Радости и Печали

      В начале весны 783 года от рождения Карломана Великого, пышно отпраздновали свою свадьбу граф Карломан Кенабумский со своей кузиной Альпаидой. Празднества были веселыми и пышными, даже для королевской семьи, а молодожены выглядели самой счастливой парой на свете. И вот, после свадьбы молодой пары прошло полтора месяца. Свадебные торжества закончились, гости давно разъехались. Кенабум, на короткое время вновь ставший великолепной столицей Арвернии, опять успокоился, уступив свой блеск юному Дурокортеру, воздвигнутому восточнее. Но молодые супруги не скучали о том. Они любили друг друга, им принадлежали обширные кенабумские владения, и они бродили, как в чудесном волшебном царстве, замечая только друг друга. Совместная близость придавала им сил, они согревались и собирали силы для жизни, полной свершений. Им предстояло большое будущее, и они были готовы встретить его, что бы оно ни обещало. И вот, ранним утром карломоната месяца юные супруги еще нежились в своей постели. Голова Альпаиды покоилась на груди лежащего на спине Карломана. Он же во сне обнимал обеими руками спящую на животе жену. Их укрывали тонкие льняные простыни и меховое одеяло. Если бы кто-то мог увидеть их в этот миг, залюбовался бы, как спокойно и умиротворенно спит красивая молодая чета. Но увидеть их было некому. Ибо балдахин над их ложем был плотно закрыт после горячей ночи любви. А в самих покоях было темно, поскольку шторы оставались плотно задернуты. Однако время было расписано по часам, не только для простых людей, но и для четы графов Кенабумских. Спустя некоторое время двери неслышно отворили и вошли слуги, трое мужчин и три женщины. Двое из них начали с того, что, бесшумно двигаясь, отодвинули шторы. Первый луч солнца через узкую щель в балдахине упал на лицо Карломану и разбудил его. В это время остальные слуги, будучи хорошо вышколены, по-прежнему двигаясь без единого шороха, готовили все необходимое для пробуждения своих господ. Принесли воду в серебряных тазах и полотенца для умывания. Тем временем, Карломан открыл глаза, просыпаясь. Вздохнув полной грудью, он тотчас увидел рядом мирно спящую Альпаиду. Улыбнулся, оберегая ее сон. Какое это чудо, что она рядом с ним, и впредь их никто не разлучит! Карломан смутно почувствовал, будто в его супруге что-то изменилось. От нее исходило некое новое ощущение, которого он не улавливал прежде. Но это не было тревожное чувство, и Карломан не обеспокоился за возлюбленную супругу. Даже бисклавре приходится обретать новые умения, и юный оборотень в тот момент не осознал, что именно было новым в его молодой супруге. А пока что Альпаида, уткнувшись лицом в плечо мужу, томно проговорила: - Карломан, любовь моя!.. Он запустил пальцы свободной руки в ее шелковистые черные волосы, с наслаждением гладя их. Альпаида вздохнула, окончательно просыпаясь. Ясными глазами взглянула на мужа, улыбнувшись в свою очередь. - Доброе утро тебе, Карломан!.. Он поцеловал ее в нежную щеку. - Утро уже настало, милая моя Альпаида! Колесницы Суль поднялась высоко, и птицы поют, радуясь теплу и свету. Услышав голоса своих господ, слуги поспешили расшнуровать балдахин над их постелью. Молодая пара поднялась с кровати. Слуги тут же подали им подогретую воду для умывания и полотенца. Карломан и Альпаида умылись, вытирая полотенцами лицо и руки, переглядываясь и улыбаясь. Здесь не царил строгий церемониал королевского двора, где власть имущие, не имея права заботиться о себе, превращались в кукол в руках собственных слуг. Но и полной свободы, как у "детей богини Дану", они все же не могли себе позволить, ибо кенабумский двор был все же преимущественно арвернским, по крайней мере, по внешним проявлениям. Умывшись, Карломан сам расчесал волосы гребнем, приводя их в порядок. Он поцеловал жену и проговорил: - Я пойду в гардеробную, выберу одежду на сегодня. А ты прихорашивайся, чтобы еще сильнее завоевать мою любовь! Альпаида улыбнулась. - Тебя завоюешь, как же!.. Карломан вышел из покоев, где его встретили несколько слуг и проследовали за ним. Альпаида же накинула свободное нижнее платье. Обернувшись к окружавшим ее служанкам, юная, семнадцатилетняя женщина проговорила: - Я хочу свободную прическу. Мой Карломан любит, когда волосы ниспадают каскадом. Так что соберите в прическу лишь часть прядей волос. Возьмите серебряный гребень с голубыми топазами, что подарил мне на свадьбу мой брат Хродеберг. Ненадолго расставшись с мужем, Альпаида направилась вместе со служанками в смежные покои, где находилась ее гардеробная. По пути юная женщина загадочно улыбалась про себя, думая о том, как Карломан любил играть ее волосами, пахнущими жасмином. В гардеробной служанки, негромко выражая восхищение волосами своей госпожи, похожими на черный