Назад в будущее

Мы попали в грёбаное прошлое. В грёбаный тысяча девятьсот девяностый год на грёбаные тридцать лет назад, когда наши родители ещё были школьниками, а нас самих не существовало даже в планах. Я безуспешно пытаюсь примириться с этим шокирующим осознанием, пока мы с Уэнсдэй бредём по улицам Джерси — знакомым и чужим одновременно. Конечно же, странный водитель не оказался чокнутым маньяком и спокойно довёз нас до моего адреса, не взяв платы. Вот только тридцать лет назад в нашей огромной резиденции в престижном районе Берген-Лафайетт жили совсем другие люди. Я даже не рискнул подняться на порог, когда издали увидел, как незнакомая женщина целует на прощание незнакомого мужчину, а потом скрывается в двухэтажном особняке, в котором прошло моё детство. Вернее сказать, пройдёт — ведь до даты моего появления на свет осталось целых четырнадцать лет. — Чёрт, что теперь нам делать? Куда идти? — растерянно спрашиваю я то ли у самого себя, то ли у притихшей, странно сосредоточенной Аддамс. Но она меня игнорирует. С того самого момента, как она добилась от владельца пикапа ответа на свой вопрос, Уэнсдэй не произнесла ни слова. Моё терпение, донельзя истончённое тотальным шоком, мучительным похмельем и невыносимой жаждой, лопается моментально. Резко остановившись посреди оживлённого тротуара, я хватаю её за руку повыше локтя и довольно грубо встряхиваю, заставляя посмотреть в глаза. — Аддамс, какого хрена ты молчишь?! Между прочим, мы оказались тут по твоей милости! Если бы ты не решила поиграть в Шумахера с копами, мы бы не попали сюда! Я ору слишком громко, и на нас оборачиваются многочисленные прохожие. Строго говоря, они не прекращали пялиться на нас с той минуты, как мы вышли на улицу — наш внешний вид явно чертовски смущает людей в кислотных нарядах. Но прямо сейчас мне абсолютно наплевать, что они все думают. Нас не должно быть здесь… Прямо сейчас я должен был быть в своей комнате, своём доме и своём времени. — Прекрати постоянно вторгаться в моё личное пространство, иначе я сломаю тебе руку, — зло цедит Уэнсдэй сквозь зубы, прожигая меня свирепым немигающим взглядом. — И хватит верещать на всю округу как сопливая девчонка. Ты ноешь хуже, чем Пагсли в детстве. — О, ну конечно… — фыркаю я, но разжимаю крепкую хватку на её хрупком плече и добавляю с выразительной иронией. — У нас ведь нет абсолютно никаких поводов для беспокойства. — Не нуди. У меня есть план, — внезапно отзывается Аддамс с таким непроницаемым спокойствием, словно путешествия во времени для неё в порядке вещей. — Пошли. Она кивает в сторону закусочной через дорогу и бегом пересекает улицу, не дожидаясь зелёного сигнала светофора. Водители раздражённо сигналят, но Уэнсдэй тотально наплевать. Оказавшись на противоположном тротуаре, она наклоняется и подбирает брошенную кем-то из прохожих газету — мой взгляд против воли падает на её задницу в вульгарных коротких шортах, но я поспешно отвожу глаза. Незачем мне на неё пялиться. В настоящей реальности меня ждёт Бьянка. Цепляюсь за эту здравую мысль словно за спасительную соломинку — интересно, как это вообще работает? Что сейчас происходит в двадцать втором? Время продолжает идти своим чередом, и нас сочли пропавшими или же мы вернёмся в то самое мгновение, из которого переместились на тридцать лет назад? Нихрена не смыслю в подобных теориях, однако Марти Макфлай из всем известного фильма всегда возвращался в исходную точку отправления. Погрузившись в чертовски сложные рассуждения о пространстве и времени, я едва не пропускаю разрешающий сигнал светофора и успеваю перебежать через дорогу на последних секундах мигающего зелёного. Аддамс уже распахивает стеклянную дверь закусочной, и я снова следую за ней как на невидимом поводке. Впрочем, теперь такое поведение кажется вполне разумным — нам лучше держаться вместе. Когда я переступаю порог кафе, в нос ударяет манящий аромат