«Отсыпь мне всего, что не хватило, когда раздавали свитки С чит-кодами судьбы, чьи баловни снимали сливки. Я развернул мои — там чисто болтовня и хлипкий Скафандр, Отче наш, че, спасибки! Мой отец и Бог-отец — одно и то же. Че шутить, он вроде добрый, вроде есть, но он не может защитить Ни от общества мужчин, научив брать стрелы из колчана, Ни от всепоглощающего женского начала». Oxxxymiron — Лифт
Оксана ловко крутилась у плиты, управляя кулинарным оркестром с мастерством именитого дирижера, — просторную кухню заполнили жар и пряный запах домашней еды. Розмарин и перцы, итальянские травы и земляничный чай. Фоновая музыка, тихая и попсовая, звучала в такт тому, что кипело, шипело и потрескивало на трех конфорках. Жар костей не ломит, а вот духота — скребется в гортани и ломит все живое. Рита поднялась со стула и приоткрыла спрятанное за кружевной занавеской окно. Она приехала пораньше. Хотела удивить, скорее встретить отца и разом сорвать пластырь с нагноившегося пореза. Хотела, как лучше, проще и легче для всех. А получилось… В общем, получилось как всегда. Чем ближе к заветной минуте, тем страшнее. Тем сильнее бьет по наковальне молотом тревога, тем ближе подкрадывается промозглое отвержение, заставляющее прятаться в норке. Закрыть лапками лицо и не высовываться; впасть в долгую спячку, замуроваться в листьях с головой. Вдруг папа не встретит с доброй улыбкой отсутствующую годами дочь? Эфемерную и забытую, как древнюю легенду или страшную сказку. — Оксан, может, вам все-таки помочь? — спросила Рита, садясь обратно. — Не переживай, есть тут у меня одна помощница, — ответила она, попутно нарезая помидоры. — Лиза, чего сидишь? Иди овощи мой! — Сейчас, — буркнула та, постукивая пальцами по экрану телефона. — Тебя к Наташке на ногти записать? Она сказала, что через две недели в Турцию улетает. — Матерь божья, конечно! А то буду с огрызками месяц ходить, — проворчала Оксана и открыла банку оливок. — Хоть бы меня предупредила, собака! — Так вот и предупредила, — Лиза подошла к раковине и принялась мыть листья салата. — Чего-то они там себе больно хорошее в Анталии забронировали за копейки. Допросить ее, что ли? Тоже с Димой хотели Тему на море свозить. Рита поджала губы и почесала за ухом кошку, что запрыгнула на коленки. Ее серая шерстка в закатном свете блестела серебристой дымкой и мягко грела замерзшие руки. Она потопталась подушечками лапок у Риты на бедрах и свернулась калачиком, довольно закрыв глаза от плавных поглаживаний. Вот бы все в этом доме были такими же, как Мася. Ласковыми и приветливыми. Мурчащими и добрыми. Не способными причинить никакого зла. — И нас с отцом не забудьте, — сказала Оксана, доставая из духовки лазанью. — А то мы уж примерзли тут с концами. — О нет, — хохотнула Лиза. — Тогда я не выдержу этого невероятного отпуска. — Ни стыда ни совести, — в шутку упрекнула ее мать. Гладить кошку — во сто крат приятнее, чем разговаривать с Оксаной. Рита не могла на нее смотреть. Не могла еще с тех пор, когда впервые увидела ее — яркую и кричащую, рыжую и высокую. Рита держала свой север под замком, а Оксана пугала ее своим клокочущим югом. С годами в ней мало что изменилось — разве что волосы слегка потемнели и на круглом лице появилось несколько глубоких морщин. Да что Андрей вообще в ней нашел? Какая нелепая пристройка! Дешевая реставрация исторического здания. Лишний элемент мозаики. Неважно, сколько Рите лет — пятнадцать, двадцать или тридцать, при одном взгляде на Оксану ей хотелось по-детски от той отвернуться и сделать вид, что ничего не произошло. Не знать ни ее возраста, ни лица. Но произошло все. Все и даже больше. И это «больше» сейчас перед Ритой усердно строгало овощи широким ножом. Если бы не синий свитер, что отличал Лизу от матери, Рита со спины едва ли сумела бы разобрать, кто из них кто. Словно младшая дочь ничего не переняла от отца — лишь мимика и жесты казались похожими, не такими резкими и живыми, как у Оксаны. Ольга о новой семье Андрея и его родственниках отзывалась брезгливо: «Другая порода». Все по архаичному правилу: свои — направо, чужие — налево. Никаких исключений. Никаких оттенков серого. — Марго, а ты, кстати, чего без сумки приехала? — вдруг вспомнила о присутствии Стрелецкой Оксана. — Совсем налегке, что