Радости и Печали

      В большой войне с викингами в 785 году от рождения Карломана Великого, когда в решающем сражении погиб король Арвернии Хлодеберт Жестокий, арверны и "дети богини Дану" все же одержали победу. Война забрала большие жертвы. Но зато уцелевшие викинги отплыли на своих драккарах, заключив с арвернами мир. Арморика сохранила свою свободу под властью потомков Карломана Великого. Теперь настала уже середина осени, гебирстмонат по-арвернски. К этому времени арверны похоронили своего короля в роскошной гробнице в Кенабуме. Однако его старший сын, принц Хлодеберт, еще не был коронован, ибо по обычаю должно было пройти три месяца после гибели его отца. Случившиеся события до неузнаваемости изменили жизнь не только наследного принца, но и его единокровного брата, Карломана, графа Кенабумского. Он, чудом выживший после сражения на Равнине Столбов, теперь возвращался к себе на родину, в Арморику. Ехал в новом качестве - брата нынешнего короля Арвернии. Однако для "детей богини Дану" он был прежде всего танистом - наследником королевы Гвиневеры. Здесь его высоко чтили не только как будущего вассального короля, но прежде всего - как героя битвы при Маг-Туиред. Все знали, что Карломан своим самопожертвовенным подвигом преломил ход сражения и спас Арморику от завоевателей. И вот, Карломан возвращался домой на речной ладье. Флотилия кораблей шла по течению Леджии, полноводной после осенних дождей. По берегам собирались "дети богини Дану", завидев на носу корабля высокую фигуру таниста Карломана. Толпившиеся по берегам люди тепло приветствовали своего спасителя. Рыбаки, что в эту пору ставили неводы на реке, оставили свою рыбалку и принялись грести веслами посильнее, чтобы сопровождать ладью таниста. На высоких мачтах ладей развевались знамена Арморики. Лишь на переднем корабле красовался еще и флаг Арвернии, с ирисом и короной. Итак, Карломан в одеянии "детей богини Дану" стоял на носу передней ладьи. Он задумчиво глядел вдаль. Там, за все еще густым лиственным покровом золотистых берез, красных огненных кленов и упрямо зеленеющих дубов, уже виднелся величавый Чаор-на-Ри, стольный град Арморики... Карломан держался молчаливо, печально. И его одеяние таниста, хоть и богато и искусно украшено, было отмечено знаками траура. Лицо его было бледно. Сопровождавшие юношу арверны думали, что он еще не оправился от ран, полученных в сражении на Равнине Столбов. На самом же деле Карломан глубоко переживал гибель отца, и страдал не телом, а душой. Из каюты вышли Варох и Альпаида. Увидев Карломана, они направились к нему, но, увидев, что он опять грустит, приостановились чуть поодаль. Они тихо стали беседовать, так, чтобы Карломан их не услышал. Альпаида, с горечью видя скорбь на лице мужа, прошептала его ближайшему другу: - Я вместе с Карломаном скорблю о моем дяде, короле Хлодеберте, которого чтила наравне с родным отцом! Но я очень рада, что мой Карломан выжил, когда пожертвовал собой ради своего отца! Теперь наш маленький сын не останется сиротой. Ибо я не пережила бы гибель моего супруга... Варох кивнул. Он не сомневался в чувствах Альпаиды. Множество женщин, обещая умереть вместе с мужем, не смогли бы совершить этого на самом деле. Но Альпаида была верной, как женщины бисклавре, и способна была умереть от тоски, если умрет тот, кого она любила всей душой. Прислушавшись, Варох ощутил горькую печаль своего друга и проникся сочувствием к нему. И он выразительно переглянулся с Альпаидой. - Прошу тебя, Альпаида: помоги мне отвлечь Карломана от гнетущих мыслей! - Я сделаю все, что смогу! - пылко воскликнула молодая женщина. - Мне и самой больно смотреть, как Карломан сник. Постараемся с тобой развеять его тоску. Надеюсь, что возвращение домой поддержит его... Погляди, как местные жители радуются, приветствуя Карломана! Варох прищурился, вдохнул свежий речной воздух и запахи леса, сырой после дождя земли, грибов, опавших листьев и дыма