А что же было со Скарлетт?

Станция в Атланте была еще более запруженной. Ретт сошел с поезда и огляделся по сторонам, чувствуя себя странно, как во сне. Вокруг было столько нового, непривычного, и прежде чем он мог расслабиться и насладиться знакомыми городскими видами, его взгляд цеплялся за что-то еще. Казалось, что все, что он когда-то знал в Атланте, перемешалось с огромным множеством разного рода новшеств, и это давало ощущение нереальности. — Я не знал, что у них трамваи ходят так далеко, — сказал он. Уэйд кивнул. — О, здесь теперь есть трамваи, которые ходят в разных направлениях, — ответил он. — Я сам не видел, но мне сказали, что они строят линию, которая будет проходить в квартале от нашего старого дома на Пичтри. Я там еще не был. — Нет? — Ретт задумался. — Нет. Полагаю, что нет. Это было не очень счастливое место, не так ли? Уэйд улыбнулся ему. — Отчасти так оно и было, — сказал он. — Но я не думаю, что в городе есть хотя бы один дом старше пары лет, который не видел бы совсем никаких неприятностей. Мы остановимся в отеле Кимбл-хаус; мама забронировала весь верхний этаж для гостей свадьбы. Мы можем поехать на трамвае по Уолл-стрит до Прайора. — Неужели они наконец-то достроили это чудовище? — спросил Ретт, имея в виду отель. — Говорили, что он был закончен еще в семьдесят первом, но там были целые этажи, где не было ничего, кроме голых стен и пустых комнат два на четыре. Двое мужчин заплатили за проезд и сели на одну из скамеек, расположенных по бокам вагона. Так как на дворе стоял август и погода была хорошей, окна трамвая были открыты. — Было бы лучше, если бы вы занимались этим, м-м? — поддразнил его Уэйд. Ретт закатил глаза. — Ты знаешь, что так и было бы. Любой, у кого есть хоть капля здравого смысла, мог бы преуспеть в этом деле. Но многие из тех, кто участвовал в строительстве, либо не имели мозгов, либо брали так много взяток, что им было все равно, будет ли оно когда-нибудь закончено. — Он на минуту отвел взгляд от Уэйда, что дорого обошлось бы ему, если бы они играли в покер. — Полагаю, это значит, что у нее все хорошо. — В финансовом плане, вы имеете в виду? Я, конечно, не могу сообщить вам подробностей, но можно с уверенностью сказать, что мама… вполне обеспечена. В голосе Уэйда послышались нежные нотки, и Ретт вдруг понял, что нисколько не слукавил перед ним. Удержавшись от расспросов о Скарлетт, он только подчеркнул, что она по-прежнему важна для него. Если бы ему действительно было все равно, он спросил бы о ней невзначай, как о любом из своих знакомых. — Она здесь, в Атланте, я имею в виду? — спросил Ретт. Тем не менее теперь, когда он завел о ней разговор, сдерживаться стало невозможно. — Нет. Она в Таре, с тетей Сьюлин. — Наверное, жаль, что так, если я знаю этих двоих. Когда они вместе, то дерутся как две кошки, которых засунули в мешок. — Ну, не знаю. Даже если они с тетушкой ссорятся, я думаю, мама все равно хотела провести в Таре какое-то время. У нее там корни, знаете ли. — Странно, что она так долго там не появлялась, — сказал Ретт, выйдя вслед за молодым человеком из троллейбуса. Поездка заняла всего несколько минут, и троллейбус оставил их на углу Прайора и Уолл-стрит, почти у самых дверей отеля. — В этом нет ничего странного, — ответил Уэйд. — Дело в том, что в Таре вы могли ее найти. Заселиться в шикарный отель было просто; как Уэйд и сказал, Скарлетт забронировала весь пятый этаж для своих гостей. Когда они вошли в лифт, портье потянул дверь, закрывающую проем маленькой кабины. — Который этаж? — с улыбкой спросил он посетителей, сверкая белоснежными зубами на смуглом лице. — Пятый, — коротко, но вежливо ответил Уэйд. Весь путь наверх они провели в молчании; единственным звуком был громкий гул мотора, поднимавшего лифт. Когда они вышли, Уэйд оставил портье щедрые чаевые, получив в ответ пылкое «Спасибо, сар», и двое мужчин пошли по коридору, устланному толстым ковром. Наконец, не в силах больше терпеть, Ретт остановился и грубо схватил Уэйда за руку. — Неужели она действительно так сильно меня ненавидит? — спросил