ещё до того, как она проглотила его. Она едва успела добраться до гостевой спальни. Утопая в белоснежных простынях, она поймала себя на мысли, до чего же странно засыпать одной.

***

Когда Гермиона проснулась, над ней уже светило солнце, а постель хоть и была тёплой, но ощущалась чужой. Она провела руками по пустому пространству с обеих сторон и взглянула на часы: 16:43. Она опоздала на работу на девять часов и сорок три минуты и, несмотря на это, все ещё не чувствовала себя отдохнувшей. Мышцы одеревенели от напряжения и усталости, особенно руки, словно она лично вынесла Малфоя из своей квартиры. Она либо не видела никаких снов, либо просто не помнила, что было довольно обидно: она так и не добралась до логова того зверя. На ней всё ещё была одежда, которую она впопыхах натянула накануне вечером. Огромная кровать уже начинала поглощать её одинокое тело, поэтому она перекинула ноги через край. Она делала каждый шаг, вкладывая максимум осознанности в это действие, перенося вес с пятки на носок, пока не обнаружила Джинни и Джеймса в гостиной, играющих с кубиками. Она задержалась в дверях, пока Джинни не подняла голову. — Гермиона, как ты себя чувствуешь после сна? — спросила она, бросаясь вперёд. Малыш на секунду потянулся за матерью, но быстро вернулся к своим игрушкам. — Лучше, — солгала Гермиона. — Хотя я не позвонила на работу. Они не знают, где я. — Мы с Гарри решили не будить тебя утром, и он сказал, что сам поговорит с твоим начальником. Он должен был передать ему, что ты ужасно себя чувствуешь и тебе пришлось остаться у нас. — Джинни коснулась её волос и скользнула рукой вниз, чтобы сжать плечо. — Я так рада, что ты здесь. Ты даже не представляешь, как мы волновались. — Но я не больна. Это же ложь. Я просто по уши влипла. Гермиона закрыла глаза, чувствуя, как у неё опять наворачиваются слёзы, но теперь, при свете дня, она могла их контролировать. Она могла контролировать себя. — Болезнь не обязательно должна быть физической, — вкрадчиво произнесла Джинни. — Ты устала от своей работы. Ты устала от того, что слишком много взваливаешь на себя. Ты устала быть той, кем не хочешь быть, и теперь тебе нужно время, чтобы восстановиться. От этих слов Гермиона открыла глаза и быстро проморгалась. — Откуда ты всё это знаешь? — Я очень хорошо тебя знаю. Сначала мне казалось, что ты просто не доверяешь мне настолько, чтобы поделиться подобными вещами, но потом я поняла, что ты, вероятно, не хочешь даже думать об этом. Раньше мы жили вместе, и я видела тебя в действии на протяжении одиннадцати лет. Было время, когда мы все нуждались в Гермионе Грейнджер так сильно, что не могли дать тебе передышку, как бы ты этого ни заслуживала. Сейчас мы по-прежнему нуждаемся в тебе, но только потому, что мы тебя любим. Мы сами можем позаботиться о себе. Гарри говорит, что каждый день, проходя мимо твоего офиса, видит как ты рвёшь на себе волосы за рабочим столом, и ты не должна этого делать. Ты можешь сказать мне это, давай. «Я ненавижу свою работу». — Я ненавижу свою работу, — повторила Гермиона. — Я бы никогда не занялась этим, если бы знала, что всё будет именно так. Но проблема даже не в этом. Мне плохо не из-за этого. — Тогда из-за чего же? — Малфой, — неопределённо махнула рукой Гермиона. — Я думала, ты сказала, что собираешься отказаться от этого задания, — заметила Джинни, покачав в замешательстве головой. — Он не просто задание, — прошептала она. — Он человек, и я хочу его вернуть. Возможно, она просто привыкла к тому, что с ним было комфортно, хотя на самом деле общение с ним было каким угодно, но не комфортным. Джинни обняла её, вероятно, потому, что не знала, как ещё на это реагировать. — Я бы