Назад в будущее

Я прихожу в себя от странного щекотного ощущения в области лба — очень медленно открываю глаза, несколько раз моргаю, чтобы сфокусировать затуманенный взгляд, рефлекторно тянусь рукой к мучительно пульсирующему виску… И пальцы нащупывают гладкое тельце здоровенного жука, который цепляется шершавыми лапками за мои коротко стриженные лохмы. Вздрагиваю всем телом от брезгливого отвращения и поспешно стряхиваю с себя мерзкое насекомое. А секунду спустя моё рассеянное внимание упирается в пейзаж за треснувшим лобовым стеклом — и я с удивлением понимаю, что мы находимся совсем не в промзоне. На улице уже светает, и первые робкие лучи восходящего солнца освещают бескрайнее чистое поле, простирающееся до самого горизонта. — Аддамс? — не без труда поворачиваю голову влево, чтобы убедиться, что она в порядке. Нихрена не помню с того момента, как тачка влетела в бетонную стену, пока мы пытались оторваться от копов… Судя по всему, я крепко приложился головой — и в сочетании с убойной дозой спиртного и травки это вызвало амнезию на последующие события. Видимо, мы всё-таки ускользнули от патрульной машины, но что было потом? Как мы оказались за городом? Почему не поехали домой? Уэнсдэй полулежит, откинувшись на спинку сиденья и уронив голову на одно плечо — от хриплого звука моего голоса она вяло моргает, убирает с лица прилипшие ко лбу пряди, выбившиеся из растрёпанного хвоста. Потом потирает ушибленную о руль грудную клетку и наконец окончательно просыпается. — Где… Где мы? — растерянно бормочет она, обводя всё ещё туманным взглядом окрестности незнакомой сельской местности. — Ты мне скажи, — хмыкаю я, принимаясь рыться в бардачке в поисках воды или чего-то подобного. — Это же ты нас сюда привезла… В горле колючим комком стоит сухость Долины смерти, в висках нещадно пульсирует от адского похмелья. Вдобавок я запоздало вспоминаю о Винсенте, который наверняка уже проснулся и теперь рвёт и мечет, не обнаружив меня дома. Похоже, наказания в виде комендантского часа уже не избежать. Чёрт, какого хрена я вообще связался с этой чокнутой девчонкой? Если в её мире не ночевать дома — абсолютная норма, то в моём всё иначе. Остаётся надеяться, что отец не успел заявить в полицию о моей пропаже. — Обкурился? — презрительно фыркает Аддамс с привычной надменностью в бесстрастном голосе. Однако на её лице явственно читается полнейшее непонимание происходящего. — Я нас сюда не привозила. Я вообще ничего не помню после аварии. — Ага, конечно… Значит, мы сюда чудесным образом телепортировались как в грёбаном Хогвартсе, — сердито иронизирую я и с досадой захлопываю бардачок, не обнаружив там ничего и близко похожего на воду. Одни только газетные вырезки и какие-то исписанные старые блокноты. — Ладно, наплевать… Заводи эту рухлядь и поехали домой, пока родители нас не обыскались. Отец меня точно грохнет. Уэнсдэй презрительно морщится и бурчит себе под нос непонятные фразы на итальянском — наверняка это какая-то отборная нецензурщина. Однако подчиняется без особых возражений. Поправляет зеркало заднего вида, затем поворачивает ключ в зажигании… Вот только совершенно ничего не выходит. Дряхлый старый мотор, который так резво завёлся прошлой ночью, сейчас отзывается только жалобным тарахтением и быстро затихает. Она несколько раз повторяет попытку, но ржавая Хонда нисколько не реагирует. — Oh merda, ну давай же… — Аддамс в сердцах ударяет кулаком по рулю, словно это может чем-то нам помочь. Порывшись в своих карманах, я достаю телефон — к счастью, он не успел разрядиться. Но моя радость длится всего секунду. Потому что в правом верхнем углу экрана вместо значка сотовой связи высвечивается красноречивая надпись: «Нет сигнала». Потрясающе. Просто нахрен великолепно. Мы застряли чёрти где на сломанной тачке без связи и капли воды. Худшего исхода и вообразить нельзя. И о чём я только думал, когда решил, что прокатиться вместе с чокнутой Аддамс будет хорошей идеей? Очевидно, я просто непроходимый кретин. Не зная, что можно предпринять в такой плачевной ситуации, я