ли? — Рита, — исправила она. — Пожалуйста, обращайтесь ко мне только так, — она сжала Масе загривок и тут же одернула себя. — И я не налегке — мои вещи в гостинице. Кухню в унисон содрогнул громкий смех. — Ну даешь! А я думала в зале тебе постелить, — Оксана закинула полотенце на плечо. — Ты же нам не чужая. — Спасибо за заботу, — вежливо улыбнулась Рита, делая вид, что не уловила фальши в ее голосе. — Но не хотелось лишний раз вас утруждать. — Ты не утруждаешь, — пожала плечами Оксана, убавляя огонь на плите. — И, может, будешь обращаться ко мне на «ты»? — Да, — кивнула Рита. — Но что-то все никак не могу привыкнуть… — А давно пора бы, — хмуро бросила Оксана, продолжая помешивать в кастрюльке рис. — И, кстати, если хочешь помочь, то пойди разбуди своего отца, а то он опять весь режим сна собьет. — Вы уверены? — осеклась Рита. — Ему ведь полезно много отдыхать… — Ой, перестань, — поморщилась Оксана. — Для своей домашней реабилитации он скачет как горный козел и вполне способен не дрыхнуть днем. Повезло, что ему поплохело дома, — мы вызвали скорую до начала приступа и вовремя сдались врачам. — Да уж, повезло, — нервно выдохнула Рита. — Тогда я, наверное… — Мама! — на кухню прибежал мальчик с игрушечными вагонами в руках. — Помоги собрать дорогу! — Тема, потерпи чуть-чуть, — обернулась к нему Лиза. — Я салат дорежу и приду к тебе. — Нет, надо сейчас! — скуксился он и топнул ножкой. — Хочешь, я соберу? — Рита протянула ему ладонь раньше, чем Оксана успела открыть рот. — И поиграю с тобой. — Давай! — энергично закивал Тема. — Пошли. Оксана с дочерью удивленно переглянулись. — Ну попробуй, — пожала плечами Лиза. Рита аккуратно взяла Масю и переложила ее обратно на подоконник — кошка недовольно мяукнула и спрыгнула вниз, лениво потягивая свои изящные лапы. Если сидеть тут не с котами — так с детьми. Интересно, закончатся ли на Теме поблизости безобидные персонажи? — Ого, — вырвалось у Риты, когда она увидела множество раскиданных на ковре деталей железной дороги. — И это для детей? — Будем собирать в домике! — воскликнул Тема. Тонкий плед, что Артем стянул с дивана, цеплялся с одной стороны за стул, а с другой — за высокие подушки, образуя навес. Под ним лежали пластиковые фигурки, раскраски, плюшевые игрушки, фломастеры, карандаши… Похоже, Андрей с Оксаной частенько сидели с внуком, что, впрочем, не удивило Риту. Теме едва исполнилось четыре, а Лизе было всего двадцать пять. «Как же так? — с досадой подумалось Рите. — Она ведь совсем молодая». Но теперь какая разница? Лиза не выглядела несчастной, а остальное не Ритиного ума дело. Она неосознанно прижала ладонь к груди от того, что едко защипало рубленую рану в области сердца. — Сначала рельсы, — Тема указал пальчиком на коробку с картинкой. — Ладно, — Рита села на пол по-турецки. — И не с таким справлялись. Она разложила деревянные рельсы, соединяя их витиеватыми путями. Сложные участки — повороты и наклоны — она складывала сама, а те, что полегче, отдавала Теме. Строить мосты, возводить горы и железные магистрали оказалось проще, чем разговаривать со всеми в этом доме. В доме, но не в домике. Здесь она бы и осталась до вечера — под защитой воображения племянника и тряпичной крыши над головой. — Ну что, давай покатим поезд? — с улыбкой спросила Рита. Тема радостно закивал, а она сцепила три вагончика и поставила их на пути. — На крыше поедет Бэтмен, — уверенно заявил Тема. — Вау, — Рита вскинула брови. — Все время забываю, что нынче у детей другие интересы… — Он мой любимый супергерой, — Тема вручил ей пластиковую куклу Брюса Уэйна. — А у тебя есть любимый супергерой? Рита на мгновение задумалась, а затем произнесла: — Можно им будешь ты? Мне кажется, никто лучше тебя сегодня не справится с этой ролью. — А я уже! У меня дома есть настоящий костюм и плащ! — Я не сомневалась, Тема, — с умилением покачала головой Рита. — Я не сомневалась. Нежность в груди свернулась клубком, словно кошка, что недавно мурчала на коленках. У Темы кудри как у матери — буйные и пока светленькие, а глаза — чернотой и глубиной напоминали Рите свои… Часами бы так играть с ним. Сутками. Неделями. Годами. Прятаться в домике, летать меж запутанных рельс и дорог и ловить самых жутких, самых страшных злодеев в костюме с плащом. Любить — просто