22 марта 1184 года, на подходе к Иерусалиму
Всё происходило быстро и шумно, как-то бывает в самых страшных битвах. С минуту Доротея не могла до конца осознать, что, возможно, не увидит золотых гор Иерусалима, сгинув под мечом крестоносца. Однако из забытья её вырвала кровавая волна, хлестнувшая по лицу, скрытому за плотной тканью. Из горла караванщика, который пытался удержаться на встревоженной кобыле, фонтаном хлынула кровь. Мгновение и он упал замертво, распластавшись на земле. Девушка рассеянно мазнула рукавом по бровям, стирая кровавый след. На секунду ей показалось, что она ослепла, но наконец взору её открылась ужасная картина: разбойники в белых одеждах рубили торговцев, словно скот, отовсюду слышались отчаянные и яростные крики. — Назих! — пребывая в состоянии настоящего ужаса, воскликнула воровка. Слева от неё, метрах в тридцати некто выкрикнул её имя. — Pour la gloire de Dieu! — язык франков, который когда-то Доротея хорошо знала и на котором имела дело общаться во время своего путешествия, внезапно резанул слух. Красивое наречие искривил грубый голос. — Сюда, юный воин, ближе ко мне! Ну же! — воровка, чудом уклонившись от клинка, который едва не снёс ей голову, направила вороного жеребца в сторону криков. — Не можешь держаться позади, тогда будь рядом… Мужчина выхватил клинок из ножен, девушка последовала его примеру и в следующую секунду на солнце блестнул кинжал с изогнутым лезвием. Она подняла коня на дыбы и осмотрелась: крестоносцев было немного, но их переполняла такая свирепая злоба, что явное меньшинство рыцарей не имело для караванщиков никакого значения. Сердце воровки забилось с такой неистовой силой, что ей казалось, будто оно оглушит её. Девушка высмотрела самого хилого из воинов, который все равно был больше неё раза в три и повернула коня в его сторону. Назих в нескольких метрах от Доротеи помогал стражникам защищать беспомощных старых торговцев. В караване было не мало женщин: некоторые приходились жёнами либо наемникам, либо самим купцам. Внезапно Ромирес, в пылу сражения, разглядела потенциальную жертву выбранного ей соперника. Толстый, неповоротливый Махир, собирал звонкие монеты с земли. Пыль от копыт мешала ему в этом, но алчность хозяина каравана была сильнее страха смерти. Доротея чётко видела, как рыцарь занёс копье и был готов вонзить его в обрюзгшее тело торговца. И, как бы воровка ни любила двуличного караванщика, он не сделал ей зла и сейчас она была обязана хотя бы попытаться спасти его глупую жизнь. Девушка пустила коня голопом, целясь прямо в гнедого жеребца своего врага. Её чёрные глаза, защищённые от слепящего солнца тюрбаном, рязглядели зазор в доспехах рыцаря. Его шея была открыта. И вот, несколько секунд, за которые жизнь пролетает перед глазами и утопает в забытье, решили судьбу хозяина каравана. Из горла крестоносца хлынула кровь, его конь начал метаться в панике, пытаясь скинуть с себя мёртвую тушу. Едва девушка успела восхититься собственной меткостью, как взволновавшийся жеребец мощной грудью толкнул её вороного скакуна. Не держав равновесие, Доротея упала на песок, который тут же начал забиваться в многочисленные складки на её хафтане. — О, Аллах, ты меня спас, чудаковатый мальчишка! Моё золото! — торговец, пытаясь не попасть под копыта, снова начал собирать блестящие монеты, забыв о своей спасительнице. Не имея никакого желания вступать в жаркий спор с толстяком, используя одни лишь жесты, девушка попыталась подняться. После удара о землю, голова её кружилась, а ноги тряслись. В ушах стоял такой звон, будто Махир решил потрясти рядом с ними своими кошельками. Доротея встала на четвереньки, боясь совершить резкое движение, чтобы не дай бог не потерять сознание. Однако кое-что всё же заставило её поднять свой взгляд: сапоги, блестящие, испачканные кровью, двигались прямо к ней. Походка их хозяина была до того медленной и