Назад в будущее

Сказать, что я волновался — не сказать ничего. Пришлось сделать несколько вдохов и выдохов, чтобы унять лихорадочно колотящееся сердце. Ладони стали липкими от пота. Вдобавок моя правая рука всё ещё была испачкана разводами тёмной крови. Воспользовавшись этим как предлогом, я буркнул себе под нос невнятное: «Дай мне минутку» и поспешно скрылся за дверями ванной комнаты. А потом какое-то время простоял над раковиной, поворачивая опухшую кисть под разными углами и в замешательстве наблюдая, как окрашенная в розовый вода утекает в слив. Мне было… странно. И немного страшно. Ведь никогда прежде в моей постели не оказывалась невинная девушка — Бьянка уже успела обзавестись небольшим опытом к моменту начала наших отношений. Поэтому я жутко разнервничался, опасаясь снова сделать Уэнсдэй больно. Но отступить я не мог. Нельзя было просрать свой единственный шанс, ведь второго такого могло и не представиться. Быстро сполоснув раскрасневшиеся щёки бодрящей ледяной водой и вытеревшись висящим на крючке полотенцем, я коротко киваю своему отражению в заляпанном брызгами зеркале. А потом делаю максимально глубокий вдох и выхожу обратно в комнату — за окном постепенно сгущаются сумерки, и углы номера уже утопают в полумраке. Впрочем, оно и к лучшему. Если я не буду видеть кровь на внутренней стороне её бёдер, то, возможно, смогу немного абстрагироваться и прекратить трястись от волнения. Аддамс при виде меня пару раз моргает и откидывается на подушки, приподнявшись на локтях. Её пристальный взгляд кажется привычно твёрдым и уверенным, но слегка напряжённая поза явственно выдаёт тщательно скрываемое беспокойство. — Слушай, я постараюсь быть осторожным… — зачем-то бормочу я севшим голосом, чувствуя себя до жути нелепо. — Но если передумаешь и захочешь остановиться, просто скажи. Ладно? Она молча кивает в знак согласия, пока я на негнущихся ногах медленно пересекаю комнату и останавливаюсь напротив кровати. Неотрывно наблюдая за моим идиотским замешательством, Уэнс напряжённо хмурится, и между смоляных бровей появляется очаровательная морщинка. Я осторожно сажусь на краешек постели и протягиваю к ней руку, невесомо скользнув кончиками пальцев от тонкой щиколотки до острого колена с белеющим под ним шрамиком. Добравшись до внутренней стороны бедра, слегка усиливаю давление ладони, немного сжимая шелковистую бледную кожу. Аддамс судорожно вздыхает и доверчиво прикрывает глаза. Словно предоставляет карт-бланш на дальнейшие действия. Несмотря на бешеный тахикардичный пульс, набатом стучащий в висках, моё тело незамедлительно реагирует на её близость — кровь устремляется в пах, и член требовательно дёргается. И одновременно с этим грудную клетку сжимает благоговейный трепет от осознания, что я первый. Она моя всецело. Никто другой не прикасался к Уэнсдэй вот так… Ни тупоголовые качки в форменных куртках студенческого братства, ни патлатый барабанщик с накрашенными ногтями из местной рок-группы, ни кто-либо ещё. Эта мысль подстёгивает проявить решимость. Я резко подаюсь вперёд, уперевшись свободной рукой в матрас и нависая над ней — Аддамс сразу же распахивает глаза, и этот пристальный немигающий взгляд словно проникает глубоко в душу, буравит внутренности, заставляет кровь вскипать в артериях. Кладу ладонь ей на затылок, стягивая резинку с растрепавшегося хвоста и пропуская между пальцами гладкие пряди цвета воронова крыла. Хрупкие руки цепко обвивают мою шею, бескомпромиссно принуждая склониться ниже. Окончательно теряя голову от разом накатившего желания, я решительно уничтожаю последние миллиметры расстояния — и накрываю маняще приоткрытые губы долгим глубоким поцелуем. Наши языки сплетаются, а обнажённая грудь с твёрдыми сосками так плотно прижимается к моей, что я ощущаю биение чужого сердца. С каждой секундой градус возбуждения возрастает, а фейерверк эмоций буквально ошеломляет. Переношу вес своего тела на локоть, а освободившейся ладонью провожу по изгибу тонкой талии, пересчитывая пальцами хрупкие выступающие рёбра. Дыхание Уэнсдэй моментально сбивается, и у неё вырывается приглушённый стон, утонувший в очередном горячечном поцелуе. Кипучее жгучее желание испепеляет остатки моих сомнений, волнение постепенно отступает. Отпустив её волосы и с упоением глядя на то, как водопад смоляных локонов рассыпается по белоснежной подушке, я скольжу раскрытой ладонью ниже. Плавно провожу по бедру, сходя с ума от безупречной гладкости бархатистой прохладной кожи, подсовываю руку под сгиб колена, бережно отодвигаю в сторону её ногу… И едва не задыхаюсь от крышесносного урагана ощущений, когда вставший член упирается во внутреннюю сторону бедра в паре сантиметров от влажной промежности — не могу удержаться, чтобы не толкнуться навстречу. Девчонка подо мной вздрагивает и беспощадно впивается полумесяцами остреньких ногтей в шею, наверняка оставляя красноватые следы. Каменная эрекция уже доставляет ощутимый дискомфорт, и сдерживаться становится всё сложнее. Чертовски хочется двинуться бёдрами вперёд, наполнить её собой, почувствовать тесный влажный жар гибкого тела... Но усилием воли я заставляю себя проявить терпение и не спешить с активными действиями. Я уже один раз причинил ей боль и повторения истории не допущу. Теперь я буду предельно аккуратным. Поэтому разрываю поцелуй и приподнимаюсь, скользнув долгим изучающим взглядом по её стройной миниатюрной фигурке. Сгущающийся полумрак усиливает восхитительный контраст жемчужной кожи и чернильных локонов — это настолько великолепное зрелище, что у меня перехватывает дыхание. Кажется, никогда в жизни я не видел никого красивее Уэнсдэй. И вряд ли увижу. Единственная яркая деталь в чёрно-белой палитре её внешнего облика — маняще приоткрытые губы цвета черешни, влажно блестящие и слегка припухшие от моих