шелк, собрали часть их, заплели в тонкие косы и собрали наверх, скрепив изящным серебряным гребнем. Основная масса волос при этом осталась свободной. Затем Альпаида выбрала изящное светло-голубое платье с серебряной отделкой, очень идущее ей. Вновь села в кресло перед большим венетийским зеркалом, пока служанки продолжали помогать ей прихорашиваться. Юная графиня Кенабумская улыбнулась с видом победительницы, веря, что Карломану понравится, как она выглядит. И вдруг она почувствовала головокружение и легкую тошноту. Судорожно сглотнула и положила в рот фиалковую медовую пастилку из бонбоньерки. Тошнота вскоре прошла, и молодая женщина позабыла о ней, не придавая значения, ибо не чувствовала никакого явного недомогания. Гораздо больше ее волновало, как обрадуется Карломан, увидев ее в новом красивом одеянии. Она не была разочарована. Встретив жену после одевания, Карломан на мгновение застыл, не сводя с нее восхищенного взора. Затем склонился перед ней и поцеловал ее руки в немом восхищении. - Как ты хороша в этом наряде, моя Альпаида! Я даже и не знал, что у тебя есть такое платье. Неужели ты задумала свести меня с ума своей красотой, любовь моя? Молодая женщина многозначительно улыбнулась. - Так тебе и надо! Узнаешь хоть отчасти, каково рядом с тобой твоей бедной супруге! Карломан усмехнулся и повел жену в трапезную. Сам он по какому-то совпадению мыслей тоже оделся сегодня в голубое с серебром, и его наряд замечательно гармонировал с платьем жены. После свадьбы молодые супруги любили такую игру: не сговаривались заранее, что надеть с утра, но проверяли, совпадет ли их выбор и будут ли сочетаться костюмы. Что уж там было причиной: оборотническая ли интуиция Карломана или же прирожденная гармония вкусов и мыслей у юных супругов, - но только чаще всего их выбор совпадал. Молодая чета позавтракала наедине, и затем осталась сидеть на стульях, ожидая десерта. Слуг не было рядом с графом и его женой, как не было и гостей. Обоим супругам хотелось подольше побыть наедине, пока очередной беспокойный день не закрутит их в неизбежном круге обязанностей. Бывало, что с утра до вечера владетелю Кенабума не удавалось повидаться с женой, разве что на чисто официальных мероприятиях, когда и поговорить не было возможности. Так что Карломан с Альпаидой использовали возможность побыть наедине, где тогда она могла им предоставиться. Впрочем, не следует думать, что наедине Карломан и Альпаида беседовали только о любви. Отнюдь нет! Они были по-настоящему любящей парой, а значит, смотрели не только друг на друга, но и в одном направлении. Семнадцатилетняя Альпаида не хуже разбиралась в политике, чем ее муж. И Карломану нравилось с утра побеседовать с женой обо всем, спросить ее мнения о важных событиях. Сегодня граф Кенабумский был взволнован про себя тем непонятным изменением в состоянии Альпаиды, о котором говорило его чутье. Он улавливал некую важную перемену во всех жестах и движениях жены, которая, на первый взгляд, казалась совершенно такой же, как и накануне. И все же, в ее внутренней, жизненной сути что-то происходило. Изменился даже особый, присущий только ей, запах, что неповторим у каждого человека, и который различают лишь оборотни и животные. Но молодой бисклавре еще не мог понять, что именно происходит, и сдерживал свое волнение, пытаясь разобраться. Если бы изменения свидетельствовали об ухудшении здоровья его жены, он бы сразу почувствовал, сказал Карломан себе. И теперь внимательно прислушивался к ней, продолжая беседовать о важных для сегодняшнего дня событиях. Он надеялся, что сама Альпаида даст разгадку на свою тайну. - Моя матушка с батюшкой Теодебертом приглашают нас с тобой погостить в Чаор-на-Ри, - сообщил Карломан своей супруге. Альпаида улыбнулась в ответ. - Я с большим удовольствием поеду с тобой на твою родину, мой Карломан! Повидаю наших близких, Арморику, что стала отныне и моей землей. Чтобы быть тебе хорошей женой, я должна знать "детей богини Дану", их взгляды и обычаи. Карломан улыбнулся жене. Он знал, что она говорит не пустые слова: еще в юности Альпаида выучила язык "детей богини Дану", находящихся в вассальном подданстве у Арвернии. А, готовясь к замужеству, она наняла двух служанок из Арморики и поручила им рассказывать легенды их загадочного народа, петь их песни, похожие на причудливые образы в тумане, поднимающемся над лесным озером. Тем не менее, молодая графиня сочла необходимым напомнить мужу: - Мы сможем отлучиться из Кенабума, только если будем уверены, что здесь все идет благополучно! Чтобы, если бы сам король послал за тобой, нашел бы, что ты во всем поступаешь правильно. Карломан кивнул в ответ. - Я и сам уже об этом подумал! Наш царственный дядя, Хильдеберт Строитель, становится все более