Назад в будущее

— Что?! — от неожиданности я подскакиваю на постели так резко, что у меня начинает ощутимо кружиться голова. Проморгавшись, чтобы глаза окончательно привыкли к темноте, а взгляд сфокусировался, я вцепляюсь обеими руками в смятое покрывало и ошарашенным голосом переспрашиваю. — Что ты сказала? Уэнсдэй немного шевелится под одеялом — запоздало понимаю, что она оборачивает тонкую белую ткань вокруг груди и вальяжно принимает сидячее положение. Затем тянется к проводу настольной лампы, стоящей на низкой тумбе между нашими кроватями и ловко втыкает вилку в розетку. Кромешная ночная темнота отступает, и номер заливает мягким желтоватым светом. — Не ори. Мы должны убить Гаррета Гейтса, — невозмутимо повторяет она, взирая на меня с таким подчёркнуто равнодушным видом, будто мы собираемся препарировать лягушку на уроке биологии или вроде того. — Но… Разве так… — жалко бормочу я, хватая ртом воздух. В голове не укладывается, что она говорит всерьёз. Особенно после громких цитат про мышей и пирамиды. Приходится пару раз прокашляться, чтобы вернуть своему голосу хоть отдалённое подобие твёрдости. — Уэнс, разве так можно? Ты ведь сама говорила, что мы рискуем уничтожить Вселенную. — Мало ли что я говорила. Это только теория, которая не подкреплена доказательствами, — Аддамс небрежно пожимает плечами, отчего белоснежная ткань одеяла немного сползает с груди. Но сейчас я настолько шокирован, что даже не думаю пялиться в соблазнительную ложбинку с крохотной родинкой. Уэнсдэй же чуточку ёрзает на постели, подтянув одеяло повыше и подобрав ноги под себя. — Перестань тормозить и пораскинь наконец мозгами. Наш случай исключительный в своём роде. Никто прежде не совершал подобных путешествий. И никто доподлинно не знает, что произойдёт, если мы начнём перекраивать историю. Чёрт. Дерьмо. Я провожу ладонью по лицу в бесплодной попытке стереть растерянное выражение. Запускаю пятерню в растрёпанные волосы, обвожу пространство номера долгим взглядом, тщетно стараясь переварить услышанное. По идее, меня должна ужасать сама мысль об убийстве человека, но… К стыду своему, я почти не чувствую угрызений совести, что всерьёз рассматриваю подобную перспективу. Затея действительно кажется чертовски манящей. Ведь если мы прикончим Гейтса в девяностом, он не сможет расправиться с моей матерью в двадцать втором — мы вернёмся домой, и в новой реальности Николет Торп будет жива. Нет. Стоп. Так нельзя. Я встряхиваю головой, отгоняя непрошенные ужасающие мысли. Какого хрена я вообще об этом думаю? Почему чуть не повёлся на эту кошмарную идею? Пусть он и преступник, пусть он наглухо чокнутый, но я не хочу становиться таким же... Ведь если мы убьём Гейтса, то чем мы будем отличаться от него самого? Аддамс тем временем поднимается с кровати и начинает измерять комнату широкими шагами, погрузившись в размышления. Её не до конца высохшие иссиня-чёрные волосы выглядят слегка взъерошенными, и она вся сейчас напоминает нахохленного воробушка — сердитого, но не опасного… Поэтому мне становится вдвойне дико от осознания, что это миниатюрное хрупкое создание действительно предлагает мне хладнокровно прикончить живого человека. А я действительно чуть не согласился. Идиот. Кого я вообще слушаю? — Нет, Уэнсдэй. Мы не можем убить его, — заявляю я, всеми силами пытаясь убедить себя, что принимаю правильное решение. Вдобавок в голове всплывает монолог старшего Оттингера, который намеревался позвать замуж свою недалёкую стервозную подружку. — Тем более до выпускного… Если мы сделаем это, Стивен Оттингер женится на Валери Кинботт, и тогда наш Юджи попросту не родится. Получается, мы убьём и его… Так нельзя. Жизнь должна идти своим чередом, как ты не понимаешь? — А мой чёртов папаша явно трахает твою мать, и что с того? — резко огрызается Уэнс, и я моментально понимаю, что недавняя сцена в школьном коридоре её сильно задела. Тогда она ничем не показала своего негодования, только демонстративно фыркнула и сразу отвернулась, поэтому я ошибочно решил, что ей наплевать. Оказалось, что нет. — Но, несмотря на это, мы не родились братом и сестрой, если ты не заметил. — Но док Браун говорил, что… — Ты совсем кретин? — она моментально останавливается посреди номера, окатив меня ледяным презрительным взглядом. — Дока Брауна никогда не существовало. Это всего лишь старый фильм, не имеющий ничего общего с реальностью. Или ты слепо веришь всему, что транслируют в зомбоящике? — Может быть, Гейтс вообще невиновен… — неуверенно бормочу я, хотя уже понимаю, что сопротивляюсь скорее по инерции, а любые жалкие контраргументы Аддамс разнесёт в щепки. Я безбожно проигрываю — потому что не стараюсь переубедить её по-настоящему. Ведь в глубине души мне эгоистично насрать и на бедолагу Юджина в частности и на всю эту грёбаную Вселенную в целом… Я просто-напросто мечтаю вернуться обратно и снова увидеть маму целой и невредимой. Вдобавок взбудораженный мозг уже вовсю подсовывает манящие фантазии, как живая Николет