Назад в будущее

События следующих нескольких недель происходили как в тумане — в тот кошмарный вечер я пулей вылетел из гаража, ничего не объяснив друзьям, и приехал домой как раз в тот момент, когда чёрный непрозрачный мешок загрузили в фургон коронера. Бледный отец разговаривал с шерифом и сбивчиво объяснял старшему Галпину, что после ужина поднялся в свой кабинет, а пару часов спустя обнаружил мёртвую жену на пороге прихожей. Моей матери нанесли шесть ножевых ранений, но следов взлома не нашли — значит, она сама открыла дверь убийце. На похоронах я не плакал. Да и потом тоже. Но в первую ночь после её смерти я не сомкнул глаз до рассвета, глуша надрывные рыдания в подушке и бесконечно прокручивая в голове наш последний совместный ужин. Грёбаное дерьмо, я ведь нагрубил ей тогда, оттолкнул её протянутую руку… А потом просто свалил курить травку в гараже Оттингера, даже не подозревая, что в следующий раз увижу маму только в гробу со скрещёнными на груди руками, и огромная толща земли разделит нас навсегда. Вдобавок патологоанатом дал заключение, что она умерла не мгновенно, а истекала кровью около двадцати минут после того, как получила ранения — и это осознание оказалось для меня мучительнее всех прочих душевных терзаний, буквально добило окончательно и вынудило увязнуть в пучине бессмысленных раздумий. А что, если она могла бы выжить, останься я тогда дома? Или же я мог бы услышать шум из прихожей, которого не услышал отец. Или же я мог бы успеть позвонить 911, и парамедики её бы спасли… И ещё тысяча тягостных «если», которым уже не суждено было осуществиться. Чувство вины давило на плечи невыносимым многотонным грузом, и неделю после похорон я попросту не мог найти в себе сил, чтобы выйти из дома. Целыми днями безвылазно сидел в своей комнате, засунув в уши беспроводные наушники и слушая унылые тоскливые песни на бесконечном повторе. Словно весь остальной мир разом перестал существовать, и тяжёлая жирная земля навеки укрыла не маму, а меня самого. Я почти не спал, почти не ел, не менял одежду и даже не ходил в душ — а в момент наибольшего отчаяния обкорнал собственные засаленные лохмы кухонными ножницами. С Винсентом мы изредка встречались на кухне, но практически не говорили — судя по строгому деловому костюму и идеально повязанному галстуку, отец продолжал ходить на работу. При виде моей безобразной топорной стрижки он неодобрительно цокнул языком, но благоразумно смолчал. В противном случае скандала было бы не избежать. Конечно, я его осуждал. Сразу за всё разом. За то, что в момент убийства он находился дома и настолько увлёкся своей сраной работой, что даже не услышал, как жену шесть раз пырнули мясницким ножом. За то, что ему всегда было наплевать на благополучие нашей семьи. За то, что он продолжал жить нормальной жизнью, словно ничего не случилось, в то время как весь мой мир встал на паузу. Пару раз в гости заходил Аякс. Неловко мялся на пороге моей комнаты, пока я безучастно отвечал на дежурные вопросы о собственном самочувствии. Петрополус был самым близким моим другом из всей компании — но тогда я не хотел видеть даже его. Разумеется, никто из них не был виноват в случившемся. Но если бы я не прозябал вечно в грёбаном гараже, мама могла бы остаться жива — и оттого я не мог заставить себя пойти туда снова. А спустя месяц после похорон полиция арестовала убийцу. И в тот день Винсент позвал меня в свой кабинет и впервые полноценно со мной заговорил. Тогда-то я и узнал леденящую кровь историю тридцатилетней давности. Человек по имени Гаррет Гейтс, который хладнокровно нанёс беззащитной женщине шесть ножевых ранений, оказался серийником. Выпускной моих родителей в школе имени Нэнси Рейган тысяча девятьсот девяностого года внезапно закончился трагедией — первой жертвой стала некая Валери Кинботт, которую убил их же слетевший с катушек одноклассник. Гейтса тогда быстро поймали и осудили на тридцать лет тюремного заключения… Он вышел на свободу ровно полтора месяца назад и учинил новую кровавую расправу. — Зачем? — это единственное слово, которое я смог выдавить пересохшими губами. — Не знаю… — отец неопределённо