нервным, непредсказуемым. Никто не может предугадать, чего он потребует от окружающих в следующий раз... - Король слабеет здоровьем, а хворый человек порой не в силах управлять собой, - по-своему истолковала Альпаида с сочувствием к их общему дяде. - Его сильно подкосила смерть единственного сына, а прежде - раздор с ним. Даже на нашей свадьбе король не улыбнулся ни разу. И как он постарел в последнее время! Ведь он всего несколькими годами старше своих младших братьев, наших с тобой отцов, а выглядит совсем дряхлым. Я знаю, Карломан: он сам виноват, своими руками сломал жизнь себе и многим другим. Но мне все равно жаль глядеть, как жестокое горе точит его. - Мне тоже жаль, - сумрачно отозвался Карломан, думая о брате и о кузене, погибших по вине короля; о вейлах и о множестве других альвов по всей Арвернии, что продолжали гибнуть в Священном Походе, объявленном королем против Других Народов. Но все же, Хильдеберт Строитель, которого альвы и "дети богини Дану" именовали Разрушителем, некогда был для Карломана с Альпаидой добрым дядей, и они искренне сочувствовали ему. Особенно Карломан, видевший, что королю осталось жить недолго. Но граф Кенабумский одолел мрачные мысли, не желая пугать жену прежде времени. Улыбнулся ей: - Нас с тобой после завтрака еще ожидает десерт! - с этими словами он взял лежавший на столе колокольчик и позвонил, призывая слуг. Те тут же внесли черничный пирог с медом и сливками и горячий мятный напиток в фаянсовом кувшине, расписанном дельфинами, раковинами, водорослями. Карломан сам передал жене отрезанный кусок пирога на блюде. Подождав, пока слуги разольют в чашки напиток, он поставил перед ней одну из них, проявляя знаки внимания. И тут Альпаида внезапно снова почувствовала приступ тошноты, более сильный, чем накануне утром. Она побледнела, на лбу и по спине выступила испарина. Судорожно сглотнула, борясь с тошнотой, и поспешно отвернулась от пирога, истекавшего соком и медом, что чуть ли не просил его попробовать. Запах любимого лакомства вдруг показался молодой женщине отвратительным, от него все почему-то скручивалось внутри. Не успев понять, что с ней творится, Альпаида первым делом подумала, что не следует пугать Карломана. Выпрямившись, как струна, она преодолела позывы тошноты и глотнула из чашки горячий, почти обжигающий, травяной отвар. Обычно у речной мяты был освежающий, чуть резковатый вкус. Но в этот раз он почему-то показался молодой женщине горьким, как полынь. Она удивилась, что с ней происходит, как вдруг снова почувствовала, что внутри все переворачивается. Ее бросило в пот, она откинулась на спинку стула, чтобы не покачнуться. Быстро поставила свою чашку на стол, чтобы не расплескать отвар, потому что у нее предательски задрожали руки. Всеми силами стараясь скрыть свое состояние от мужа, Альпаида недоумевала, что все-таки случилось с ней. Никакой причины ее внезапного недомогания не ощущалось, да и сейчас она не чувствовала боли, только тошноту и слабость. Это случилось с ней настолько внезапно, что молодая жена столь же молодого графа Кенабумского даже растерялась, полностью поглощенная попытками преодолеть свое состояние, чтобы оно миновало поскорее, и чтобы Карломан ничего не заметил и не встревожился за нее. В растерянности Альпаида даже не подумала о его таинственном чутье, особенно внимательном к самым близким. Между тем, любой заметил бы, как сильно она побледнела, вопреки ее героическим усилиям скрыть свое состояние, что предпринимала юная женщина. *** Но, конечно, Альпаида не могла скрыть свое состояние от чуткого бисклавре, чьи ощущения целиком были направлены на нее, свою возлюбленную супругу. Он мгновенно заметил загадочное недомогание Альпаид и почувствовал, что с ней что-то происходит. В первый миг ему самому стало не по себе, но, увидев, что жена преодолела дурноту, он вздохнул с облегчением. Чуть подавшись вперед, Карломан внимательно глядел на Альпаиду, однако ничего не говорил, весь сосредоточившись. Он еще яснее чувствовал, что в его юной жене появилось нечто новое. Но теперь молодой граф также понял, что это новое несет частичку и его самого тоже... Но все же он не осознал до конца, что именно чувствует. Все-таки он был еще совсем молодым бисклавре. А от предчувствия, что всегда приходит безошибочно, до осознания, что именно ты чувствуешь, иногда бывает немалый путь. Альпаида же, преодолев тошноту, как только ей стало лучше, съела свой кусок пирога, почти не замечая вкуса в некогда любимом лакомстве. Уловив тревожно-внимательный взор мужа, молодая женщина проговорила, сводя происходящее к шутке: - Что же ты не ешь десерт, милый муж мой? Отвар из мяты уже остыл, - мята по-прежнему горчила, как полынь, но Альпаида сумела скрыть свое отвращение. Карломан кивнул, делая вид, что