встречает меня дома, заключает в объятия, ласково проводит ладонью по щеке — и от этих мыслей в грудной клетке возникает щемящее чувство. Возражать хочется всё меньше и меньше... Чёрт. — Забавно, что тебя пугает перспектива убить невиновного, но нисколько не беспокоит мысль, что он провёл в тюрьме тридцать лет, — колко отбривает Уэнс, круто изогнув смоляную бровь. — Это другое. Смерть намного хуже тюрьмы… — негромко говорю я лишь бы что-то сказать. — Спорное утверждение, если учесть, что ты не пробовал на своей шкуре ни того, ни другого, — чёртова девчонка давит как тяжёлый дорожный каток, не оставляя ни единого шанса выстоять. — Можно подумать, ты пробовала, — отрезаю я, злясь от того, что мне совершенно нечем крыть. — Торп, да ты даже родную мамашу толком не знаешь, — моментально парирует Аддамс. Чёрт побери, она поистине несгибаема. И абсолютно непобедима. — Так с чего ты взял, что знаешь меня? Я понуро опускаю голову, изучая рассеянным взглядом собственные босые ноги и чувствуя себя так погано, словно мозги прокрутили через мясорубку. Мне не хочется этого признавать, но Уэнсдэй абсолютно права — мы действительно единственные путешественники во времени за всю мировую историю, а немногочисленные научные теории по поводу изменений прошлого не имеют никаких доказательств. Нам предстоит проверить их достоверность опытным путём. — Хорошо, — коротко киваю я, окончательно и бесповоротно признав свою капитуляцию. Но в моей голове ещё живы остатки здравомыслия, поэтому я продолжаю. — Только мы не станем убивать человека на ровном месте. Сначала мы проследим за ним и отыщем доказательства вины… Или невиновности. А уже потом будем решать, что делать дальше. — По рукам, — упрямая Аддамс соглашается неожиданно быстро, и я даже успеваю мельком подумать, что с ней можно вести адекватный диалог… Но секундой позже она плюхается обратно на кровать, скрещивает руки на груди и бескомпромиссно заявляет. — Нам однозначно понадобится огнестрельное оружие. К счастью, я знаю, где его достать. Не хочу даже представлять, каким образом дерзкая несносная девчонка намеревается раздобыть пистолет — наверняка дело снова пахнет жареным, как это было с украденным у прохожего бумажником… Если мы не загремим за решётку по её милости, это будет восьмым чудом света. Пока я вяло размышляю, как меня угораздило вляпаться в дерьмо по самые уши, Уэнс тянется к настольной лампе и выдёргивает вилку из розетки. Номер снова погружается в полумрак, а она сама с головой забирается под тонкое белоснежное одеяло. Что ж, в одном откровенный диалог явно оказался полезен… Теперь я даже помыслить не могу о том, чтобы трахнуть эту чокнутую девчонку. Совершенно очевидно, что она наглухо поехавшая. Когда мы вернёмся назад, я сразу прекращу с ней всякое общение. Так будет лучше. На этот раз сонливость накатывает быстро. Стоит моей голове коснуться подушки, глаза непроизвольно закрываются, а утомленное сознание окутывает расслабленность. Этой ночью мне впервые за месяц не снятся жуткие кошмары, в которых я раз за разом не успеваю спасти маму, и человек в маске убивает её прямо на моих глазах — то ли потому, что на горизонте забрезжила робкая тень надежды, то ли потому, что я слишком измотан событиями бесконечно долгого дня. А когда я просыпаюсь, то чувствую себя неожиданно бодро. Сквозь незашторенное окно виднеется кусочек ясного неба, выкрашенного в нежно-розовый первыми лучами восходящего солнца — ещё совсем рано, но мне уже не терпится подскочить с постели и заняться неотложными делами. Принять прохладный душ, почистить зубы, съесть самый огромный завтрак в кафе на первом этаже мотеля, а потом приступить к миссии по наблюдению за Гейтсом… Странно, но меня нисколько не настораживает перспектива следовать по пятам за будущим серийным убийцей — как будто происходящее является не настоящей реальностью, а лихо закрученной видеоигрой. Впервые за последние несколько недель я снова чувствую себя живым и полным сил. Решив не будить Аддамс в такую безбожную рань, я очень тихо выпутываюсь из покрывала и опускаю босые ноги на холодный линолеум. А секунду спустя мой взгляд мельком падает на соседнюю кровать… и случается самое фатальнейшее фиаско. Уэнсдэй безмятежно спит, лежа на спине и склонив голову к одному плечу. Проблема в другом. Проблема заключается в чёртовом одеяле, которое… сползло ниже пупка с маленьким золотым колечком, открывая вид на обнажённую грудь и впалый животик с едва заметными линиями пресса. А ещё большая проблема заключается в моём члене, который моментально твердеет и наливается кровью — куда сильнее, чем при обычном утреннем стояке. Чёрт возьми. Я нервно сглатываю, впившись жадным взглядом в небольшие, но упругие полушария женской груди. Разметавшиеся смоляные пряди частично закрывают обзор, но мою бурную фантазию уже не остановить. Её тело поистине безупречно. Просто идеально — хоть сейчас на модный показ от Виктории Сикрет. Белоснежная кожа без единого изъяна. Удивительно узкая