уверенной, что воровку охватил неясный страх. — Tu as tué mon ami, salaud. Oeil pour oeil! — девушка, разобравшая лишь пару слов, одно поняла точно: рыцарь идёт к ней не для того чтобы помочь подняться. Это было сражение не на жизнь… Воровка сжала покрепче клинок и, резко вскочив на ноги, устремилась навстречу противнику. Тот был ожидаемо крупнее, однако его самоуверенность сослужила ему ужасную службу. Мужчина выставил перед своей грудью щит. Ромирес, как только расстояние между ними сократилось до нескольких метров, упала на спину и, проскользив по горячему песку с поднятым вверх клинком, оказалась между ног рыцаря. Его крик заглушил всё, начиная от металлического лязга и заканчивая ржанием лошадей. Окружение затихло. Девушка, как только песчаный туман перед её глазами рассеялся, посмотрела на остальную часть поля боя. Она сомневалась, что смогла превзойти остальных стражей каравана, однако многие взгляды были направлены именно на неё и на бьющееся в конвульсиях тело рыцаря. — Démons! Les flammes de l'Enfer vous consumeront! — схватка продолжилась. Но Доротея не спешила присоединяться к временным союзникам. Взгляд её был обращен к растерзанным телам караванщиков, крестоносцев и стражников. Песок окрасился в алый цвет. Казалось, будто сейчас реки крови образуют на месте битвы новый оазис. Девушка пыльным рукавом стёрла с лица красные брызги, она опустила взгляд: на лезвии её кинжала остались кусочки плоти. Воровку едва не вывернуло наизнанку, она опустилась на колени и принялась очищать кинжал, вытирая его о плащ убитого ею рыцаря. — Эй, всё хорошо? Ты не ранена? — Назих, увидевший потерянное состояние девушки, неожиданно оставил соратников и приблизился к ней. Его жеребец не мог устоять на месте. — Я… Я не… — Понятно. Навоевалась. Уезжай отсюда, сейчас же! — мужчина наклонился и, схватив воровку за шкирку, поднял её на ноги. — Назих! — Доротея внезапно оживилась и, забыв о сохранении тайны своей личности, указала куда-то за спину караванщика. Мужчина резко развернул своего жеребца и тут же пригнулся. Над его головой просвистело лезвие меча. Торговец не успел осознать произошедшего, как на его доспехи брызнула чужая кровь. Из груди крестоносца торчал наконечник стрелы. С другой стороны поля боя Назиху кивнул один из стражников. Мужчина не успел ответить ни жестом, ни словом, как вдруг почувствовал резкий толчок в бок его жеребца. Торговец повернул голову и заметил, что воровка лежит без сознания прямо на трупе лишенного достоинства рыцаря. Бывший воин не на шутку взволновался: его невнимательность лишила караван, пусть и на время, отличного бойца. Хотя, конечно, дело было не только в соратничестве. Сердце мужчины сжалось. Ему казалось ужасно отвратительным то, что девица в принципе участвовала в подобной бойне. Отеческие и, возможно, более сильные чувства заставили торговца спешиться и упасть на колени перед воровкой. — Юный воин, вставай… — он прижался щекой к её груди, чувствуя, как слабо бьётся едва не замершее сердце. — Дыши, только дыши… Мужчина сорвал с лица девушки черную ткань. Вокруг всё замерло, стихло. Казалось, что никакой битвы рядом нет. Торговец сжал тонкие плечи руками и потряс небольшое тельце в надежде привести воровку в чувства. Сердце его застыло, на ресницах появились солёные капли. Мужчина прижался к чужим губам, пытаясь вдохнуть в девушку жизнь. — Эй, смотрите! — один из стражников указал в куда-то вдаль. Назих поднял голову и на миг столкнулся со змеиным взглядом Махира. Тот был невредим, к сожалению и большому удивлению. Торговец наконец посмотрел в сторону по направлению ладони стражника. К ним приближались другие рыцари: их доспехи отливали серебром, а накидки были ярко-голубыми. Они прибыли прямиком из Иерусалима. Землю снова сотряс топот копыт: воины Святого города окружили поле битвы. Не спешиваясь, они выбивали оружие из рук своих товарищей, напавших на караван, и стражников и наёмников, которые его охраняли. — Tout le monde dépose les armes! Sinon la mort — Назих, не найдя в себе сил поднять воровку на руки, упал рядом с ней, не понимая, происходит ли всё наяву: жив ли он и жива ли Доротея…***