потому, что она еще может. Безусловно и заранее, ничего не требуя взамен. Отдать ему все: и кровь, и энергию, и гигаджоули нерастраченного тепла, что пылилось на дне души десятилетиями. Спасти не себя за счет него, а дать жизнь новому — чистому и светлому. Сделать так, чтобы спасать не пришлось никого. Но она не могла. Не могла по одному Богу известной причине. Недаром ведь ей столько лет твердили умные люди в белых халатах и один некогда любимый человек, что проблема в ней. С ней всегда было что-то не то. Что-то не так. — Рита? — внезапно окликнули ее. Она обернулась — и пластиковая фигурка выпала из рук. Андрей стоял в дверном проеме, держась рукой за косяк, и смотрел на нее, сидящую на полу среди хаоса пестрых игрушек. Три года назад он казался внушительнее. Сильнее. Крепче. Здоровее. Его крупные, выразительные черты стали глубже — проступили деревянной вырубкой на похудевшем лице. Седина разлилась по некогда темным густым волосам и бороде, отчетливее выделяя карие глаза. Неизменными в образе Андрея остались лишь они. Ласковые, большие, глубоко посаженные. Такие же, как у Риты. Господи, ну почему время неумолимо? — Иди сюда, — Андрей развел руки в стороны, приглашая ее в объятия. Рита подлетела к отцу с той же скоростью, что и в детстве. Когда чуть ли не сносила его с ног при долгожданной встрече и подолгу не хотела отпускать. Улыбнулась, застыла и опустила подбородок ему на плечо, крепко сжимая ладони на лопатках. — Я скучал, — тихо сказал Андрей. — И я тоже, пап, — прошептала она и нехотя оторвалась от него. — Как ты? Как себя чувствуешь? — Теперь уж точно живее всех живых, — широко улыбнулся он, глядя дочери в глаза. — Деда, мы с Ритой построили железную дорогу! — вклинился в их разговор Тема. — Да вы молодцы, — кивнул Андрей. — Вижу, времени зря не теряли. — Папа! — в комнату вошла Лиза. — Ну наконец-то проснулся. Мы уж думали, проспишь долгожданный визит, — она небрежно намекнула взглядом на Риту. — Пошли давай на кухню, стол почти накрыт. Мама тебе отдельно все сварила по диете и фэншую.***
Рита и позабыла о том, насколько оглушителен детский плач. Но как это странно — ее даже не передернуло от звенящего в ушах крика и Темы, что с яростным упорством перечил маме во всем. Когда единственного и ненаглядного кое-как накормили, облюбовали и уложили спать на десяти перинах до приезда папы, Рита не выдохнула, а напряглась сильнее. Уж лучше бы они возились с Артемом и дальше, ведь дети так жадно поглощают внимание… За столом не умолкал никто. Никто, кроме Риты. Она вяло ковыряла вилкой давно остывшую лазанью и поглядывала на отца, что изредка вставлял короткие ремарки в бурное сюжетное действо. Рита против воли сегодня узнала все. Все и даже больше. О том, что детский сад Темы — тот еще рассадник заразы, и грипп там витает посерьезней, чем в коридорах поликлиник осенью. О том, что в три года Лиза была ужасной врединой, а Тема по сравнению с ней — сущий ангел. О том, что дедушка с бабушкой — святые, потому что забирают внука к себе на выходные. О том, что Дима — безучастный папаша, и молодость его не оправдывает. О том, как Лизе надоели все тетки на занятиях по аэробике, что она вела в фитнес-клубе, а Оксане — задерживающее премию начальство. О том, что Тема — избалованный ребенок по милости деды с бабой, что давно пора бы съездить на дачу и закрыть ее на зиму нормально, что этим летом назойливых туристов в город понаехало слишком много, что… Еще секунда — и Рита не выдержит. Задохнется от бездарности режиссера, что поставил эту трагикомедию в ее жизни. Задохнется от того, что находилось от нее безбожно далеко. «Хотя, если всю жизнь только и делать, что вкалывать, наверное, и будешь далека от всего, кроме работы?» — предательски промелькнула гнусная инсинуация в голове. Желание уйти из зала вместе с главным зрителем посреди первого акта все сильнее простреливало Рите виски. Ей уже свело скулы от вымученной улыбки, но где-то между спорами о лучшей приправе к лазанье и критикой решений мэрии Лиза вдруг вспомнила: — Мам, у нас же вино есть! — она подошла к холодильнику. — Белое сухое… Франция, — задумалась Лиза, рассматривая этикетку. — Раз за мной сегодня заедут и есть повод — значит, я в кои-то веки имею право. Рита, ты будешь пить? — Не откажусь, спасибо, — бодро