талия, вокруг которой наверняка полностью сомкнутся мои пальцы. Слегка приоткрытые пухлые губы, которые даже без помады сохраняют оттенок спелой вишни. Хрупкие руки с тонкими запястьями и изящными пальчиками, которые могли бы принадлежать талантливой пианистке… Или виолончелистке. Хотя почему могли бы? Аддамс ведь и вправду ходила в музыкальную школу, когда мы были детьми. Слишком горячо, практически обжигающе — жаркая волна бесконтрольного возбуждения прокатывается вниз по позвоночнику. В паху становится совсем уж тесно, но одновременно с тем охваченное гормональным штормом сознание пронзает шокирующая мысль. Я смотрю на Уэнс совсем не так, как парень моего возраста должен смотреть на любую сексуальную девчонку. Я не просто пялюсь на соблазнительную голую грудь… Я любуюсь ею целиком и полностью. От макушки до кончиков пальцев, покрытых чёрным матовым лаком. Действительно наслаждаюсь зрелищем словно грёбаный доморощенный художник-портретист, упивающийся красотой своей музы. Хотя нет, не совсем. Вряд ли в отношения художника и музы вмешивается каменный стояк. Опасаясь, что Аддамс может проснуться и размазать меня по стенке, я неловко прикрываю ладонями позорно топорщащиеся в области паха джинсы. И на цыпочках крадусь в сторону приоткрытой двери в ванную — очень осторожно, бочком… и ни на секунду не отрываясь от запретного зрелища. Чёрт, да я попросту не могу опустить взгляд в пол, словно её идеальное стройное тело и мои широко распахнутые глаза — два разнополярных магнита, которые обречены притягиваться друг к другу. Похоже, необходимость прекратить общение с Уэнсдэй станет самой настоящей задачкой со звёздочкой. Ведь на самом деле я хочу совсем не этого. Я хочу её. Себе. Не на одну ночь, а надолго. Может быть, даже навсегда. Наконец оказавшись наедине с собой, я поспешно захлопываю дверь, щёлкаю язычком замка, практически бегом подскакиваю к раковине и на полную мощность выкручиваю кран с холодной водой. Подставляю обе ладони под мощную струю, быстро споласкиваю лицо, отчаянно надеясь, что это поможет сбить градус возбуждения. Но вчерашняя схема больше не срабатывает — член по-прежнему стоит колом и неприятно упирается в грубую джинсовую ткань. Но даже в такой момент меня продолжают жрать угрызения совести. Конечно, я не был благочестивым святошей. Регулярно дрочил на порно-ролики из интернета, спускал карманные деньги на трансляции вебкамщиц — но всё это было совершенно несравнимо с тем, что я собираюсь сделать сейчас. Я не знал лично ни одну из тех девиц, которые демонстрировали на камеру все прелести подтянутых тел… Потому и не считал подобное поведение изменой Бьянке или в принципе чем-то дурным. Но теперь всё поменялось. Теперь желанная мной девушка находится не по ту сторону экрана, а буквально в двух шагах — и остаётся только гадать, как долго я смогу сдерживаться. Иллюзий я больше не питаю. Сразу же по возвращении домой я должен буду порвать с Би, чтобы прекратить её обманывать… Да и самого себя тоже. А потом поговорю с Уэнсдэй и честно признаюсь во всём. Маловероятно, что дерзкая девчонка ответит взаимностью на мои чувства, но так однозначно будет правильнее. Кое-как договорившись с так невовремя пробудившейся совестью, я наконец позволяю слабовольным желаниям тела взять верх. Торопливо расстёгиваю ремень заметно подрагивающими от дикого возбуждения пальцами, быстро стягиваю джинсы вместе с боксерами до щиколоток, переступаю через них, оставив мешком валяться на полу… Стыдливо отворачиваюсь от зеркала — просто не могу посмотреть себе в глаза в такой момент. А потом наконец обхватываю всей ладонью напряжённый член. Первое же движение кистью отзывается мурашками по всему телу. Кажется, ещё никогда привычное самоудовлетворение не приносило такого сумасшедшего фейерверка ощущений. Прикрываю глаза, и на изнанке век моментально вспыхивают адски чувственные картинки — упругая грудь с чуть тёмными ореолами аккуратных сосков, проклятое колечко пирсинга на подтянутом животике, манящие вишнёвые губы… Воспоминания смешиваются с фантазиями, рождёнными разыгравшимся воображением — я наращиваю темп движений, окончательно теряясь в водовороте чувств. Вот Уэнс становится передо мной на колени, порочно проводит кончиком языка по губам, с вызовом смотрит снизу вверх. Крепче сжимаю ладонь, проехавшись плотно сомкнутыми пальцами вдоль ствола — от основания до чувствительной головки. Вот она призывно приоткрывает губы и подползает ближе, целиком вбирая в рот мой твёрдый член. Провожу большим пальцем по головке, распределяя капельку липкой смазки — и едва успеваю подавить глухой стон, впившись зубами в тыльную сторону свободной руки. Вот она откидывается на постель, широко разводит ноги, бесстыдно демонстрируя блестящую от влаги промежность. Мои движения становятся совсем смазанными и хаотичными — внизу живота всё напрягается, и я чувствую, что осталось совсем немного. Вот я нависаю над ней, упираюсь ладонями в матрас, пристально всматриваюсь в чернильные