Двое суток спустя, Иерусалим, кабинет маршала Раймунда Трипольского
Доротея очнулась лишь спустя день после кровавой бани посреди пустыни. В чувства её приводили неравнодушные жены торговцев. Им одним не было дела до того, что загадочный юноша оказался девицей со странной страстью к драгоценным камням и золоту. Махир, казалось, больше всех ждал, пока лгунья и грабительница придёт в себя. Он жаждал сдать её живьём своему повелителю, чтобы выручить достойную награду и более не появляться на проклятом пути в Святой город. Конечно, в Дамаске он слышал слухи о том, что гарем и личные покои султана подверглись ограблению. Его смущала и странная привязанность Назиха к немому мальчику, однако если раньше золото заставляло его забыть об их союзе, то сейчас хозяин каравана с подозрением осматривал каждую монетку, которую получил от своей спасительницы. Глупым он не был, и потому в его лысоватой голове уже созрел план: он заберёт девчонку обратно в Дамаск и сдаст султану, представив её как шпионку и убийцу. Но сейчас он ждал, стоя рядом с окнами, открывающими вид на узкие улочки Иерусалима и на место казни напавших на караван рыцарей. Он прожигал взглядом спину девушки, которая сидела прямо перед маршалом. Рано утром Махир примчался к бывшему регенту и рассказал всё-всё, включая историю о том, как он лично схватил нерадивую воровку за шкирку и приволок в Святой город на суд. Однако история о диковатой ведьме, принявшей вид юноши, впечатления на главного стража города не произвела, потому он жестом заставил торговца замолчать и оставаться тихим до конца обсуждения. Раймунд хорошо знал Махира и его любовь ко лжи и золоту, потому предпочёл вести беседу с Назихом, непонятным то ли юношой, то ли девушкой-воровкой и с тем, под чьей ответственностью находились рыцари, учинившие бойню — Рено де Шатильоном. Последний однако задерживался, поэтому маршал обратил все свое внимание на странную пару: бывшего славного воина, имя которого имело большой вес в Дамаске и на маленькую девчушку, чьё имя никому кроме Назиха известно не было. — Что же… — тяжело вздохнул маршал, рассматривая листы перед собой. Девушка все ещё плохо понимала язык франков, однако пыталась уловить суть предстоящей беседы. — Назих, я отправил за Рено… Ты хочешь говорить с ним сам? — Боюсь у меня нет столько времени, — французская речь полилась из уст караванщика. Говорил он, конечно, медленнее и с акцентом, но именно это помогало воровке понимать о чем же идёт разговор. — Я задержусь ровно на то время, пока наши люди не будут способны вернуться домой. И я буду с ними. С Шатильоном я предпочту встретиться на поле боя. — Будь благоразумен! У меня нет такой власти, которой можно было бы лишить Рено его регалий, — маршал опустился на кресло и провел рукой по лицу. — Король готов компенсировать потери… — Он может возвращать людей к жизни? Он свою-то скоро потеряет! Молись, чтобы от недуга, а не от меча моего господина, — вскипел караванщик. Доротея же, прикрыв глаза, вслушивалась в знакомые слова, пытаясь вспомнить чужой язык. — Не смей угрожать, находясь в стенах его владений. Сейчас лучшие лекари помогают вашим наёмникам оставаться на этом свете! Включая девчонку… — Она не была сильно ранена, — торговец внезапно стушевался. — Скажи мне вот что, Назих. Почему ты вспоминаешь о своём господине, когда хочешь суда для тамплиеров, но молчишь, когда защищаешь ту, которая обнесла его дворец, — прошипел маршал, наклонившись к самому лицу сарацина. Махир теперь не мог слышать их разговора. — Она спасла жизнь мне и Махиру. Я обязан ей тем же… — Попытаешься забрать её с собой? В Дамаск? — недоверчиво