быстро выхожу из машины и бегло осматриваю изрядно помятый капот. Удар о бетонную стену явно был очень сильным — бампер треснул пополам, левая фара разбита вдребезги, а номерной знак и вовсе отсутствует. Вдобавок на рыхлой земле под машиной растеклась внушительная лужа какой-то красноватой технической жидкости. Вероятно, это антифриз или что-то подобное… Нихрена не смыслю в автомобилях, поэтому трудно определить наверняка. Но и без того кристально ясно, что дело дрянь. — Ну что там? — мой горе-водитель крутит ручку на боковой двери, опуская стекло, и щелчком зажигалки прикуривает сигарету. — Ничего хорошего, — хмуро констатирую я, ощупывая трясущимися от похмелья пальцами глубокую вмятину на несчастном капоте. Ботаник Оттингер явно не обрадуется, что мы угробили его тачку. Однако на данный момент это наименьшая из наших проблем. Надо понять, как далеко мы уехали от города и в какой стороне он вообще находится… — Взгляни-ка сюда, — Уэнсдэй машет в воздухе непонятным листком, похожим на пожелтевшую от времени газетную вырезку. Я подхожу к ней и забираю из тонких пальчиков слегка помятую бумажку — это и вправду статья тридцатилетней давности, датированная 27 июня 1990 года. Без особого интереса пробегаюсь глазами по расплывчатым строчкам, но с каждым прочитанным словом моё лицо всё больше вытягивается в гримасе удивления. «Выпускной бал — самый долгожданный и знаменательный день для любого школьника. Красивые наряды, незабываемая атмосфера, трепетное волнение от вступления во взрослую жизнь… Однако торжественный праздник в частной школе имени Нэнси Рейган неожиданно для всех обернулся трагедией. Ученица одиннадцатого класса Валери Кинботт была жестоко убита в разгар праздничного вечера. Ей нанесли шесть ножевых ранений, от которых девушка скончалась на месте. Преступник пока не найден, но, по предварительной информации, полиция подозревает одноклассника убитой, мистера Гаррета Гейтса…» К статье прилагается чёрно-белая фотография погибшей, явно взятая из выпускного альбома — лучезарная блондинка с пышной копной кудрей по моде девяностых ослепительно улыбается, ещё не подозревая, что вскоре её жизнь трагически оборвётся. Я молча хлопаю глазами, абсолютно ничего не понимая. Откуда в машине Оттингера взялась вырезка из старой местной газеты? Зачем робкому ботанику в смешных круглых очках понадобилось хранить такую информацию? Впрочем, наплевать. Спрошу его об этом позже. Сейчас у нас уйма других проблем. — Смотри, тут ещё фотографии… — Аддамс задумчиво перебирает старые снимки, напрочь позабыв о зажатой между пальцами сигарете. Серый пепел срывается с тлеющего кончика и прожигает дыру в одном из монохромных фото. — Да забей ты на это. Какая разница? — я небрежно отмахиваюсь от девчонки, в которой так невовремя проснулся грёбаный Шерлок Холмс в сетчатых колготках. — Выходи, пойдём пешком. Может, повезёт поймать попутку. — Пешком? Серьёзно? — она округляет густо подведённые глаза с таким удивлением, словно я сболтнул несусветную глупость. — А у тебя много других вариантов есть? — меня моментально разбирает злость. По её вине мы оказались посреди сраного чистого поля, разгромили чужую машину, наши семьи наверняка в панике, а чёртовой Уэнсдэй ещё хватает наглости показывать гонор. Вспыхнув от возмущения, я бесцеремонно хватаю дерзкую девчонку за локоть и буквально выволакиваю на улицу. — Аддамс, по твоей милости мы в полной заднице, поэтому хотя бы раз в жизни постарайся не быть такой стервой! Она строптиво дёргает рукой, выворачиваясь из крепкого захвата, и впивается в меня своим коронным презрительным взглядом. Но прямо сейчас мне тотально наплевать на её крутой нрав — пусть выпендривается сколько угодно, но ей придётся пойти пешком до города. — Мы. Пойдём. Пешком, — с расстановкой чеканю я, непоколебимо выдержав прямой зрительный контакт с её пронзительными, абсолютно чёрными глазами, хотя в детстве этот тяжёлый немигающий взгляд жутко меня напрягал. Слишком уж паранормальной казалась редкая способность Уэнсдэй почти никогда не моргать. — И даже не думай