глаза, подёрнутые пеленой животного возбуждения. Вот я резко подаюсь вперёд, проникаю в её тело одним толчком, заполняю её собой сразу на всю длину… И маска тотального безразличия на лице Аддамс разлетается на осколки, обнажая истинные эмоции. С её губ срывается стон, который я жадно ловлю своими губами. Всё моё тело прошибает мощным импульсом острейшего удовольствия, сравнимым по силе с девятибалльным ураганом. На какую-то секунду мне и впрямь начинает казаться, что я ощущаю под своими ладонями ледяной шёлк её кожи, что я действительно чувствую, как тугие мышцы обхватывают мой член влажным жаром, что я действительно слышу, как наши тела раз за разом соединяются с пошлым хлюпающим звуком… На мою руку брызжет тёплая вязкая жидкость, а наслаждение охватывает огнём каждое нервное окончание. Едва успеваю дёрнуть вверх футболку, чтобы не запачкать единственную имеющуюся одежду… Устало приваливаюсь спиной к стене, сдувая со лба взмокшие от пота пряди. Сердце загнанно колотится в грудной клетке, в ушах гремит кровь, дыхание сбито в ноль, а перед глазами всё кружится. Если одни только фантазии довели меня до такого невменяемого состояния, то что же будет в реальности? Вот только в реальности не будет ничего. Уэнс наверняка начнёт смеяться и осыплет меня градом ядовитых колкостей… Если у меня вообще когда-либо хватит смелости завести с ней разговор в подобном ключе. Нельзя сказать, что я был безмозглым тюфяком в отношении девчонок, скорее наоборот… С остальными было максимально легко, чаще всего они вешались сами. Так было с Бьянкой и с парочкой девушек до неё. Но когда дело касалось Уэнсдэй Аддамс, я моментально терялся и превращался в отчаянно краснеющего сопливого первоклассника. Каким-то непостижимым образом ей неизменно удавалось выбить почву у меня из-под ног. Она всегда была настолько дерзкой и настолько уверенной в собственном превосходстве, что я невольно начинал чувствовать себя полным ничтожеством. Так было с самого детства — и, к сожалению, не изменилось и по сей день. — Торп! Какого хрена? — в дверь с обратной стороны с неожиданной силой врезается крохотный кулачок. Я испуганно дёргаюсь словно преступник, пойманный с поличным. Пока я оголтело хлопаю глазами, пытаясь понять, каким образом Аддамс догадалась о моих проделках, она принимается барабанить в дверь с удвоенным усердием. — Какого хрена ты торчишь в ванной так долго? Если ты там не утонул, то я утоплю тебя собственными руками. Живо открой, мне нужно в туалет. Фух. Если бы я был верующим, то непременно поблагодарил бы Господа — Уэнс бесится вовсе не потому, что догадалась о моем позорном занятии. Ей просто-напросто захотелось в туалет. Выдохнув с облегчением, я поспешно умываю испачканные руки и натягиваю одежду. Чертовски хочется принять душ, но с водными процедурами придётся повременить — если я не впущу Аддамс сию же секунду, она точно выломает дверь и утопит меня в унитазе. Осмотревшись по сторонам, чтобы убедиться в отсутствии следов преступления, я торопливо поворачиваю язычок замка. Буркнув себе под нос нецензурное ругательство на итальянском, Уэнсдэй проходит в ванную и буквально выталкивает меня за порог. Из одежды на ней по-прежнему одно только коротенькое махровое полотенце, но после акта самоудовлетворения эта картина почти что оставляет меня равнодушным. Почти. Оставшись в комнате, я сразу же настежь распахиваю окно, чтобы свежий уличный воздух остудил заново накатившую волну предательского желания. К счастью, мне становится значительно легче. Делаю несколько глубоких вдохов и выдохов, и сбитое дыхание постепенно выравнивается — что ж, теперь я снова могу мыслить трезво. И настало самое время подумать, как нам действовать дальше. Прежде всего, неплохо было бы разжиться сменными вещами. Моя двухдневная футболка уже совершенно никуда не годится. Мало того, что неподходящая одежда привлекает внимание окружающих, которое явно будет лишним во время слежки за Гарретом Гейтсом — так вдобавок во время вчерашнего завтрака я умудрился посадить пятно от кетчупа. От воспоминаний о еде пустой желудок сразу начинает жалобно урчать, но я заставляю себя сосредоточиться на плане. Затем следует отыскать самого виновника мероприятия. С этим проблем возникнуть не должно — наверняка старший Оттингер знает домашний адрес своего одноклассника. Вот только я никогда ни за кем не следил. Все мои познания о детективной работе ограничиваются парочкой сериалов от Нетфликса. Возможно, Аддамс имеет побольше опыта в подобных делах… Помнится, она однажды загремела в участок после проникновения на охраняемую территорию какого-то завода. Хрен знает, что ей там понадобилось, но Гомесу и Мортише тогда пришлось отвалить кругленькую сумму, чтобы шериф Галпин замял дело. После вопиющего инцидента разгневанные родители заперли её под домашний арест — но в тот же вечер Уэнс появилась в нашем гараже, гордо сообщив, что вскрыла замок и сбежала. Что ж, сейчас её вечная привычка находить приключения на свою аппетитную