прищурился маршал. — Нет, наоборот. Я хочу, чтобы она осталась здесь. В Дамаск путь закрыт. — А ты, что можешь сказать? — Раймунд обратился к воровке. Та интуитивно поняла, что от неё хотят объяснений. — Я защищала, — коротко ответила девушка. Мужчина вопросительно приподнял бровь. — Себя и… торговцев. Акцент, не такой как у арабов, заставил маршала принять любопытствующий вид. Мужчина слегка повернул голову, чтобы лучше слышать то, что ему говорит девушка. Очевидно было одно — когда-то она знала язык франков, но теперь лишь обрывками могла вспоминать чудное наречие. — Так-так… Ладно, с тобой я поговорю один на один, — Назих хотел было запротестовать, однако Раймунд жестом приказал ему сохранять спокойствие. Маршал знал сидящего перед ним воина давно, ещё с тех времен, когда сам он был частым участником любой славной битвы. Когда Иерусалим заключил мир с Саладином, Раймунд вместо воинственного гнева по отношению к Назиху оставил лишь уважение. Последний часто помогал ему подавлять любые конфликты между христианами и мусульманами, начиная от безобидных перепалок и заканчивая настоящими бойнями. Бывший воин Саладина всегда отличался холодным рассудком и желанием сохранять мир. Возможно, этому способствовала потеря сына в одном из сражений, а может нечто другое, скрытое от чужих людей. Однако сейчас, всегда понимавший, что между Иерусалимом и безумными европейскими фанатиками нет ничего общего, Назих был упертым как никогда. Глаза его пылали праведным гневом. — Чего ты хочешь конкретно от меня? — Утраченных жизней не вернёшь. Но, Раймунд, прошу, оставь девочку у себя. Ты же знаешь Махира, если она покинет Иерусалим и он сможет её схватить… Она погибнет, — горячо шептал Назих, привстав со своего кресла. — Неужели только за убийство рыцарей, причём самым кровавым из способов, ты готов подставить под удар и себя, и Махира? — Я защищала себя! Рыцари нападали, — выпалила девушка, ломая язык. — Не сейчас, — остановил её маршал. — Возможно, для тебя долг не так важен, как для меня… Но свою голову я сохраню, а головы Махира мне не жалко. Он виноват не меньше, чем Шатильон, — голос караванщика стал спокойным. Он наконец пошёл на мировую. — Прошу, оставь её при себе. — Ладно, ступайте. Дальше я разберусь сам, — кивнул маршал и повысил голос: — Прощай, Махир. — А девчонка? — хозяин каравана, в отличие от своего товарища, решил изъясняться на арабском. Теперь с акцентом заговорил маршал. — Она остаётся здесь. — Она ведьма, воровка! — Махир проводил недовольным взглядом Назиха, который даже не посмотрел в его сторону. — Да-да, а вот твой главный защитник отчего-то о ней другого мнения. Ведьма… Воровка… — Раймунд покачал головой. — Обычная девочка, слабая и хрупкая. Причём из Европы. Сбежала из гаремного рабства. — Ложь! Ты видел сколько у неё золота и камней?! — караванщик схватил девушку за плечо и потряс, словно ожидая, что из неё сейчас посыпятся монеты. — Нет, не вижу. То, что ты мне отдал сегодня утром не имеет никакого значения. Цепочки, кольца, камни и монеты. Ах да, ещё пара пыльных книжек… — Раймунд поднялся на ноги и, прихрамывая, обошёл огромный дубовый стол. — Я польщён, что ты не пожалел расстаться со своими сокровищами и барахлом, но я ни за что не поверю в то, что эта девочка вытащила это из-под носа Саладина. Или ты сам пытаешься меня убедить в слабости и глупости своего господина? Караванщик ошатнулся от его слов как от пощёчины. Если Махир принесёт с собой в Дамаск слух о том, что он не уверен в силе рассудка султана, то ему не сносить головы. Поэтому он оглянулся несколько раз, пытаясь найти потенциальных любителей подслушивать чужие разговоры. И в его жадном сердце поселилась уверенность, что Назих, спешно покинувший кабинет маршала, слышит всё, о чем говорит хозяин каравана. — Но она самая настоящая воровка и убийца! — Да-да, а ещё она сегодня утром была мальчиком… По