развёл руками и отхлебнул немного чистого виски из стоящего на столе стакана. — Я не общался с Гейтсом в школе, хотя мы учились в одном классе. Строго говоря, с ним вообще никто не общался, он был кем-то вроде изгоя. Насколько мне известно, он приглашал Вэл на выпускной, но она посмеялась над ним и отказала. Думаю, именно поэтому он её и зарезал. — А мама? — я машинально тряхнул головой, безуспешно пытаясь разложить по полочкам хаотично скачущие мысли. Запустил пятерню в короткие небрежные лохмы, ощутимо сжал до слабой вспышки отрезвляющей боли… Но ничего не помогло. Я попросту не мог вообразить, каким образом моя мать могла перейти дорогу чокнутому маньяку и заслужить его ненависть — ведь Николет Торп была самым добрым и сердечным человеком, которого я когда-либо знал. На собраниях своего клуба домохозяек она активно пропагандировала принцип мирного сосуществования, твёрдо считала, что любые конфликты можно разрешить конструктивным диалогом и даже носила собственноручно приготовленные кексы всем новым соседям. Единственным её недостатком была склонность во всём соглашаться с отцом и читать мне нудные нотации, но даже эта особенность была продиктована мягким характером. Да и теперь я отдал бы всё на свете, чтобы снова услышать её негромкий вкрадчивый голос. — Я не знаю, сынок… — Винсент сокрушенно вздохнул и спрятал лицо в ладонях. Лишь сейчас, внимательно к нему присмотревшись, я заметил, что отец тоже изрядно осунулся. Под глазами залегли чернильные круги, дорогая брендовая рубашка висела мешком на исхудавших плечах, а в русых волосах прибавилось нитей седины. Однако отдалённое подобие сочувствия не могло помочь преодолеть ту пропасть, что разрасталась между нами последние несколько лет — поэтому я молча развернулся и покинул кабинет, чтобы вернуться в свою комнату, плюхнуться на кровать и отгородиться от тоскливой реальности музыкальными подборками из Спотифая. Но жизнь продолжалась. Я не был погребён в обтянутом бархатом гробу вместе с матерью, поэтому мне пришлось собрать волю в кулак и вернуться в школу. И в первый же день на угол моей парты вальяжно присела Уэнсдэй Аддамс. — Дай списать английский, — беспардонно заявляет она, вытащив изо рта чёрную жвачку и прилепив её с обратной стороны столешницы. В классе мы пока что одни, но акт вопиющего вандализма снимает висящая над дверью видеокамера. Впрочем, Уэнсдэй всегда было тотально наплевать на подобные незначительные мелочи. — Что? — чувствую, как моё лицо вытягивается в недоумении. Нельзя сказать, что я ожидал от высокомерной девчонки хоть малейшего сострадания, но слышать подобное наглое требование вместо элементарного приветствия как минимум странно. — Ты совсем сдурела? — А ты видимо вместе с волосами мозги себе отстриг? — Аддамс выразительно изгибает бровь, лениво покачивая ногами в высоких кожаных ботфортах. Пристальный взгляд густо подведённых чернильных глаз окатывает меня волной нескрываемого презрения. — Кстати, причёска отстойная. Как будто тебя подрала болонка моей бабки. Ну да хрен с ним. Дай мне тетрадь по английскому, у нас сегодня тест. — Иди к чёрту, Аддамс, — я предпринимаю попытку столкнуть её со стола, но Уэнсдэй перехватывает моё запястье ледяными цепкими пальчиками и выкручивает кисть до ощутимой боли. Ничего необычного. Таким хитрым приёмчикам её научил дядя-уголовник, не вылезающий из колоний особого режима. — Ксавье! Наконец-то ты вернулся! — к нам вихрем подлетает Бьянка и моментально повисает у меня на шее. Подружка была единственным человеком из компании, с кем я худо-бедно поддерживал контакт на протяжении последних дерьмовых недель, но вживую мы не виделись. Проигнорировав присутствие Аддамс, она буквально впивается в мои губы голодным поцелуем, не давая шанса отстраниться. Краем глаза наблюдаю, как Уэнсдэй брезгливо морщится, спрыгивает со стола и выплывает за дверь, вызывающе покачивая задницей как всегда в коротких джинсовых шортах. Очевидно, она снова решила прогулять занятия, раз уж не удалось списать домашнее задание. Разорвав поцелуй, Барклай принимается задавать тонну вопросов о моём душевном равновесии, которые вызывают только