ответила она и понадеялась, что радости в ее голосе прозвучало не слишком много. Лиза ловко управилась со штопором и наполнила прозрачным вином три бокала. Антракт! В буфете разливают диковинное шампанское. Рита, не дожидаясь тоста, сделала глоток первой — шардоне пресной цитрусовой вязью осело на языке. Вторично и безвкусно. Серо и буднично. Но сейчас, что угодно — лишь бы со спиртом. Она никому не скажет, что намеренно оставила машину у гостиницы, мечтая скрасить душное застолье парой промилле в крови. — О, наконец сказала хоть слово, — Лиза уставилась на нее и подняла свой фужер. — Ну, за то, что мы все сегодня собрались? Лязгнул первый звонок — тонкие стеклянные стенки синхронно ударились друг о друга. — Папа так много рассказывал о твоих успехах, — прищурилась Лиза, глядя на Риту. — Все читает про тебя в интернете, смотрит какие-то выступления. Говорил, ты пару лет назад на самом Манеже засветиться успела. Там и работаешь? Декорации обновлены. Кулисы открылись. Техник сцены направил яркий луч прожектора на ведущую актрису второго акта. Зрители становятся актерами, а актеры — зрителями. Четвертая стена не помеха дешевому спектаклю. — Нет. Работаю в частной галерее, а в Манеже как-то раз читала лекцию о художниках русского авангарда, — ответила Рита и промокнула губы салфеткой. — Потому что условный «штат» — не единственная моя работа. Меня приглашают участвовать и в других проектах. — Ты типа экскурсии проводишь? — сдвинула брови Лиза. — И снова нет, — мягко возразила Рита. — Если объяснять вкратце, то я помогаю разным людям слаженно работать в команде и не поубивать друг друга. Более того, мне нужно убедить их придерживаться одной идеи, которую чаще всего закладываю и курирую я. Есть еще много научной и творческой работы, но больше всего сил уходит на дипломатию. — И это вот все, чтобы выставку сделать? — недоверчиво переспросила Лиза. — Это не все, а только моя главная задача, — спокойно объяснила Рита. — Самое ценное и кровопролитное в организации — это умение найти общий язык. За любым мероприятием прежде всего стоят тысячи звонков, переписок и встреч, а выставка не исключение. — М-да. Я представляла, что ты занимаешься чем-то более романтичным. — Есть в этом и романтика. Я ведь не экономические форумы делаю, — уголок ее губ насмешливо изогнулся. — А лекции в музеях ты до сих пор читаешь? — спросил Андрей. — Уже нет. С этого года разовые акции закончились — меня позвали преподавать в институт. — Рита, как здорово! — гордость сверкнула в его глазах. — Я даже не знаю, что сказать… — И как можно все успевать в трех местах!.. — восхитилась Оксана. — Было бы желание, — заверила ее Рита. — Кошмар какой! А жить когда? — метнула ядовитое копье Лиза. — На памятнике-то и не напишут, кто сколько заработал. Рита промолчала, терпеливо принимая сотый за день укол. Если бы не папа…. Если бы не папа, она давно бы спустила на Лизу всех собак, несмотря на то, что понимала ее. — Ладно, что-то мы все о делах да о делах. Скука смертная! — поспешила перевести тему Оксана. — Рита, расскажи нам лучше чего-нибудь интересненького. Замужем, поди? — Оксана! — шикнул на нее Андрей. — Можно и потактичнее быть. Взгляд Риты резко переметнулся к нему — впервые за все время чертового водевиля она искренне улыбнулась. — Ой, ну и чего я плохого спросила? — фыркнула Оксана. — Нет-нет, все в порядке, не ругайтесь, — Рита в примирительном жесте выставила ладони вперед. — Рассказывать мне особо и нечего — я развелась три года назад. Оксана с дочерью одновременно ахнули. — Ужас… — ошарашенно протянула Лиза. — Изменил, что ли, козлина? — Нет, дело не в этом, — помрачнела Рита. — И мне бы не хотелось о нем вспоминать. — Заинтриговала и бросила на самом интересном месте! — не унималась та. — Ну почему разошлись то? Детей не хотел? Не работал? — Личная жизнь на то и называется личной, Лиза, — тоном, не терпящим возражений, отрезала Рита и дернула подбородком. — Пожалуйста, отнесись с пониманием к моим словам. Сестра, будто сжавшись до размера песчинки от ее тона, закатила глаза и уставилась в окно. От тона, что был до зубовного скрежета знаком Андрею, но незнаком Лизе. Тона, что заставлял взрослых людей выстроиться в шеренгу по росту и послушно опустить головы. — Так, по плану у нас