несдержанных поцелуев. Снова наклоняюсь и дразняще цепляю зубами пухлую нижнюю, а потом скольжу вдоль линии челюсти. Прикусываю мочку маленького ушка, украв у Аддамс негромкий протяжный стон, оставляю влажную дорожку поцелуев вдоль бьющейся жилки на шее. Опускаюсь к хрустально-хрупким ключицам и невесомо касаюсь кончиком языка ямки между ними… Её кожа пахнет настолько крышесносно, что у меня буквально голова идёт кругом — кажется, это что-то пряное с горчинкой цитруса. Уэнсдэй снова судорожно выдыхает и выгибается в спине, стремясь прижаться ближе. Её отзывчивая чувственная реакция ударяет по оголённым нервным окончаниям мощным разрядом тока. Даже воздух вокруг становится густым и наэлектризованным. Повисшее между нами напряжение настолько велико, что окажись рядом выключенная лампочка, она, пожалуй, зажглась бы сама по себе… А мгновением позже девчонка вдруг шире раздвигает ноги и обхватывает ими мои бёдра. Головка стоящего колом члена упирается аккурат в её влажную промежность, и от этого крышесносного ощущения я буквально забываю, как дышать. Жалкие остатки моей сдержанности сносит ко всем чертям волной цунами — возбуждение моментально достигает своего пика, шкалит за критическую отметку. Меня хватает всего на несколько секунд промедления. Обхватываю предательски дрожащей ладонью упругую грудь, с наслаждением пропускаю между пальцами твёрдый сосок. Аддамс нетерпеливо извивается подо мной, запрокидывает голову, доверчиво открывая полный доступ к шее, к которой я незамедлительно припадаю губами. Слегка прикусываю пряно пахнущую нежную кожу, оставляя мелкие созвездия отметин. Словно крошечные знаки обладания, подтверждающие, что всё это действительно происходит на самом деле. У Уэнсдэй вырывается очередной тихий, но протяжный стон — этот невыносимо сладкий звук резонирует в моём теле, напряжённом как туго натянутая тетива. Маленькие ладошки скользят по моей взмокшей спине, очерчивая контуры перекатывающихся мышц, а ногти ощутимо врезаются в лопатки, безжалостно вспарывая кожу до саднящих царапин. Судя по ощущениям, на них выступают бисеринки крови. Она словно нарочно провоцирует меня поскорее сорваться и отпустить истончённый желанием самоконтроль. Не имея больше никаких сил ждать, я просовываю руку между нашими крепко прижатыми друг к другу телами — и осторожно касаюсь влажной промежности, истекающей раскалённой влагой. Меня давно колотит мелкой дрожью от острой потребности оказаться внутри, но я чертовски боюсь снова сделать ей больно… Стараясь действовать как можно аккуратнее и бережнее, раздвигаю пальцами скользкие от смазки складочки. Аддамс с готовностью подаётся бёдрами вперёд, словно демонстрируя безоговорочное желание стать моей — от этого порывистого движения первая фаланга среднего пальца погружается внутрь её тела. Окончательно осмелев, проникаю немного глубже и вскидываю голову, чтобы иметь возможность наблюдать за её реакцией и немедленно остановиться в случае чего. Я снова чувствую несильное сопротивление тугих мышц, но Уэнсдэй больше не морщится от боли — теперь кукольное личико искажено выражением нетерпеливого возбуждения. Веки с трепещущими ресницами полуопущены, а губы маняще приоткрываются на выдохе. Грудь с напряжёнными сосками тяжело вздымается и безотчётно льнёт к моему торсу. — Постарайся расслабиться… — шепчу я, уткнувшись носом в изгиб между шеей и плечом и окончательно пьянея от аромата её кожи. Аддамс молча кивает, закусив губу. Очевидно, эта группа мышц ей пока не знакома, а потому расслабиться непросто — но она покорно делает всё возможное, и внутри неё становится чуть свободнее. Соприкосновение обнажённых тел плавит мой разум, воспламеняет нервные окончания, посылает импульсы удовольствия по всем органам и клеткам. Шумно втянув воздух сквозь плотно стиснутые зубы, я прекращаю ласкать Уэнс и обхватываю ладонью твёрдый член у основания. Невыносимое давление в паху кажется почти болезненным — сейчас мне чертовски необходимо оказаться внутри её разгорячённого тела. Направляю себя рукой, коснувшись чувствительной головкой нежных мокрых складочек, и едва сдерживаюсь, чтобы не кончить в ту же секунду. Девчонка снова напрягается подо мной, крепче вцепляется в мои плечи, зажмуривается сильнее… Но чека гранаты сорвана, кнопка детонатора зажата — и я понимаю, что уже не послушаюсь, если она вдруг попросит остановиться. Слишком долго чёртова Аддамс доводила меня до исступления своими вызывающе короткими шортами, своим обтягивающим топом, едва прикрывающим пупок с золотым колечком пирсинга, одним своим присутствием в моей жизни. С Уэнсдэй всегда всё было слишком. Слишком горячо, слишком крышесносно, слишком возбуждающе, слишком-слишком-слишком… Теперь мне ни за что не суметь отказаться от неё. Каким-то невероятным чудом в моей голове вспыхивает мысль о презервативах. Приходится стиснуть зубы и собрать остатки воли в кулак, чтобы отстраниться и потянуться за наспех брошенными на пол джинсами. Пальцы колотит горячечной мелкой дрожью, и достать заветную упаковку из заднего кармана удаётся только со второй попытки — кое-как разорвав целлофан и бумажную коробочку, я вытаскиваю квадратик из фольги. Поспешно цепляю его зубами и быстро раскатываю по напряжённому члену липкий латекс. Аддамс приподнимается на локтях и следит за моими действиями с каким-то исследовательским интересом, сдувая со лба прилипшую чёлку. Её сосредоточенное личико выглядит настолько забавно и трогательно, что у меня щемит сердце от нежности, а в грудной клетке появляется волнительный трепет. Снова подползаю к ней и нависаю сверху, неотрывно глядя прямо в бездонные чернильные глаза, подёрнутые пеленой жгучего желания. Мягко провожу тыльной стороной ладони по бледной скуле, чуть тронутой румянцем, заправляю за ухо взмокшую прядку, оставляю невесомый ласковый