хотела, чтобы Драко Малфой понял, как ему повезло, что такой человек, как ты, потратил две недели на его поиски. Это самая большая любовь, которую он когда-либо получит. — Я не люблю его, — Гермиона энергично затрясла головой. — Нет. Я имела в виду, что ты любящий человек, и ты направила свою любовь в его сторону, когда уделила ему немного своего времени. Сейчас мне неловко за все сказанные в его адрес слова, когда, возможно, его уже нет в живых. Я уверена, что это дело скоро раскроют и ты найдёшь верное решение. — Я найду решение, всё верно, — пробормотала Гермиона, отстраняясь от Джинни на расстояние вытянутой руки. — Но приятно, что кто-то ещё в меня верит. — Все в тебя верят. И всегда будут. «Пока правда не выйдет наружу», — мысленно поправила Гермиона. Джинни улыбнулась, а затем оглянулась на ребёнка, который с любопытством наблюдал за ними, посасывая кубик. У Гермионы промелькнула мысль обо всех микробах, которые находились на пористой поверхности древесины. — Может, ты хочешь что-нибудь поесть? У меня на плите стоит томатный суп. — Суп был бы кстати, — кивнула она. Джинни провела её на кухню и принялась наполнять тарелку, пока Гермиона усаживалась за стол. Она взяла ложку и отправила первую порцию красной жидкости в рот. Пока она выполняла это нехитрое действие, Джинни успела переместить Джеймса с его кубиками на кухню, а сама занять место рядом с Гермионой, поглядывая на их с Гарри семейную интерпретацию традиционных часов Уизли. Стрелка с именем её мужа по-прежнему указывала на «работу». — Гарри уже должен быть на пути домой, — заметила она. — Интересно, что случилось? Поглощая суп под покровительственным взглядом Джинни, Гермиона впервые за несколько недель вспомнила о Роне. Возможно, причина была в семейном сходстве. — Могу я спросить тебя кое о чём? — начала она, на мгновение отложив ложку. Джинни с готовностью кивнула. — Если ты видела, как я страдаю на работе, почему ты не видела, как я страдаю в отношениях с твоим братом? — Что ты имеешь в виду? Я помню, как вы расстались. Вы оба были так невероятно расстроены, — вздохнула Джинни. — Вот только я не расстроилась. Я была рада, что всё наконец закончилось! Я только злилась! — Джинни опустила взгляд на гладкую поверхность супа и тронула её ложкой, наблюдая за тем, как рябью расходятся томатные круги. — Я знала, что ты злишься, — наконец сдалась Джинни. — Но я думала… — Она запнулась, и, подняв голову, Гермиона обнаружила, что подруга выглядела почти такой же обеспокоенной, как и накануне вечером. — Я была зла на него очень долго, — храбро продолжила она.— Он не должен был обращаться со мной так, как обращался. — Ох, — выдохнула Джинни. — О нет. Мне так жаль. Гарри всё время говорил мне не поднимать эту тему, но Рон заявил, что ты сказала, что всё ещё любишь его и думаешь, что когда-нибудь вы сможете снова быть вместе. Я думала, что ты просто хочешь, чтобы он привёл в порядок свою жизнь, и у него действительно стало это получаться гораздо лучше. Гермиона действительно произносила эти слова, но совершенно не имела их в виду. Рон рыдал у неё на кухне, и это был невероятно неловкий момент, поэтому она говорила и говорила всё, что могла придумать, чтобы заставить его остановиться и наконец уйти. — Нет, я уже тогда знала, что мы больше никогда не будем вместе. Джинни кивнула, опустив взгляд на стол. — Прости меня. Я расстроила тебя ещё сильнее, заговорив об этом? — Не думаю, — ответила Гермиона после некоторого раздумья. — У меня было много других поводов для расстройства. — Я знаю. Обещаю, что больше никогда не буду об этом вспоминать. Жаль, что я не знала, как ты на самом деле к этому относишься. — Джинни выглядела абсолютно