спорить, ясно тебе? Иначе я закину тебя на плечо и… — Закрой рот, — она надменно вздёргивает подбородок, всем своим видом демонстрируя крайнюю степень раздражения. Вчера ночью мне ненадолго показалось, что между нами возникла хрупкая связь — Аддамс вроде бы проявила вполне искреннее участие, попыталась меня растормошить, и это даже возымело эффект… На непродолжительное время я и вправду перестал прокручивать в голове безрадостные мысли о матери. Но с рассветом она снова превратилась в циничную заносчивую суку — словно карета в тыкву из сказки про Золушку, а я снова вспомнил, почему когда-то сделал всё возможное, чтобы вытравить из сердца росток наивных детских чувств. Имя Уэнсдэй Аддамс было синонимом слова «токсичность». — Если ты продолжить верещать как истеричное дерьмо и повышать на меня голос, я закопаю твой труп посреди этого поля, — едко припечатывает Уэнс, а мгновением позже гордо вскидывает голову и проходит мимо, нарочно толкнув меня плечом. Я сокрушенно вздыхаю и направляюсь следом, невольно гадая, откуда в таком миниатюрном создании столько яда… Тем более что оба её родителя — необычайно милые люди. Может, она приёмная? Иного внятного объяснения настолько невыносимому характеру я попросту не могу найти. Правда внешнее сходство с миссис Аддамс напрямую говорит об обратном. Следующие минут тридцать мы вяло бредём через гигантское пустынное поле, которому не видно конца и края. Нормальной дороги тоже нигде не наблюдается, и я окончательно теряюсь в догадках, каким образом мы смогли сюда доехать на разбитой машине. Пожалуй, стоит прекращать курить травку в таких количествах — дурь до добра не доводит. Уэнсдэй важно вышагивает впереди, я же тащусь следом как щенок на привязи. Меня ежеминутно подмывает окликнуть её и предложить сменить направление, но вступать в очередную конфронтацию совсем не хочется. Тем более что я тоже не имею ни малейшего представления, в какой стороне может быть цивилизация. Солнце понемногу поднимается над горизонтом и начинает нещадно припекать. От похмелья и летней жары у меня раскалывается голова, во рту мучительно сухо — сглатываю вязкую слюну, чтобы хоть немного утолить жажду. Спустя примерно десять минут пути в голову начинают закрадываться совсем уж нехорошие бредовые мысли. Я прожил в Нью-Джерси всю свою жизнь, объездил все окрестности города, но попросту не помню в округе такого огромного пустыря… Странно. Слишком странно. А что, если мы умерли в той аварии? Что, если это бескрайнее поле — наш персональный Ад? Или Чистилище? Да нет, чушь какая-то. Я никогда не верил в религиозную ересь, хотя мама частенько таскала меня на церковные службы по воскресеньям. Не то чтобы она была глубоко верующей, но регулярно занималась благотворительностью и вносила солидные пожертвования в местный католический фонд. — Стой. Ты слышишь? — Аддамс замирает на месте как вкопанная и вскидывает руку, призывая меня остановиться. Замедляю шаг и принимаюсь напряжённо вслушиваться в окружающую тишину, которую изредка разбавляет стрекотание сверчков. И через долю секунды до моего слуха доносится мерный шум автомобиля откуда-то слева — что ж, теперь становится очевидно, что мы не в Аду. — Бежим! — я со всех ног срываюсь с места, не успев толком обдумать. Ноги уже ощутимо ноют от длительной ходьбы, однако мандраж от негативной реакции отца подстёгивает меня ускориться. Если нам удастся поймать машину и быстро вернуться домой, есть небольшой шанс, что моё наказание не будет слишком суровым. К счастью, строптивая Уэнс в кои-то веки полностью разделяет моё мнение, поэтому не возражает и мчится следом. Мы вылетаем на пустынное асфальтированное шоссе как раз в тот момент, когда мимо на полной скорости проносится раритетный ярко-красный Форд Буревестник. Я хаотично машу руками и ору во всю силу лёгких, умоляя водителя остановиться — но тачка старины Норриса из фильма «Ликвидатор» нисколько не сбавляет скорости и быстро скрывается из виду. Чёрт. Грёбаное дерьмо. Запыхавшись от быстрого ритма бега, я упираюсь ладонями в колени и сгибаюсь