поцелуй в уголке губ. — Расслабься, — снова повторяю я, качнув бёдрами навстречу и размазывая головкой горячую липкую влагу. — Иначе будет больно. — Ты тоже расслабься, — усмехается Уэнсдэй, с вызовом изогнув смоляную бровь, а потом доверчиво обвивает руками мою шею и запускает пальчики в волосы. — И прекращай уже трястись. Болью меня не испугаешь. Довольно опрометчивое заявление. Она как всегда строит из себя железную и несгибаемую. Но недавнее вымученное выражение на её лице слишком прочно врезалось в мою память, чтобы я мог поверить в это утверждение. Набираю в лёгкие побольше воздуха, прикрываю глаза — и плавно подаюсь вперёд, постепенно погружаясь внутрь неё и преодолевая сопротивление тугих мышц. Я вхожу совсем неглубоко, едва ли наполовину, но от ощущения обжигающей тесноты на обратной стороне век уже начинают вспыхивать цветные мушки. Чёрт побери, какая же она… Приходится до крови закусить щёку с внутренней стороны, чтобы не делать резких движений — мне отчаянно хочется толкнуться сильнее, войти по самое основание, полностью заполнить её собой... Но я держусь. Пока что держусь. С губ Аддамс срывается судорожный вздох, который я с жадностью ловлю губами. Она с готовностью приоткрывает рот, впуская мой язык — и одновременно с этим призывно разводит ноги шире, позволяя двинуться дальше. Плавно качнув бёдрами, я осторожно подаюсь назад и снова вперёд. Пульсирующие внутренние мышцы податливо расступаются, и напряжённый член без особых усилий скользит глубже. Погрузившись целиком, я замираю на несколько секунд, давая ей время привыкнуть к ощущению наполненности — хотя от тесноты влажного душного жара у меня кружится голова. Уэнсдэй тяжело дышит, до боли оттянув мои волосы на затылке и опаляя тёплым дыханием разгорячённую кожу на шее. А потом вдруг смыкает лодыжки на моей пояснице, притягивая максимально близко и уничтожая последние миллиметры такого ненужного расстояния. И это чувство похоже на грёбаный взрыв атомной бомбы в Хиросиме. В голове словно щёлкает невидимый рубильник, отчего недавнее желание быть предельно аккуратным разлетается на осколки. Жгучее бесконтрольное возбуждение быстро одерживает верх в неравной борьбе с самоконтролем — я отвожу бёдра назад, выходя практически полностью, и тут же вбиваюсь снова на всю длину. Резче. Сильнее. Грубее. Аддамс протяжно стонет в голос, выгибается в спине, словно стремясь слиться со мной, стать единым целым. Немного отстраняюсь, для удобства уперевшись одной рукой в постель, и начинаю двигаться внутри неё в устойчивом быстром темпе. При каждом толчке раздаётся пошлый хлюпающий звук — быстро опускаю взгляд туда, где соединяются наши тела, чтобы убедиться, что это не кровь. И это действительно не она. На несколько секунд невольно засматриваюсь, как мой член раз за разом погружается в гибкое тело Уэнсдэй. Это зрелище будоражит оголённые нервы, вызывает поток мурашек вдоль позвоночника, усиливает тянущее напряжение в паху. Она тоже отпускает себя — бесстыдно стонет в голос, кусает губы, подаётся бёдрами навстречу, подстраиваясь под ритм глубоких толчков. Грёбаное дерьмо, какая же она чувственная… Такого просто не бывает. Наверное, мне это снится. Но неуклонно нарастающая пульсация тугих влажных стенок, которые так восхитительно тесно обхватывают мой член, быстро убеждает меня в том, что всё это реальность. Самая лучшая реальность из всех возможных. Чёрт побери, я действительно трахаю саму Уэнсдэй Аддамс, а ей действительно это нравится. Напрочь позабыв о том, что в первый раз стоит быть поаккуратнее, я окончательно перестаю контролировать своё тело и постепенно ускоряю ритм проникновений. Но Аддамс и не думает меня останавливать — только вздрагивает от каждого грубоватого толчка и больно впивается ногтями в плечи. Совсем не отдавая отчёта в собственных действиях, я опускаю свободную ладонь ей на горло. Но не сжимаю, а просто удерживаю на месте. Она резко распахивает угольно-чёрные глаза, которые кажутся совсем пьяными и совсем бездонными в окружающем полумраке. Наши взгляды сталкиваются, и я чувствую себя так, словно пропустил ступеньку, спускаясь с крутой лестницы — из груди разом вышибает весь воздух, а сердце обрушивается вниз с километровой высоты. Мне вдруг хочется сказать ей всю правду… Признаться, что я любил её с самого детства и не смог забыть по сей день. Даже крышесносное возбуждение чуть отступает, заставляя меня слегка замедлиться, чтобы подольше растянуть упоительный момент наслаждения. Но Уэнсдэй явно жаждет другого — сильнее запрокидывает голову, предоставляя полный доступ к шее и неожиданно кладёт свою маленькую ледяную ладонь поверх моей. Крепко сжимает, царапнув припухшие саднящие костяшки ногтями, словно призывая усилить хватку. Внутри меня сражаются трепетная нежность и бурлящее желание обладания. Второе побеждает очень быстро — разом решившись, я стискиваю пальцы на её горле, частично перекрывая доступ кислорода. Теперь я чувствую неистовое биение чужого пульса подушечками своих пальцев. Ощущение внезапной власти, которого я не испытывал никогда прежде, пьянит похлеще любой выпивки и любой дури. Одним резким толчком я снова вхожу по самое основание — с такой силой, что подвздошные кости врезаются в мягкость её кожи на внутренней стороне широко разведённых бёдер. Аддамс сдавленно стонет, трепетно зажмуривается, а тесные внутренние мышцы сжимают меня так крепко, что очертания номера начинают плыть перед глазами. Толчки становятся всё жёстче и грубее — наклоняюсь ниже, уткнувшись своим взмокшим лбом в её и покрывая смазанными хаотичными поцелуями разрумянившееся кукольное личико. Чувствую, что мне осталось совсем немного. В паху уже закручивается знакомый тугой узел, но сначала я чертовски хочу довести до оргазма её… Это желание перевешивает все прочие. Приходится перенести