шутка удалась, и съел свой кусок пирога. Сам же окончательно убедился, что в Альпаиде что-то изменилось. Он видел, что жена принудила себя съесть утренний десерт, к которому внезапно испытала почти отвращение. Карломан решил проверить, что именно стало причиной перемен в его юной супруге. Вслух же он спросил у нее: - Что ты собираешься сейчас делать, любовь моя? - Я прогуляюсь по оранжерее, полюбуюсь редкими растениями, - проговорила юная женщина. Карломан, поразмыслив, кивнул. - Прогуляйся, любовь моя! Растения дарят нам силу, они - наши старшие братья, в каждом из них живет душа, - в нем заговорила кровь "детей богини Дану", чтивших деревья. После завтрака Альпаида действительно направилась в сопровождении своих служанок в оранжерею. Кроме них, молодую графиню сопровождал один из хранителей оранжереи, называвший знатной гостье именования редких цветов и растений. Также за Альпаидой следовали несколько вассалов ее мужа, мелкопоместные дворяне из окрестностей Кенабума, в основном арверны. Альпаида медленно прохаживалась среди пышных клумб с цветами и кадок, в которых выращивали деревья и диковинные фрукты, которых в Арвернии совсем не знали, или просто их время еще не пришло. Кенабумская оранжерея была одним из величайших чудес бывшей арвернской столицы. Правда, с тех пор, как Дурокортер отнял славу у старой столицы, в королевском замке, воздвигнутом на холме вейл, устроили новую оранжерею, куда перевезли многие прекрасные растения, так что кенабумское собрание цветов выглядело ограбленным. По крайней мере, так размышлял хранитель оранжереи, сопровождая юную графиню. Но, к счастью, король отчасти исправил свою вину перед Кенабумом, отдав его во владение своему племяннику Карломану. Так что теперь сокровища старой столицы становились вновь нужны новым владельцам. И хранитель оранжереи сам расцветал, как редкое растение, радуясь, что молодая графиня проявляет живой интерес к его подопечным растениям. Стоило Альпаиде приостановиться возле какого-нибудь из растений, хранитель оранжереи охотно пояснял ей: - Взгляни на этот восточный лотос, графиня! - показал он на крупный цветок, плавающий в небольшом водоеме. - Его привез самому Карломану Великому купец из царства Сун, где делают шелк! Этот лотос родом из жарких стран, но все-таки он прижился в нашей оранжерее, хотя и немного изменился со временем. Альпаида улыбнулась понятному тщеславию хранителя оранжереи. Под стеклянным потолком, в щедро натопленном помещении вырастали самые редкие растения. Ради некоторых из них светильники горели здесь постоянно, изображая солнечный свет. Среди прекрасных растений, ароматных цветов и свежести листьев, Альпаида почувствовала себя заметно лучше. Здесь дышалось легко, как в лесу, и растения уже начали помогать ей, как и обещал Карломан. Молодая женщина остановилась возле деревца с блестящими удлиненными листьями. На нем созревали продолговатые золотистые плоды. Альпаида заинтересованно погладила один из них, с наслаждением вдыхая его кисловатый аромат. Хранитель оранжереи внимательно оглядел плоды и сорвал один из них, показавшийся ему самом спелым. - Это плодовое дерево, родственное похожим на солнце апельсинам, привезли из далеких стран. Его плоды имеют кислый вкус, но приятны, если их подсластить медом. В небольшом количестве их сок или бледно-желтая мякоть добавляется в травяные отвары,. Если же мякоть смешать с медом, она может быть начинкой для пирога. Если ты пожелаешь, госпожа, мы пошлем эти плоды на кухню, чтобы из них приготовили для тебя лакомство. Альпаида взяла в руки золотистый плод с шероховатой кожицей. Его аромат пробудил в ней любопытство. - Мне бы хотелось попробовать его прямо сейчас, - попросила она в присутствии своей свиты. Один из дворян с удивлением разрезал ножом брызнувший соком плод, и передал Альпаиде. Та с непринужденным видом съела все его дольки, чувствуя наслаждение, тогда как окружающие не могли поверить своим глазам. - Очень вкусный, сочный плод! - проговорила молодая графиня. - Прошу принести мне такой же к ужину. Меда не обязательно, он хорош сам по себе. Хранитель оранжереи кивнул, соглашаясь с фактическим приказом молодой хозяйки. Но все же позволил себе заметить: - Столь кислые плоды следует есть с осторожностью, госпожа! Однако Альпаиде неожиданно понравился вкус этого плода, и она хотела отведать еще, толком не отдавая себе отчета, почему происходящие в ней перемены требуют его прохладного кислого сока. Но мякоть этого плода показалась юной женщине восхитительной. Даже более того - она уняла некое волнение в естестве жены Карломана, и та почувствовала себя гораздо лучше. По крайней мере, приступов тошноты больше не было. - Все-таки, оранжерея очень полезна, - улыбнулась она польщенному хранителю. - Вот сейчас