десерт! — Оксана хлопнула себя по коленям. — Сейчас принесу. Отцу твоему, конечно, шарлотку нельзя, так что не знаю, чего это он вдруг попросил меня ее приготовить. — Все, наверное, ради гостей, которые ничего не едят, — предположила Лиза. — И правда, Рита, что ж ты так, — вздохнула Оксана и убрала салатницу, заменяя ее тарелкой с пирогом. — Посмотри, худющая какая! — Не говори, не говори, — закивала Лиза. — Незаконно стройна. Совсем на одной духовной пище живешь? — Да нет, — Рита напрягла и без того неестественно прямую спину. — Всю жизнь само так… — Ведьма, — заключила Лиза. — А мы с тобой что, хуже? — Оксана опустила ладонь дочери на спину. — О, мам, это же как раз наша песня с тренировок! — Лиза легонько толкнула ее локтем, едва из колонки тихо полилась попса на латинский манер. — Лиза, постыдись Риты, — отмахнулась Оксана. — Эту Despacito так часто включали, что она мне приелась, и я нашла в интернете перевод. Знаешь, о чем там поется? — И о чем же? — хитро прищурившись, спросила Лиза. — О любви? — Да, но совсем… Неприкрыто, — тактично кашлянула она и стала разрезать шарлотку. — Я бы сказала, чересчур откровенно. — Ну какая ты ханжа, — хихикнула Лиза. — Зато занимаешься ты под нее ой как энергично! — Все, не позорь мать, — ухмыльнулась Оксана и поставила перед дочерью блюдце с кусочком пирога. — Лучше ешь давай. Рита молча переглянулась с отцом — второй раз за вечер она не натянуто улыбнулась. — Рита, а какие планы у тебя на завтра? — поинтересовался Андрей и сделал глоток чая. — Уезжаешь или останешься еще на день? — Пока не знаю. Днем думала пройтись по центру, может, зайти в старый район около Спортивной… — повела плечами она. — А потом придется уехать — работа не позволяет задержаться. — Пф, зачем тебе тащиться в эти ебеня и заниматься туризмом? — Лиза подлила себе в бокал вина. — Чего ты здесь не видела? — Лиза! — вновь одернул ее Андрей. — Это не туризм, — Рита задержала взгляд на розоватых щеках сестры. — Мне интересно посмотреть, что изменилось в этих местах. И что изменилось во мне с тех пор, как я была там в последний раз. — О, как поэтично, — хмыкнула та. — А нет ли у тебя желания провести время с семьей, пока опять не пропадешь на три года? — Лиза, хватит! — Андрей стукнул ладонью по столу. — Возьми себя, наконец, в руки! — Андрей! — рявкнула Оксана. — Хватит Риту выгораживать по любому поводу — она уже не маленькая! — А ты не лезь не в свое дело! — огрызнулся он. — Хоть раз в этой жизни! — А когда это я лезла? — завелась с пол-оборота Оксана. — Когда это я лезла?! — О-о-о, началось, — Лиза откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди. Из соседней комнаты финальным аккордом раздался громкий плач — Лиза встрепенулась и побежала к сыну; Андрей приложил ладонь ко лбу, растирая его круговыми движениями; Оксана, испепеляя мужа гневным взглядом, демонстративно бросила вилку. Занавес! Овации! Не забыть бы Рите в фойе взять брошюрку на память. — Простите, я отойду, — она прочистила горло и встала из-за стола.***
В сером лифте дрожали стенки — разрисованные маркером и заклеенные сомнительными объявлениями, они больше напоминали испещренную граффити подворотню. Теме приснился кошмар — он устал, запросился домой и сейчас спал на руках у Лизы. Рита тоже устала. Устала не только от бездарности режиссера, но и своего визита. «Привет, пап», «пока, пап» — вот и поговорили, увиделись, наверстали. Два слова, полжеста, одно объятие. Она бы осталась с ним подольше, но утомилась изображать всестороннее внимание. Слишком много театральщины. Слишком много фальши. Слишком много свидетелей душещипательной сцены воссоединения. Путь с десятого этажа на первый в спертом молчании показался Рите затяжным полетом в преисподнюю. Лиза вышла из подъезда и передала сына в руки Диме. Что-то сказала ему, и он, пожав плечами, сел с Темой на заднее сиденье, пытаясь пристегнуть его к детскому креслу. — Прости, — выпалила Лиза и подошла к Рите вплотную. Она нахмурила брови и оторвала взгляд от телефона. — Ты весь вечер вела себя как подросток в разгар пубертата и провоцировала меня, а теперь просишь прощения? — саркастично выплюнула Рита. — Нет уж, хватит с меня на сегодня семейной драмы, — она разблокировала погасший экран и вернула внимание ему. — Я вызываю такси. — Подожди, — Лиза