свой вес на правую руку, сжимающую горло Уэнс и тем самым усилить давление. Она нисколько не сопротивляется, только немного морщится при особенно глубоких толчках. Я запускаю свободную руку между нашими телами и наощупь нахожу набухший клитор — собираю большим пальцем липкую смазку и начинаю ласкать чувствительную плоть в такт быстрым движениям внутри. И с упоением ощущаю, что пульсация тесных стенок начинает нарастать. Упругие влажные мышцы обхватывают напряжённый член плотным кольцом, и балансировать на тонкой грани с собственным оргазмом становится всё сложнее. Вдобавок рука довольно скоро затекает и начинает неприятно ныть — но я даже не думаю останавливаться. Нет, ни за что не прощу себе, если кончу раньше неё. Зато задушенные стоны Аддамс становятся всё протяжнее, она подаётся навстречу моим жёстким хаотичным движениям, содрогаясь всем телом. Принимаюсь ласкать клитор настойчивее и быстрее, сходя с ума от ощущения тесноты и жара на члене. Слегка выпрямляюсь, рефлекторно стремясь отыскать более удобную позу — угол проникновения чуть меняется, и это становится спусковым крючком. По хрупкому телу Уэнс проходит волна дрожи, глаза блаженно закатываются, а с приоткрытых губ срывается сдавленный вскрик. Она трепетно сжимается вокруг меня, крепко стиснув твёрдый член — и одно только осознание, что прямо сейчас она испытывает свой первый оргазм, бьёт тысячевольтным разрядом тока по всем моим нервным окончаниям. Едва не рыча от сумасшедшего удовольствия, я вхожу особенно глубоко, отчего перед глазами пляшут цветные мушки, а где-то под рёбрами моментально взрывается сверхновая. Разжав хватку на её тонкой шейке, я резко наклоняюсь — впиваюсь смазанным мокрым поцелуем в вишнёвые губы и наконец кончаю с глухим низким стоном. Несравнимое ни с чем и неизведанное прежде удовольствие ошеломляет, разрывает связь с реальностью, и на несколько секунд перед глазами всё мутнеет. Чтобы прийти в себя, требуется немало времени. Сердце тахикардично колотится под рёбрами, учащённое дыхание сбито в ноль, голова ощутимо кружится. Вдобавок я лежу, уткнувшись носом в разметавшиеся по подушке смоляные локоны — и исходящий от них пряный аромат нисколько не помогает успокоиться. Мне совсем не хочется отстраняться и выходить из неё, словно после этого вся восхитительная иллюзия растает без следа, а Уэнсдэй снова окажется бесконечно далека и недоступна. Чертовски хочется так и остаться глубоко внутри стройного гибкого тела, продолжать ощущать её крышесносную близость, шелковистость безукоризненно гладкой кожи, мягкую упругость груди, дурманящий запах волос цвета воронова крыла… Чувствовать её целиком и полностью — и лелеять хрупкие мечты, что у нас есть завтра. И послезавтра. И много-много дней впереди. — Ксавье. Ты тяжёлый… — бормочет Аддамс пару минут спустя, начиная возиться подо мной, и только теперь я запоздало понимаю, что вжимаю её в постель всем своим весом. Я ещё чувствую блаженные отголоски отступающего наслаждения, отчего тело кажется ватным и непослушным. Двигаться совсем не хочется, но я всё же нахожу в себе силы, чтобы откатиться в сторону — и едва не валюсь на пол, ведь на узкой кровати для двоих недостаточно места. Утираю тыльной стороной ладони покрытый испариной лоб, машинально облизываю пересохшие губы, чтобы обрести способность говорить. — Как ты себя чувствуешь? Ничего не болит? — обеспокоенно спрашиваю я, устраиваясь на боку и приподнимаюсь на локте, чтобы заглянуть в её лицо. Уэнсдэй немного ёрзает на постели, сводит ноги вместе, сгибает их в коленях, пару раз моргает — будто проверяет собственные ощущения. А потом кладёт маленькую ладошку себе на шею, потирая и разминая взмокшую от пота кожу… И мои глаза ошарашенно распахиваются, когда в окружающем полумраке я вдруг замечаю на её горле лиловые синяки в форме моих пальцев. Блаженную расслабленность как ветром сдувает — я резко принимаю сидячее положение и перехватываю хрупкое запястье, заставляя её отвести ладонь в сторону. От открывшейся картины по позвоночнику моментально пробегает холодок. На нежной фарфоровой коже отчётливо выделяется четыре продолговатых отметины, которые стремительно набирают цвет. — Чёрт… Прости… — севшим голосом шепчу я, будучи не в силах поверить, что действительно сделал это своими руками. Как такое вообще вышло? Почему я настолько потерял контроль? Ведь никогда прежде подобного не случалось. Но близость Аддамс подействовала на меня совершенно крышесносно, и я напрочь забыл об осторожности. Грёбаное дерьмо, какой же я непроходимый кретин. — Извини… Я не хотел. Я не знаю, что на меня нашло, правда… Понимаю, что любые оправдания прозвучат жалко и бесполезно, но заткнуться не могу — мне второй раз за вечер становится чертовски жутко и чертовски стыдно за собственные действия. Уэнс несколько секунд взирает на меня нечитаемым взглядом исподлобья, а потом вдруг улыбается самыми уголками губ, словно моё сбивчивое извиняющееся бормотание искренне её забавляет. — Торп, ты когда-нибудь перестанешь быть таким клиническим идиотом? — иронично бросает она и вальяжно потягивается, откинувшись на подушки. Сонно зевнув и прикрыв рот тыльной стороной ладони, Аддамс выжидает ещё пару секунд, после чего проворно спрыгивает с кровати и устремляется в сторону ванной летящей походкой. Она шагает так легко и стремительно, словно совсем не испытывает дискомфорта после случившегося. А потом останавливается у дверей и оборачивается через плечо, небрежно мне подмигнув. — Ах, да. И давай договоримся на будущее: ты не будешь трястись надо мной как над стеклянной статуэткой и перестанешь извиняться как кретин за каждую мелочь. Её абсолютно безмятежная реакция напрочь выбивает меня из колеи — кажется, я никогда не научусь её понимать и никогда не смогу разгадать сложнейшую головоломку её внутреннего