карломонат, цветы только начинают распускаться, до плодов еще долго. А здесь, у тебя, они растут весь год! Так завершилась прогулка Альпаиды в оранжерею. *** В тот же день, несколько позднее, Карломан зашел в свой кабинет, собираясь прочесть важную корреспонденцию. С утра до этого граф Кенабумский успел подписать несколько указов, касающихся его владений. Затем принял у себя нескольких просителей. После этого в сопровождении свиты совершил ежедневную поездку по городу. Он в любую погоду совершал конную прогулку, осметривая Кенабум своими глазами. Его новые подданные уже усвоили эту привычку графа, и те, у кого была какая-либо важная просьба, обращались к нему во время этих поездок. Карломан внимательно выслушивал каждого, и, если это было возможно, исполнял их просьбы. Все это занимало немало времени, но граф Кенабумский был молод и не ведал усталости. Сегодня во время поездки он видел перед собой свою Альпаиду, загадочно улыбавшуюся происходящим с ней переменам. И Карломан пытался разгадать, что с ней происходит. После поездки же он, как было уже указано, вернулся в свой кабинет. Остановился возле огромного письменного стола, на котором неописуемым образом громоздились всевозможные вещи, какие только могли потребоваться графу для работы. Книги и свитки пергамента, чернильницы, перья, печати, подсвечники, и многое другое, располагалось в порядке, понятном одному лишь Карломану. Во всяком случае, он всегда точно знал, откуда извлечь необходимый предмет среди этого хаоса. Теперь Карломан взял в руки только что пришедшее письмо своего дяди и тестя, принца Дагоберта. Сломав печать, стал читать, стремительно пробегая глазами строки. В первую очередь, Дагоберт посылал наилучшие пожелания от себя и своей семьи дочери и зятю, интересовался, все ли у них хорошо. При этих строках Карломан мысленно поблагодарил дядю, подумав, что отец Альпаиды сейчас, быть может, помог бы объяснить то непонятное и новое, что происходит с его дочерью. Впрочем, уже в следующий миг внутреннее чутье подсказало молодому оборотню, что и Дагоберт еще не видел свою дочь такой. Далее следовали некоторые советы о том, как править Кенабумом. Карломан кивнул, намереваясь применить некоторые из них на практике. А вот дальше в письме следовало нечто более важное и тревожное. "Ты знаешь сам, Карломан, что мой царственный брат, Хильдеберт III, тяжело болен. Его жизненные силы почти иссякли, тем более, что он и не стремится прожить дольше, а телесные свойства гораздо теснее связаны с состоянием души, чем признают лекари. Между тем, в последнее время и власть короля пошатнулась, ибо он уже не в силах удерживать ее твердой рукой. Твой отец, наследный принц Хлодеберт, и я вынуждены остерегаться как подозрительности короля, ибо отношения с ним становятся все более напряженными, так и интриг вельмож. Многие из них глядят в завтрашний день и стремятся обеспечить себе место при будущем царствовании. Возможно, что ловкие люди станут забрасывать крючки и к тебе, Карломан, стремясь использовать в своих интригах. Я верю, ты знаешь, как отвечать им!" Теперь Карломан мысленно поблагодарил дядю вдвойне. Правда, ему и раньше было известно многое. О том, что король умирает, и что его отношения с братьями заметно ухудшились, а знать пытается втянуть обоих принцев, Хлодеберта и Дагоберта, в мятеж, не дожидаясь, когда Хильдеберту Строителю вложат меч в руки перед смертью. Даже Ги Верденнский, всем обязанным нынешнему королю, готов был предать его и пытался договориться с принцем Хлодебертом, наследником престола, отцом Карломана. Брат короля ненавидел Верховного Расследователя, как бы тот ни старался сохранить свое положение, вовремя перебежав на его сторону. Карломан тоже отнюдь не склонен был доверять изворотливым перебежчикам, и радовался, что его дядя и тесть предупредил его заранее. Из письма Дагоберта выходило, что обстановка при дворе все накалялась, если уж возникла, хоть и пока что негласная, борьба между умирающим королем и его братьями. Оставалось лишь надеяться, что ничьи происки не спровоцируют мнительного от слабости короля заподозрить братьев в мятеже. Сам же Карломан не стремился получить больше, чем обладал, и потому надеялся остаться в стороне от придворных интриг, в которых не видел смысла. Дочитав письмо тестя, он положил его на стол, рядом с другим письмом, от матери, Гвиневеры Армориканской, и названого отца, Теодеберта Миротворца. Только накануне пришло их письмо, в котором они приглашали Карломана с Альпаидой приехать в гости. Теперь взгляд Карломана скользнул по узким, изящным строчкам письма от матушки, где упоминалось имя его младшей сестры, единственной дочери Гвиневеры и Теодеберта: "А еще Гвенаэль скучает по тебе, Карломан. Даже ленту в Священной Роще повязала, загадав, чтобы