твоим же словам, — на устах бывшего регента появилась ухмылка. — Перестань нести чушь… Твой лживый злой язык не имеет силы в стенах дворца. Уходи. Девочка остаётся здесь и точка. Пронзив худое тельце воровки взглядом хищника, упустившего добычу, Махир покинул помещение, оставив маршала наедине с девушкой. Раймунд вернулся на свое место за дубовым столом и положил перед собой книги, которые Доротея сразу же узнала: именно их она украла у Саладина несколько дней назад. Только ей показалось, что беда миновала, её отпустят и она в скором времени обнесет дворец и короля Иерусалима, а затем покинет опасный восток, как её мечты своим грозным взором разрушил маршал. — Признаюсь, если бы не эти книги, — он лёгким движением руки смахнул с переплётов пыль. — Я действительно начал бы сомневаться в трезвости ума Махира. Но ты себя сдала. Конечно, это сделал и твой друг Назих. «Опять? И как же я сама себя сдала?», — девушка закатила глаза, мужчина расценил это как намек на продолжение своей речи и объяснение. — Вот это было в одной из книг, которые ты вытащила из покоев султана, — Раймунд достал развернул перед ней сухой потемневший листок. — На твоё счастье, письмо старое. Девушка пробежалась взглядом по арабской вязи. В послании было обращение Саладина к своему брату. В конце стояла печать. Воровка готова была схватиться за голову. Как же сильно она растеряла все свои чудные навыки хищника. Прожив в гареме бок о бок с настоящими безмозглыми курицами, она будто сама заразилась от них ужасной глупостью. Теперь в её голове, раскалывающейся на части было лишь два вопроса: зачем её сдал Назих и… — Что со мной быть? — путаясь в полузабытой речи, спросила воровка. — С тобой быть темница до лучших времён, пока я не не пойму, что с тобой делать, — устало вздохнул маршал. — Почему темница? Я не красть ничего твоего, — девушка поднялась на ноги, но под тяжёлым взглядом регента опустилась обратно. — Но ты явно направлялась в Иерусалим не покаяния ради, — мужчина усмехнулся. — Я знаю всё о твоем ремесле и о том, как такие, как ты, любят срывать куш. Да и к тому же, если мы отпустим тебя гулять на свободу, то не приведи Господь об этом узнает Саладин. Никто не станет тебя защищать, кроме разве что Назиха. Да и он не всесилен. Тебя выставят за порог города, королю не нужны лишние конфликты с султаном. — Султан пощадить меня. Отпустить… — Если султан тебя «пощадить» и «отпустить», тогда возвращайся в Дамаск. В Иерусалиме воры ни к чему. А если спокойно отсидишь в темнице, пока все не уляжется, то мы первым же кораблём отправим тебя в Мессину. А там твоя дорога. Ну? — А виновник… Э. Шатильон… Не рассердится, если узнать, что я убить два его рыцаря, не пытаться меня казнить? — взгляд воровки был настолько напуганным, что сердце сурового маршала внезапно сжалось. Девушка была настолько маленькой и хрупкой, что ему было больно представлять, через что она прошла перед тем, как попасть в Иерусалим. — Это уже моя проблема. Тебя никто не тронет… Ты согласна? Или же выберешь Дамаск? — Я согласна. — Славно. Стража! Отведите её в темницу! И не в обычную, а ту, что под дворцом, чтобы поближе ко мне была, — взгляд мужчины намекал на то, что любая уловка от воровки, хоть малейшая, и он лично отвезёт её в дворец Саладина.***
То же время, Иерусалим, шатёр караванщиков