неуклонно нарастающее раздражение — мне совсем не хочется откровенничать об умершей матери и безжалостно колупать незаживающую рану. К счастью, словесная экзекуция длится совсем недолго. Вскоре просторный класс наполняется другими учениками, а следом раздаётся дребезжащая трель звонка, извещающая о начале урока. Остаток дня проходит в стандартном режиме без особых происшествий. Аддамс не появляется даже за обедом, и я делаю закономерный вывод, что её тяга к знаниям благополучно исчерпана. Благо, остальные мои приятели предпочитают не лезть в душу и тактично не комментируют новую нелепую стрижку — болтают обо всяких пустяках вроде невкусных сухих сэндвичей в кафетерии и чертовски сложного теста по английскому. Энид подпиливает ногти, Тай жалуется на строгого отца, установившего комендантский час, Аякс поминутно стреляет глазами в сторону блондинки в надежде на ответную реакцию, а Бьянка висит на мне, будто приклеенная. Всё как обычно. Всё как всегда. Словно ничего страшного не произошло. Словно после школы я могу вернуться домой, где меня будет ждать ужин из двух блюд и десерта, приготовленный заботливыми руками мамы. Вот только дома меня теперь дожидается унылая звенящая тишина и тягостная сосущая пустота… И возвращаться туда совсем-совсем не хочется. — Давайте сегодня напьёмся? — предлагаю я, обводя разношерстную компанию потухшим взглядом. — Прямо после уроков? — А давайте! — моментально оживляется Кент, которого никогда не нужно просить дважды. — Может быть, лучше на выходных? — робко возражает скромняга Юджин, поправляя очки с толстыми линзами. — У нас куча домашки на завтра, да и мама сказала, что соседи жалуются на шум из гаража… — Не будь врединой, сладкий, — Энид игриво щёлкает его пилочкой по носу, и Оттингер сразу заливается краской до самых ушей. — Ладно, давайте… Только будем сегодня потише, договорились? — разумеется, ботаник абсолютно не в состоянии устоять перед напором блондинки, по которой безнадёжно сохнет ещё со времён начальной школы. — Ты же сам больше всех шумишь со своей древнегреческой тачкой, — хмуро вворачивает Аякс, крайне раздосадованный, что порция внимания Синклер досталась не ему. Быстро придя к единогласному решению надраться вхлам, мы прогуливаем последний урок — благо, это физкультура, поэтому неуклюжий Юджин с готовностью соглашается сбежать из школы пораньше. Плечистый здоровяк Кент, единственный из нас, кто способен сойти за совершеннолетнего, отправляется в ближайший супермаркет за выпивкой, а остальные ребята толпой забираются ко мне в машину. Пока Аякс с Тайлером с энтузиазмом спорят, к кому на колени должна сесть Энид, хитрая блондинка устраивает свою задницу на переднем сиденье и закидывает ноги на приборную панель. До дома Оттингеров ехать совсем недалеко, поэтому уже спустя полчаса мы прибываем на нашу базу — однажды Барклай в шутку обозвала так пыльный гараж, и словечко быстро прицепилось. Мать Юджина работает медсестрой и сегодня выходит в ночную смену, поэтому неусыпного родительского контроля можно не опасаться. Распрощавшись с миссис Оттингер и клятвенно заверив ту, что мы будем вести себя прилично и не станем засиживаться допоздна, мы проходим в гараж — и моментально забываем о данном обещании. Вскоре появляется Кент с двумя ящиками дешёвого пива, Аякс организует музыкальное сопровождение на видавшей виды портативной колонке, и разнузданная вечеринка быстро набирает обороты. Ближе к одиннадцати часам появляется уже изрядно пьяная Аддамс с початой бутылкой шотландского виски. Одному чёрту известно, где и с кем она слоняется целыми днями, исчезая и появляясь словно из ниоткуда — кажется, её интеллигентные родители давно отчаялись образумить непутёвую дочь и окончательно перестали контролировать её похождения. Приветственно отсалютовав Гленливетом, она стягивает с плеч огромную потёртую косуху, небрежно швыряет верхнюю одежду в руки скромняги Юджина и принимается рвано двигаться в такт басам техно-рока. Судя по странному, но завораживающему танцу, Уэнсдэй под кайфом — хотя сложно сказать наверняка, ведь радужка её угольно-чёрных глаз не отличается по цвету от зрачка. Бьянка