Не раб Моргота

А седой странник шел дальше, на юг и восток, не вполне ясно представляя, куда именно он идет, а может быть - и кто он сам, идущий этим неторным путем… Ведь там, в подземном чертоге, он и правда перестал быть тем, кем прежде был - под пристальным взглядом Мелиан, что очень скоро перестал быть взглядом, и сделался - серым светом, насквозь проницающим его душу, распутывая в ней узлы, что сплелись, казалось, намертво, разделяя… нет, не темное и светлое, скорее - черные и просто темные нити, разделяя и - рассекая их. Самый миг разделения причинял боль, но затем становилось до оторопи ясно, что то, черное, изъятое из него, было - Морготом и ничем иным. Так - и пусть убирается обратно к Морготу! Только… ему слишком долго пришлось быть (язык не повернется сказать - жить) так, что быть собой и означало - быть Морготом (нет, не всем, куда там - его взглядом, его, как ясно понималось теперь, мыслью… но часть ничем не лучше целого). А остаться только собой означало бы - перестать быть, да он еще и не уверен до конца, что такое было бы ему позволено… Теперь он сам позволил иной воле, превыше человеческой и эльфийской, и смерть Хурина - последняя в этих землях - не показалась ему большой ценой за смерть Моргота хотя бы в одной душе. Он даже удивился, когда снова увидел вокруг тот же сияющий огнями сводчатый чертог, а не тот путь, что открывается, говорят, каждому уходящему. Что ж, значит, он еще немного поживет в землях Белерианда, возможно, даже успеет что-то сделать… он верил, что это "что-то" придет к нему само, а не уцепится за черные шипы прошлого. Наверное, он еще и потому принял помощь Мелиан, ведь она позволила ему более не зависеть от того, что он видел и не мог исправить; сдвинул с места, как камень, начинающий лавину - и не смог остановить; от тех, кто хотел идти за ним, но его путь теперь был уже только его собственным… Судьбы его детей, порабощенный Дортонион, разоренный Бретиль… последним был стихийно собравшийся отряд из беглецов Дор-Ломина и Бретиля. Кто-то из них покинул его еще в Нарготронде, повернув на юг, кто-то - у границ Дориата (за которые их все равно не пустили бы стражи - да и сама граница), но несколько все-таки погибли в той нелепой ссоре из-за ничьих теперь сокровищ… Уйти, не вспоминать и не отвечать - желание слабого; что же, теперь он стар и слаб, не по годам, но по прожитым горестям - но он еще идет вперед, пока несут ноги, поддерживает посох, покуда в мешке есть какие-то припасы… Да, ведь есть, он может остановиться… сесть, съесть что-нибудь, потом… идти дальше, или нет, потом - лечь, и наверное - спать? После стольких лет бессонного заклятия не так уж трудно забыть о сне или пище, точнее - не вспомнить о них вовремя, прежде, чем ноги подогнутся от усталости, а в глазах потемнеет. Это даже почти смешило его порой, точнее, вызывало горькую усмешку: вот ведь как, мешок - с собой, на своих плечах - да не виден, а потому вспомнить о нем труднее, чем пожелать напиться из ручья, увидев его перед собой. Ручей - или небольшая река, холодная, быстрая, но как бы ни была чиста вода, она неуловимо горчит, словно в ней растворили пепел… Он пил из реки именем Келон, чей исток - на холме Химринг, и не знал об этом. Он шел, подчиняясь неровностям земель вокруг него, то уклоняясь немного на юг, то направляясь почти точно на восток. Белерианд, когда-то виденный с невозможных высот, помнился теперь смутно, но где-то на востоке, в горах, наверняка до сих пор жили гномы, где-то в этих краях могли еще жить люди - если только остались, а южнее все еще цеплялись за оставшиеся владения Нолдор дома Феанора; они и не могли бы поступить иначе, но смотревший, кажется, уже не считал их тогда серьезной угрозой - и не очень-то смотрел на них, - а может быть, не давал вниманию Хурина надолго отвлекаться от проклятия его семьи… А вот севернее его пути теперь уже точно не было ничего - кроме Севера.