Ремень затянул - пришлось ослабить Язык не повернулся сказать тебе хватит Твоя милая фигура совсем грязна Ни из кого ни из рая тебя судьба мне принесла Твоя фигура - Буерак
Звонков прогибается в спине и, запрокинув голову, стонет: протяжно, откровенно и пошло. Он опирается рукой о собственную лодыжку, полностью открываясь чужому взору. Покорное, гибкое тело, покрытое множеством татуировок, направляемое паукообразными руками, двигалось неравномерно. На фоне тонких кистей бёдра, крепко пережимаемые ими, казались ещё меньше - длинные пальцы обхватывали их почти полностью. В силу роста, Андрей всегда чувствовал себя миниатюрнее окружающих - люди вокруг всегда были выше или шире его. Это не было проблемой или поводом для комплексов, напротив, он очень гордился своим сложением. Но конкретно с этим человеком Звонок чувствовал себя не просто мельче, он чувствовал себя ничтожно маленьким. Это не пугало и не отторгало, а лишь заводило. На две головы выше, в раз тоньше и почти не уступающий по силе. Боря был воплощением идеала всех хотелок Звонкова. Щуплый и неимоверно высокий, не щадящий его в сексе и нежничающий после него. Чужие руки замедляют скачки. Андрей проводит по своему впалому животу, очерчивая бугорок выпирающего внутри себя члена, и с хитрой улыбкой наслаждается реакцией Лифшица. Кажется, обоих пробивает лёгкий электрический импульс, вынуждающий Борю несдержанно застонать. Он останавливает Звонка и резко переворачивается, нависая над телом вдвое меньше собственного, продолжает двигаться. Новый угол проникновения выбивает вскрик из глотки Андрея, беспомощно хватающегося за ткани под собой. Теперь над ним во всей красе был его идеал, нещадно втрахивающий в белоснежные простыни и полностью скрывающий своей широкой спиной от света приглушённых ламп. Звонков перехватывает чужую ладонь, нагло скользившую по крепкому, но такому миниатюрному, на фоне партнёра, торсу, и прижимает к низу своего живота, давая почувствовать движение внутри. Он нарочно втягивает живот, из-за чего обостряются как внешние ощущения от колоссальной разницы размеров, так и внутренние из-за дополнительного стимулирования и сжатия члена. Лифшиц, кажется, выходит на предел, сбиваясь в собственном темпе и сгибаясь к самому лицу Андрея. Оба жаром выдыхают друг другу в губы, взглядами жадно обрисовывая лица, эмоции и тела в моменте, приближающему к пику. Звонкий стон, оправдывает прозвище и доводит до финальной точки. Боря делает последние толчки и кончает, упираясь лбом в грудь Звонка, обхватившего его всеми конечностями. С минуту тишина, нарушаемая преступно шумным дыханием переводящих дух тел. Никто ничего не говорит. Не обещает. Звонков расплывается в довольной, похожей на кошачью улыбке и кусает губы, отлавливая под закрытыми веками мигающие образы. Он доволен, более чем доволен. Он удовлетворён по первому разряду, какого не хватает при обычных клиентах. О, как же Андрею нравится трахаться с Борей. Он особенный. К нему хочется возвращаться. Его хочется заполучить полностью. Хочется, чтобы он считал своим, чтобы он отстаивал право собственности. Хочется заставить его ревновать и злиться. Но Лифшиц не такой. Он не даёт надежд и обещаний. Он лишь трахает и платит за это. Ему тоже нравится, но он не вправе претендовать на верность. О какой верности может идти речь в бордели? Они не изменяют лишь своим привычкам - встречаться не больше раза в неделю и курить после секса. Они лежали и курили одну сигарету на двоих. Звонков укладывал голову на чужую грудь и затягивался с рук, оглаживая длинное тело. Боря смотрел в потолок расслабленно и отстранённо, пуская ртом дымовые кольца. Он не торопил, не выгонял, но и никогда не предлагал остаться ночевать. Андрей знал, что ему необходимо уйти, но всегда где-то в глубине души наивно надеялся, что именно в этот раз ему позволят остаться рядом немного дольше. Любовью это нельзя было назвать, скорее зависимостью. Он нуждался в постоянном тепле рядом. — Когда мы увидимся в следующий раз? — очерчивая коготками круги на солнечном сплетение, мурлычет Звонков, поднимая взгляд на лицо Лифшица. Он всегда заранее подготавливается и по максимуму освобождает день, чтобы в полной мере насладиться своим избранным блюдом. — Это зависит от завтрашнего вечера. Быть может, больше никогда, — чересчур спокойно сообщает