несчастной, и Гермиона почувствовала себя виноватой. Она никому не говорила, как сильно злится на Рона: ей не хотелось испытывать эти чувства, и она наивно полагала, что эти мысли испарятся сами собой, если не будут высказаны вслух. — Ты бы знала, если бы я поделилась с тобой. Я обещаю, что стану более откровенной. — Разумеется, все откровения начнутся после решения вопроса с Малфоем. Впрочем, она ведь даже в этом не соврала. Она не говорила ничего, кроме правды, с тех пор как пришла в этот дом, и только отчасти была виновата в том, что Джинни не поняла, что Малфой буквально лежал в её постели. Гермиона могла бы попытаться объяснить больше, но тогда она бы снова начала плакать и её слова снова унесли бы волны истерики. Похоже, Джинни придётся узнать все детали этой истории так же, как и всем остальным: с первой полосы «Ежедневного пророка». Гермиона содрогнулась при мысли о предстоящем публичном порицании, но не то чтобы она этого не заслуживала. — Привет всем, — сказал с порога Гарри, прерывая тишину. Джинни встала, чтобы поцеловать его, а Гермиона наблюдала за происходящим, снова испытывая неуместное чувство ревности. Было бы здорово, если бы у неё были нормальные отношения, где поцелуи не сопровождались бы битьём тарелок и кровью. — Ты ни за что не догадаешься, что произошло, — сказал Гарри, когда Джинни отстранилась. — Они нашли Малфоя! Гермиона поперхнулась воздухом и несколько раз судорожно ударила себя по груди. — Где? — У него дома. Он появился там сегодня утром — пьяный и в маггловской одежде, — Гарри качал головой, будто сам не верил в то, что говорил. — Это было странно. Уж не знаю, собирались ли старшие Малфои вообще сообщать в Министерство о появлении сына, но, к счастью, на полдень был назначен визит аврора, проверяющего устойчивость их защитных чар. Он вернулся в отдел с Драко Малфоем. Не считая того, что он всё ещё был пьян, он абсолютно здоров. Мне пришлось задержаться, чтобы допросить его. — Где он был всё это время? — спросила Джинни, взволнованно оглядываясь на Гермиону. Должно быть, она думала, что эта новость будет воспринята ею с радостью, но Гермиона просто ждала следующих слов Гарри в равной степени с ужасом и замешательством. — Это самое странное. Он не помнит! — Что?! — воскликнула Гермиона, вцепившись в край стола. — Мы влили в него антипохмельное зелье и дали возможность рассказать всё по собственной воле, но он утверждал, что всё ещё думает, что сейчас 8 июня. Мы проверили, не применяли ли на нём чары изменения памяти, но ничего не обнаружили. Конечно, мы решили, что он лжёт, и дали ему Веритасерум. Но что бы мы ни спрашивали, Малфой продолжал твердить: «Человеческая память несовершенна». Это было невыносимо, но он просто не мог солгать — в конце концов мы дали ему вдвое больше рекомендованной дозы сыворотки правды. Он на самом деле понятия не имеет, где был всё это время. — Это так странно, — задумчиво протянула Джинни. — Как такое возможно, если его память не подвергалась воздействию? — Я не знаю, — недовольно проворчал Гарри в ответ. — Именно поэтому нам пришлось потратить пять грёбаных часов на его допрос. Но в нём не оказалось никакого смысла! — Вы так и не получили прямого ответа? — спросила его жена. — Нет, зато мы получили множество совершенно безумных ответов! Малфой явно сошёл с ума — он постоянно отвечал на вопросы другими вопросами и рассказывал неуместные исторические анекдоты. Кажется, он несколько раз цитировал Шекспира, а на один из вопросов вообще ответил на латыни. Но никто не говорит на долбанной латыни, поэтому нам пришлось пригласить переводчика, и всё, что он сказал, было: «Кажется, мне было тепло». Но сейчас, как ни странно, чёртово