коснулась своими теплыми пальцами ее холодной руки. — Я редко пью и поэтому быстро напиваюсь и трезвею. Стоит капли алкоголя попасть в мой организм — язык развязывается не на шутку, и я несу всякую ахинею, о которой потом жалею. — Ну да, — губы Риты растянулись в ядовитой ухмылке. — Как обычно, во всем виновата водка. — Что у пьяного на языке — то у трезвого на уме, — Лиза накинула капюшон. — Не отрицай очевидного, Рита! — И что же у тебя на уме? — волосы неприятно били по лицу от порывов ветра — Рита заправила их за уши. — Чего ты от меня хочешь? — Поговорить. — За этот вечер, по-моему, ты сказала все, что можно и нельзя. Лиза глубоко вдохнула. Неловко потопталась на месте и подняла на Риту свои голубые глаза. — Все детство я не могла смириться с фактом твоего существования. Твое имя стало синонимом скандала. Мама реагировала очень остро, ревновала на пустом месте и заводилась по малейшему поводу… — протараторила она на одном дыхании. — Поэтому я презирала тебя. Поэтому не хотела видеть, слышать и знать о тебе что-либо. — А сегодня что, День семьи, любви и верности? — с насмешкой фыркнула Рита. — Десять лет назад ты сказала мне, что я лишняя. Ты брызгала ядом с нашей самой первой встречи — так почему я должна поверить твоим извинениям? — Мне было пятнадцать! — махнув руками, воскликнула Лиза. — И к чему это в итоге привело? И сегодня, и тогда. Они — ругаются, мы — убегаем. Только катализатором в этот раз стала я, а не ты. — Но ведь я ни при чем! — повысила голос Рита и подалась вперед. — Я, как и ты, была ребенком и ни на что не могла повлиять. Тебе даже не придется ставить себя на мое место — потому что ты прекрасно знаешь, что мне приходилось терпеть. — О, более чем, — неожиданно согласилась Лиза. — Но я поняла, почему папа не смог оставить тебя с концами и полностью переключиться на нас, лишь когда сама родила Тему. А убедилась в своих мыслях окончательно, когда увидела тебя сегодня. Впервые в жизни больше, чем на один час, — горько усмехнулась она. — И что теперь — сестры навек? — гримасничая, спросила Рита. — Плетем браслетики на запястья и клянемся в вечной дружбе? — Я совсем не знаю тебя и не набиваюсь к тебе в подружки. Да и вряд ли ты еще когда-нибудь обо мне вспомнишь, — Истомина вернулась обратно к машине. — Но знай, что я жалею. Жалею о том, что наговорила тебе, — она бросила на Риту сочувствующий взгляд. — Пока. Лиза уехала, а Рита, опустошенная сумбуром, замерла на месте. «И что теперь?» — стучал внутри разбитый вопрос. Она осталась для Лизы промелькнувшей кометой, и Лиза осталась тем же для нее. Непредсказуемой и разрушительной, той, что несла все эти годы обещания конца света. А теперь? Будет ли теперь она значить что-то другое? Рита зажмурилась и прислонила ладонь к виску — голову вновь сдавили спазмы. Колкие, навязчивые и въедливые. Такие же, как последние десять лет ее жизни. Ну сколько можно возвращаться к этой цифре? Десять лет, десять лет, десять лет! Что за чертов сеанс спиритизма? Девочка на солнечной кухне, мечтающая стать художницей; Ника, уходящая из квартиры раз и навсегда; Лиза, что будто невзначай бросает меткие слова-копья; первый громкий успех, признание, победа. А спусковой крючок к этим воспоминаниям — один. Светлый, настоящий, возникший из ниоткуда. Каждую неделю смотрящий на Риту большими зелеными глазами возвратного Сатурна.***
«Ты забыла перчатки. Встретимся?» — позвонил папа рано утром. Но его голос не разбудил Риту — она все равно не спала полночи. Поганый кофе в забегаловке рядом с гостиницей едко горчил, обжигая язык. И как бариста умудрился испортить американо? Талант. Впрочем, она приняла этот прогорклый кофе за символ. Горше только ее мысли. Зря она надеялась, что поездка сюда не обернется провальной идеей. Зачем? Зачем она приехала? Наверное, чтобы убедиться в том, что без нее у папы все так. Не сломано. Не разбито. Не искорежено до неузнаваемости. Все так, пока нет ее. Пока ее нет — забота и треск дров в очаге наполняют уютом дом. Да, неидеальный. Да, где-то с покосившейся кровлей, нелепыми фотообоями, жуткими призраками и горами пыльного хлама на старом чердаке. Но этот дом есть, и он — свой. Стоящий на крепком фундаменте, которому мешали всего пара, а не сотни краеугольных камней. Наполненный