Назих, сложив руки за спиной, ходил из стороны в сторону с самым тяжёлым из взглядов. Как только в шатёр ворвался Махир, чьи толстые щеки пылали, показывая, насколько зол был хозяин каравана, он остановился. — Что ты наплёл маршалу, идиот?! — несмотря на тяжесть собственного тела, торговец очень ловко подскочил к своему товарищу и схватил того за грудки одеяния. — Я рассказал ему правду, — бывший воин оттолкнул от себя караванщика. — В отличие от тебя. — Ты заодно с воришкой! Предатель! Султан узнает об этом, клянусь Аллахом, — заверещал толстяк, однако теперь держался на расстоянии. — Предатель здесь только ты… Из-за твоей алчности мы потеряли столько воинов… Как думаешь, Махир, простит ли тебе это султан? Даже если ты отдашь ему девчонку?! — глаза Назиха налились кровью. — Она отдалась тебе да? Грубый вояка и крохотная девчушка с ловкими ручками? Как она тебя ублажила, что ты решил свою голову отдать за её никчемную жизнь? — Лучше закрой свой рот, Махир. Ты знаешь, что за тебя здесь никто не заступится. Все будут только рады твоей кончине, — Назих покинул шатёр и остановился, поднимая взгляд на возвышение. Дворец короля сейчас был самой надёжной крепостью для воровки. Мужчина рвано выдохнул. Ему тяжело было расставаться таким образом с девушкой, которая приукрасила его жизнь за столь короткий срок. Однако осознание того, что такое маленькое предательство, как сдача воровки Раймунду под стражу, спасёт её голову, позволяло дышать легче. Он хотел дождаться, чтобы Махир забыл о случившемся, а Саладин направил свой взор на то, чтобы решить проблему, касающуюся безопасности караванов. Назих был уверен, что султан встанет на его сторону, но тревога все же беспокоила его сердце. Он был уверен, что воровка при первой же возможности сбежит из темницы и либо попытается найти его и потребовать объяснений, либо любым другим способом нарвется на неприятности.***
Неделю спустя, Иерусалим, сад у королевского дворца
В глубине пышного сада, рядом с небольшим прудиком, в котором купались птицы, расположился король Иерусалима. Вокруг было тихо, рядом ни единой души, помимо двух стражников и лазарита. От их любопытства монарха скрывали густые ветви могучих деревьев. Аромат цветов доносился до мужчины даже сквозь плотную вуаль, перебивая надоевший до отчаяния запах бинтов и мазей. Король планировал подкрепиться здесь, наедине с самим собой. Стол, предназначенный для монарших особ теперь занимал Ги со своей свитой и Сибиллой, которая вместе с Раймундом кое-как сдерживала их чересчур буйное веселье. Конечно, щелчок длинных пальцев и Ги покинет дворец вовсе, стоит королю лишь пожелать. Но Балдуину искренне не хотелось унижать подобными жестами свою сестру, поэтому он решил есть только в компании одного себя, либо же Гийома. Однако в этот раз к нему внезапно решил присоединиться маршал. Вот уже целую неделю он был на взводе из-за очередной стычки подручных Рено де Шатильона и караванщиков. Им удалось достичь перемирия, но нечто всё же тревожило бывшего регента. — Я сочувствую судьбе невинных погибших, как и ты. Но меня беспокоит твоё состояние, друг мой, — начал монарх, откладывая приборы и скрывая лицо за тканью. — Что же трогает твою душу настолько сильно? — Девчонка. Один из защитников каравана убедил меня в том, что стычка ничем не угрожает миру между Иерусалимом и Дамаском. Но он же оставил на моей шее воровку, обчистившую Саладина, — маршал ходил из стороны в сторону. Он на мгновение осекся, когда понял, что позволил себе грубое просторечие в присутствии короля. — Вот как, — спокойно, даже зачарованно произнёс монарх. — Отчего же он не заберёт её на суд в Дамаск? — Говорит: никак нельзя, султан помиловал, а вход в город закрыл, должен ей за спасенную жизнь, не могу убить, — регент всплеснул руками и тяжело опустился на скамью. — Занятно… Где же она сейчас? — мужчина сложил руки на коленях, пытаясь не обращать внимания на слабость, охватившую его тело внезапно. — В темнице, сторожу её, как цепной пёс. С первым же судном отправится в Европу. — Она из Европы? И как же ей посчастливилось оказаться во дворце Саладина? — голос короля был уставшим, но в нем появилась искренняя заинтересованность, похожая чем-то на детское любопытство. — Только она одна и знает. Молчит. Плохо говорит на нашем языке. Однако хорошо владеет арабским, — маршал провел ладонями по лицу, пытаясь снять с него усталость. — Торговец сказал, что из Кастилии. — Кастилия… Кастилия… — повторил