задницу будет весьма кстати. Аддамс торчит в ванной уже битый час, и мне становится жутко скучно. Телефон разрядился, а зарядка на мой последний айфон осталась в двадцать втором году. Не зная, куда себя деть, я принимаюсь бесцельно слоняться по номеру — то открываю выдвижные ящики комода, то сажусь на смятую постель с какой-то рекламной брошюрой в руках… Чёрт, и чем занимались подростки в девяностом, не имея элементарного доступа в интернет? Кажется, в отсутствии инстаграма и фейсбука у меня скоро начнётся ломка. Никогда бы не подумал, что настолько привязан к социальным сетям. Вдобавок во рту не было ни крошки уже почти сутки, и от голода желудок сводит спазмом. Мне всё больше хочется бесцеремонно постучаться в запертую дверь ванной — имею полное право нарушить уединение Уэнсдэй, как она совсем недавно нарушила моё. Но нагло долбиться в дверь не приходится. Через пару минут она открывается сама, и Аддамс вальяжно выплывает в комнату, уже полностью облачённая в свою прежнюю одежду. Я вкратце излагаю ей придуманный план действий, который она, разумеется принимает в штыки. Впрочем, иного я и не ждал. — Такое ощущение, что я попала в прошлое вместе с Энид, — презрительно фыркает она, забавно сморщив усыпанный едва заметными веснушками нос. Если бы я сказал вслух, как мило это выглядит, Уэнсдэй наверняка сломала бы мне челюсть. — Мы не можем тратить время на идиотский шоппинг. Какого хрена ты не мог просто постирать свою одежду? — Мои джинсы не высохли бы за ночь. Это же не твои микроскопические шорты, — парирую я, скрестив руки на груди и задрав подбородок. — Могу одолжить, — она в точности копирует мою оборонительную позу, пока я невольно задаюсь вопросом, каким образом чёртова Аддамс одновременно вызывает во мне гневное раздражение и жгучее возбуждение. — Спасибо, воздержусь. Они и на тебя-то едва налазят… Специально выбирала размер поменьше? — хрен знает, зачем я продолжаю пререкаться, да ещё и на такую бесполезную тему, но остановиться никак не могу. Бессмысленные препирательства длятся ещё несколько минут, после чего нам худо-бедно удаётся прийти к подобию компромисса. Останавливаемся на том, что Уэнсдэй подкинет меня до ближайшего торгового центра, где я куплю одежду и еду, а сама тем временем отправится навестить Оттингера, чтобы узнать, как продвигается ремонт машины и выяснить точный адрес нашего подозреваемого. Что ж, прогресс налицо, поэтому робкая надежда внутри меня осторожно поднимает голову — если мы и дальше будем общаться в подобном ключе, есть крохотный шанс, что мы научимся нормально разговаривать… И что Аддамс перестанет воспринимать меня как непроходимого кретина. Оказавшись в торговом центре, я быстро пробегаюсь по бутикам. Брендовые обхожу стороной — украденные деньги приходится экономить, ведь мне совсем не хочется, чтобы дерзкая девчонка повторно совершила уголовно наказуемое преступление. А с неё станется. В итоге я покупаю самые обычные синие джинсы, две объёмные однотонные футболки, сменное бельё и несколько пар носков. Кроссовки решаю оставить — в момент перемещения во времени на мне были обычные белые кеды, которые вряд ли покажутся подозрительными. Немного подумав, решаю взять для Уэнсдэй джинсовую куртку с нашивками. Не факт, что ей понравится, но неизвестно, как долго продлится слежка за Гейтсом, а ночами ещё довольно прохладно. А вот с едой возникает заминка. Я не имею ни малейшего представления, чем она вообще питается. Никогда не видел, чтобы Аддамс нормально ела — такое ощущение, что её организм функционирует исключительно на кофе, алкоголе и сигаретах. Не придумав ничего лучше, покупаю для неё то же, что и для себя. Чизбургер с двойным сыром, холодный пепси и огромную порцию картошки фри. Покидая торговый центр, по привычке тянусь за телефоном, чтобы набрать её номер, но тут же останавливаю себя, мысленно укорив за идиотизм. Связи нет, батарея разряжена, и вдобавок странное устройство может привлечь внимание случайных прохожих — ещё не хватало, чтобы кто-нибудь излишне бдительный принял айфон за бомбу или вроде того. К счастью, знакомая Хонда уже дожидается меня на полупустой парковке. Однако радость длится ровно до того момента, как я сажусь на переднее пассажирское сиденье. — Я такое не ем, — недовольно заявляет Уэнс, стоит мне протянуть ей пакет с эмблемой сети самых известных закусочных. — Да мне насрать, — у меня нет никакого желания вступать в очередную конфронтацию. Если она хочет свалиться в голодный обморок, это не моя проблема. Не обращая внимания на её демонстративно недовольный вид, я распечатываю аппетитно пахнущий бургер и откусываю большой кусок. Ещё вчера я убедился, что отец не соврал, а сегодня укрепился во мнении окончательно — тридцать лет назад еда в Макдональдсе была в разы вкуснее, нежели в наше время. Аддамс пару секунд брезгливо воротит нос, косится на меня со всем высокомерием, на которое только способна, но в итоге голод побеждает неуёмное желание выделываться. Она забирает пакет