от костров... Они возвращались домой! Карломан же, застыв, как статуя, на носу корабля, продолжал разглядывать Королевский Замок, что обозначился за поворотом Леджии. Танист стоял невозмутимо, будто не слышал, как его приветствовали рыбаки в лодках. Глядя на берег, он, казалось, совсем не замечал выстроившихся у самой кромки воды горожан и жителей окрестных деревень. С середины широкой реки их фигуры казались маленькими, как муравьи. Прошло некоторое время. Передняя ладья повернула к берегу, приближаясь к пристани. Там уже стояли встречавшие их. Остальные ладьи двинулись вслед за первой. Сильные гребцы яростно вспенили воду длинными лопастями сосновых весел. Паруса поймали ветер, и ладьи двигались быстро, как стая плывущих лебедей. В свои последние минуты речного путешествия, Варох и Альпаида все же решились подойти к молчаливо застывшему Карломану. Они подошли с разных сторон, чтобы он не заподозрил, что они сговорились. Глядя в бледное сумрачное лицо Карломана, они старались понять, что у него на душе, и чем можно помочь ему. Он же по-прежнему оставался молчалив и непроницаем, словно не замечал даже самых близких. - Вот мы и почти доплыли, - тихо проговорила Альпаида, ласково обращаясь к мужу. - Сможем, наконец-то, повидать матушку Гвиневеру, ибо из-за погребальных церемоний у тебя даже не было времени по-настоящему побеседовать с ней. Побываем у тебя на родине, которую ты спас! Карломан, обернувшись к ним, стоял все с тем же застывшим лицом, словно ему все сделалось безразлично. Он лишь тихо кивнул в ответ. И Варох поддержал начало речи Альпаиды: - В твою честь сегодня непременно устроят пир, Карломан! Кроме того, дедушка Номиноэ и прадедушка Брохвайл непременно захотят побеседовать с тобой. Они давно тебя не видели, и даже не могли поддержать в трудное время. Из всей Арморики один лишь Теодеберт смог сопровождать королеву на похороны короля Хлодеберта Арвернского. Вспомни, Карломан, как он старался поддерживать тебя! - Не только дядюшка Теодеберт старался помочь, - назидательно заметила Альпаида. - Мой отец тоже поддерживал Карломана во время траурных церемоний! Не правда ли? Скажи, любимый муж мой! Карломан тихо вздохнул, словно пробуждаясь ото сна. - Дагоберт... Теодеберт... Да, конечно же: они многое сделали для меня, и я благодарен им, как и родному отцу!.. Варох счел это за хороший знак: по крайней мере, Карломан высказался более открыто и подробно, чем в последнее время. На погребальных торжествах своего отца и после, в нынешнем плавании, граф Кенабумский все больше молчал, уйдя в себя. При этом, даже самые строгие блюстители церемоний признавали удивительную выдержку Карломана: на людях он ни взглядом, ни жестом не показал, какая глубокая скорбь продолжала терзать его. Лишь с немногими: с матерью, с женой, с Варохом он был откровеннее, чем с другими. И только они до конца понимали, что у него на душе. То, что сейчас Карломан высказал о благодарности отчиму и тестю, означало, что он начинает оттаивать. По крайней мере, его жена и друг готовы были сделать для этого все возможное. И можно было понять, почему первые теплые слова у него нашлись для тех мужчин, что разделяли в его жизни роль отца. Они еще остались у него. Варох проговорил, положив руку на плечо Карломану: - Теперь ты, испытавший себя ратный муж, всеми почитаемый герой войны с викингами, возвращаешься к себе домой, как дитя к своим родителям. Много на свете чудес, но самое главное - родной дом, где тебя всегда примут и поймут таким, как есть. Разве не за это мы с тобой воевали, Карломан? Тот оглядел медленно приближающуюся пристань Чаор-на-Ри, и его зеленые волчьи глаза немного прояснились. - Да, правда! Мы скоро увидим наш дом, где по тропинкам бегали с тобой, Варох, еще мальчишками... Его кузен и друг подмигнул с веселым лукавством. - Еще не поздно повторить! Я помню укромные лесные уголки, где черника спеет вплоть до заморозков... Карломан положил руку