ты вместе с Альпаидой скорее к нам приехал!" Подумав о сестрице Гвенаэль, Карломан улыбнулся. До того, как он уехал к королевскому двору, юноша читал ей книги и вырезал из дерева игрушки зверей и птиц, а она радовалась и благодарила его. А еще раньше она была всего лишь младенцем в колыбели, в котором лишь самый одаренный провидец взялся бы определить черты будущей личности. А еще прежде матушка носила ее под сердцем, и Карломан, сам в то время еще дитя, удивлялся, чувствуя, как менялась суть матушки, ибо он уже тогда улавливал чутьем бисклавре, как из одного живущего делаются двое... При этой мысли Карломан нахмурился, а после загадочно улыбнулся, получив ответ на тревожившую его весь день тайну своей жены. Ему воочию вспомнилось, как изменилась в сути своей его матушка, когда носила под сердцем его сестру. Даже он, несмышленый волчонок в то время, поразился тогда так сильно, что запомнил на всю жизнь. Это было - как маленькая искорка рядом с сиянием ореола жизни, каким обладает все одушевленное. Она росла и согревалась внутри большого огня, послушная ему, и все же готовая отделиться, когда придет ее время вспыхнуть собственным светом. И то, что он видел тогда в своей матери, было... да-да, он безошибочно вспомнил теперь! - было тем же, что он уловил теперь, глядя на Альпаиду. С той разницей, что его жена была человеческой женщиной, а не бисклавре. Но он точно наблюдал, как в ней вспыхнула звездочка продолжения жизни, маленькая искорка внутри сильного жизненного пламени Альпаиды. Радость горячей волной вспыхнула в душе Карломана. Теперь он точно знал, что было нового в его жене. Чутье бисклавре подсказало правду, хоть и не сразу. *** В тот же день, несколько позднее, Альпаида находилась в своих покоях, уютно устроившись в кресле и поджав под себя ноги. Напротив нее сидела на табурете пожилая женщина в одежде "детей богини Дану". Это была старшая из служанок, обучавших ее обычаям и сказаниям потомков Матери Богов. Звали ее Дарра, она была родом из деревни Иделла. Всю жизнь она служила в Кенабумском дворце, знала грамоту, и все-таки, душой и мыслями оставалась дочерью своего народа, не гнущегося ни под каким внешним воздействием. Поэтому теперь Дарра сделалась наставницей юной графини, учила ее песням "детей богини Дану". Сейчас она беседовала с Альпаидой на языке "детей богини Дану", чтобы графиня училась живой разговорной речи. Итак, Дарра звучным голосом рассказывала ей: - А ведь я хорошо помню, как в Кенабум приехала королева Гвиневера, матушка нашего нынешнего господина Карломана! Когда она явилась ко двору короля Арвернии, ей было всего десять лет. Такой была красивой, сердце радовалось, глядя на нее! Очень похожа на свою матушку, королеву Игрэйну, погибшую совсем молодой... - Дарра покачала головой, вспоминая. - Тонкая и гибкая, кожа белая, как молоко, а кудри - чистое червонное золото! И глаза сверкают, как у графа Карломана. Альпаида кивнула, представляя свою свекровь в детстве. В портрете, нарисованном Даррой, все еще можно было узнать нынешнюю королеву Арморики. - Ну, я-то старалась не терять из виду госпожу Гвиневеру; сердце радовалось, что есть наследница древнего королевского рода, - продолжала старуха. - И в последующие годы, пока королева жила при арвернском дворе, я старалась помогать ей, чем могла. Узнала, что государыня Гвиневера стала встречаться с принцем Хлодебертом, средним сыном короля Арвернии. Я, конечно, была куда старше нее, и сама тогда жила с мужем, а все-таки находила время поглядеть, как живет королева! Когда она забеременела впервые, ей было семнадцать лет, прямо как тебе, госпожа, - продолжила Дарра, лукаво щуря глаза, поглядывая на Альпаиду. - Тогда же и я сама зачла дитя, хоть уже почти не надеялась родить ребенка. Но насчет королевы Гвиневеры правда открылась раньше. Рядом с ней был ее дядя и наставник Номиноэ, наделенный вещим даром. Он намекнул королеве, что вскоре у нее родится дитя. Я слышала весь разговор, ибо они беседовали в библиотеке, где я наводила порядок. Из их беседы я смогла понять, что и сама понесла. В тот день и за несколько дней до того я чувствовала дурноту. И еда изменила свой вкус. Тогда я поняла, что это означает. При этих словах Альпаида встрепенулась, как птица, и выпрямилась в своем кресле. То, о чем говорила Дарра, удивительно напоминало ее нынешнее состояние, что она почувствовала сегодня. Молодая женщина не могла скрыть свое волнение. Ее взволнованное движение не укрылось от Дарры. Она прищурилась, внимательно глядя на свою юную госпожу. По ее выражению старуха догадалась, что происходит с Альпаидой. - Госпожа, мне сдается, что ты забеременела, да пошлет тебе Бригит, богиня женщин, радость материнства! - просияла старая служанка. На лице графини Кенабумской