жизнью, теплом и тем, что они с матерью никогда не могли дать ни отцу, ни друг другу. И тем, что она, вероятно, никогда не сможет дать самой себе. Все нормально с такими, как Лиза, а не с такими, как она. Ноготочки у Наташи; путевка в Анталию на август; репост акции на подарочный сет из суши-бара; проблемы кризиса трех лет; жалобы маме на мужа; с подругой за чаем фаллоцентричные темы; снимок пышного букета в инстаграм; минус пять килограмм к лету. Все стабильно. Все предсказуемо. Проще ли? Легче ли? Рита не знала. Но хотела бы хоть раз посмотреть на мир такими глазами. И вот она все равно зачем-то сидела и ждала отца здесь — в старом парке под тенью красного клена. Пришла ради перчаток? Сомневалась. Листья с деревьев почти облетели, оставляя редкие огненные всполохи и черную паутину ветвей, — статуи вокруг терялись посреди сизого осеннего пейзажа. Но солнце, что обладало волшебным свойством делать все вещи прекрасными, сегодня ярко светило и прогревало замерзающую землю. Напротив Риты застывший в вечности Орфей обнимал свою арфу. Гранитный, изъеденный временем и мхом, он закрыл глаза, сливаясь с ней в единое целое*. Певец гимнов и король мистерий стоял на коленях в каменном саду вот уже полвека. В детстве Риту всегда пугал этот парк — загадочный, томный, и полузаброшенный. Тогда она старалась обходить его стороной, но сейчас не придумала места для встречи лучше. Запертым здесь статуям не страшны время и смерть. Они навсегда остались такими, какими их выточил мастер: отшлифовал кусок неотесанного гранита, выбил долотом идеальную форму и отполировал неровности. Но что, если скульптор — упрямый и безумный — допустил сотню филигранных ошибок? Заложил шаткий постамент. Скрупулезно сохранил бесплодную идею с глиняного боццетто. Острой болгаркой углубил сколы и царапины. Камень, как и человек, не самый податливый к исправлениям материал: сгладить кривизну в гранитном изваянии едва ли когда-нибудь удастся даже самому талантливому художнику человеческих и мраморных душ. Рита выбросила горький кофе в урну — хватит. Хватит этой душной философии — папин силуэт становился все более отчетливым на горизонте. — И почему ты не разрешил заехать за тобой? — спросила она, обнимая Андрея. — Здесь же совсем недалеко, Рита, — он похлопал ее по спине и присел на скамейку рядом. — И я восстанавливаюсь третью неделю. Мне не то что можно, а нужно понемногу гулять, — Андрей протянул дочери кожаные перчатки. — Возьми. — Спасибо, — коротко кивнула она и убрала их в карман. — Как Оля? — Все так же — в бою, — Рита в красноречивом жесте тряхнула кулаком в воздухе. — Но я редко с ней вижусь. Она как купила себе Версаль в Репино, так и сидит там теперь — в Петербург только по делам выезжает. — Репино? — Там ведь понастроили клубных поселков — она давно уж переехала. Сказала, что надоел ей городской шум на старости лет, и квартиру мне оставила. — Ничего не скажешь — продумано. Как и всегда, до мелочей… — тяжело вздохнул Андрей и задумчиво посмотрел на статую Орфея. — А ты торопишься домой? — Не особо, — мотнула головой Рита. — А что? — Мы с тобой так и не поговорили. — О чем именно? — Рита, я… — Андрей взял дочь за руку и продолжил: — Давно хотел сказать тебе одну вещь. Она нахмурилась и напрягла плечи. — Когда приступ начался, мне показалось, что сейчас я умру, — медленно проговорил он. — Как бы банально это ни звучало, но перед глазами у меня и впрямь пронеслась вся жизнь. Потом врачи сказали мне, что в моем паническом страхе нет ничего удивительного, — это просто закономерный симптом. Но я так не считаю. — Господи, пап, к чему ты клонишь? — опешила Рита, хватаясь за ворот дубленки. — Ты не представляешь, как я перепугалась, как я места себе не находила, как я… — Выслушай меня до конца, пожалуйста, — мягко попросил Андрей. — Я всегда думаю о тебе, но в последнее время особенно сильно. Прости, что не позвонил тебе сам. Я не буду оправдываться — устал уже за столько лет от своей слабости и трусости. — Прекрати, ты ни в чем не… — но он сжал ее ладонь сильнее, и Рита замолчала. — И за вчерашнее прости. Лиза с Оксаной на самом деле не всегда такие навязчивые, но иногда перегибают палку и не видят границ. — А вчера… За что тебе извиняться? Ты единственный был на моей стороне. — Вот об этом я и хотел