мира. Нелепо хлопаю глазами, подтверждая звание полного кретина, пока Уэнсдэй не скрывается за дверью ванной. Тотальное замешательство спадает лишь тогда, когда до моего слуха доносится мерный шум включившейся воды. Тряхнув головой, чтобы окончательно сбросить оцепенение, я сползаю с развороченной постели и подхожу к мусорной корзине в углу номера — стягиваю презерватив и замечаю на нём багряные разводы крови. К огромному облегчению, её совсем немного, и я постепенно успокаиваюсь. Вероятно, Аддамс права. Мне и впрямь стоит прекращать трястись в её присутствии. Вот только ей гораздо проще холодно рассуждать о подобных вещах — ведь она не пыталась задавить в себе бушующие чувства на протяжении нескольких лет. Натянув джинсы прямо на голое тело, я ещё несколько минут слоняюсь по номеру, собирая разбросанные вещи и упавшие на пол упаковки лекарств. Наведя относительное подобие порядка и стянув со своей кровати испачканное покрывало, усаживаюсь на край постели, с тоской вспоминая удобства мира двадцать второго года. Чертовски хочется есть, но я не уверен, что в конце прошлого века в нашем убогом захолустье работали доставки еды. Время совершенно незаметно перевалило за полночь, поэтому приходится довольствоваться скудным содержимым мини-бара. Покопавшись в недрах маленького холодильника, выуживаю оттуда несколько пачек солёного арахиса, парочку снеков и бутылку минералки. Решив дождаться Аддамс, я открываю бутылку воды и залпом осушаю больше половины — от скуки принимаюсь щёлкать пультом от телевизора, переключая незнакомые мне передачи. Шум воды в ванной стихает, и спустя несколько секунд на пороге появляется Уэнс в одном махровом полотенце на голое тело. — Хочешь? — кивком головы указываю на немногочисленный запас орешков и батончиков, лежащий на столешнице комода. Памятуя о её капризной избирательности в плане еды, решаю уточнить. — Или можем поискать что-то более… — Сойдёт, — неожиданно покорно соглашается Аддамс и подходит ближе. Подтянувшись на руках, запрыгивает на комод и ловко вскрывает блестящую упаковку с пирожным Твинки. Я принимаюсь за арахис, краем глаза наблюдая за чертовски соблазнительной девчонкой — и мысленно прикидываю, как теперь себя вести. Всё случилось так внезапно и стремительно, что мы даже не успели поговорить и обсудить, какой конкретно статус теперь имеют наши странные отношения. О своей официальной девушке я практически не вспоминаю, словно Бьянка осталась в другой жизни. Хотя прошло всего пару дней… Но отчего-то сейчас я чувствую себя абсолютно иным человеком, как будто минули долгие годы. Вот только мою жизнь перевернуло на сто восемьдесят градусов отнюдь не путешествие во времени на тридцать лет назад — а всего один-единственный человек, вальяжно сидящий на комоде в коротеньком полотенце и с аппетитом уплетающий кремовый батончик. Пока я неотрывно пялюсь на Уэнсдэй, она без особого интереса смотрит в экран маленького пузатого телевизора — на нём транслируют незнакомый чёрно-белый фильм. Сообразив, что завязать разговор сейчас не представляется возможным, я откладываю в сторону изрядно опустевшую упаковку арахиса и отряхиваю руки от мелких кристалликов соли. Кожу неприятно покалывает от пота, поэтому решаю поскорее принять душ. Не без труда подавив острое желание поцеловать Аддамс в макушку, прохожу мимо неё и скрываюсь за дверью ванной. Пару секунд смотрю на отражение в запотевшем зеркале и едва узнаю себя — на щеках алеет яркий румянец, а на губах сияет широкая счастливая улыбка, которой я не видел с момента смерти матери. Сбросив джинсы на пол, я забираюсь под душ — и тут же шиплю от боли, когда струи тёплой воды попадают на расцарапанную спину. Похоже, Уэнс хорошенько постаралась, чтобы разодрать кожу до крови. Но даже это саднящее ощущение заставляет меня блаженно улыбаться. Пока я чувствую боль от глубоких царапин, я точно буду знать, что это не было сном или плодом бурного воображения. Покончив с водными процедурами, я оборачиваю пушистое полотенце вокруг бёдер и прямо в таком виде возвращаюсь в комнату. В конце концов, довольно глупо стесняться друг друга после всего, что между нами было. Вот только смущаться уже не перед кем — Аддамс безмятежно спит, свернувшись клубком в своей постели и положив голову на изгиб локтя. Во сне она выглядит особенно трогательно, и у меня уже в сотый раз щемит сердце. Свет в номере полностью потушен, и единственным источником освещения служит небольшой экран телевизора, на котором теперь мелькают знакомые кадры фильма «Назад в будущее». Довольно иронично. Могли ли его создатели в далёком восемьдесят седьмом предположить, что знаменитая Делориан будет существовать на самом деле? Простояв перед экраном ещё несколько секунд и дождавшись, пока лохматый компаньон дока Брауна совершит одиночное путешествие во времени на одну минуту, я перевожу взгляд на Уэнсдэй. Она сильнее укутывается в огромное одеяло, практически зарывшись с головой — в комнате настежь распахнуто окно, и, вероятно, Аддамс попросту замёрзла. Жаль, что кровать слишком тесна для двоих, и я не могу согреть девчонку в своих объятиях. Поспешно опускаю хлипкую деревянную раму, но никак не могу избавиться от шальной мысли. С досадой покосившись на свою постель с помятыми простынями, я внезапно решаюсь на чертовски смелую авантюру. Вероятнее всего, после пробуждения Уэнс задушит меня подушкой, но мне тотально наплевать — возможность заснуть рядом с ней определённо стоит дальнейшего покушения на убийства. Стараясь ступать как можно тише, я очень осторожно приближаюсь к стоящей между кроватями тумбочке и убираю с неё лампу. А потом аккуратно вытягиваю тумбу из узкого проёма — скользнув по ламинату, она издаёт ужасающе громкий скрип, заставивший меня нервно дёрнуться. Благо, Аддамс спит крепко и даже не думает просыпаться. Бросив