неодобрительно косится на дерзкую девчонку и мёртвой хваткой вцепляется в мою руку, переплетая пальцы со своими. С год назад я имел неосторожность ляпнуть подружке о своей дурацкой детской влюблённости — и с тех пор Барклай крепко недолюбливала Аддамс, словно опасаясь конкуренции. Как по мне, полнейшая глупость. Чтобы хоть немного заинтересовать Уэнс, я должен был быть лет на пять постарше, носить форменную бейсболку студенческого братства и рассекать по ночному городу на мощном байке. Иных вариантов для себя она попросту не рассматривала. — Может быть, прогуляемся? — жарко шепчет Би прямо мне в ухо, цепляя губами мочку. — Давай не сейчас, — без особого энтузиазма отзываюсь я, хоть и прекрасно понимаю, на что она намекает. После убойной дозы выпитого я наконец-то чувствую блаженную лёгкость в голове, тягостное напряжение отступает под воздействием алкогольных токсинов, и мне абсолютно не хочется трезветь. Вдобавок я не взял с собой презервативы, потому что совсем не планировал ехать в гараж после школы. — Но я скучала… Мы так давно не виделись, мне тебя не хватало… Во всех смыслах, — не унимается Барклай, оставляя щекотную дорожку поцелуев вдоль сонной артерии. — Прекрати, — я слегка отклоняюсь в сторону, уворачиваясь от прикосновений пухлых горячих губ. Откровенно говоря, я тоже скучал по своей девушке, но в текущем разбитом состоянии я попросту не способен оказать ей должного внимания. — Давай посидим тут ещё немного. — Ты сейчас серьёзно? — Бьянка резко отстраняется, и выразительные черты её лица искажает гримаса явной обиды. — Мы не виделись почти месяц, а теперь ты хочешь меня спровадить? Да это же уму непостижимо! — Перестань… — я устало откидываюсь на спинку продавленного дивана, залпом осушив остатки дерьмового пива из жестяной банки. — Я понимаю, что тебе тяжело, но какого хрена ты общаешься со мной таким тоном, будто мы чужие люди? — она недовольно хмурит брови и скрещивает руки на груди, словно ожидая, что я сейчас же начну извиняться и уверять, что между нами никогда ничего не изменится. Но я не могу. Умом я понимаю, что Барклай ничем не заслужила такого пренебрежительного отношения, однако полнейший эмоциональный раздрай не позволяет мне проявить даже малейшую терпимость. Бурлящий в крови алкоголь ещё сильнее распаляет разом нахлынувшую злость — и я резким рывком подскакиваю на ноги, швырнув пустую банку в стеллаж с инструментами. — Ты нихрена не понимаешь! — ору я во весь голос, перекрикивая оглушительные басы техно-рока. Руки непроизвольно сжимаются в кулаки, щёки пылают от гневного румянца, а тщательно скрываемая боль и внезапная кипучая злость смешиваются в бешеный коктейль Молотова, не оставляя мне никаких шансов проявить благоразумие и вовремя заткнуться. — Слышишь, ты абсолютно нихрена не понимаешь! И не надо убеждать меня в обратном! У меня, блять, умерла мать, а ты сидишь тут и обижаешься на то, что тебе не хватает внимания, серьёзно?! Все немногочисленные присутствующие как по команде оборачиваются на разыгравшуюся сцену — даже Уэнс, перманентно пребывающая в состоянии тотального равнодушия ко всем остальным людям, прекращает дрыгаться под музыку и пристально взирает на меня, склонив голову к одному плечу. Оторопевшая Барклай очень медленно поднимается на ноги и выставляет ладони прямо перед собой таким жестом, словно хочет продемонстрировать безобидность собственных намерений. — Я знаю, Ксавье… Слушай, мне очень жаль, что с твоей мамой случилась такая ужасная трагедия… — бормочет она тихим вкрадчивым тоном, как будто разговаривает с умственно отсталым. — Но жизнь продолжается. Люди умирают каждый день, это печально, но… — Да насрать мне на других людей! — меня несёт со страшной силой, и все горькие чувства, которые я так старательно запирал глубоко внутри на протяжении последних недель, прорываются наружу мощным потоком. Вдобавок меня дико триггерит тот факт, что последней фразой Бьянка словно обесценила мою потерю, приравняв к миллионам остальных смертей. — Это была моя родная мать, как ты не поймёшь, безмозглая ты идиотка?! — Да иди ты в задницу! — огрызается подружка, вспыхнув от обиды на