фастфуда, и я сразу вспоминаю, что ничего не ел практически сутки. Мы устраиваемся за столиком в дальнем углу, и к нам с явной неохотой подплывает официантка в помятом фартуке. Уэнсдэй ограничивается чашкой эспрессо, зато я заказываю добрую треть меню — картофельный салат, бургер с двойным сыром, огромный кусок торта леди Балтимор и три холодных пепси. Отец как-то обмолвился, что в его молодости газировка была гораздо вкуснее, и раз уж меня угораздило… — Смотри, — девчонка швыряет на покрытую разводами столешницу ту самую газету, которую подобрала на улице несколько минут назад. И хотя мне не слишком хочется пачкать только что помытые руки, я аккуратно разворачиваю газету кончиками пальцев. Вчерашний номер Пресс Атлантик-Сити поначалу кажется ничем не примечательным — на первой полосе красуется объёмная статья о встрече губернатора штата Кристины Тодд Уитман с руководителем республиканской партии, следом идёт сводка последних спортивных новостей… Не особо понимая, куда смотреть, я поднимаю на Аддамс вопросительный взгляд. — Вот же, — она закатывает глаза и нетерпеливо тычет чёрным матовым ногтем в крохотную заметку в левом нижнем углу. «Стивен Оттингер, ученик старшей школы имени Нэнси Рейган, выиграл олимпиаду по физике и получил награду из рук мэра…» К статье прилагается маленькая чёрно-белая фотография, на которой темноволосый парень в круглых очках пожимает руку седому мужчине в дорогом изысканном костюме. — Понимаешь, о чём речь? — Уэнсдэй ёрзает на стуле, склоняясь поближе. Как раз в этот момент к столику возвращается официантка с подносом, полным аппетитно пахнущей еды, и Аддамс понижает голос до вкрадчивого шёпота. — Очевидно, отец Юджина был непризнанным гением и начал разработку машины времени ещё в школе. В бардачке полно блокнотов с его именем. Но потом что-то случилось, и он решил свести счёты с жизнью, так и не закончив проект. Но Юджи по его наброскам смог завершить начатое. Чувствую, как моя челюсть отвисает до пола уже в сотый раз за этот бесконечно странный день. Я не знаю, что меня удивляет сильнее — что наш одноклассник, тихий и забитый очкарик, смог создать настоящую машину времени по отцовским чертежам, что мы действительно сидим в кафе в девяностом году… или что заносчивая стерва Аддамс только что продемонстрировала блестящий ум и впечатляющие навыки дедукции. Кажется, я совсем мало о ней знаю. — Ешь скорее, — она кивает на обилие тарелок, расставленных на столе и отпивает из своей чашки дымящийся эспрессо. А потом изгибает уголки губ в своей коронной хищной усмешке и подмигивает. — Нам нужно сходить на уроки. Нельзя сказать, что за тридцать лет наша школа претерпела особые изменения — всё тот же гипсовый бюст первой леди в наводнённом учениками холле, всё те же красные именные шкафчики вдоль стен, даже бежевая плитка с чёрными полосами осталась прежней. Похоже, ремонт здесь не делали с момента открытия. Я испытываю стойкое чувство дежавю. Я ведь был здесь буквально вчера, но теперь всё абсолютно иначе — привычные декорации, но совершенно незнакомые лица учеников. Как будто в сериале заменили всех ключевых персонажей, но сохранили сюжет. Остановившись у стойки администрации, Уэнсдэй начинает молоть полную чушь с самым непроницаемым видом. Я стою чуть поодаль, ошарашенно озираясь по сторонам и вполуха слушая её фальшивую импровизацию — она объясняет хмурой полноватой женщине, на месте которой я привык видеть молоденькую улыбчивую мисс Нортон, что мы студенты по обмену из Канады, и нам нужно получить расписание одиннадцатого класса. Удивительно, но нехитрая топорная уловка срабатывает. Вместо того, чтобы проверить информацию и поискать в базе данных наши документы, как это полагается по правилам, женщина молча швыряет на стойку листок с расписанием — а потом возвращается к чтению бульварного романа с полураздетым качком на обложке. В девяностые тут явно творился полный бардак, но