мелькнула улыбка, пока еще слабая, ибо она не была уверена в том, что с ней происходит. - Надеюсь, - тихо проговорила Альпаида, скрещивая пальцы, чтобы не сглазить. - Когда в последний раз были твои женские дни? - спросила у нее Дарра. - А ведь и правда! - спохватилась молодая женщина, удивленно распахнув глаза. - Три дня, как должны были начаться, а ничего нет! Дарра кивнула ей, улыбаясь уголками губ. - Следует позвать знающего лекаря или жреца-целителя, чтобы осмотреть тебя, госпожа, и дать полезные советы! Альпаида кивнула, чувствуя, как взволнованно бьется сердце. Быть может, там, вместе с ним, бьется и другое, пока еще крошечное, но тоже уже вполне живое! Однако она еще не смела поверить, пока не убедится, что так и есть. *** Вечером Карломан и Альпаида, наконец, смогли встретиться в своих общих покоях за ужином. Для них был накрыт стол, в большом подсвечнике горели свечи. Ужин был легкий, и гораздо больше супругов привлекала возможность побыть наедине. В камине горел огонь, поскольку было еще прохладно. Сидевшая спиной к камину Альпаида загадочно улыбалась, думая, как поведать мужу свою тайну. Ибо придворный лекарь осмотрел ее и подтвердил молодой графине, что она беременна. Альпаида очень воодушевилась этой вестью. Ей хотелось обрадовать мужа, чтобы он ликовал вместе с ней. Но при этом, молодая женщина немного растерялась, и не знала, как ей начать. Ведь они с Карломаном всего месяц, как поженились. Разумеется, Альпаида знала, что от их супружеской любви непременно должны родиться дети! Но она не ожидала, что это произойдет так скоро. Хотя, королева Гвиневера тоже родила Хлодиона в семнадцать лет. Что ж, всему свое время. Теперь уже ее невестке предстояло родить сына своему Карломану. Альпаида надеялась, что будет сын. Сам же Карломан теперь уже точно знал, что его жена беременна. Но не говорил ей об этом, не желая вторгаться в ее личное, женское пространство. Он ждал, чтобы Альпаида сама открыла ему тайну, сокровенную для каждой женщины. И с любопытством приглядывался к своей жене, изучая, что именно изменилось в ней. Она сделалась как будто одухотвореннее, словно будущее дитя пробудило в ней дремавшую прежде часть ее собственной души. Время от времени Альпаида поднимала на мужа лучистые глаза и тихонько улыбалась, думая, как ей рассказать о том, что, несомненно, принесет величайшую радость им обоим. И Карломан видел в ней стыдливую невинную девушку, которой она была недавно, и одновременно - Богиню-Матерь, живущую в каждой женщине. Он поглядел, как она после ужина с явным удовольствием съела дольки лимона, не пытаясь ничем их подсластить, и даже наслаждаясь их кислым вкусом. И решил намекнуть ей на будущее материнство, но начать издалека: - Перечитывая сегодня письмо от матушки, я вспомнил про сестрицу Гвенаэль. Помню, какая радость была во всем Чаор-на-Ри, когда она родилась! И еще прежде, когда матушка только призналась батюшке Теодеберту и нам с Хлодионом, что ожидает ребенка. Я думал тогда, что счастливее них не может быть четы на всем свете! Будущее дитя скрепило их супружескую любовь еще сильнее, хотя у них обоих уже были дети. Во время беременности королева Гвиневера, моя дорогая матушка, похорошела еще сильнее. А мой названый отец Теодеберт был все время очень внимателен к ней, и его любовь согревала ее и придавала сил... У Альпаиды вновь стало горячо на сердце при мысли, что ее муж догадался обо всем. Однако ей пока еще было трудно признаться. Хотя она уловила в его словах обещание поддерживать ее и заботиться, как Теодеберт о Гвиневере. - Я тоже видела в нашей семье, как было, когда матушка ожидала рождения Герберта, а после - Норберта. И они с батюшкой радовались своим детям. Но все же ей бывало трудно, и она нередко чувствовала себя усталой, и говорила, что роды - тяжелейшее испытание для женщины. Карломан понял и взял жену за руку. - У всех бывает по-разному. Многие молодые женщины рожают благополучно, не испытывая больших страданий, особенно если о них хорошо заботятся, и рядом с ними опытные люди, которым ведомы все тайны... Альпаида не сомневалась более, что мужу известно об ее состоянии. Но, все еще не решив, как начать, юная женщина попыталась еще немного протянуть время. - Что пишет мой батюшка? - попыталась она сменить тему. - Не собирается ли навестить нас, проверить, как мы управляем Кенабумом? - В ближайшее время это вряд ли получится, - с сожалением проговорил Карломан. - Батюшка Дагоберт пишет, что обстановка при дворе обострилась. Многие вельможи стараются подольститься к моему отцу, что наследует престол, и к твоему. А наш царственный дядя подозревает всех. Он не позволяет своим братьям надолго отлучаться из Дурокортера. Альпаида глубоко вздохнула. - Порой кажется, что кто-то нарочно мутит