оскорбление. Сморщив нос, она подхватывает с дивана свой школьный рюкзак и набрасывает на плечо. — Ты просто эгоистичный говнюк, ясно?! Я пытаюсь тебя поддержать, и что получаю в ответ?! Нет, к чёрту всё… Иди нахрен! Я сваливаю отсюда! И быстрым решительным шагом направляется к дверям, резко отпихнув с дороги шокированного Юджина. Тот провожает её ошеломлённым взглядом, а потом поворачивается обратно ко мне и морщится с таким растерянным видом, словно намеревается что-то сказать — но природная нерешительность одерживает верх, и очкарик не произносит ни слова. Ах, да. Он ведь тоже потерял одного из родителей. Более того — с десяток лет назад старший Оттингер закрылся в этом самом гараже, завёл двигатель машины и до смерти надышался выхлопными газами. Но прямо сейчас мне тотально насрать на чужое аналогичное горе — сполна хватает своего собственного… Многотонного и гнетущего, сжимающего грудную клетку тугими тисками, вызывающего мерзкий колючий комок в горле и ощущение пощипывания в уголках глаз. Я устало плюхаюсь обратно на диван и тянусь к новой банке пива, стараясь не обращать внимания на пристальные взгляды друзей. Не хочу. Не могу разговаривать с ними. Только не сейчас. К счастью, никто не решается меня трогать. Затихшая было тусовка заново набирает обороты — и к часу ночи захмелевшая Синклер торжественно заявляет, что её нужно проводить до дома. Аякс и Тай одновременно предлагают свои кандидатуры в качестве благородных рыцарей для романтической прогулки под луной. Блондинка пьяно хихикает и быстро подхватывает их обоих под локти, выводя из гаража. Иногда я даже немного завидую беззаботности Энид, самая большая проблема которой заключается в выборе между двумя с половиной кавалерами. Бедолага Юджин давно уже спит, сидя прямо на полу и уронив голову на грудь — его нелепые очки сиротливо валяются рядом. Обдолбанный Кент заметно пошатывается и предпринимает рискованную попытку шлёпнуть Аддамс по заднице — но она отправляет его в нокаут одним ловким ударом в челюсть. Здоровяк отлетает на пару метров назад, спотыкается о собственные ноги, неуклюже валится на спину и безвольно прикрывает глаза, окончательно погружаясь в состояние анабиоза. Уэнсдэй окатывает его презрительным взглядом и прибавляет музыку на старенькой колонке, продолжая свой странный танец посреди гаража в полном одиночестве — кажется, ей никогда особо и не требовалась компания. Это почти забавно, и в другое время я бы непременно посмеялся… Но не сейчас. Сейчас все мышцы кажутся мягкими как желе, а приятный дурман в голове путает мысли, не позволяя сосредоточиться ни на чём конкретном. Сквозь призму выпивки и травки реальность почти не кажется дерьмовой, поэтому я продолжаю сидеть в углу дивана, методично осушая одну банку за другой. — Эй, страдалец… — в какой-то момент Аддамс небрежно окликает меня и нетвёрдой походкой приближается к дивану, пнув носком ботинка распластанного на полу Кента. — Чего тебе? — бормочу я, с трудом шевеля языком и уставившись расфокусированным взглядом на её обманчиво хрупкую фигурку. — Тут стало скучно, — заявляет Уэнсдэй, плюхнувшись рядом и бесцеремонно закинув на меня ноги в стандартных сетчатых колготках. Она сидит совсем близко — я даже могу уловить тонкий аромат сигаретного дыма и тяжёлых пряных духов, исходящий от гладких иссиня-чёрных волос, забранных в высокий конский хвост. Дерзкая девчонка искоса взирает на меня со странным интересом. Но скорее всего, мне просто так кажется. За последние несколько лет Аддамс обращала на меня внимание лишь тогда, когда ей требовалось скатать домашку. Непонятно только, зачем она продолжала таскаться с нами в гараж, если большую часть времени проводила в совершенно других компаниях. — Давай прокатимся? — внезапно предлагает Уэнс и вальяжно потягивается всем телом. От этого движения короткая чёрная майка слегка задирается на её животе, обнажая полоску нежной белой кожи и маленькое золотое колечко пирсинга на пупке. Чёрт. Дерьмо. Наверное, я слишком пьян и слишком обдолбан, но от открывшейся картины меня неожиданно бросает в жар. Кровь резко приливает к щекам… и не только к ним. Титаническим усилием