на плечо другу, и на одно мгновение глаза его чуть-чуть повеселели, тогда как уголки губ печально опускались. - Ладно уж, соберем для тебя чернику... Чутко следившая за малейшими переменами в поведении мужа, Альпаида надеялась, что в кругу родных у него станет легче на душе. - Когда ты сможешь обо всем поговорить с матушкой Гвиневерой и батюшкой Теодебертом, тебе станет легче на душе, - проговорила она с любовью. - На погребальных церемониях у них не хватало времени как следует побеседовать с глазу на глаз. А здесь они все выслушают и поймут. Королева Гвиневера всей душой любила твоего отца. А дядя Теодеберт всю жизнь заботился о тебе, как о родном сыне. - О нас с Хлодионом, - поправил Карломан, глядя, как пенятся взрезанные веслами речные волны. - Да, ты права! Спасибо, Альпаида! Я буду рад повидаться с семьей. Голос Карломана звучал все так же монотонно, без выражения. Но все-таки, он немного заинтересовался беседой, это было лучше его прежних односложных ответов. И Варох, и Альпаида делали все возможное, чтобы ко времени прибытия вывести Карломана из апатии. Его друг продолжал: - Я верю, наши старшие смогут тебе помочь! Не отвергай их поддержку, прошу тебя, Карломан! Все твои родные желают тебе добра. Молодой граф Кенабумский тяжело вздохнул. В его прежде ясных зеленых глазах виднелась боль и тоска, но это уже были живые глаза, они не стыли больше в ледяном безмолвии, как было с того момента, как он осознал гибель своего отца. - Да, вы правы!.. Хорошо, что мы вернулись домой!.. Благодарю вас за поддержку, родные мои!.. - с этими словами, Карломан приобнял жену одной рукой, а другой сжал ладонь друга. - Не за что нас благодарить! - растроганно отозвалась Альпаида. - Ведь твоя судьба - и наша судьба тоже. Только если ты будешь счастлив, сможем успокоиться и мы. И они, все втроем, стали смотреть, как ладья приближается к причалу. Все более узкой становилась впереди полоса свинцовой осенней воды, все ближе - деревянный настил пристани, укрепленной на сваях. Вот уже первая ладья прошла меж врытых в воду столбов, отмечающих фарватер. За нею, но держась на должном расстоянии, повернули к берегу и остальные корабли. На берегу все гуще толпился народ, встречая таниста Карломана. Уже можно было различить их лица и клановую расцветку их одежд. При виде таниста, что вот-вот ступит на берег родной земли, горожане вскинули руки, дружно приветствуя его. - Да здравствует танист Карломан, спаситель Арморики! - кричали горожане на древнем наречии "детей богини Дану", исполненные радости. Музыканты, тоже стоявшие на пристани, заиграли дикий и волнующий мотив, который последний раз звучал, когда отряд Карломана атаковал свирепых викингов, на Равнине Столбов. Многие из слышавших его встрепенулись, и даже бледных губ самого Карломана коснулась чуть заметная улыбка. То был древний гимн "детей богини Дану", звучавший в холмах и долинах над Леджией, когда ни о каких арвернах по эту сторону Белых Гор еще не было слышно. Прежде его играли, кроме особенно торжественных случаев, только перед королями Арморики. И теперь в толпе и на кораблях кое-кто удивленно переглядывался. Но ни один человек не стал возражать против королевских почестей сыну правящей королевы. Ибо все признавали, что спаситель Арморики достоин их без какого-либо ущерба для его царственной матери, королевы Гвиневеры. Тем временем, команда корабля засуетилась, готовясь пришвартоваться к берегу. К Карломану, его жене и другу присоединились остальные сопровождающие. Среди них находилась Дарерка, супруга коннетабля Арвернии, принца Сигиберта. Она отпросилась у мужа, чтобы повидать родственников и свой родной край. И сегодня, перед прибытием, она, как и Карломан, с удовольствием переоделась в платье "детей богини Дану". Теперь Дарерка, чуть прищурив глаза, смотрела, как впереди вырастали до боли знакомые белокаменные стены и облетающие осенние рощи. Чаор-на-Ри, где прошли ее детство и