тумбочку прямо посередине комнаты, я хватаюсь обеими руками за низкое изголовье кровати. Несмотря на относительно небольшие размеры, она весит довольно много и поддаётся не с первого раза. После нескольких секунд бестолковой возни у меня получается сдвинуть койку с места. Наваливаюсь на неё всем корпусом и толкаю вперёд, создавая чертовски много шума — и поминутно бросаю встревоженные взгляды на мирно спящую Уэнсдэй. Она немного ворочается под одеялом, из-под которого торчит только тёмная макушка, но не открывает глаза. Очевидно, сегодняшний насыщенный день сильно её измотал. Я и сам чувствую дикую усталость и желание поскорее рухнуть в постель. Пострадавшая рука продолжает противно ныть, мешая двигать кровать, но я даже не думаю сдаваться. Через несколько мгновений мне наконец-то удаётся достичь желаемого — теперь две односпальные кровати соединены в одну. Правда между ними заметна довольно приличная щель, но это уже мелочи. Вот только Аддамс вряд ли оценит, если после пробуждения обнаружит меня рядом совсем без одежды. Памятуя, что по утрам у неё зачастую особенно хмурое настроение, я направляюсь к стоящему возле дверей пакету из торгового центра. Оторвав этикетку, поспешно натягиваю боксеры с надписью Кельвин Кляйн на резинке и возвращаюсь обратно. Пару секунд нелепо стою напротив кровати, собираясь с духом так основательно, словно намереваюсь сунуть голову в пасть дикого льва. А потом делаю глубокий вдох и забираюсь под тёплое одеяло. Несмотря на то, что кровати теперь сдвинуты, мы всё равно лежим каждый на своей половине — но даже сам факт, что Уэнсдэй находится так близко, вызывает трепет в районе солнечного сплетения. Кажется, я почти не дышу. Чертовски хочется протянуть руку и провести кончиками пальцев вдоль линии выступающих позвонков. Или вовсе повернуться на бок и обнять её со спины, уткнувшись в смоляные пряди. Но я не решаюсь. Маловероятно, что она обрадуется настолько бесцеремонному вторжению в личное пространство. Скорее всего, просто разозлится. Размышляя на эту тему и мучительно сражаясь с неуверенностью, я сам не замечаю, как меня начинает клонить в сон. Звук размеренного дыхания Аддамс постепенно убаюкивает, и я прикрываю потяжелевшие веки как раз в тот момент, когда на экране телевизора Марти Макфлай впервые видит свою юную мать. Просыпаюсь поздно — солнце уже стоит высоко над горизонтом и светит в незашторенное окно, заставляя поморщиться. Долю секунды я сонно зеваю, потирая осоловевшие глаза, а потом вдруг вспоминаю, как именно заснул накануне. Вот только противоположная сторона кровати уже пуста. Чёрт, неужели Уэнсдэй рассердилась и ушла? Я сажусь в постели так резко, что очертания комнаты начинают плыть перед глазами — и с невероятным облегчением вижу, что полностью одетая девчонка стоит в ванной спиной ко мне, тщательно расчёсывая длинные смоляные локоны. Наши взгляды сталкиваются в отражении зеркала, она вопросительно изгибает бровь, но не произносит ни слова — и никак не комментирует мою дерзкую ночную выходку. Её лицо как обычно совершенно ничего не выражает, и понять, что она думает на самом деле, не представляется возможным. Впрочем, если Аддамс не предприняла попытку задушить меня подушкой сразу после пробуждения, это можно считать хорошим знаком. Решив вести себя как ни в чём не бывало, я выбираюсь из-под одеяла и принимаюсь застилать обе постели, изредка бросая на неё изучающие взгляды. Уэнс больше не смотрит в мою сторону, сосредоточенно сооружая высокий хвост на макушке и стягивая его тугой резинкой с запястья. Мучительно краснею от повисшей в воздухе неловкости, но отчаянно стараюсь не демонстрировать собственного замешательства так явно. Боковым зрением замечаю в мусорной корзине порванные мной сетчатые колготки — и уже открываю рот, чтобы извиниться, но Аддамс меня опережает. — Мы проспали, — бесстрастно констатирует она, остановившись на пороге ванной и прислонившись плечом к дверному косяку. — Да, хреново вышло… — сдержанно киваю и тянусь к сложенной на комоде стопке вещей. Под пристальным немигающим взглядом мне становится немного некомфортно, поэтому решаю одеться как можно скорее. И заодно перевести тему. — Какие планы на сегодня? — Продолжим слежку, — Уэнсдэй неотрывно наблюдает, как я натягиваю джинсы. — А завтра мне нужно будет съездить в одно место и кое с кем переговорить. Подождёшь меня в мотеле. — Почему это вдруг? — я изумлённо вскидываю брови, так и замерев в незастёгнутых джинсах. Довольно неприятно осознавать, что у неё есть какие-то тайны даже в чужом времени. Впрочем, чему я удивляюсь? Она ведь всегда пропадала чёрти где — с лёгкостью могла попроситься выйти посреди урока и больше не вернуться в класс. Вечно исчезала и появлялась словно из ниоткуда. Но теперь, когда мы оказались в одной лодке, я отчего-то предполагал, что всё будет иначе. Как выяснилось, я сильно ошибался. — Потому что твоё присутствие там будет нежелательно, — нехотя объясняет девчонка, с неприкрытым недовольством закатив глаза. — Нежелательно? — переспрашиваю я, почти в точности передразнив её бесстрастный тон. Поразительно, но Уэнсдэй снова удаётся меня взбесить в считанные секунды. — Нет уж. Не дождёшься. Кто из нас говорил, что мы должны держаться вместе? Я поеду с тобой. — Не поедешь, — бескомпромиссно отрезает дерзкая девчонка и скрещивает руки на груди, принимая оборонительную позу. — Мне не нужно твоё разрешение, — вспыхнув от возмущения, я продолжаю спорить. — Какого чёрта, Аддамс? Мы ведь связаны общим делом. Так нельзя… Мы должны делиться планами. Неизвестно, чем бы закончилась назревающая перепалка — но ровно в ту секунду, когда она раздражённо морщит веснушчатый нос и явно намеревается отколоть какую-нибудь особенно едкую реплику, раздаётся громкий стук в дверь. — Уборка номеров! — слышится прокуренный