сейчас это нам на руку. Пробежавшись глазами по листку, Уэнсдэй бесцеремонно тянет меня за рукав футболки, заставляя склониться ниже. И кто из нас так рьяно отстаивал неприкосновенность личного пространства? Я опускаю голову, почти касаясь губами её виска — и близость Аддамс внезапно вызывает мурашки по всему телу и странное трепетное ощущение в солнечном сплетении. Вдобавок в нос ударяет тяжёлый запах её парфюма, который провоцирует совсем уж идиотскую реакцию. Щёки сразу вспыхивают румянцем, а в паху начинает чувствоваться привычная тяжесть. Чёрт, да что за херня такая?! Нет, нам надо выбираться отсюда как можно скорее, иначе я за себя не ручаюсь. — Первым уроком как раз физика, но до звонка осталось почти пятнадцать минут… — сосредоточенно бормочет Уэнс, не глядя в мою сторону и явно не испытывая даже половины тех ощущений, которые буквально раздирают меня на куски. — Если постараемся, то сможем найти и перехватить его пораньше. Я торопливо отстраняюсь, пока ситуация совсем не вышла из-под контроля. Если у меня встанет на грёбаную стерву Аддамс прямо посреди заполненного учениками холла, то в лучшем случае она даст мне по морде, а в худшем — оторвёт яйца голыми руками. К счастью, она пристально оглядывается по сторонам в поисках юного гения физики и не обращает на меня никакого внимания. Решаю последовать её примеру и начинаю выискивать глазами в пёстрой толпе школьников темноволосого очкарика, так похожего на нашего Юджи. Но никого, даже близко напоминающего старшего Оттингера, в зоне видимости не обнаруживается. Впрочем, можно пойти по пути наименьшего сопротивления и просто у кого-то о нём спросить — сочтя эту идею вполне приемлемой, я отхожу подальше от Уэнсдэй и приближаюсь к первому попавшемуся парню, который выглядит относительно безобидно. — Привет, — не без труда выдавливаю улыбку. Невысокий паренёк в идиотском красном жилете, напоминающий спасательный, косится на меня с подозрением, но всё же кивает в ответ. Более-менее положительная реакция побуждает меня продолжить. — Я приехал из Канады по обмену, но у меня тут есть друг по переписке, мы познакомились в Твиттере… Моментально прикусываю язык, сообразив, что ляпнул лишнего. Какой нахрен Твиттер в мире, где даже не существует смартфонов? К огромному облегчению, мой собеседник принимается копаться в шкафчике и благополучно пропускает мимо ушей нежелательную информацию. — Это такой скаутский лагерь в Аппалачах, — ложь слетает с языка так легко и складно, что я сам себе удивляюсь. Никогда бы не подумал, что так хорошо умею врать. — Мой друг тоже учится в вашей школе, и я бы хотел его найти. — И как его зовут? — парень в жилетке наконец вытаскивает голову из недр шкафчика, смерив меня внимательным взглядом. Кажется, его глаза вот-вот прожгут дыру у меня на груди, где красуется эмблема Нирваны. Однако очевидной неприязни мой случайный собеседник вроде бы не выказывает, и это вызывает небольшое облегчение. А секунду спустя он вдруг широко улыбается, демонстрируя немного неровный ряд белых зубов. — Чувак, тебе очень повезло, что ты обратился именно ко мне. Я веду колонку в школьной газете и знаю абсолютно всё про каждого в этой богадельне. Похоже, я умудрился наткнуться на мужскую версию Энид Синклер из девяностого года. Но сейчас это и вправду сказочное везение. — Да-да, просто отлично. Его зовут… — с воодушевлением начинаю я, но в ту же секунду мой взгляд падает на соседний запертый шкафчик с надписью «Винсент Торп». Из груди разом вышибает весь воздух и вместо внятного ответа у меня вырывается судорожный вздох. Нет, разумеется, я прекрасно знал, что отец тоже закончил престижную частную школу имени Нэнси Рейган… Дело совсем в другом. Ведь в одно время с Винсентом тут училась и моя мать. И если в моей настоящей реальности она уже лежит в могиле, то здесь… Я ведь могу снова её увидеть. Хотя бы ненадолго. Просто взглянуть со стороны — на её мягкую ласковую улыбку, излучающую абсолютную любовь ко всему сущему, на её ясные зелёные глаза, которые всегда смотрели на меня со щемящей душу теплотой… Услышать её тихий нежный голос, который она никогда на меня не повышала — даже когда я действительно заслуживал взбучки. — Николет То… Миллер, — в порыве внезапно нахлынувших эмоций я не сразу вспоминаю её девичью фамилию. Руки начинают предательски трястись, а сердце разгоняется почти до тахикардии. — Николет Миллер. Ты знаешь её? Она здесь? Ты можешь мне её показать? — Конечно. Никки Миллер знают все, она же дико популярная… — с готовностью отзывается парень, и у меня буквально пол уходит из-под ног. — Сейчас покажу. Она где-то тут была… От невероятного облегчения я даже не стараюсь вникнуть в смысл последней реплики. Наверняка под популярностью имеется в виду успехи в учёбе или активное участие в общественной жизни школы... Несмотря на добросердечный кроткий нрав, мама всегда была прекрасным организатором. Мой расфокусированный взгляд жадно скользит по пёстрой толпе школьников, наряженных как попугаи — мельком проскальзывает мысль, что мода позапрошлого десятилетия была жутко странной… Впрочем, плевать, это неважно. Важно то, что через считанные секунды я снова увижу маму живой и невредимой… Но от поисков Николет Миллер меня отвлекает неприятная сцена, разыгравшаяся на противоположной стороне холла. — Свали с дороги, лузерша! — высокая стройная блондинка с пышной копной пшеничных локонов одним ударом выбивает из рук девчонки в очках огромную стопку учебников и тетрадей, которые разлетаются по всему полу. Жалобно всхлипнув, несчастная жертва буллинга падает на колени и принимается собирать упавшие книги, однако стервозная девица наступает каблуком на один из учебников, не позволяя его забрать. Всё внутри меня моментально вспыхивает от негодования — терпеть не могу, когда самопровозглашенная элита начинает обижать слабых. Хорошо, что в наше время подобное встречается всё реже. — А вот и Никки! — радостно восклицает мой собеседник, тыча в пальцем в… В ту самую блондинку, которая на ровном месте набросилась на беззащитную ученицу. Чёрт бы меня побрал. Какого хрена?! Это точно не она. Не она, правда же?! Мне в одну секунду становится так дерьмово, словно отступившее было похмелье накатывает с удвоенной силой. — Нет, это какая-то ошибка… — я встряхиваю головой, не в силах поверить в увиденное, хотя уже отдалённо узнаю в стереотипной школьной королеве знакомые черты своей матери. И зачем-то пускаюсь в объяснения, словно пытаясь реабилитировать её в глазах наблюдателей. — Николет Миллер милая и добрая, она придерживается принципа мирного сосуществования и никогда бы не стала… — Чувак, ты обдолбался, что ли? — парень в жилетке начинает ржать в голос, будто я ляпнул несусветную глупость. — Да Никки Миллер — самая злющая стерва во всей школе. Если не во всём Джерси… Хуже неё только Тиша Фрамп. И словно в подтверждение этих слов из-за шкафчиков выплывает практически точная копия Уэнсдэй — разве что ростом повыше, зато в остальном… Точно такие же колготки в крупную сетку, точно такие же гладкие чёрные волосы до поясницы, точно такая же надменная усмешка на ярко-красных губах. Будущая миссис Аддамс вальяжной походкой подходит к моей будущей матери — и дважды чмокает её в щёки, не касаясь губами. А потом окидывает презрительным взглядом бедняжку в очках и небрежным жестом сдёргивает с её плеч огромный открытый рюкзак, из которого выпадают письменные принадлежности. Наблюдающие со стороны ученики как по команде разражаются громким смехом, а девчонка в очках начинает рыдать в голос. — Надо же. Мама, ты только что стала в разы интереснее… — одобрительно хмыкает Уэнс, и я позорно вздрагиваю всем телом от испуга. Даже не заметил, в какой момент она успела подобраться ко мне со спины. Что ж, теперь я окончательно убеждаюсь, что она не приёмная. Зато