обратно и достаёт оттуда второй бургер — препарирует его на части, выбросив за окно солёные огурцы и кружочки лука, а потом отщипывает маленький кусочек от котлеты и отправляет в рот. Краем глаза наблюдаю, как её губы смыкаются вокруг испачканных в соусе пальцев, и от этой картины меня снова бросает в жар, несмотря на низко опущенное боковое стекло. В стремлении отвлечься тянусь за стоящей в подстаканнике газировкой — и аккурат в этот момент Уэнсдэй проделывает аналогичное движение. Она успевает схватиться за бутылку пепси первой… а я не успеваю отдёрнуть руку, и моя ладонь по инерции ложится поверх её пальчиков — таких же ледяных, как гладкое стекло взятого из холодильника напитка. Секундное прикосновение похоже на удар электрошокера, отчего я позорно вздрагиваю, выдав собственное смятение. Буркнув себе под нос извинение, я поспешно убираю руку, но на щеках вспыхивает предательский румянец. Благо, Аддамс никак не комментирует случившееся и молча отворачивается — впрочем, ничего удивительного, ведь из нас двоих значение случайному тактильному контакту придаю только я. Идиот. Для неё явно не произошло совершенно ничего примечательного, а я уже залился краской по самые уши как бестолковый малолетка. — Поехали уже. Я выяснила адрес Гейтса, — снисходительно бросает она, искоса глянув в мою сторону и закидывая большую половину своего покалеченного бургера обратно в пакет. Я быстро расправляюсь со своей порцией, тщательно протираю руки бумажной салфеткой и пристёгиваю ремень. Уэнс закатывает глаза и поворачивает ключ в зажигании, заводя мотор. — А вот с машиной пока всё хреново. Ботаник сказал, что нужны какие-то детали. Но он почти разобрался в своих записях и уверял, что всё получится. Но я бы не слишком верила в его мозги. Терпеть не могу суицидников. — Отчего так? — с интересом спрашиваю я, сообразив, что слышал эту фразу неоднократно, но никогда не знал истинных причин. — Оттого, что им не хватает силы воли вынести мучительную пытку бренным существованием, — философски отзывается она, вжимая в пол педаль газа. Стрелка на спидометре взлетает вверх, а скорость явно превышает допустимые значения, но я решаю промолчать. Никому из нас не станет лучше от очередной перепалки. Мы проезжаем с десяток кварталов, нарушив с десяток правил дорожного движения — Уэнс нисколько не утруждает себя соблюдением скоростного режима, обгоняет через сплошную и везде проскакивает на мигающий жёлтый. Я неодобрительно цокаю языком, когда она нагло подрезает старенький Бьюик, но ничего не говорю вслух. Прошлая наша ссора в машине кончилась аварией, благодаря которой мы провалились сквозь время, и повторения истории мне совсем не хочется. Наконец автомобиль плавно замедляет ход и останавливается напротив скромного одноэтажного домика, обнесённого невысокой живой изгородью из аккуратно стриженных кустарников. С удивлением понимаю, что семья Гейтсов живёт всего через три улицы от моего будущего дома… Вытягиваю шею, чтобы осмотреться получше. Низкие ряды растительности открывают неплохой обзор на внутренний дворик, где женщина средних лет в садовых перчатках возится над клумбой с яркими разноцветными фрезиями, а светловолосая девчушка в ситцевом платье тискает пушистую болонку. Очевидно, это мать и младшая сестра Гаррета. Но его самого нигде не видно. — Не будем привлекать внимание, — заявляет Аддамс, после чего ловко перебирается на задние сиденья, где наглухо тонированные боковые стёкла надёжно скрывают салон машины от посторонних глаз. Мысль звучит вполне здраво, но мне совсем не хочется сгибаться в три погибели, чтобы сесть назад, поэтому я предпочитаю обычный способ. Выхожу на улицу, невольно щурясь от палящего летнего солнца, а потом распахиваю заднюю дверь и сажусь рядом с Уэнсдэй. Она сразу тянется к бардачку между передними сиденьями и извлекает оттуда довольно внушительную кипу пожелтевших от времени газетных вырезок и два неизвестно откуда взятых маркера. — Тут вся информация, которую я нашла в машине из двадцать второго, — деловито сообщает она, сунув мне половину бумаг. Невольно удивляюсь, в какой момент Уэнс успела это стащить. — Нужно всё изучить, чтобы составить максимально подробную картину преступления. Мы должны знать абсолютно всё о действиях Гейтса в ночь выпускного, чтобы это предотвратить. Она сбрасывает массивные грубые ботинки и принимает свою любимую позу — откидывается на заднее сиденье и закидывает ноги на спинку переднего. А потом погружается в чтение, прикусив колпачок от маркера. Поспешно отвожу взгляд, чтобы не пялиться на стройные бёдра в сетчатых колготках и сосредотачиваю внимание на газетной статье. Мелкие буквы местами кажутся такими расплывчатыми и выцветшими, словно на них капнули водой… Или слезами. Мне становится не по себе. Невольно представляю, сколько унылых вечеров старший Оттингер провёл в гараже, внимательно изучая материалы об убийстве любимой девушки и тщетно пытаясь заставить машину времени работать. Интересно, любил ли он вообще