Боря, оборачиваясь к тумбочке и туша окурок о дно пепельницы. — Что значит "никогда"? — чужие слова звучат, как приговор, заставляющий Андрея моментально нахмуриться и подняться на руках, чтобы отчётливо видеть лицо любовника. Это, должно быть, какая-то шутка? Просто дерьмовый анекдот, розыгрыш. — Значит, что я больше не буду нуждаться в твоих услугах, Андрей. Да и вообще, давно надо было завязывать... — слова даются тяжело и отдают раздражением. Диалог неприятен для обоих - один не хотел его начинать, второй теперь желает знать все причины следствия. — С чем завязывать? Боречка, ты о чём? Только не говори, что... — Да. И не называй меня так. Ты ведёшь себя не профессионально. Ты уже давно не из-за работы сюда приходишь. В прошлый раз ты денег не взял. Андрей, не надо из меня дурака делать. Я же всё вижу и понимаю, — раздражение переходит в снисхождение. Боря смотри в светлые глаза и отрицательно мотает головой. Он обрывает канат, связывавших их вместе. Очень-очень медленно. По ниточке, перерезая мелкие ворсинки. — Да я просто люблю тебя. Полюбил так, что не могу теперь ничего брать с тебя. Да за секс с тобой я бы сам доплачивал, — Звонок чувствует себя преданным. К горлу подступает панический ком. Его хотят заменить - оставить одного. На лице отображается страх, смешанный со злостью и отчаянием. Он не мог заставить полюбить в ответ. Он не мог оставаться здесь больше. — Не надо, Андрей. Успокойся. Не надо закатывать сцены. Чего ещё ты ожидал, влюбившись в своего же клиента? Разве ты сам не понимаешь, какие люди обычно обращаются к таким, как ты? — Лифшиц говорит легко и отчасти даже правду. Горькую, но правду. — Не следовало так долго мучить тебя. Звонкова корёжит от острых слов. Боре нет и не было дела до его чувств. Для него он не был особенным, ведь есть другие, "такие, как он". Таких, как Андрей нету. Таких открытых и недоступных, отчаянно верящих в собственную уникальность. Нет, в глазах своего идеала он такой же, как кто-то ещё. Он простой и обычный. Тот, кем можно воспользоваться и оставить. Андрей вскакивает с постели и начинает поспешно собираться, путаясь в собственных брюках. Предан своей глупой любовью. Он не желает говорить с Борей, тот и так слишком много сказал. Хочется пропасть, провалиться и не вспоминать этот день. Зачем он начал этот разговор? Почему он решил изменить своим принципам? На кого он решил поменять Звонка? Кто нашёлся лучше? Кто может быть лучше него? Самоуважение тянет Звонка нагрубить, уйти, найти кого-то другого, кто полюбит, и жить счастливо, но слепая любовь шепчет о возможности вымолить позволение остаться хотя бы ненадолго рядом, о варианте закатить скандал и устроить целое представление, чтобы показать насколько плохо будет обоим без этого тепла. Ему хватало того, что его хотели, трахали и грели, остальное было не важно. Остальное можно было наверстать в глазах смотрящих - в них было обожание. Андрей всегда был окружён обожанием, но выбрал глаза, которые видели в нём лишь досуг. — Деньги, где обычно, на столе в кухне, — гладя на одевающегося любовника, подсказывает Боря и закуривает ещё одну сигарету. В ответ ничего, лишь остервённо резкие движения, сочащие злостью и едкой обидой. От Лифшица Звонков всегда уходил счастливый, сегодня же больших усилий ему стоило не разрыдаться, закрывая за собой входную дверь. Он взял деньги и ушёл, ничего не сказав в ответ. Просить и требовать чего-то ему - не позволено. Пришёл, сделал, забрал деньги и ушёл - всё. Никаких обязательств. Только секс. Почему сейчас всё вышло из-под контроля? Почему он позволил себе влюбиться в клиента? Обычно это они признавались в любви спьяну, а на утро клялись в верности своим дорогим жёнам. Тогда не было никакой жалости, лишь весёлая потеха для своего самолюбия. Это что-то иное. Особенное. Андрей пытается убедить себя в том, что это лишь временно, что во всяких отношениях бывают сложные периоды, которые надо просто пережить. Вот только он сам в это не верит. У них не было отношений. Только заказы и секс. Это Звонок придумал себе любовь. Придумал, что может быть особенным для кого-то. Глупо. Он же просто шлюха и не должен испытывать чувств к тем, с кем трахается. Он едет в метро, пусто глядя перед собой. Его внешний вид привлекает внимание в столь позднее время. Какой-то мужчина откровенно пялится. Обычно