приёмный, похоже, я. Но… Это всё равно моя мама. Пусть и совсем не такая, какой я ожидал её увидеть. Даже если Николет Миллер и вправду носила звание главной стервы в старшей школе, то Николет Торп была невероятно сердечной и во всех смыслах замечательной женщиной. И совсем неважно, какой её знает этот придурок в жилете спасателя Малибу — важно, какой её знаю я сам. Моя мама никогда в жизни не обидела ни одного человека, не причинила вреда ни одному живому существу… В конце концов, мы все допускаем ошибки. Уверен, она глубоко раскаялась в своём прежнем поведении. А секунду спустя в моей голове ослепительной электрической лампочкой вспыхивает внезапное осознание. Я не успел спасти её в настоящем, но могу спасти в прошлом — могу прямо сейчас догнать и предупредить о смертельной угрозе, которая дамокловым мечом нависнет над ней через тридцать лет. Могу убедить, чтобы она ни в коем случае не открывала дверь убийце в тот роковой день. Ведь Марти Макфлай в фильме таким образом спас доктора Брауна от смерти — так чем же я хуже? — Николет! Постой! — я бегом срываюсь с места, даже не успев толком обдумать, как именно собираюсь преподнести настолько шокирующую информацию. Вот только золотистая макушка моей будущей матери уже скрывается из виду в толпе других учеников, а моё сердце сжимается от жуткой мысли, что я больше никогда её не увижу... Господи, нет. Ни за что не допущу такого. Я не потеряю маму во второй раз. Я ускоряю шаг и мчусь напролом, расталкивая случайных школьников — но мгновением позже моё запястье крепко хватает маленькая ледяная ладошка, а ногти больно впиваются в кожу до глубоких красноватых следов. — Ты что задумал, кретин? — Аддамс рывком разворачивает меня к себе, продемонстрировав поразительную для своей хрупкой комплекции силу. Густо подведённые угольные глаза недовольно прищуриваются. — Решил влезть в естественный ход времени, да? А на уроке литературы, когда мы читали Брэдбери, ты видимо дрых на задней парте? — Да что ты прицепилась ко мне?! — я резко дёргаю рукой, но у миниатюрной заносчивой девчонки поистине железная хватка. — Помнишь рассказ про эффект бабочки? — словно в противовес моей эмоциональности Уэнсдэй говорит абсолютно бесстрастным тоном. — Наступите на мышь — и вы сокрушите пирамиды. А ты намерен не просто наступить, ты хочешь раздавить сотню мышей одним необдуманным разговором. Так нельзя. — Да насрать мне на твоих мышей! — бурлящий коктейль из самых крышесносных чувств не оставляет мне ни единого шанса успокоиться и вникнуть в слова Аддамс. Перед моими глазами на бесконечном повторе крутятся жуткие воспоминания с похорон мамы — ни выключить, ни на паузу поставить. Закрытое изумрудное платье, скрещённые на груди изящные руки, мраморно-белое лицо с навеки застывшими чертами, в которых я так легко узнавал свои собственные. Тяжёлая жирная земля, удушающий запах вымокших под дождём цветов, невысокий могильный холмик и безликий гранитный памятник с двумя датами. Но теперь я попал аккурат в длинное тире между этими самыми датами — и могу вычеркнуть вторую. И никто меня не остановит. Пусть хоть второй Большой взрыв случится, мне будет тотально наплевать. Лишь бы мама осталась жива. — …понимаешь? — запоздало осознаю, что часть последних мыслей я произнёс вслух. Голос кажется севшим и надтреснутым, в горле стоит мелкий колючий комок, глаза начинает пощипывать от подступающих слёз. Кажется, я позорно близок к тому, чтобы рухнуть на колени перед Аддамс и умолять её прекратить меня останавливать. Но она не произносит ни слова в ответ мою тираду — только пару раз моргает и в непривычной манере опускает взгляд в пол. — Но говорить с ней буду я, — заявляет Уэнс спустя несколько секунд тягостного молчания, и за одну эту фразу я готов наброситься на неё и задушить в объятиях. Останавливаю себя с большим трудом, памятуя о личных границах. Мы быстро нагоняем своих матерей в