он низким голосом. — Настолько, что уехала далеко и держалась подальше от всего, что любила в течение многих лет, только чтобы избежать встречи со мной? — Да ладно, капитан Батлер, вы же знаете мою мать лучше, чем она сама! Если бы она вас ненавидела, она бы плюнула вам в лицо и не шелохнулась бы. Подумав, Ретт кивнул в знак согласия. Скарлетт никогда не была трусихой. Усмехнувшись, Уэйд повернулся к двери и вставил латунный ключ в замок своего номера. — Сегодня мы останемся здесь, в Атланте. Я должен встретиться с Эллой за ужином. Я бы пригласил вас, но это официальное мероприятие между семьей ее жениха и нашей, и мне повезло представлять нашу семью. — Забавное выражение лица Уэйда не оставляло сомнений в том, что в данном случае он чувствует себя жертвенным ягненком. — А завтра мы поедем в Тару? — спросил Ретт. — Завтра рано утром. Мне нужно проверить расписание поездов, тогда я сообщу вам точное время. Уэйд скрылся за дверью, и Ретт с резным ключом в руке направился дальше по коридору в свой номер. Отобедав в одиночестве, он встал у окна и слепо уставился в пыльный полдень на Декейтер-стрит. Он не был в Атланте много лет и был поражен, обнаружив, как сильно она изменилась. Умом он знал, что с тех пор, как он жил здесь, население города увеличилось более чем в три раза, но он не был готов к тому, какое впечатление произведут на него эти изменения. От былой жизни, казалось, не осталось ничего, кроме дома на Персиковой улице и… Он резко вскинул голову от пришедшей к нему мысли. Было одно место, куда он мог пойти, пока находится в Атланте, и он был рад возможности отправиться туда одному. Схватив шляпу, он поспешно вышел из роскошного гостиничного номера. На кладбище было тихо. Ветер трепал ветви ив, кизила и дубов, создавая очаровательную мозаику солнечного света и тени. Насколько он мог судить, в этот час Ретт был единственным живым человеком, наблюдавшим это. Он уверенно шел по проторенным тропинкам, точно зная, где лежит его Бонни. Как бы он мог забыть, когда все, что происходило здесь, запечатлелось в его памяти сплошным ужасом? Потеря Бонни разорвала его душу на части — до тех мрачных дней он не понимал смысла этой сентиментальной фразы. Раньше он испытывал лишь какую-то презрительную жалость к людям, которые говорили таким образом, пока не потерял саму основу своей жизни, когда его красивая, жизнерадостная дочь разбилась насмерть. После этого больше ничего не имело значения, даже Скарлетт. Именно глубина потрясения мешала ему все эти годы посетить место упокоения дочери. Он платил за уход за могилой и за регулярную доставку цветов, но это были всего лишь деньги, которых у него было с избытком. Прийти на кладбище и воочию принять доказательство ее смерти было выше его сил, и так было всегда. До сегодняшнего дня. Когда он думал о том, чтобы приехать сюда сегодня, это казалось таким правильным, таким естественным. Возможно, благодаря разговору с Уэйдом в поезде он наконец-то был готов отпустить свое возлюбленное дитя. Найдя свой участок — всего в нескольких десятках футов от того места, где лежала Мелли, — Ретт неуклюже опустился на колени рядом с надгробием. — Бонни, — пробормотал он. — Наконец-то я здесь, детка. После стольких лет. Держу пари, что ты потеряла надежду, не так ли? Я просто решил, что не приду. Дело в том, Бонни, что мне нужно было время… много времени, я думаю. — Он глубоко вздохнул. — Я скучал по тебе, золотце. Я только недавно понял, что позволил этой тоске завладеть собой на всю оставшуюся жизнь. Я больше не собираюсь этого делать, Бонни. С этого момента я буду жить своей жизнью, сколько мне ее еще отмерено. Я всегда буду любить тебя, и я буду часто думать о тебе, но это — это прощание. Склонив голову, Ретт выразил глубокое и горячее желание, чтобы Бонни обрела лучшую участь в загробной жизни. Она этого заслужила. Через несколько мгновений он поднялся на ноги и ушел, не оглядываясь. Его шаг пружинил, на сердце стало легче; он чувствовал себя неким образом очищенным, как будто совершил какой-то важный религиозный ритуал.