лето, так что ему было бы тепло и на кукурузном поле, — Гарри снова покачал головой, выглядя смертельно уставшим. Гермиона же, наоборот, почувствовала, как против воли её губы растянулись в ухмылке. Жаль, что она не присутствовала на допросе, потому что звучало это просто уморительно: очевидно, среди присутствующих не было никого, кто мог бы в полной мере оценить чувство юмора Малфоя. Как только она полностью переварила полученную информацию, на неё накатила такая волна облегчения, что она удовлетворённо откинулась на спинку стула. Джинни заметила выражение её лица и лучезарно улыбнулась. — Должно быть, у тебя гора свалилась с плеч, — подметила она. — Ты даже не представляешь, — ответила Гермиона, продолжая ухмыляться. Она даже тихонько хихикнула — очевидно, вся эта ситуация сошла ей с рук. Кажется, Малфой действительно верил, что всё сказанное им — правда. Даже под действием двойной дозы Веритасерума. Ей было почти стыдно за то, сколько раз она обвиняла его во лжи. Но, по правде говоря, все его слова были так похожи на ложь, что только опытный профессионал смог бы отличить одно от другого. Теперь она понимала его гораздо лучше, что было особенно приятно, потому что, очевидно, никто другой не понимал. Но прямо сейчас у неё его больше не было, и от этой мысли её улыбка медленно угасла. Джинни взяла Джеймса и вышла из кухни, вероятно, по сигналу, потому что Гарри тут же занял её место за столом. — Как ты себя чувствуешь? — спросил он, ёрзая на своём месте, как нервный школьник на экзамене. Гермиона дала себе фору в несколько ложек супа, прежде чем ответить на его вопрос. — Появление Малфоя решает большую часть моих проблем. — Это было почти правдой: остались только недовольство работой, крошечная обида на Рона и общее безымянное недомогание. Она подумала, что если бы ей нужно было дать этому состоянию название, то было бы не вполне корректно определить его как «отсутствие мужчины». — Я рад это слышать. Что же остаётся? — Несколько вещей, — неопределённо пожала она плечами. — Ничего такого, с чем я не смогла бы справиться сама. Гарри пристально изучал её выражение лица, вероятно, надеясь, что долгое молчание убедит Гермиону продолжить, но у него ничего не вышло. — Конечно. Однако тебе необязательно проходить через это одной, — сказал он наконец. — Одна из твоих проблем — это работа? — Наверное. — Тебе никогда больше не придётся туда возвращаться, — настойчиво сказал Гарри, демонстрируя свойственную ему непокорность. Она уже отвыкла видеть его таким, но подобное поведение больше не заставляло её волноваться, как раньше, в школе. Теперь это вызвало только её улыбку. — Ты ведь знаешь это, правда? Никто не может заставить тебя делать что-либо. Ты — Гермиона Грейнджер, известная как самая умная ведьма во всей стране! Ты стоишь гораздо большего, чем они тебе предлагают. Она ещё не рассматривала такую возможность, но почему-то это не стало для неё неожиданностью. Это было так естественно, как будто она держала эту мысль в своём подсознании всё это время: она никогда не вернётся. — Я уйду с работы, — сказала она, подняв подбородок, чтобы подражать уверенной манере Гарри. — Хорошо. Значит мы разобрались с ещё одной проблемой? — Вроде того. Во всяком случае, это меняет проблему. Я не знаю, что мне следует делать вместо этого. — Суп остывал, но она больше не хотела есть, поэтому отодвинула тарелку. — Дело не в том, что тебе следует делать. — Его тон был серьёзным и властным, как у генерала, ведущего войска в войне против личных проблем Гермионы. Однако это была не его битва. — Что ты хочешь делать? Она уставилась на него, пытаясь вспомнить, когда в последний раз Гарри Поттер задавал ей этот