пополам, чтобы перевести дух. Меня всё ещё чертовски тошнит, и покалывание в правом боку усиливает желание выплюнуть на раскалённый асфальт собственный желудок. Аддамс недовольно скрещивает руки на груди и косится на мою неловкую позу с нескрываемым презрением. Можно подумать, мы упустили попутку исключительно по моей вине. Но, по крайней мере, мы нашли дорогу. И даже выцветшую зеленую табличку на обочине, известившую, что до «Джерси-Сити, население 228537 человек» осталось ровно две мили. Правда надпись о количестве населения немного меня смутила — насколько я помню, число жителей нашего города близится к трёмстам тысячам. Очевидно, в окружающем захолустье ничего не менялось минимум с девяностых. Мы продолжаем брести вдоль шоссе в направлении цивилизации, поминутно оглядываясь назад в надежде увидеть другую попутную машину. Жара становится совсем уж нестерпимой, поэтому я стягиваю плотную голубую толстовку, оставшись в белой футболке с эмблемой моей любимой Нирваны. Уэнсдэй демонстративно воротит нос — как-то раз она колко обмолвилась, что самоубийцы слишком трусливы и безвольны, чтобы обрести звание легенды. Несовпадение музыкальных вкусов было ещё одной из многочисленных причин, почему я решил, что мы не пара. Так проходит ещё какое-то время. Минут двадцать или даже больше. Я несколько раз достаю телефон, но связь до сих пор не ловит, несмотря на относительную близость города. Меня не покидает ощущение нереальности происходящего — поле исчезает из виду, сменившись невысокими холмами, поросшими кустарниками вереска и мелкой дикой ежевики. Однако пейзаж по-прежнему кажется каким-то чужим и незнакомым, словно непостижимым образом мы оказались в странной параллельной реальности. Наверное, это просто чепуха. Мне напекло голову на солнце, что в сочетании с мучительной похмельной жаждой порождает абсолютно бредовые идеи. К моменту, когда мы окончательно выбиваемся из сил и останавливаемся передохнуть, позади раздаётся самый желанный и долгожданный звук — приближающийся рёв мотора. А пару минут спустя на горизонте появляется пикап Додж тёмно-зелёного цвета. Всё ещё не веря в собственную удачу, я принимаюсь снова махать руками, чтобы привлечь внимание водителя, но Аддамс вдруг отрицательно качает головой. — Мы так ни одну тачку не остановим, — со знанием дела заявляет она и неожиданно выходит прямо на дорогу, остановившись аккурат посередине извилистого шоссе. Я уже открываю рот, чтобы сказать ей, что стоять посреди трассы небезопасно — но в следующее мгновение чокнутая девчонка резко задирает укороченную майку, обнажив простой чёрный бюстгальтер. Я так и замираю с отвисшей челюстью, оторопев от шока. Чёрт возьми, какого хрена она творит?! Однако странная выходка, больше напоминающая тактику девиц лёгкого поведения, срабатывает моментально. Пикап начинает сбрасывает скорость — и останавливается напротив Уэнсдэй, которая совершенно невозмутимо одёргивает одежду обратно и решительным шагом подходит к машине с водительской стороны. — Что вы тут делаете, детишки? — водителем пикапа оказывается мужчина примерно одного возраста с моим отцом, и мне становится жутко стыдно за разнузданное поведение Аддамс. — У нас сломалась машина в нескольких милях отсюда, — абсолютно невозмутимо отвечает Уэнс, словно не произошло ничего из ряда вон выходящего. У меня закрадываются нехорошие подозрения, что проделывать подобное ей уже не впервой. — Подкинете до города? — Садитесь назад, — мужчина равнодушно пожимает плечами и кивает на переднее сиденье, на котором виднеется большой цинковый бидон, пристёгнутый ремнём безопасности. — А то у меня тут свежее фермерское молоко катается… Ценный груз. Он кривовато ухмыляется, и эта ухмылка мне совсем не нравится — но чёртова авантюристка Аддамс уже распахивает заднюю дверь, и мне ничего не остаётся, кроме как последовать за ней. Однажды она точно угробит нас обоих. И хотя снаружи пикап старой модели выглядит так ухоженно, словно сошёл с конвейера пару лет назад, а не в начале девяностых, на заднем сиденье грязно и неуютно. Повсюду