воду, подталкивая людей к безумию! Но я надеюсь, хоть мы-то с тобой не втянемся в распрю между родичами? - Твой батюшка просит меня о том же, - кивнул Карломан. - Он предупредил, что некоторые из вельмож могут подстрекать меня к мятежу. Так что нам с тобой, жена моя, придется быть осторожными, если в один прекрасный день к нам в ворота постучится гость с предложением, которое такие люди считают очень выгодным. И ответить так, чтобы следующими не приехали королевские стражники с приказом на арест. Альпаида откинула голову, так что волосы ее густым каскадом заструились по спине. Карломан залюбовался женой, видя, что обыкновенно невозмутимая дочь Дагоберта сейчас разгневана. - Пусть Хель заберет тех, кто готов ради жадности и тщеславия поссорить короля с его родственниками, ввергнуть Арвернию в мятеж! Проклятье и так уже лежит на них, ибо они способны лишь разрушать! Альпаида вскочила на ноги, похожая на одну из небесных сестер - валькирий. Но уже в следующий миг лицо ее изменилось, губ коснулась загадочная улыбка, и она проговорила, протянув руки навстречу Карломану, тоже поднявшемуся из-за стола: - Иные люди не сознают, что готовы ради своих выгод принести другим смерть! А я.. - она обратилась к мужу, вся озаренная внутренним светом. - А я собираюсь подарить жизнь, мой Карломан! Они готовятся расколоть королевскую семью, а мы с тобой собираемся дать ей продолжение, хотя бы и от побочной ветви! Я рожу тебе сына, похожего на тебя, мой Карломан! Он метнулся к ней, стремительно подхватил ее в объятия, целовал ее губы, глаза, в которых сверкали слезы счастья, ее руки в его ладонях. - Я знал, что это так, моя Альпаида, прекрасная, как Матерь Богов в первый день творения! Я понял все, и ждал, когда ты скажешь мне, любовь моя! Не бойся ничего, моя храбрая жена: ты с честью выдержишь свое женское испытание, когда придет пора. У нас родится сын, наш первенец, здоровый и крепкий мальчик, похожий на нас с тобой! Думай только о нем, Альпаида, о том, что хочешь подарить Срединному Миру! Ухватив мужа за руку, Альпаида закружилась с ним по комнате, перед камином, где уютно потрескивали поленья, даря им свет и тепло. Будущая мать вдруг превратилась в шаловливую резвую девочку, которой не сиделось на месте. Ведь им с Карломаном было все-таки по семнадцать лет, а в этот момент радость и вовсе заставила юных супругов забыть обо всех условностях королевского воспитания. Кружась вместе по комнате, они смеялись, как только может полная жизни пара в минуту величайшей радости в своей жизни. И Альпаида ликующе воскликнула, прервав смех: - Рожу тебе сыночка, нашего первенца! Чтобы на тебя был похож, и немножко - на меня! Вырастим его разумным и мудрым, чтобы его ясный рассудок в будущем стал защитой Арвернии! Вырастим, воспитаем сыночка нашего, чтобы рос сильным, как олень, мудрым, как ворон, чистым, как лебедь, к которому не липнет никакая грязь! Будет для нас с тобой радостью, солнышком весенним, зеницей ока! Правда, Карломан? - и она вновь смеялась от полноты души, запрокидывая голову. И Карломан смеялся вместе с женой, и тоже приговаривал ей в такт, веселясь не меньше, чем она: - Ты пожелала, любовь моя, и боги тебя услышали! Любая мать - это Матерь Богов, и ее слово священно! Ты загадала судьбу для нашего сына, а дальше мы с тобой уж постараемся воспитать его, как подобает роду Карломана Великого! И граф Кенабумский залюбовался своей женой. Альпаида и прежде была красива, теперь же беременность и вызванная ею радость буквально окрылили юную женщину, и она вся светилась, с губ рвалась ликующая улыбка, в глазах сияла еще неведомая прежде нежность будущей матери. Карломан шагнул к Альпаиде, одной рукой продолжая сжимать ее ладонь, а другой коснулся ее живота под тонкой тканью платья. Там, пока еще незаметно для глаза, но уже ощутимо для безошибочного чутья оборотня, рос и развивался их первенец. Он уже жил, в нем была душа - крошечная искорка, которую боги вдохнули в людей, сотворив их из дерева. И первым ощущением их будущего сына становилось ликование обоих родителей по поводу того, что он должен придти в этот мир. - Жди своего часа, сын! - прошептал ему Карломан. - Мы с матушкой очень рады тебе! И он свободной рукой обнял Альпаиду, а она поцеловала мужа в губы, и они продолжали радоваться будущему ребенку. Когда пришло время, на свет появился первенец Карломана и Альпаиды - виконт Ангерран Кенабумский. В последующие годы у него появились еще четверо младших братьев, и родители равно любили их всех. Но в памяти на всю жизнь осталась радость от чуда, каким стало для них скорое появление старшего сына. Во взрослом же возрасте Ангерран стал верным помощником своему отцу в политике, еще в юности прославился мудростью и рассудительностью, как и мечтали его родители.