***
Митька из радиотрубки своим зычным голосом объявил «Гроза, порывы ветра до восемнадцати метров в секунду, ночью заморозки до минус двух...», и всех ребят на спортплощадке как ошпарило – придётся сидеть в корпусах да в кинозале ныкаться, даже на пляж не сходить! Кто-то сказал, что видел прогноз погоды, и весь месяц обещают дожди. Былого праздничного настроения от прибытия в родной лагерь как не бывало. Всюду слышались разочарованные вздохи и негодования, и Маша уже было подхватила всеобщее возмущение, как увидела Аню у корта. Она, со своей глупой улыбкой, щуря глаза от выглядывавшего из-за неизбежно надвигающихся туч солнца, таращилась в небо. А Маша только спустя какое-то время поймала себя на том, что таращилась на неё. Когда взглядом встретилась с ярко-зелёным блеском чужих глаз. Аня заулыбалась ещё сильнее, махая руками во все стороны, привлекая машино внимание, словно Маша её не видела вовсе. – Наконец-то жара прекратится, не могу уже! – Всё так же звонко воскликнула Аня, и, заметив полные непонимания глаза Маши, сконфузилась и прокрутила короткую прядку на пальце. Маше показалось, что она выдернула себе клочок волос. – Ты что, тоже дожди не любишь? – Да не то чтобы... – Принялась оправдываться она, словно её заподозрили в самом страшном преступлении. – Я хотела на пляж сходить. – Тоже мне проблема! – Улыбнулась Аня. – Купаться и в дождь можно! – Совсем дурная? – По-доброму рассмеялась Маша и, поддавшись какому-то шутливому настроению, потрепала её по голове. – Заболеть же можно. – Как же тут заболеешь, когда погода тëплая? – Аня вжала голову в плечи, и поджала губы, словно хотела возмутиться машиному жесту, но тут же её глаза расширились, она ойкнула, выпрямилась и почти подпрыгнула. – На меня капелька упала! «Совсем как маленькая» – Подумала Маша, но не стала озвучивать. Она скрестила руки на груди и вздрогнула, когда ей на макушку тоже приземлилось что-то мокрое и холодное. Стояла, смотрела на Аню и улыбалась, как будто дурная тут вовсе не она, а сама Маша.***
Дожди и правда лили практически не переставая. За первую неделю в лагере Маша успела свыкнуться с тем, что на пляже она так и не побывает. Благо, её клубной деятельности это вовсе не мешало: Маша исправно посещала музыкальный кружок в кинозале и училась петь. Зато Анюта – так её называли все в отряде – выбрала возиться с растениями. Маша совершенно этого не понимала, особенно из-за дождей. Только сумасшедший бы согласился пересаживать цветы в такую погоду! Но Анюта, как казалось Маше, и правда сумасшедшая. Или ведьма. Иначе она не знала как объяснить её медные, блестящие, торчащие во все стороны, как иголки у ежа, волосы и то, как она заставляет Машу улыбаться каждый раз, просто посмотрев ей в глаза. – Смотри, что вырастила! – Самодовольно заявила ей Аня, перехватив по дороге в кинозал однажды, блистая щербинкой меж зубов и открывая импровизированную шкатулку из ладоней прямо у Маши перед носом. – Это фиалки! На Машу из тоненькой руки смотрели три красивых фиолетовых цветка – три мордочки с тремя тельцами и желтыми головками посередине. Лепестки были похожи на слегка потрёпанные крылышки бабочек, которые приземлились отдохнуть от долгого полёта прямо Анюте на руку и вот-вот взлетят. – Дурная что-ли? – Для Маши "Дурная" стало чем-то вроде второго имени для Анюты, а та была и не против, каждый раз улыбалась пуще прежнего, слыша, как Маша её называет, и всё накручивала и без того беспорядочные волосы на пальцах. – Не всё, что фиолетовое – фиалка. Это же Анютины глазки! – Правда? – Анюта опустила взгляд с Маши на цветочки в руке и принялась по новой их рассматривать. – Вот почему они у меня выросли, я же Анюта! – Дай мне, – Маша тепло улыбнулась, выхватывая один цветок у Ани прямо из рук. И прежде чем Анюта успела среагировать, она пропустила стебелёк прямо между её беспокойных спутанных рыжих прядей так, что он застрял там почти намертво. – Мне идёт? – Аня потянулась пальцами к волосам, чтобы потрогать лепестки, но невзначай перехватила руку Маши возле своей щеки. По Маше словно разряд тока пропустили – ладонь Ани казалась огненной по сравнению с её. Она быстро её одëрнула и коснулась своей косы, словно это поможет ей избежать ожога, как ей казалось. – Ну вот, теперь у тебя сразу три анютиных глаза, – Хихикнула Маша и, простояв рядом с ней ещё некоторое время, развернулась и убежала в кинозал.***