монарх, словно пробуя слово на вкус. Разумеется, ему было известно, что это за страна и какие тяжёлые отношения имеет с халифатами, однако об истории этого европейского государства знал он немного. — Неужели в Иерусалиме не найдётся ни одной души, способной к её родной речи? Впрочем… Прости меня, мой друг, но это сейчас твоя забота. Я доверяю тебе такую ответственность полностью. — Это честь, Ваше Величество, — маршал склонил голову. Ему не хотелось более тревожить и так беспокойную душу своего короля. После нескольких минут молчания регент поднялся со скамьи и тяжёлым шагом направился прочь из сада, пожелав монарху приятного аппетита. Тот ответил ему не сразу, пребывая в некой апатии…***
Шесть суток спустя, Иерусалим, темница под королевским дворцом
Девушка, едва находя в себе силы считать те мгновения, когда день сменяется ночью и наоборот, сейчас лежала на холодном каменном полу, рассматривая паутину в углу своей камеры. Маленький паук, живший здесь, видимо, уже долго, стал её лучшим другом. С ним она могла свободно говорить на родном языке. Доротея рассказывала ему о своих душевных муках, тоске по свободе и любви к блестящим вещицам. Ей хотелось, чтобы хоть кто-то полностью знал о том, как ей тяжело. Гордость не позволяла изливать душу скучаюшим стражникам. Сердце обыкновенно непостоянной девушки разрывалось от странной обиды на своего боевого товарища. Назих так легко продал её… Конечно, в глубине своей тёмной дикой души она понимала, что сделал он это ради её блага, но как же свобода воли? Разве она какая-то бездушная тварь? Разве можно продать её как скотину. Ромирес очень горячо, хоть и немного рассказывала ему о своей любви к ветру в волосах и буйному коню под своим тонким станом. И сейчас она была готова пожертвовать безопасностью ради свободы. Снова. Девушка планировала улизнуть из-под носов клюющих от скуки стражников в последний день пребывания караванщиков в городе. Ей хотелось поговорить с другом, спасителем… Ну и перерезать глотку Махиру, которому она спасла жизнь две недели тому назад. Ромирес продумала всё «от» и «до», одно лишь её пугало: её чудная память не могла сейчас ей помочь. Когда стражники вели её в темницу, на её голове была чёрная тряпка, закрывавшая взгляд, потому она не знала куда бежать, как только выберется из подземелья. В любом случае, она всегда могла просто выпрыгнуть из окна, заставив стражников-тугодумов считать, что она добровольно разбилась насмерть. Вскоре ей уже было необходимо бежать. Доротея пыталась сохранять остатки сил и лишь разминала тело, осознавая, что ей нужно будет показать этому дворцу все возможности своей гибкой спины. Как бы это ни звучало. Конечно, ей также нужно было бы вернуть все свои вещи, особенно побрякушки, из-за которых она чуть не лишилась невинности с Саладином, и дневник, который был невероятно дорог её памяти. — Ну же, франки, где ваша хваленая пунктуальность? Я жду не дождусь отведать черствого хлеба и вашей поганой крови, — девушка теребила обмотки на своих ногах. Ступни её замёрзли, как только на Иерусалим опустилась тень, и от холода воровка начинала раздражаться ещё сильнее. Наконец вдали послышался протяжный скрип. Тяжёлая дверь отворилась и, как и всегда, уставший стражник не посчитал нужным закрыть её, зная, что маленькая воровка не рискнет противостоять вооруженному крупному мужчине. Он остановился перед её камерой и, окинув её хрупкую фигурку сонным взглядом, отворил дверь. Стражник прошёл внутрь с неприязнью осматривая заключенную, хотя в глубине своей душонки он признавал, что даже окружающая её грязь и лохмотья не искажали никак её природной красоты. Не будь она безбожной дикой разбойницей, он бы даже женился на ней. Молчаливая и покорная, совсем безобидная. На первый взгляд. Как только мужчина поставил тарелку на маленький, на скорую руку сколоченный столик, и развернулся, чтобы