толпе. Правда теперь к ним присоединилось ещё две блондинки — до моего слуха долетают обрывки стандартного девчачьего разговора о парнях и каких-то винных коктейлях. Все прочие ученики торопливо расступаются перед высокомерным квартетом, явно опасаясь впасть в немилость самопровозглашенных школьных королев. Стараюсь не думать о ней… так. Я уже намереваюсь окликнуть маму по имени — но звёздная четвёрка внезапно останавливается и одновременно разворачивается на каблуках, взмахнув волосами так синхронно, будто они тренировались специально. — Эй, ты. Кто тебе разрешил идти за нами? — надменно спрашивает Николет, и от холодности обычного мягкого голоса мне становится ужасно не по себе. Однако спустя секунду я запоздало понимаю, что она обращается не ко мне, а к Аддамс. Зелёные глаза, подведённые розовыми тенями, недобро сужаются. — Да-да, я с тобой говорю, пигалица. Кто ты вообще такая? — Ну и шмотки у неё… — едко вворачивает одна из блондинок, и вторая тут же начинает хихикать как гиена. Чёрт, ну почему моя мать дружила с такими мерзкими девицами? — А я тебя знаю, — невозмутимо отзывается Уэнсдэй, высокомерно вздёрнув подбородок. — Меня все здесь знают, — фыркает мама, скрестив руки на груди и постукивая по полу высоченным тонким каблуком. — А я не об этом. Я знаю, кто ты на самом деле. Ходячий сборник клише, под которым кроется огромное количество комплексов, — выдав длинную вступительную фразу буквально на одном дыхании, Аддамс делает шаг вперёд и начинает перечислять, надвигаясь на стайку оторопевших девчонок. Она говорит резко и хлёстко, словно швыряет остро заточенные ножи в центр мишени. — Ты осветляешь волосы пергидролем, потому что стесняешься своего натурального цвета. Ты унижаешь только жалких аутсайдеров, которые априори слабее, потому что боишься нарваться на достойного соперника и получить отпор. А ещё ты наивно полагаешь, что достигла успеха лишь потому, что тебя регулярно лапает за задницу капитан футбольной команды на заднем сиденье его тачки. С каждым словом лицо Николет вытягивается всё сильнее, а две её подружки-блондинки перестают хихикать и воззряются на Уэнсдэй с одинаково приоткрытыми ртами. Кажется, они не привыкли, что кто-то может разговаривать с ними в такой дерзкой саркастичной манере и теперь пребывают в состоянии шока. — Вот только это всё полная хрень, — с ядовитой усмешкой заключает Аддамс, остановившись в шаге от моей матери. По сравнению с достаточно высокой Никки она кажется совсем крошечной, однако всё равно умудряется смотреть свысока. Выдерживает секундную театральную паузу, а потом наносит последний сокрушительный удар по самолюбию признанной школьной знаменитости. — Твоим самым большим достижением навсегда останется титул королевы выпускного бала и пластмассовая корона. Такая же яркая и бесполезная, как ты сама. Монотонный гул толпы смолкает — всеобщее внимание теперь приковано к разыгравшейся сцене. В холле повисает настолько звенящая тишина, что становится слышно, как где-то на заднем плане жужжит муха. Моя мать открывает рот, но тут же закрывает, не сумев подобрать слов. Стоящие за её спиной блондинки, которые кажутся абсолютно одинаковыми в своих кислотно-розовых леггинсах и ярко-салатовых туниках, ошарашенно хлопают глазами. Зато Мортиша вовсе не выглядит растерянной. — А она хороша, — снисходительно выдаёт будущая миссис Аддамс, скользнув по дочери долгим изучающим взглядом. — Заткнись, Тиша, — сквозь зубы шипит Никки, наконец отойдя от первоначального шока. А потом вскидывает руку, шагает вперёд и тычет в грудь Уэнс наманикюренным пальцем, презрительно глядя сверху вниз. — Я тебя уничтожу, мелкая сучка. Ходи и остерегайся. — Я тебе не по зубам, — титановая броня её самообладания поистине непробиваема. — Посмотрим, — едко парирует моя мать, явно стремясь оставить последнее слово за собой. — Посмотрим, — в тон ей отзывается Аддамс. Неизвестно, чем могла бы