воли я заставляю себя отвести взгляд от плоского животика и подавить желание прикоснуться к ней кончиками пальцев. Совершенно очевидно, что Аддамс не оценит порыв, а попросту врежет мне по лицу, как совсем недавно проделала это с Кентом. Вдобавок у меня всё ещё есть девушка, и сегодняшняя размолвка абсолютно ничего не значит — мы с Бьянкой ссорились довольно часто, но всегда мирились через пару дней. — Оглох, что ли? — Уэнсдэй дважды щёлкает пальцами перед моими глазами, и я запоздало понимаю, что не ответил на её вопрос. — А ты, видимо, рехнулась… — я спихиваю со своих колен её длинные стройные ноги, чтобы избежать неуместного соблазна. — Мы оба пьяны вхлам, как ты собралась кататься? — Ты бубнишь как мой папаша, — презрительно фыркает она, возводя глаза к потолку. А спустя секунду бодро подскакивает с дивана, решительным шагом подходит к стоящей посреди гаража Хонде Аккорд и срывает с кузова пыльный брезент. — Если хочешь сидеть тут как унылое дерьмо, можешь оставаться. А я, пожалуй, заведу эту крошку и свалю в закат. Чёрт, она точно наглухо чокнутая. Но в моей голове ещё живы жалкие остатки здравомыслия, поэтому я не без труда принимаю вертикальное положение — перед глазами всё плывёт от убойной дозы выпитого, но мне необходимо остановить Аддамс, пока она не угнала машину Оттингера и не оставила на асфальте ошмётки своих мозгов. Цепляясь за прибитые к стенам стеллажи, я медленно подхожу к ненормальной девчонке и предпринимаю слабую попытку оттащить её от ржавой тачки. Но самоконтроль пьяной Уэнсдэй явно будет получше моего, поэтому она упирается обеими ладошками мне в грудь и отталкивает с неожиданной силой. — Отвали по-хорошему, — сердито огрызается она, сдувая со лба слегка растрёпанную чёлку, а потом распахивает дверцу с водительской стороны и быстро ныряет в салон, принимаясь рыться в бардачке в поисках ключей. — Прекрати творить херню… — едва устояв на ватных ногах, я опираюсь на настежь открытую дверь и цепляюсь пальцами за ремень на её вызывающе коротких шортах. — Ты никуда не поедешь в таком состоянии, понятно тебе? — А ты мне кто? Заботливый папочка? — Аддамс оборачивается на меня через плечо, и в осоловевшем взгляде абсолютно чёрных глаз явственно читается негодование. — Либо помоги найти ключи, либо заткнись и отвали. — Уэнс, прекрати… — безуспешно пытаюсь потянуть её на себя, но чокнутая девчонка крепко стоит на ногах и не двигается с места. Ладно. Чёрт с ней. В конце концов, убогая древняя рухлядь наверняка даже не заведётся — поэтому я покорно отступаю на шаг назад, но продолжаю внимательно следить за действиями Уэнсдэй. После нескольких минут тщательного обыска ей всё-таки удаётся обнаружить заветные ключи в захламлённом подстаканнике. Самодовольно усмехнувшись уголками губ, она забирается на водительское сиденье, вставляет серебристый ключ в зажигание, аккуратно поворачивает — и мотор неожиданно запускается с первого раза. — Что?! Какого хрена?! — мои глаза удивлённо округляются, и даже алкогольный туман в голове отступает на задний план. Всё это время я ошибочно полагал, что убогая старая Хонда не на ходу… И тут такое. Похоже, Юджин ухитрился починить тачку за месяц моего отсутствия. А может, он сделал это уже давно — тихий робкий очкарик всегда отличался скрытностью. — Ты едешь или как? — Аддамс захлопывает дверь и немного опускает боковое стекло, любовно поглаживая тонкими пальчиками кожаную оплётку руля. Она нетерпеливо ёрзает на потрескавшемся кожаном сиденье, бросая в мою сторону косые вопросительные взгляды. Но через минуту явно устаёт ждать и решительно переключает передачу на многострадальной коробке. Наверное, я слишком накурился. Но меня так и подмывает наплевать на меры элементарной безопасности и прыгнуть на пассажирское сиденье — за всю свою жизнь я никогда не совершал безбашенных поступков, а самым большим проявлением бунтарства были тусовки в убогом пыльном гараже. Зато Уэнсдэй упорно шла против системы, с вопиющей регулярностью нарушала правила и небрежно показывала средний палец любому, кто пытался её урезонить. В глубине души я ею восхищался — хоть и не особо понимал, как она может вести