мать Юджина или женился на ней от безысходности? Не обнаружив ничего стоящего на первом листе, откладываю его в сторону и принимаюсь за второй — а вот тут уже интереснее… Это не просто заметка из жёлтой прессы, а подробный отчёт коронера об осмотре трупа Кинботт. Смерть наступила вследствие внутреннего кровотечения от шести колото-резаных ран, нанесённых острым предметом (прим. разделочный нож, обнаруженный на месте преступления) в области левого лёгкого между четвёртым и пятым ребром, а также в области эпигастрия и левого подреберья. Зафиксировано время смерти: примерно 23:30 26 июня 1990 года. Обведя маркером точное время убийства, я украдкой поглядываю в сторону Аддамс. Она выглядит максимально сосредоточенной — между смоляных бровей залегла крохотная мимическая морщинка, а немигающий взгляд неотрывно скользит по печатным строчкам. Мотор Хонды не заглушен, и из магнитолы тихонько доносятся звучные басы Роллинг Стоунз. Сама того не замечая, Уэнсдэй слегка покачивает головой в такт мелодии, а я против воли засматриваюсь на её чёткий профиль со слегка вздёрнутым веснушчатым носиком и трогательной ямочкой на остреньком подбородке. Чёрт, ну почему она такая… Словно все песни про неё. А я просто дурак. А несколько секунд спустя Уэнс меняет позу и закидывает ноги мне на колени. Совершенно стандартная привычка, она ведь делает так постоянно — вот только прежде бесцеремонное вторжение в личное пространство не вызывало во мне настолько бурной реакции. Неловко ёрзаю на сиденье, ощущая, как кровь отливает от мозга и устремляется в пах, заставив член дёрнуться и слегка напрячься. Аддамс с заметным недовольством вскидывает бровь, словно задавая немой вопрос, какого чёрта мне приспичило завозиться. Отрицательно мотаю головой, мол, всё в порядке… Но это ложь. Ничего не в порядке. Я больше не могу сосредоточиться. Приятная тяжесть её ног на моих коленях катастрофически мешает вчитываться в отчёт о вскрытии первой жертвы. Потемневший взгляд то и дело падает на узкие щиколотки с хрупкой косточкой, на острые коленки, на обтянутые крупной сеткой бёдра… Мне становится жарко, и я тянусь к ручке на боковой двери, чтобы опустить тонированное стекло. — Даже не думай, — предостерегающе шипит Уэнсдэй и резко подаётся ко мне, намереваясь предотвратить стремление опустить окно. От этого движения открытый маркер в моей свободной руке проезжается чёрным грифелем по бедру Аддамс, оставляя длинный след между сетчатыми нитями колготок. Почему-то в моём донельзя взбудораженном сознании возникает дурацкая ассоциация с игрой в крестики-нолики — поддавшись внезапному порыву, я дорисовываю вторую диагональную черточку, формируя на бледной коже кривоватый крестик. Девчонка смешно морщит нос, презрительно покосившись на неожиданный перформанс. Я начинаю ощущать чудовищную неловкость и уже открываю рот, чтобы начать извиняться за глупую выходку — но в следующую секунду она зубами сдёргивает колпачок со своего маркера и рисует нолик в соседней клетке. Чёрт. Никогда бы не подумал, что детская игра может так заводить. Чувствую, как заливаюсь пылающим румянцем до самых ушей, в джинсах становится предательски тесно, а пальцы начинают заметно подрагивать… Но продолжаю. Вжимаю твёрдый чёрный грифель в упругую мягкость белоснежной кожи и оставляю второй крестик на одну клетку ниже первого. — Щекотно, — констатирует Аддамс и поводит плечами. Однако её ровный голос отнюдь не кажется раздражённым, словно происходящее совсем не вызывает в ней отторжения. — Прости, — я виновато улыбаюсь и начинаю отводить руку, но цепкие ледяные пальчики крепко смыкаются вокруг моего запястья. — Продолжай, — одними губами шепчет она, глядя прямо в глаза, и этот немигающий взгляд парализует меня словно гипноз королевской кобры. В чернильной бездне медленно, но верно разгорается огонь — и точно такое же пламя вспыхивает во всём моём теле. Не разрывая напряжённого зрительного контакта, Уэнсдэй каким-то поспешным движением вырисовывает неровный кружок под моим крестиком, не позволяя выйти из игры победителем. Воздух в тесном пространстве салона сгущается, постепенно становясь обжигающе раскалённым. Не знаю, откуда взялась смелость, но секунду спустя я кладу ладонь на её колено — и из груди словно вышибает весь кислород. Тонкая сетка нисколько не препятствует тактильным ощущениям, и кожа Аддамс на ощупь оказывается точно такой, как я представлял сегодняшним утром, глуша в ладони рвущиеся наружу стоны. Гладкой как самый дорогой шёлк и прохладной как льдинка в бокале виски. Дрожь в руках многократно усиливается, и я моментально забываю о правилах игры. Маркер выпадает из моих пальцев и закатывается под сиденье, но никто из нас этого не замечает. Словно в бреду я скольжу ладонью выше, позволив себе новую дерзость — крепко сжимаю бедро Уэнсдэй практически рядом с кромкой коротких джинсовых шорт. Она вдруг резко зажмуривается и приоткрывает губы на выдохе… А меня будто пронзает ударом молнии от осознания, что ей по-настоящему