закончиться возникшая перепалка, но в то же мгновение в холле появляется знакомый мне лысый мужчина в строгом синем костюме — учитель английского мистер Стриклэнд, который в двадцать втором вдобавок исполняет обязанности блюстителя дисциплины. Судя по тому, что он повышает голос и начинает разгонять зевак по классам, эта должность закреплена за ним уже больше тридцати лет. И нельзя сказать, что с тех времён он слишком уж изменился — как будто сразу родился лысым и суровым. Будущая миссис Торп напоследок награждает Уэнсдэй уничижительным взглядом, после чего круто разворачивается на каблуках, взмахнув копной пышных пшеничных локонов — остальные девушки в точности копируют её движение, и высокомерный квартет степенно ретируется. Мы же остаёмся стоять посреди быстро пустеющего коридора. — Ты что вытворяешь? — я мгновенно напускаюсь на Аддамс, испытывая чудовищную досаду от того, что весь намеченный план благополучно отправился псу под хвост. — Зачем ты сцепилась с моей матерью?! — Она ещё не твоя мать, а недалёкая заносчивая Барби с осветлителем вместо мозгов, — невозмутимо отрезает дерзкая девчонка, с вызовом вздёрнув подбородок. — Да кто бы говорил про заносчивость! — экспрессивно возмущаюсь я. — Мы должны были предупредить её об опасности! — Правда? — она фыркает и косится на меня с неприкрытой иронией в немигающем взгляде. — А чего тогда не предупредил? — Да потому что ты мне и слова вставить не дала! — просто поразительно, каким образом чёртова Уэнсдэй ухитряется так легко выводить меня на эмоции. — Так же нельзя! Нужно учиться решать проблемы конструктивным диалогом! Я неосознанно повторяю слова своей матери из двадцать второго года — и тут же саркастично думаю, что нынешняя Николет Миллер вряд ли со мной согласится. Аддамс снисходительно усмехается с таким видом, будто я не понимаю самых элементарных вещей. А секунду спустя сокрушенно вздыхает и начинает объяснять. — Смирись, это старшая школа. Примитивная экосистема из трёх элементов. Ты либо хищник, — она указывает пальцем на мою мать, которая теперь стоит в отдалении в окружении пёстрой толпы прихвостней. — Либо жертва, — на плачущую девчонку в очках, которую никто даже не думает утешать. — Либо падальщик, — на стайку ребят, которые заискивающе лебезят перед квартетом школьных знаменитостей. — И кто же ты в этой схеме? — иронично спрашиваю я, запустив пятерню в небрежно подстриженные лохмы. — Никто. Я выше первобытной крысиной возни, — совершенно бесстрастно отрезает Уэнсдэй. Ну разумеется. Сколько я её помню, она всегда стремилась выделиться и вечно кичилась своей показной неординарностью. — Да правда что ли? — не могу удержаться, чтобы не поддеть дерзкую спесивую девчонку. — Поэтому ты уподобляешься хищникам и вгрызаешься им в глотки? — А в чем я была не права? Она не ответила мне, потому что испугалась, — непрошибаемо равнодушная Аддамс слегка поворачивается ко мне, скрестив руки на груди. — Любой бы испугался! Ты же давишь как таран! Нельзя так обращаться с людьми! — эмоционально восклицаю я, всплеснув руками и испытывая раздражение от её демонстративной невозмутимости. Кажется, совершенно ничто в этом мире не способно пробить монолитную бетонную стену её спокойствия. Мой взгляд снова падает на высокую фигуру Николет Миллер, к которой со спины подскакивает какой-то парень. Погодите-ка… Я его знаю. Похоже, моя способность чему-то удивляться безнадёжно атрофировалась в тот момент, когда моя милая славная мама оказалась законченной стервой. Иначе как объяснить, что вместо шока и возмущения меня моментально разбирает смех? Едва не сгибаясь пополам от истеричного хохота, я дёрганым взмахом руки указываю на Николет, которая как раз сливается в страстном продолжительном поцелуе с чертовски знакомым нам человеком. — И, кстати, Аддамс… Взгляни, в одном ты всё-таки ошиблась. Её лапает за задницу вовсе не капитан футбольной команды… А твой отец.