валяются неряшливо помятые вещи и инструменты, а из подстаканника торчит свёрнутый в трубочку журнал Плэйбой с полуобнажённой блондинкой на обложке — неудивительно, что хозяин тачки повёлся на развязный перформанс Уэнсдэй. Вдобавок в салоне висит удушающий аромат табачного дыма, что крайне скверно действует на моё прогрессирующее похмелье. Желудок опять сводит тошнотворным спазмом, поэтому я торопливо опускаю боковое стекло, стараясь дышать через рот. Зато Аддамс чувствует себя вполне комфортно — сбрасывает массивные грубые ботинки, подбирает ноги под себя и расслабленно прикрывает глаза, откинувшись на спинку сиденья. Нервно сглатываю, стараясь лишний раз не смотреть на её худые острые коленки, обтянутые вульгарной крупной сеткой. — Так откуда вы, говорите? — мужчина ловит мой взгляд в зеркале заднего вида и лениво поглаживает заросший щетиной подбородок. — Мы ничего такого не говорили, — сухо отрезаю я в надежде, что водитель заметит мой недоброжелательный настрой и отстанет. — Вы точно нездешние… — хмыкает он, не обратив никакого внимания на мой подчёркнуто прохладный тон. — Я в Джерси всех знаю, но вас двоих никогда не видел. Да и одежда у вас какая-то странная. Вы с фестиваля, что ли? — Значит, вы знаете не всех, — я стараюсь говорить максимально спокойно, чтобы ничем не выдать нарастающего волнения. Такое ощущение, что я нахожусь на допросе, и этот человек с грубоватыми чертами лица светит мне в глаза карманным фонариком. Вдобавок я не имею ни малейшего понятия, о каком таком фестивале идёт речь. Подобных мероприятий в Джерси-Сити не проводилось со времён моего раннего детства. Машинально одёргиваю взмокшую от пота футболку, которая противно липнет к спине, и снова замечаю на себе заинтересованный взгляд водителя, остановившийся на огромной жёлтой надписи «Nirvana» и круглому смайлику под ней. Да какого хрена он так пялится? — Чего только молодёжь сейчас не носит… — туманно изрекает он таким снисходительным тоном, как будто я нацепил на себя скафандр, а не самую обычную футболку, которую можно купить в любом торговом центре. — Что за надпись? Ты из этих буддистов, что ли? — Да неужели вы действительно не слышали о Нирване?! — экспрессивно взвиваюсь я, машинально сжав правую ладонь в кулак. Однако мужчина отвечает мне абсолютно недоумевающим взглядом, словно и впрямь не понимает, о чём идёт речь. Что за чертовщина? Разом растерявшись, я слегка сбавляю обороты и зачем-то принимаюсь перечислять самые основные ассоциации. — Курт Кобейн? Повеяло юностью? Приди таким, какой ты есть? — А, так это музыка такая? — до водителя наконец-то доходит, о чём речь. Кривовато усмехнувшись уголками губ, он прибавляет звук на магнитоле, и из хрипящего динамика начинает доноситься композиция Битлз. — Вот это настоящая музыка, парень. Легендарная. Вечная. Сейчас такого уже не делают… Когда тот мудила Чепмен застрелил старину Джона, нам на работе даже дали отгул, чтобы мы могли почтить его память. И если до этого я слушал его бесконечную болтовню вполуха, то последняя фраза разом вышибает из груди весь воздух. Грёбаное дерьмо, да что он городит?! Даже если допустить, что незнакомцу около пятидесяти — хотя он выглядит минимум лет на десять моложе, на момент убийства Джона Леннона он ещё был ребёнком, максимум учеником начальной школы… И ему точно не могли дать отгул на работе. Меня моментально прошибает холодный пот, а сердце заходится в бешеном тахикардичном ритме. Проклятая Уэнсдэй Аддамс всё-таки навлекла на наши головы опасность. Теперь совершенно очевидно, что мы едем в одной машине с психически больным человеком. — Мистер… — приходится прокашляться, чтобы продолжить говорить, но голос всё равно звучит глухо и сдавленно. — Мистер, остановите вон там, на обочине... Пожалуйста. — Зачем? — беззаботно спрашивает чокнутый псих, покосившись на меня через плечо и будто нарочно прибавляя скорость. — Переживаешь, что расплатиться нечем? Расслабься, парень. Я подброшу вас до города, как договорились. — Нет, просто… — я лихорадочно пытаюсь выдумать наиболее