выйти — Доротея осознала: это её последний шанс. Она вытащила из-за спины ржавый штырь, бывший когда-то частью решетки, но отвалившийся со временем. Девушка улыбнулась: она точила его о камень уже несколько дней подряд, находя это занятие невероятно затягивающим. Наконец пришло время испытать свое новое оружие. Девушка замахнулась и со всей доступной ей силой вонзила штырь в икру стражника. Тот взревел от боли и повалился на бок, пытаясь достать огромную заточку из ноги. Тяжёлые доспехи мешали ему это сделать. Осыпая девушку проклятиями, он начал быстро снимать с себя все лишнее. — Кажись, я начинаю вспоминать ваш курлыкающий язык. Да-а, ха-ха! Сам ты мразь! Благодари, что не в шею вонзила, — девушка хохотала, словно обезумевшая. Чувство складывающегося удачно побега пьянило. Не желая больше тратить времени на стражника, Доротея выскочила из камеры и, как можно быстрее, побежала навстречу свободе, петляя по извилистым коридорам дворца.***
То же время, одна из террас королевского дворца
Монарх, вновь не имеющий сил заставить себя заснуть от неясной тревоги, любовался затихающим городом. Ночь опустилась на Иерусалим, укрывая его жителей плотным одеялом, усеянным звездами, облепившими круглую луну. Та снова светила так ярко, словно полыхая серебряным пламенем, и заставляла трепетать королевское сердце, наровившее вот-вот выскочить из груди. Мужчина нарушил тишину тяжёлым вздохом. На его лице была не любимая им металлическая маска. С утра Балдуин обнаружил на правой щеке красное пятно, отчего его душа уже почти сутки находилась в состоянии отчаянного смирения. Ждать чуда было бессмысленно, мечтания делали всякие разочарования более трогательными и ужасными. На миг глаза мужчины заслезились, но он встряхнул головой, избавляясь от гнетущей липкой мысли о скорой кончине. Монарх, бросив последний молящий взгляд на красавицу луну, повернулся к ней спиной и направился внутрь дворца. Повернув дважды, сначала направо, а затем налево, он оказался в знакомом коридоре, ведущим в его покои и по пути в покои сестры. В это же мгновение, в том же коридоре, но с другой его стороны, с размаху отворилась дверь. Девушка, взлохмоченная, но радостная, не разбирая дороги, неслась навстречу свободе. Душа её пела, сердце билось словно стук копыт дикого мустанга. Она обернулась на секунду назад, чтобы проверить отсутствие хвоста и в тот же момент почувствовала, как земля уходит из-под ног, и она падает вперёд. Доротея жмурится, тихо ругаясь на родном языке и ожидая болезненного приземления, однако вместо камня она чувствует под собой человека. Тёплого и мягкого. Она открывает глаза и её на миг ослепляет. Давно, очень давно Ромирес не видела таких ярких, словно зимнее небо, голубых глаз. Они смотрят на неё с удивлением, волнением и, как показалось её самовлюбленной душе, восхищением. Балдуин не успел осознать произошедшее. Жизнь в одно мгновение поставила его перед фактом: вот то самое чудо, которого ты ждал. По крайней мере, ему так показалось на секунду. Маленькая, худая девушка с блестящими чёрными глазами и грязными от пыли смуглыми щеками. Она лежала на нём, смотря на него так же, как и он на неё. Сердце, уставшее от болезни, казалось, забилось с новой силой, а душа кричала: «Вот оно! Хватай, пока не убежало!». — Ваше Величество, Вы в порядке? — стражники, охранявшие его покои, сбежались на шум. Девушка почувствовала, как сильная рука хватает её за шкирку и тянет наверх. Мужчину, которого обозначили «величеством», подняли на ноги бережно, держа под руки. Доротея запрокинула голову и с тяжёлым сердцем во тьме коридора узнала иерусалимского маршала. — Теперь мы будем говорить иначе, в камеру её да приставьте двоих толковых стражников, — прорычал сквозь сжатые зубы Раймунд.Никогда не знаешь заранее, что встретишь кого-то очень важного. Не бывает никаких предупреждений. Ты просто поднимаешь глаза и вот она.