Звонков игнорирует такие взгляды, но в этот раз решает отстоять своё какое-никакое достоинство. Оценивающий взгляд, брезгливое искривление и выдерживание зрительного контакта, призванного призвать к остаткам совести и смутить смотрящего. План провальный. Мужчина подсаживается и приобнимает за плечи, прижимая к себе. От него пахнет терпким табаком, таблетками и чем-то неприятно тошным. — Что такой сладких мальчик забыл в столь позднее время в метро? — голос подсевшего оказывается ещё противнее запаха. Он словно раздевает, одной лишь интонацией залезая под чёрные брюки. — Дядь, а, дядь, тебя это ебать не должно. Отсядь иначе я закричу и вызову ментов. Там они уже сами решат, что делать с таким, как ты, «Любителем сладких мальчиков в метро», — Андрей давно перестал бояться подобных домогательств, работа научила заговаривать языки и угрожать красиво. Если ничего из мирного не помогало, при нём всегда был баллончик перцовки или миниатюрный электрошокер, наличие того или иного зависело от наряда, в котором Звонок покинул квартиру. "Жертва" вела себя чересчур спокойно, но смотрела с явными злобой и вызовом. Это несколько освежило рассудок мужчины, прокашлявшегося и отсевшего обратно на своё место, как ни в чём не бывало. Маленькая победа. Нутро Звонкова трепетало от страха. Мужчина на вид вдвое крепче и с ним справиться бы не удалось, а в позднем вагоне почти не было людей, лишь запоздалые сонные зеваки. На момент в его голове проносится мысль о том, что, быть может, именно это внимание - всё чего он достоин на самом деле?***
Днём того же дня Макс решил навестить многоуважаемого владельца. Разные мысли и догадки не отпускали всю ночь. Теперь же он был намерен узнать правду, какой бы она не была - хуже того, что он надумал себе, не могло быть. В этом он был уверен. Лакмус стучит в кабинет Яна Юрьевича и, не дожидаясь ответа, заходит. Кабинет просторный, но тёмный и прокуренный, как любая другая комната заведения. Ян Юрьевич курил кальян и разбирался с какими-то бумажками. До начала их рабочего "дня" было ещё много времени, так как клуб открывали только после одиннадцати. Появление на пороге одного из лучших танцоров в такую рань было странным и редким явлением. Раньше назначенного времени приходили только те, что хотели устроиться на работу или наоборот уйти. Максим был далёк от списка тех, кого бы хотелось увольнять. Он нравился всем. — Макс. Ты чего так рано? Хочешь на сегодня-завтра выходной взять? Ты же знаешь, что ради этого нет необходимости приходить так рано. Нельзя допускать, чтобы у кого-то из наших был недосып. Вы все должны выглядеть свежо и бодренько, — голос Яна Юрьевича всегда был мягким, как его владелец, и высоким, вызывающим доверие и навязывающим дружелюбие. Но в нужные моменты холодок пронизывал речь и делал её устрашающе стальной. — Нет-нет, Ян Юрьевич, я совсем по другому вопросу, — Лакмус проходит и усаживается на диванчик по левую руку от владельца, скидывая капюшон с головы. Вне рабочее время он предпочитал широкие толстовки и прятал яркую "гриву". — Что же тебя беспокоит? Не таи. Для тебя мне не жалко времени на разговоры, — Ян Юрьевич полностью отвлекается от бумаг и оборачивается на кресле, потягивая дым из длинной трубки. Лисий прищур внимательно изучает гостя, выгадывая у языка тела, о чём бы мог быть последующий разговор. — Насчёт вчерашнего клиента... — Макс смотрит в пол, но переводит взгляд на лицо собеседника, чтобы предугадать реакцию и увидеть, если вдруг ему попытаются соврать. — С чего он вдруг такой "особенный" и почему Вы лично отправили именно меня к нему? — он не упоминает странности, решая для начала получить неискажённые сведения. — "Особенный"? Тот, к которому тебя на приват поставили? Что-то случилось? — на мягкую улыбку добавилась лёгкая озадаченность, и даже волнение, которое Ян Юрьевич попытался скрыть. — Он тебя как-то обидел? — Нет, просто интересно стало, — Лакмус укладывает руки на спинке диванчика, усаживаясь удобнее, и показушно-непринуждённо зевает. То, что владелец напрягся, уже говорило о том, что что-то было недосказано, а значит, надо было разузнать. — Вы ещё ни разу сами не назначали никому встреч. — А, так ты об этом. Это мой давний друг. Мы учились с ним вместе на одном направление, он на год помладше. Случайно как-то пересеклись у бара, удивились