убедительную отговорку, но в голову абсолютно ничего не идёт. Липкий страх ползёт мурашками вверх по позвоночнику, и меня поминутно бросает то в холод, то в жар, несмотря на настежь открытое окно. Так и не сумев придумать ничего толкового, я очень медленно перемещаю лежащую на сиденье ладонь поближе к Уэнсдэй, надеясь незаметно её разбудить. Вот только какой в этом смысл? Если дело дойдёт до рукопашной борьбы, придётся полагаться исключительно на собственные силы. От моей спутницы явно не будет толку... Что может миниатюрная субтильная девчонка против взрослого мужчины? Откровенно говоря, я и в себе-то совсем не уверен. Решив не пугать её раньше времени, я возвращаю руку на прежнее место и принимаюсь озираться по сторонам в поисках чего-нибудь острого или тяжёлого. Брошенный под переднее сиденье гаечный ключ выглядит довольно увесистым, вот только как его достать, не привлекая внимания психопата? Однако секунду спустя Аддамс распахивает глаза и резко выпрямляет спину, заставив меня испуганно дёрнуться всем телом. Немигающий взгляд густо подведённых чернильных глаз совсем не кажется осоловевшим — словно она и вовсе не спала, а только притворялась... Но я не решаюсь осведомиться об этом вслух. — Какой сегодня день? — внезапно спрашивает Уэнсдэй, вцепившись тонкой ладошкой в водительское сиденье и подавшись вперёд. Ближе к ненормальному психу, который вполне может оказаться маньяком. — Двадцатое июня, — невозмутимо отзывается водитель, сбросив скорость перед пешеходным переходом. По крайней мере, вдоль дороги уже попадаются одноэтажные домики, и наши шансы добраться до пункта назначения целыми и невредимыми постепенно возрастают. — Нет, какая полная дата? Год? — она задаёт чертовски странные вопросы, и мы оба почти синхронно оборачиваемся на неё с тотальным недоумением. Недовольно сморщив аккуратный нос, Аддамс с нажимом повторяет. — Ответьте, какой сейчас год? Если бы я не провёл с ней всё утро, то точно решил бы, что Уэнсдэй обдолбалась травой. Кто вообще спрашивает о таком? Это даже в мыслях звучит бредово, не то что вслух. — Как какой… — мужчина со щетиной начинает тихонько посмеиваться, явно приняв нас обоих за чокнутых. Впрочем, сейчас я близок к тому, чтобы разделить его мнение. — Слушайте, ребятки, а вы точно не под кайфом? — Просто. Ответьте. На. Вопрос, — по слогам чеканит невыносимо упрямая девчонка, ещё сильнее подавшись вперёд и практически нависая над водителем. Выглядит довольно иррационально, учитывая их колоссальную разницу в росте, возрасте и физической силе. Но о возможных рисках она всегда думает в последнюю очередь. — Немедленно скажите мне, какой сейчас год. Да она точно рехнулась. Окончательно растерявшись, я уже тянусь к ней, намереваясь крепко подхватить подмышки и принудительно усадить обратно на сиденье. Надо быть клинической идиоткой, чтобы вот так безрассудно нарываться на потенциального психопата — хрен знает, чего от него можно ожидать. От них обоих. По части подтекающего чердака Аддамс способна дать фору любому. Чёрт, и как меня угораздило вляпаться в подобное дерьмо? Нужно как можно скорее оказаться дома и, наверное, прекратить всякое общение с Уэнсдэй, пока по её милости я не закончил жизнь в сточной канаве на обочине. А мгновением позже происходит сразу три ключевых события. Мой взгляд падает на новенькую глянцевую обложку лежащего в подстаканнике Плэйбоя, где поверх фотографии сексапильной блондинки в красном красуется яркая надпись: «Эрика Элениак о продолжении Спасателей Малибу: мы уже начали съёмки второго сезона». Композиция Битлз затихает, сменившись выпускном спортивных новостей: «С 20 июля по 5 августа в Сиэтле пройдут вторые летние Игры Доброй воли, не пропустите важнейшее событие…». А странный водитель тридцатилетнего Доджа, по необъяснимым причинам кажущегося совсем новеньким, подозрительно косится на нас обоих и наконец отвечает на вопрос Аддамс: — Как вы можете не знать, какой сейчас год? И чему вас только в школе учат… Даже мой пятилетний сын знает, что на дворе старый добрый тысяча девятьсот девяностый.