себя настолько беспардонно. — Подожди! — разом решившись, я обхожу авто сзади и устраиваюсь на пассажирском, не забыв на всякий случай пристегнуть ремень. — Торп, ты правда так боишься умереть? — туманно спрашивает Аддамс, перемещая ногу в грубом кожаном ботинке на педаль газа. — А ты нет? — непонимающе свожу брови на переносице, разглядывая её боковым зрением. Вместо ответа дерзкая девчонка пренебрежительно усмехается, выразительно изгибает смоляную бровь… и одним резким движением давит газ в пол. Мотор под капотом оглушительно рычит словно заходящий на посадку самолёт, стрелка спидометра взвивается вверх, и ржавая рухлядь удивительно бодро срывается с места, пулей вылетев из гаража. На стыке пустынного ночного шоссе и гравийной подъездной дорожки машину круто заносит — я едва успеваю схватиться за потёртую ручку над дверью, но Уэнсдэй ловко выворачивает руль, и автомобиль послушно выравнивается. Чёрт, да она ненормальная. Куда я вообще ввязываюсь? Но отступать уже поздно. — Эй, полегче… — нервно бросаю я, стараясь ничем не выказать своего секундного испуга. — Смотри не обделайся, — колко парирует Аддамс и тянется к бардачку, извлекая оттуда жестяную банку с дешёвым пивом. И хотя мне чертовски хочется потребовать, чтобы она немедленно прекратила пить за рулём, я заставляю себя промолчать. Мы оба уже давно вхлам, я добровольно сел с чокнутой девчонкой в машину — и любые возражения теперь будут неуместны. Остаётся надеяться, что навыки вождения Уэнсдэй окажутся не совсем дерьмовыми, и мы оба переживём эту дурацкую поездочку. Вот только стрелка на спидометре продолжает неуклонно ползти вверх, и это здорово меня напрягает. — Зачем ты позвала меня с собой? — решаю отвлечь её разговором в надежде, что Аддамс сбросит скорость хотя бы до девяноста. — Потому что ты был похож на лошадиное дерьмо, размазанное по асфальту, — особой тактичностью она не отличалась никогда. Удерживая руль одной рукой, Уэнсдэй умело откупоривает банку и делает большой глоток. — И что с того? — мне и вправду становится немного любопытно, поэтому я сажусь вполоборота, скользя расфокусированным взглядом по её бесстрастному лицу. Она очень красивая. Не то чтобы я не замечал такого очевидного факта раньше — до начала официальных отношений с Би я пялился на Аддамс почти беспрестанно, но в последние пару лет вектор внимания сместился. И за это время из нескладного ребёнка она умудрилась превратиться в привлекательную девушку с правильными чертами лица, поразительно тонкой талией и упругой задницей, выгодно обтянутой узкими короткими шортами. Чёрт возьми. Какого хрена я опять об этом думаю? А главное — зачем? Несмотря на то, что мы практически ежедневно тусуемся в одной компании, между мной и Уэнс залегает бездонная пропасть. Я совершенно точно не подхожу под её формат, а она… Наивная детская влюблённость давно и безвозвратно осталась в прошлом. — Я просто на своей шкуре знаю, что это довольно дерьмово. Когда умирает очень близкий человек, — вдруг отзывается она, впившись немигающим взглядом исподлобья в тускло освещённую улицу за лобовым стеклом. — В смысле? О чём ты говоришь?— странная реплика окончательно выбивает меня из колеи, и я растерянно хлопаю глазами, безуспешно силясь понять, кого она имела в виду. Насколько мне известно, старшие Аддамсы живы и здоровы — Гомеса я видел всего пару месяцев назад, когда мы с родителями ходили ужинать в их уютный мексиканский ресторанчик, а Мортиша даже приходила на похороны моей матери — правда стояла в отдалении от толпы, скрывая лицо изысканной чёрной вуалью. Вдобавок в нашем крохотном городе о смерти любого из жителей становилось известно в считанные дни… Так что я совершенно точно уверен, что никогда ничего не слышал о трагедии в семье Уэнсдэй. Возможно, речь идёт о более давних событиях или более дальних родственниках или же… Но додумать мысль до конца я не успеваю. Позади отчётливо слышатся рокочущие сирены полицейских машин, а в боковом зеркале уже виднеются красно-синие отблески мигалок. Что ж, теперь мы совершенно точно вляпались в жуткое дерьмо — глупо было надеяться, что многократное превышение скорости не