нравится. Ей нравятся мои прикосновения. Мои. Чёрт возьми. Грёбаное дерьмо. Я не могу поверить, что это происходит на самом деле. Сама мысль, что Уэнсдэй Аддамс позволяет мне касаться её тела сводит с ума. И побуждает продолжать. Нервно сглотнув, я кладу ей на щиколотку вторую лихорадочно дрожащую руку и очень медленно веду снизу вверх, упиваясь каждым миллиметром нежной мертвецки бледной кожи. Дразняще легко касаюсь кончиками пальцев острого колена, затаив дыхание, перемещаю ладонь на внутреннюю сторону бедра — и Аддамс немного раздвигает ноги, облегчая мне доступ. Её чёрные ногти впиваются в кожаную обивку сиденья, а голова слегка запрокидывается назад, открывая моему жадному взгляду контуры хрупких ключиц, ямку между ними и соблазнительную ложбинку между грудей. Фейерверк ощущений ошеломляет. Член уже стоит колом, и мне становится тотально наплевать, что мы вообще-то должны следить за Гарретом Гейтсом — близость Уэнс перекрывает абсолютно всё в этом грёбаном мире. Пусть хоть апокалипсис случится, я не смогу прекратить к ней прикасаться. А следующую секунду случается то, что разом выбивает почву у меня из-под ног. С маняще приоткрытых вишнёвых губ срывается едва различимый полустон, а Аддамс резко подаётся вперёд и одним стремительным движением садится на меня сверху... Чёрт побери, да так просто не бывает. Инстинктивно обхватываю ладонями её тонкую талию — и большие пальцы действительно почти что смыкаются. Теперь наши лица находятся на одном уровне. Так близко, как никогда прежде. Я легко могу различить каждую длинную ресничку, каждую бледную веснушку, каждую микроскопическую трещинку на призывно приоткрытых губах… Окончательно сдавшись во власть неуклонно растущего возбуждения, я опускаю обе руки на её обтянутую джинсовой тканью задницу, сжав упругие ягодицы. Уэнсдэй шумно выдыхает и яростно врезается короткими ногтями в мои плечи, причинив слабую боль даже сквозь плотную ткань новой футболки. Неизбежно теряя контроль над своими действиями, я подтягиваю её поближе, позволяя в полной мере ощутить твёрдость каменного стояка. Чернильные глаза широко распахиваются, а мгновением позже уголки губ приподнимаются в коварной усмешке — и Аддамс вдруг плотнее прижимается бёдрами к моей эрекции, доводя меня до совсем уж невменяемого состояния. Потемневший взгляд опускается на её губы. Красноречивый намёк становится последним спусковым крючком. Она порывисто подаётся вперёд, решительно уничтожая оставшиеся миллиметры такого ненужного расстояния. Первое прикосновение к вишнёвым губам пронзает меня подобно электрическому импульсу — по позвоночнику проходит волна колючих мурашек, а в районе солнечного сплетения возникает трепет, которого я не испытывал никогда прежде. Уэнсдэй шумно выдыхает и моментально приоткрывает рот шире, позволив моему языку смело скользнуть внутрь… Наши языки сталкиваются, и я вдруг ощущаю кончиком своего твёрдую бусину. Чёрт бы меня побрал. У неё пирсинг. И этот грёбаный шарик из хирургической стали окончательно взрывает мой разум подобно атомной бомбе в Хиросиме. Возбуждение становится почти болезненным, член начинает требовательно пульсировать, а сердце в груди бьётся так бешено и тахикардично, словно меня вот-вот накроет инфаркт миокарда. Аддамс разрывает поцелуй. Но лишь для того, чтобы впиться губами и зубами в шею, оставляя на разгорячённой коже собственнический укус. Я вздрагиваю всем телом как от удара шокером. Одна рука стремительно взлетает вверх и запутывается в её волосах, мстительно сильно натянув кожу головы, а вторая нащупывает пуговицу на вызывающе коротких шортах. Где-то на краю затуманенного сознания вспыхивает мысль, что у меня даже нет презервативов — но сейчас это кажется абсолютно неважным… Я слишком сильно её хочу. И больше не могу ждать ни секунды. Кое-как справившись со злосчастной пуговицей, я порывисто дёргаю вниз язычок молнии и запускаю руку в невыносимо узкие шорты. Уэнсдэй приглушённо стонет мне в шею и снова вгрызается зубами, оставляя россыпь отметин вдоль бьющейся жилки. Вспышка боли только усиливает бурлящее в крови желание. Никогда не был сторонником грубостей в сексе, но с ней почему-то всё иначе — пусть царапается, пусть хоть до крови искусает… Зато так я точно буду знать, что всё это происходило на самом деле. Мои дрожащие пальцы скользят глубже между её широко расставленных бёдер и ложатся поверх тонкого кружевного белья. Насквозь влажного кружевного белья. Чёрт побери. Господи помилуй. Она невероятно мокрая. Из-за меня. Для меня. Я едва успеваю сжать истекающую обжигающей влагой промежность всей ладонью и выбить из Аддамс новый, более громкий стон — как вдруг она резко замирает и отстраняется. — А вот и Гейтс, — бормочет она заметно севшим голосом, глядя куда-то мне за спину. И теперь мысль о его убийстве больше не кажется мне кощунственной — более того, я готов сиюминутно придушить голыми руками грёбаного ублюдка, который посмел убить мою мать… и прервать лучший момент в моей жизни.