вопрос. Скорее всего, никогда. Она всегда думала, что хотела бы его услышать, но сейчас поняла, что ей куда больше нравится его кузен Что-нам-делать-?. На него, как оказалось, было гораздо проще ответить. — Понятия не имею, — потерянно отозвалась она. — Хочешь узнать? — спросил Гарри, приподняв брови, на что Гермиона кивнула. — Тогда это и есть ответ. Ты хочешь выяснить, что ты хочешь делать. Она чуть не спросила его, как это сделать, но это было бы совсем глупо. Для каждого ответ был бы разным, и первое, что она должна была сделать, это научиться находить его самостоятельно. — Малфоя выпустили? — спросила она, меняя тему, прежде чем её мысли успели окончательно запутаться. — Нет, но я не знаю, что ещё они могут с ним сделать. Думаю, его задержат только на ночь в наказание за то, какую головную боль он всем доставил. Когда мы сказали Астории Гринграсс, что она сможет забрать его сегодня, она издала такой визг, что его смогли бы услышать только собаки. А Малфой закатил ещё более ужасную истерику, когда я сказал ему, что забирать его будет невеста. Что вообще не так с этими людьми?! — посетовал он, вскинув руки. — Я уже давно задаюсь этим вопросом. — И не только в последний месяц: Гермиона задавалась вопросом, что не так с волшебной аристократией, с одиннадцати лет, а с маггловской — и того раньше, несмотря на состоятельность её собственных родителей. В деньгах было что-то такое, что заставляло людей совершать странные поступки, будь то погоня за ними, погрязание в них или попытка от них сбежать. Наступило спокойное молчание, а затем Гарри вновь вернулся к прежней теме разговора. — Когда ты собираешься поговорить со своим начальником? — Завтра. Но я должна предупредить за две недели до ухода. — Нет, я думаю, что не должна, — произнёс он, явно забавляясь. — Как я уже сказал, ты — Гермиона Грейнджер, а я, помимо всего прочего, Гарри Поттер. Ты не обязана делать ни одной чёртовой вещи, которой не хочешь. — Это не даёт мне права нарушать правила, — со всей серьёзностью возразила она, стараясь не засмеяться. — Может, и нет, но это даёт тебе право менять их и устанавливать новые. Я хотел бы посмотреть на того, кто попытается тебя остановить. Гермиона смотрела на друга через стол, и казалось, что в мире не существует ничего, кроме неё и Гарри. Она вела себя нелепо, и ей потребовался целый месяц потустороннего безумия, чтобы увидеть реальность. Она почувствовала, что её руки лежат на столе, а ноги стоят на полу, соединенные сетью связок, вен и всяких длинных нервов, и её мозг снова вернул себе контроль. Она не понимала, как добраться до этой точки по прямой, как это делали другие люди. Единственный способ, которым она смогла это сделать, — пробраться сумасшедшими зигзагами через Ад. Что ж, по крайней мере, конечный результат был примерно таким же. Единственным отличием был Малфой. Теперь, хотя его не было, метафорически он всё ещё был рядом — прямо как вымышленный Волдеморт с Джинни. На самом деле Гермиона испытывала нечто среднее между тем, что Джинни испытывала к Волдеморту и к своему мужу. Это сравнение не имело бы смысла для кого-то, кроме Гермионы, но она чувствовала, что Малфой был бы исключением. Он никогда не был ей нужен — а может, и был, но лишь как часть чего-то большего, — но сейчас он был ей просто необходим. Он был в центре логова кошмарного зверя, но больше не был тем самым зверем, и она хотела вытащить его оттуда. Она с удовлетворением поняла, что только что ответила на часть вопроса Гарри и могла внести поправку в свой актуальный план: она хотела понять, чего хочет. С Малфоем. Это был не слишком детальный план, но он давал ей возможность поставить первую задачу: вернуть