привлечёт внимание копов. Если Винсенту придётся забирать меня из участка посреди ночи, он однозначно будет в ярости и точно назначит комендантский час. Вот только деваться уже некуда — до моего слуха доносится призыв патруля прижаться к обочине и немедленно остановить машину. — Позвонишь своим родителям? — предлагаю я, разумно решив из двух зол выбрать меньшее. — Не хочу лишний раз нарываться на отца. — Пф, пусть сначала поймают, — Аддамс хищно усмехается, удобнее перехватывает руль и резко вдавливает газ в пол, выжимая из старого мотора остатки былой мощности. От разом возросшей скорости меня по инерции отбрасывает на спинку сиденья, а сердце ухает в пятки — какого хрена вытворяет эта чокнутая? Я совсем не хочу стать жертвой аварии, поэтому моментально принимаюсь рьяно протестовать. — Сбавь скорость! — в моём голосе явственно угадываются панические нотки, но прямо сейчас мне абсолютно наплевать, как это выглядит со стороны. — Блять, да мы же разобьёмся! — Не разобьёмся. Не нуди, — равнодушно отрезает Уэнсдэй и круто выворачивает руль влево, съезжая на примыкающую улицу. Хонду снова заносит на резком повороте, но Аддамс ловко удаётся предотвратить потерю управления. Рефлекторно схватившись обеими руками за ремень безопасности, я испуганно оборачиваюсь назад. Патрульная машина неотрывно следует за нами, вереща сиреной на всю округу — теперь из громкоговорителя летят угрозы стрелять по колёсам, однако Уэнсдэй словно их не слышит… Продолжает остервенело давить на педаль газа, снова сворачивает в тёмный узкий переулок, после которого одноэтажные жилые дома сменяются жутковатой промышленной зоной. Район, в котором мы оказались, кажется совсем необитаемым — асфальт сплошняком усеян выбоинами, на каждом метре машину ощутимо потряхивает, а старая ржавая подвеска дребезжит как ведро с гвоздями. Моё сердце колотится в грудной клетке подобно загнанной птице, плотная ткань толстовки липнет ко взмокшей от холодного пота спине, и панический страх нарастает с каждой секундой безумной гонки, которую чокнутая девчонка явно вознамерилась выиграть любой ценой. Вдобавок от изрядного количества выпитого к горлу подступает противная тошнота. Грёбаное дерьмо, ну зачем я допустил такое?! Почему просто не пошёл домой?! Очевидно, я непроходимый идиот, если всерьёз повёлся на сумасшедшую авантюру Уэнсдэй. — Уэнс, остановись… — сбивчиво шепчу я совсем севшим голосом, не особо надеясь на успех. Копы не отстают, однако перспектива провести ночь в полицейском участке кажется вполне сносной по сравнению с риском влететь в стену одного из бетонных ангаров, что тянутся вдоль узкой дороги. — Живо тормози! — Закрой рот, придурок, — с несвойственной эмоциональностью огрызается Аддамс, окатив меня сердитым презрительным взглядом. Я не знаю, что предпринять. Не понимаю, как её образумить. Одурманенный алкоголем и дурью мозг соображает чертовски медленно — я теряюсь в противоречивых идеях, каждая из которых выглядит абсолютно безумной. Если начну дёргаться и попытаюсь отнять у неё руль, мы точно разобьёмся. Но если ничего не сделать, проклятые копы начнут стрелять по колёсам. Ангары неизвестного назначения сливаются в монолитную стену за боковым стеклом, а слабый свет фар вырывает из кромешной темноты извилистую линию пустой дороги, которая как будто ведёт в никуда. — Уэнсдэй, не дури… — почти умоляюще бормочу я, очень осторожно протягивая к ней руку. — Давай просто остановимся, ладно? — Прекрати мешать! — экспрессивно восклицает она, машинально повернув голову на рваное движение моей руки. Аддамс отвлекается всего на одну секунду… но эта крошечная мимолётная секунда становится для нас роковой. Потому что аккурат в это мгновение у нашего авто с оглушительным хлопком взрывается переднее колесо. Несчастную Хонду круто заносит влево, на бешеной скорости закручивает волчком — в рассеянном свете фар я смутно успеваю увидеть обшарпанную бетонную стену, а потом машина на полном ходу влетает в неё мордой. Уэнсдэй испуганно взвизгивает, в салон летят осколки разбитых стёкол, слышится скрежет металла и странный электрический треск — а потом разом наступает кромешная тьма.