– Гром страшный, – Аня спряталась под одеялом, обнимая небрежно сшитую мягкую игрушку рыжего медведя. – Руки из-под одеяла... – Помямлила Маша, но тут же оборвала свои поучительные речи, вглядываясь в темноте в дрожащую фигуру рядом. – Анют, ну ты чего? Маша встала с кровати, подошла к Ане и села на колени рядом, рукой невесомо проводя по очертанию её головы под одеялом. Все девчонки после дискотеки – повезло, вечер выдался без осадков – спали, как убитые, а гром всё громыхал и громыхал, словно старался нагнать упущенное за день. Машу очень удивило, что Анюта, которая как ребёнок радовалась воде с неба и копалась в грядках под дождём, сейчас дрожала под одеялом, пугаясь грозы и грома. Под её рукой Аня дрожала гораздо меньше, и Маше в голову пришла гениальная идея. Она встала и отошла от Ани, после чего сразу услышала: – Не уходи. – Я сейчас! – Прошептала Маша и, обойдя свою кровать, придвинула её ближе к аниной, легла рядом и нежно приобняла за плечи, слегка поглаживая спину. В таком беззащитном, уязвимом положении сейчас была перед ней Анюта, что Маше хотелось беречь и охранять её от всех бед, всех подкроватных монстров, кровавых Мэри и даже от этого безобидного грома, раз она того желает. Хотелось прижимать её дрожащее от страха тело к груди и уверять, что всё хорошо, что она рядом и никуда не денется, что всегда будет рядом. Наутро Маша, как обычно, встала раньше всех. Отодвинула кровать и поправила Ане одеяло – вытащила руки наружу, как положено, – чтобы Ирина не огласила ей выговор. И до того осторожными и трепетными были её движения, словно анины руки – величайшее сокровище из фарфора: не так тронешь и разобьются; она даже почти не дышала. С тех пор в ночи буйствующего грома Маша, ничего не говоря, соединяла их кровати и пристраивалась, обнимая Анюту, рядом на всю ночь.***
На вторую неделю Маша узнала, что Аня рисует. Аня рисовала красиво, не так, как другие ребята, а почти профессионально. И люди на её картинах всегда получались не идеальные, а какие есть. Словно она видела их насквозь, читала из самых потаённых уголков души самые главные человеческие качества и изображала их на бумаге. Машу завораживало это зрелище. Она всегда была далека от искусства, но анины картины она была готова рассматривать часами. – Мне нравятся твои волосы, – Будничным тоном сказала Анюта, рассматривая Машу, как рассматривают тело швеи в кутюрье. – Можно я тебя нарисую? И Маша не могла отказать, хотя боялась. Боялась, что Анюта увидит что-то гадкое внутри её сознания, что-то противное, и не захочет больше с ней дружить. Анютины полные энтузиазма сверкающие глаза бегают от размякшего от сырости листка бумаги до чужого лица. Маша старается не шевелиться, она даже забывает дышать периодически, отчего раз в две минуты рвано и глубоко задыхается, прерывая ширканья графита, а Анюта, прячась за белым листком, теребит свои волосы, смеётся звонко, нарочито строгим голосом приказывает не шевелиться, и то и дело стреляет своим сосредоточенным взглядом малахитовых глаз Маше прямо в душу. Маша чувствует, как она читает её изнутри. Маша чувствует себя куда более уязвимой, чем казалась ей Анюта в грозу. Она боится чего-то, что Аня не должна увидеть. – Готово! Оценивайте работу! – Гордо сообщает Анюта и разворачивает листок лицевой стороной к Маше, и Маша не верит своим глазам: она получилась идеальной. Ни единого изъяна, ни единого намёка на "тëмную сторону души", только идеально нарисованные черты лица, нежная улыбка и блестящие волосы. Неужели Аня видит её такой непорочной? – Можешь забрать себе, – Видимо, довольная её реакцией, Анюта протягивает ей свой рисунок, и Маша смиренно его принимает.***
К третьей неделе смены Маша начала понимать: её мысли по отношению к Анюте – неправильные. Сначала она думала, что воспринимает её как младшую сестру, поэтому всё рвётся её защищать и поучать. Но нет. От сестры прикосновения не кажутся пламенными. Сестру не хочется обнимать ночи напролет. К сестре не хочется прикоснуться губами. Маше всё казалось, что она бредит, что мозг её не слушает и проецирует странные картинки их с Аней отношений. Но когда ей приснилось, как они целуются, Маша поняла – Аня ведьма. Именно поэтому Маше так хочется делать всё, что она только прикажет, она её околдовала! Маша сбегает с тихого часа в кинозал, достаёт из кармана помятый рисунок и на обратной стороне беспорядочно чиркает:Страдаю той, о ком нельзя.
Мне даже мыслить непростимо!
Сгорает тело от греха,
А твой ловить невинный взгляд
Мне каждый раз невыносимо.
Глаза слезятся. И без того потрепанная влажностью бумага мажет чернила под попавшей на неё каплей.Ты пленила меня, не иначе
Колдовским волшебством извела.
Глаза-малахиты, твой говор ребячий,
Веснушичья россыпь – снаряду равна.
– Ведьма, ведьма, – Тихо всхлипывает она, опираясь локтями о сцену, хватаясь за голову и до боли оттягивая волосы.Колдунья ты. ведьма. Анютины глазки
Мерещатся в каждом цветном закутке.
Я нежно срывала их с лагерной грядки...
Ах, как они шли твоей медной копне!
– Нет! Не шли! Ведьма! Как же так? – Она уже готова взвыть от переизбытка чувств. Маша зачеркивает последнюю строчку, а затем и всю свою унылую поэзию. Поверх смазанных чернил и зачëркнутых слов снова пишет:Ревут облака, прям как я под подушкой,
Ты мирно вздыхаешь, обнявшись с игрушкой,
И гром громыхает, мне слышится эхом.
А дождь всë так же пахнет твоим смехом.