друг другу, конечно, да как-то и разговорились, — Ян Юрьевич ностальгически улыбался, разглядывая постеры над собеседником для лучшего сосредоточения. — Вроде на одну специальность учились, а как интересно судьба повернула: он там какой-то важный бизнесмен, деньги лопатой гребёт, а я здесь, в ус не дую, а деньги не хуже, чем у него капают, — он подчёркивает это, как маленькую личную победу. — Он сильно удивился, что это заведение принадлежит мне, а я и пообещал ему организовать представление от лучшего. Договорённость была чуть ли недаром, за символическую сумму, так он после твоего привата вернулся ко мне и заплатил вдвойне, — владелец потряс двумя пальцами в воздухе и для убедительности широко округлил глаза. — Я уж испугался, что ты ему так сильно понравился, что он удумал снять тебя, а он, наоборот, даже не заикнулся о сексе, похвалил тебя, отдал мне должное и ушёл. Таким смущённым я его не видел со времён выпускного, когда он ужрался и убого флиртовал с "Лисичкой" Олей... В общем, он хороший парень, — вовремя остановившись, Ян Юрьевич кончил свой монолог и вновь перевёл взгляд на Максима, мысли которого, казалось, были уже далеко отсюда. Некоторое разочарование укутало Лакмуса, который надумал себе много разных и интересных сюжетов, которые все завязывались на торговле людьми или сексуальном рабстве и каннибализме. С другой стороны то, что "необычный" клиент оказался просто другом хозяина заведения, позволяло выдохнуть спокойно - погони и слежки с целью съедения не будет. Он просто перенервничал и надумал себе всяких глупостей на банальную вежливость неуверенного в себе человека. — Спасибо, что доверили такого важного гостя, Ян Юрьевич, но, впредь, пожалуйста предупреждайте, если вдруг придут Ваши школьные друзья, — Макс говорит беззлобно, хоть и с лёгкой издёвкой, такое позволялось. Что-то всё равно не сходилось, но расспрашивать дальше было опасно, да и беспардонно. — Спасибо тебе, что не подвёл. Я в тебе никогда не сомневался, — Ян Юрьевич практически мурчит, льстиво и нежно, через сомкнутые в улыбке губы выпуская широкую струю сладкого дыма. — Да уж, тут прости меня, не успел к вам спуститься. Ты моя гордость, так что ты первый будешь узнавать о "специальных" гостях. Ян Юрьевич легко смеётся и провожает гостя взглядом, снова возвращаясь к бумагам и, кажется, включая музыку на фон. Лакмус уходит удовлетворённый ответом, но озадаченный тем, что делать с номер, который оставил "особый" клиент: написать? Что он может написать? “Привет”? И что дальше? Какой диалог может завязаться со стиптизёром? Позвонить? Снова “Привет”, а дальше? Он ничего не сможет придумать, чтобы сказать. А что он, вообще, хочет ему сказать? Ничего. Он не знает этого человека абсолютно. Может, стоит выбросить номер и забыть? Интерес сильнее. В гримёрке никого - ещё рано, самый разгар дня. Макс долго крутит телефон в руках, не отрывая взгляда от дурацкой визитки. Простая картонка со случайным набором цифр вызывает слишком много противоречащих чувств. Ему интересно поиграться. Узнать, когда же этот "хороший парень" решит, что может себе позволить нагнуть самого Макса Лакмуса. Тогда-то он и сдаст его с потрохами хозяину и откроет тому глаза на милого друга. Слишком привлекательный план. Лакмус набирает номер и сразу включает на громкую, откладывая на столик. Слышатся гудки. Он нервничает, хоть и убедил себя в том, что не будет говорить, просто убедится в правильности номера. Ведь может такое быть, что это просто шутка? Верно? Может, Борис просто пошутил и дал стриптизёру номер мозгоправа или какого-нибудь уролога или, ещё хлеще, проктолога? Ведь он мог пошутить? Гудки прекращаются. Дыхание вспёрло. — Алло? Максим? — голос тот же. Это Борис. Лакмус молчит и смотрит на телефон, как хищник на загнанную жертву. — Ты свободен завтра вечером? — он продолжает говорить, не смотря, на отсутствие ответа. — Сочту молчание за согласие. Тогда завтра в шесть? Давай встретимся у той милой кафешки на пешеходной улице, она в самом начале. Буду рад встретиться с тобой вновь, — голос звучит счастливее, словно получил согласие. Только после того, как Борис сбросил трубку, Макс осознал, что каким-то непонятным образом действительно согласился на свидание с абсолютно незнакомым человеком, которого ещё пару часов назад считал самым страшным извращенцем.