его. — Я пойду посмотрю, как там Джинни и Джеймс, — сказал Гарри, прерывая поток её мыслей. — Ты можешь отдохнуть сегодня здесь, если хочешь, или пойти прогуляться, если тебе это поможет. Только скажи нам, куда уходишь, чтобы мы не волновались. — Гермиона кивнула, когда он встал и похлопал её по руке, направляясь к выходу из кухни. Гермиона перебирала в уме варианты: она могла бы навестить Малфоя в камере, но она всё ещё не была до конца уверена, что он хочет от неё услышать. Вероятно, он до сих пор злился на неё, а теперь к тому же снова был помолвлен. К своему ужасу, она с запозданием осознала, что она — другая женщина. Она не могла просто взять с собой Малфоя, куда бы она ни собиралась, если он женится. Но пусть он сам решает этот вопрос. Она не собиралась принуждать его. Если он тоже захочет вернуть её, то сможет доказать, что в состоянии сам распоряжаться своей жизнью и разорвать помолвку по собственной воле. Если же нет, то он может продолжать делать всё, что хочет — или не хочет, в зависимости от обстоятельств. Исходя из этого, у неё оставалось время, которое нужно было как-то убить, и в её голове легко возник план: даже если это не будет иметь значения, она использует это время, чтобы выяснить, что замышляют Гойл и Малфой. Первой остановкой был «Борджин и Бёркс», хотя она и не могла сказать об этом Гарри, как он просил. Она решительно постучала по столу и прошла в гостиную, где вся семья смотрела детское телешоу по маггловскому телевизору. — Думаю, прогулка мне не повредит, — сказала она на пороге комнаты. — Мне нужно зайти в квартиру и забрать кое-какие вещи, а потом пойду на Косую аллею. — А прямо оттуда в Лютный переулок, но это ведь было хотя бы наполовину правдой. — Звучит отлично, — ответила Джинни, отрываясь от попыток пригладить волосы Джеймса. — Дай нам знать, когда вернёшься домой, хорошо? — Обязательно, — сказала Гермиона, и Гарри удовлетворённо помахал ей на прощание. Она прошла мимо телевизора к камину и переместилась в свою квартиру. Это была самая пустая квартира в мире. Стены были белыми, декор — хрустящим, и всё её наполнение не могло бы быть более мёртвым. Казалось, даже воздух застыл, превращаясь в цемент в лёгких. Было неудивительно, что и она сама закаменела, живя здесь. Она прошла через тихую гостиную в свою тихую спальню, которая была, по крайней мере, чуть более беспорядочной, как будто хоть кто-то жил здесь лет сто назад или около того. Она чуть не расплакалась, глядя на свои кровать и шкаф — места двух крупнейших сражений. Хотя, если подумать, была ещё битва за кухню, которая началась в гостиной; вся квартира была зоной боевых действий, и единственной стратегией, которую смогла придумать каждая из сторон, было истощение. Это была ленивая и грязная война, со множеством кровопролитий и дерзких нарушений договорённостей. Если бы ООН узнала о том, что тут происходило, Гермиону бы точно привлекли к ответственности за преступления против человечности. Хотя пострадала в основном именно её человечность. Сглотнув от отвращения, она принялась рыться в шкафу в поисках подходящей устрашающе-злодейской мантии и, найдя её, зачаровала, чтобы сделать менее тёплой. Она собрала волосы, завернулась в плащ, который скрывал всю её фигуру, касаясь пола, и посмотрела в зеркало. В таком виде она точно впишется в компанию завсегдатаев Лютного переулка. Гермиона наложила на капюшон заклинание, которое почти полностью скрыло её лицо в тени. Теперь, как бы она ни двигалась, видны были только её губы и кончик носа. Для начала она решила прогуляться, чтобы детально продумать, что сказать мистеру Борджину. Поэтому, взяв горсть пороха, она шагнула в камин и отправилась на Косую аллею.