женский голос из коридора. Уэнсдэй окидывает оценивающим взглядом окружающий бардак — развороченную постель, брошенное комком грязное покрывало, валяющуюся на полу вскрытую упаковку презервативов… А потом решительно направляется к двери и щёлкает язычком замка, впуская горничную в помятом переднике и с ещё более помятым лицом. Грузная немолодая женщина с копной рыжих волос, взбитой по моде девяностых, переступает порог номера и с плотоядным интересом косится в мою сторону. Мысленно чертыхнувшись, я поспешно застёгиваю ремень на джинсах и натягиваю первую попавшуюся свежую футболку. — Живо собирайся. Жду тебя в машине, — приказным тоном чеканит девчонка и покидает наше временное обиталище, подхватив с комода брелок с ключами от Хонды. Заперевшись в ванной, я быстро споласкиваю лицо бодрящей прохладной водой и торопливо чищу зубы отельной щёткой. Но никак не могу отделаться от навязчивого интереса, куда именно завтра собралась чёртова Аддамс. На заднем плане громко шумит пылесос, и присутствие постороннего человека здорово напрягает. Поэтому решаю забить на душ и поскорее покинуть номер. Вдобавок чертовски хочется есть — всерьёз начинаю задумываться, что если мы застряли тут надолго, нужно будет подыскать более удобное жилье, где хотя бы будет кухня. Нельзя сказать, что я слишком уж хорош в готовке, но питаться фастфудом уже поднадоело. Уэнсдэй терпеливо дожидается меня на парковке, по своему обыкновению восседая прямо на капоте — тонкие пальцы сжимают тлеющую сигарету, но она не курит, задумчиво глядя на проезжающие машины. Завидев меня, она ловко забрасывает непотушенную сигарету в ближайшую урну, занимает водительское сидение и заводит мотор. Со вздохом смиренно устраиваюсь на пассажирском — вообще-то меня изрядно настораживает её дерзкая манера вождения, и я планировал сегодня быть за рулём, но начинать непримиримый спор на ровном месте совсем не хочется. Большая часть дня проходит без особых приключений. Мы быстро завтракаем в кафе неподалёку от мотеля, где Аддамс практически доводит официантку до слёз — требует с неё какой-то квад со льдом, а несчастная девушка непонимающе хлопает глазами, пребывая в полнейшем замешательстве. Мне становится чертовски её жаль, но я благоразумно молчу, уткнувшись в тарелку с аппетитно дымящимся омлетом. Интуиция подсказывает, что лучше не вмешиваться, иначе покушения на убийство не избежать. Потом несколько часов торчим на парковке возле школы, болтая о всяких житейских мелочах — выпив убойную дозу эспрессо, Уэнсдэй сменяет гнев на милость и охотно рассказывает мне о своих любимых фильмах. Преимущественно, это леденящие душу хорроры вроде хичкоковского «Психо», которые я не рискнул бы посмотреть даже при свете дня. Впрочем, её вкусы с детства были очень специфичными. Вспомнить хотя бы, как она однажды затащила меня на местное кладбище, а потом сбежала и подперла дверь склепа. Тогда я жутко перепугался, сильно обиделся и пообещал себе никогда больше не связываться с чокнутой девчонкой. Но нарушил обещание спустя пару-тройку дней, когда она забралась через окно ко мне в комнату и притащила доску Уиджи. Мы пытались вызвать дух Эдгара По, но спиритический сеанс прервали мои родители, решившие вернуться домой пораньше. Я больше слушаю, чем говорю — и откровенно пялюсь на неё, пользуясь случаем. Оказывается, когда Аддамс искренне чем-то увлечена, её личико перестаёт излучать тотальное презрение ко всему сущему. Чернильные глаза загораются почти что детским восторгом, на губах мелькает тень улыбки, и она кажется такой очаровательной, что я попросту не могу прекратить её рассматривать. Несмотря на вечные прогулы занятий, она по-прежнему демонстрирует блестящий ум — и я невольно заслушиваюсь, хотя ни черта не смыслю в старых чёрно-белых хоррорах. Во второй половине дня на парковку выходит Гейтс в своей потёртой джинсовке с капюшоном. Моих предков сегодня не видно, но вслед ему летят злобные насмешки от других учеников — втянув голову в плечи, он быстрым шагом подходит к фургону и забирается внутрь. Уэнсдэй мгновенно оживляется и опускает ноги с приборной панели, сунув их в массивные грубые ботинки. Заводит мотор и круто выворачивает руль, выезжая с парковки задним ходом и едва не зацепив правым крылом стоящий рядом Вольво. Неодобрительно цокаю языком, но решаю оставить возмущения при себе — совершенно очевидно, что словами до неё не достучаться. Мы следуем за убогим ржавым фургоном, стараясь держать небольшую дистанцию, чтобы не вызывать лишних подозрений. Вот только вскоре нас поджидает разочарование. Спустя минут десять Гаррет сворачивает на свою улицу, а потом выходит из машины и направляется к скромному дому — за невысоким забором видно, что его мать снова возится над яркими цветочными клумбами. Припарковавшись на обочине дороги, Аддамс немного опускает стекло, чтобы подслушать разговор. — Дорогой! — женщина выпрямляется, утирая лоб рукой в хозяйственной перчатке. — Ты сегодня что-то рано… Как дела в школе? — Всё хорошо, — буркает себе под нос хмурый Гаррет, остановившись рядом с матерью. Она тепло улыбается и тянется к нему, чтобы поочерёдно поцеловать в обе щеки. — Ты уже пригласил ту девочку на выпускной? Валери, кажется? — с интересом спрашивает миссис Гейтс, стянув одну перчатку и заботливо приглаживая засаленные лохмы сына. — Мам, она не согласится… — понуро отзывается тот, низко склонив голову. — Что за глупости такие? — женщина хмыкает и небрежно отмахивается. — Конечно, согласится. Наша семья очень уважаемая в городе, любая девушка будет просто счастлива, если ты… — Прекрати так говорить! — неожиданно экспрессивно восклицает Гаррет, отступая на шаг назад и сбрасывая материнские руки. — Нас все ненавидят после того, как грохнули Миллера, а папа занял его место! — Не кричи на мать! — она скрещивает