тебе сказать… — недолго помолчав, он с сожалением произнес: — Прости меня, Рита. Прости меня за то, что я был плохим отцом. Прости за то, что отвернулся, когда ты нуждалась во мне. Прости за то, что оставил тебя с матерью и не стал бороться. Я не сделал самого главного. Не сделал того, что должен был любой нормальный отец — не смог защитить тебя. — Папа, ну что ты, — судорожно выдохнула Рита и проморгалась. — Все в порядке… Я не… Но она замялась, вспоминая то, как неслась вниз на лифте своего детства, сорвавшегося со всех тросов и петель. Как трещали стенки кабины, как лопались от напряжения лампочки, как она отчаянно нажимала на кнопку вызова помощи, пытаясь докричаться до своего отца, но ей никто не отвечал. И лифт падал ниже, ниже и ниже. Резко, молниеносно, умопомрачительно, словно петля на американских горках — до тошноты и неминуемого страха разбиться насмерть. Но удар все никак не наступал, а шахта оказалась бесконечной. Тряска стала привычной, потеря гравитации дарила невесомую легкость, а тревога — слилась с дребезжащими стенками. Рита никак не могла остановить этот жуткий аттракцион своими маленькими детскими ручками, а станционный смотритель безвольно молчал на диспетчерском посту. — Далеко не все поступки можно исправить и простить. Поэтому я пойму, если ты не сможешь, — Андрей продолжал говорить, глядя дочери в глаза. — Но знай, что я не перестаю себя корить каждый день за все то, что недодал тебе. За то, что виноват перед тобой сильнее, чем Оля. Ее губы задрожали против воли — Рита порывисто обняла папу и шмыгнула носом. Обида, что два десятка лет скребла внутренности ржавой иголкой и царапала незажившие раны, постепенно затихала. С болезненным скрипом уходила в то далекое безлюдное место, где и должны храниться чувства, невыносимые для детского сердца. Потому что Рита верила папе. Верила каждому слову, каждому жесту, каждой слезинке. Безоговорочно верила в то, что он все понял. — Я ведь совсем не умею плакать, — сжимая его спину, проронила она. — Прости… Папа ничего ей не ответил — лишь крепче прижал к себе, словно она вновь стала ребенком, что так нуждался в его объятиях. Наверное, Рита навсегда останется для него той маленькой девочкой, что вчера выронила игрушку, едва заметив его в дверях. Той, что хвостом бежала за ним по лесной тропинке на пути к речке. Той, что, смеясь, висела на его плечах вниз головой и удивлялась перевернутому миру. Той, что каждый раз с досадой прибегала к нему, жалуясь на выбившуюся из пазов цепочку велосипеда. Той, что сидела у него на коленях за рулем, когда ноги не доставали до педалей, но глаза уже блестели от ощущения полета. Той, что возвращалась домой в слезах с разбитыми коленками и тихо плакала, пока еще могла. Пока еще умела. — Я ни в чем тебя не виню, — ее голос дрогнул. — И ты не кори себя — прошлое никак не исправить. Но раз мы с тобой оказались здесь — значит, у настоящего точно есть шанс. — Мне нет никого дороже тебя, Рита, — прошептал он. — Я люблю тебя. И горжусь тобой за то, что ты такая, какая есть. Пожалуйста, всегда помни об этом. Она перевела дыхание, сдерживая давящий на горло всхлип. Как прожить непроживаемое? Как остановить в голове зацикленную на кошмарном двадцать пятом кадре черно-белую пленку? Милосердное вытеснение сегодня не спасло Риту — она сдавленно плакала у отца на плече, впервые сталкиваясь лицом к лицу с невыносимым. У нее нет, не было и никогда не будет других родителей. У нее нет и никогда не было своего дома. У нее был только хлипкий скафандр из грез, кривой ствол бонсая внутри и дрожащий пол лифта под ногами. «Справедливости в мире нет», — отвечала на сотни вопросов истина, что въелась за пределы сознания. Но Рита научится с ней жить. Потому что другой она уже не вырастет. Потому что невыносимому теперь можно смотреть в глаза. Потому что папа вернул ей веру в лучшее. — Слушай, раз тебе нужно гулять, то… — Рита отпустила его и вытерла пальцами слезы с век. — Хочешь, съездим вместе до центра? Посмотрю хоть, чего там нареставрировали… — Тогда стороной Часовую башню обойдем, — усмехнулся Андрей. — А в остальном, может, и найдется то, от чего твой чуткий глаз не дернется. Рита тепло рассмеялась. Смахнула последние слезы и, глядя в свои карие глаза, произнесла: — Я люблю тебя, пап.