руки на груди и принимается что-то негромко объяснять, но я уже не особо вникаю, услышав знакомую фамилию. Хм. Странно. Очевидно, миссис Гейтс имеет в виду моего дедушку по матери — он умер много лет назад, задолго до моего рождения. Уэнсдэй оборачивается ко мне с выжидательным видом, молча требуя пояснений. Но мне совершенно нечего сказать. Я почти ничего не помню о той туманной истории — мама всего несколько раз упоминала об обстоятельствах смерти своего отца и однажды мы навещали его могилу. Вроде бы он был копом и погиб на задании… Выходит, старший Гейтс был каким-то образом замешан в этом происшествии, и у Николет есть веские причины недолюбливать его сына. Вот только оправдание так себе. Дети не должны отвечать за грехи родителей. — Надо выяснить, что произошло. Возможно, эта информация окажется полезной, — заявляет Аддамс безапелляционным тоном, на что я с сомнением пожимаю плечами. Вряд ли история многолетней давности поможет пролить свет на грядущее убийство Кинботт, но мне становится чуточку легче от осознания, что моя мать травила несчастного Гейтса не только из-за низкого статуса в школьной иерархии. Пока я размышляю на эту тему, семейство скрывается в доме. Мы решаем покараулить ещё немного — до выпускного осталось всего несколько дней, а мы так и не сумели отыскать весомых доказательств вины Гаррета. Совсем непохоже, что он действительно планирует совершить убийство на балу. Это жутко напрягает. Что, если мы идём по ложному следу, и наш подозреваемый невиновен? Вопросов по-прежнему больше, чем ответов — и мной постепенно овладевает уныние. По простоте душевной я наивно предполагал, что поставленная задача окажется намного проще. Но клубок загадочных тайн запутывается только сильнее с каждым днём. Убив на бессмысленное ожидание больше полутора часов, мы решаем вернуться в мотель и по дороге заехать куда-нибудь на ужин. Заметно раздосадованная Уэнс поворачивает ключ в зажигании, но аккурат в эту секунду до моего слуха доносится хлопок двери — на низком крыльце дома снова появляется Гейтс, который теперь выглядит довольно… необычно. Нельзя сказать, что слишком уж хорошо, но гораздо опрятнее, чем я привык видеть. Неряшливые сальные лохмы вымыты и зализаны назад, а вместо убогой старой джинсовки на нём красуется тщательно отглаженная клетчатая рубашка. Воровато озираясь на наглухо зашторенные окна дома, он быстро спускается по ступенькам и забирается в припаркованный рядом фургон. Слышится дребезжащий рёв мотора, и насквозь ржавая тачка резко срывается с места, выбрасывая из-под колёс мелкий щебень. Аддамс победоносно усмехается — очевидно, перспектива приблизиться к разгадке тайны и нарыть возможные улики приводит её в восторг. Она вдавливает газ в пол так стремительно, что меня по инерции вжимает в спинку сиденья. На улице уже совсем темно, но фонари вдоль дороги практически не горят, и узкая улочка утопает в сгущающихся сумерках. Довольно зловещая картина, учитывая, что мы преследуем вероятного серийника. Теперь утверждение Уэнсдэй о необходимости обзавестись оружием уже не кажется мне таким безрассудным. Совсем не отказался бы, если бы в бардачке сейчас лежал пистолет. Как знать, что задумал чёртов Гаррет Гейтс? Вот только, вопреки ожиданиям, мы едем не в промышленную зону, где будущий преступник наверняка припрятал маску и мясницкий нож. После нескольких минут пути убогий фургон сворачивает в довольно престижный район, именуемый Хисторик Даунтаун. Стоимость домов тут близится к ценам Нью-Йорка, и я невольно теряюсь в догадках. Гейтс останавливается напротив красивого двухэтажного коттеджа из красного кирпича, обнесённого аккуратным деревянным забором. Подъездная дорожка наводнена машинами, среди которых я замечаю кричаще-красный кабриолет моей матери, а из дома доносятся оглушительные басы музыки — очевидно, тут проходит какая-то вечеринка. Довольно странно, что школьного аутсайдера позвали на тусовку. Правда уже через пару минут я понимаю, что Гаррет явился без приглашения. Оставив автомобиль в отдалении, он покидает салон и принимается опасливо озираться по сторонам. — Как думаешь, что он задумал? — спрашиваю я, покосившись в сторону странно задумчивой Аддамс. Она не отвечает, только неопределённо поводит плечами, закусив нижнюю губу. Это зрелище незамедлительно отзывается во мне жаркой волной подступающего желания, но усилием воли я заставляю себя выкинуть из головы непристойные мысли. Сейчас не время. Гейтс обходит забор, проигнорировав приглашающе распахнутые ворота, за которыми мелькают многочисленные силуэты школьников. И решительно приближается к торцу дома. Аккуратно подстриженные кустарники и окружающий вечерний полумрак практически полностью скрывают его от посторонних глаз, однако Уэнсдэй остановила машину очень удачно. С такого ракурса мы можем хорошенько понаблюдать за действиями подозреваемого. Он цепляется руками за верхние доски, рывком подтягивается на руках и перепрыгивает через забор, проникнув на задний двор коттеджа. — Пошли, — твёрдо заявляет Аддамс и первой покидает машину, решительным шагом двинувшись к тому месту, где только что скрылся Гаррет. Торопливо следую за ней, окидывая высокий забор оценивающим взглядом — на фоне него Уэнсдэй кажется совсем маленькой и повторить дерзкий маневр будущего убийцы ей явно будет не по силам. Уже открываю рот, чтобы галантно предложить её подсадить, но спустя секунду девчонка вдруг отодвигает одну из прочных досок, которая на первый взгляд кажется абсолютно идентичной соседним. Я так и застываю с отвисшей челюстью, искренне недоумевая, каким образом она догадалась, что именно тут в заборе имеется брешь. — Что? Как ты… — Проще простого, — явно довольная собой Аддамс оборачивается ко мне с триумфальной усмешкой и хитро подмигивает. — Это дом моих бабушки и дедушки.