юности. Теперь пожилая женщина тихо улыбалась, и ее светлые, как речная вода, глаза узнавали памятные приметы родного края. Даже прожив много лет в Арвернии, соединив судьбу с родственником королей, сроднившись с сильно отличающимися обычаями арвернского двора, Дарерка осталась дочерью Матери Богов, и всегда радовалась, возвращаясь домой. В глубине души она надеялась, что, когда они с Сигибертом совсем постареют, он согласится переехать с ней в Арморику, поближе к их первенцу Теодеберту, нашедшему счастье с ее племянницей, королевой Гвиневерой... Крики речных чаек вместе с музыкой встретили вновь прибывших, прежде чем те спустились на берег. *** Карломан, Альпаида, Варох и Дарерка спустились по трапу на пристань под звуки торжественного гимна. Теперь толпившийся на берегу народ расступился, пропуская вперед знатных встречающих, властителей Арморики, чтобы те могли встретить таниста и его спутников. На пристани стояли королева Гвиневера Армориканская и ее муж, Теодеберт Миротворец. Оба были одеты торжественно, как подобало правителям. Однако в их одеянии виднелись знаки траура по погибшему родственнику - королю Арвернии, Хлодеберту Жестокому. За ними собрался уже весь королевский двор Арморики, все родственники и советники королевы, находившиеся сейчас в Чаор-на-Ри. Здесь был брат королевы, Морветен, вместе с женой и сыном Жартилином. Последний весело улыбнулся и помахал рукой Карломану и Вароху, своим любимым кузенам. Варох ответил юноше тем же, и даже на бледных устах Карломана мелькнула чуть заметная улыбка при виде Жартилина, его сверстника, вместе с которым он вырос. Кузен был частью его счастливого детства. И, пока Карломан озирался по сторонам, разглядывал встречавших его, узнавал знакомые с детства приметы, как и Дарерка, ему показалось, что его детство, его родной дом совсем близко. Нет, разумеется, он понимал, что прошлого не вернуть, как не вернуть пробежавшую по течению Леджии волну. Но надо, насколько это возможно, взять из прошлого самое лучшее для настоящего и будущего, чтобы гармонично идти вперед. Не полностью, разумеется! Ибо многого уже не вернуть и не исправить, как не возвратить из Вальхаллы его отца... Тут же на пристали стояли Номиноэ Озерный и его супруга, Ангарад Мудрая. Под взором блестящих синих глаз вещего бисклавре, Карломан почувствовал, словно тот читает в его душе, как будто она была ясна ему насквозь, как поляна в лесу, пронизанная сияющим летним солнцем. А стоявшая рядом Ангарад, двоюродная бабушка Карломана и родная - Вароха, кивнула внукам, и ее суровое лицо озарилось горделивой улыбкой. Ангарад была рада увидеть обоих юношей, столь повзрослевших, имеющих теперь большие заслуги перед родной Арморикой. И сам Карломан кивнул Ангарад в ответ. Она тоже была частью его жизни, того счастливого прошлого, без которого он не мыслил себя. Но теперь, взглянув на двоюродную бабушку, юноша заметил, что она постарела. Время чуть согнуло ее горделивую осанку, безжалостно прочертило несколько резких морщин на ее лице и шее. Карломан с болью в душе заметил эти приметы необратимых перемен. Все-таки, ничего не остается неизменным! Дальше стояли другие родственники и придворные армориканской королевы, тоже пришедшие встречать таниста. Карломан об руку с Альпаидой направился к ним. За ними Варох вел под руку Дарерку. Под пение волынок, Карломан склонился перед своей царственной матерью и отчимом. Альпаида же учтиво опустила голову перед ними. У "детей богини Дану" не были приняты арвернские книксены и реверансы. - Приветствую тебя, светлая государыня Гвиневера, и тебя, мудрый герцог Теодеберт, и всех ваших близких! - проговорил Карломан. Начало приветствий было официальным, как полагалось. И, тоже по обычаю "детей богини Дану", речь начал низший по рангу, обращаясь к более почтенному. Королева Гвиневера от радости, что видит сына, готова была махнуть рукой на все условности. Но Карломан обратился к ней, как подобало, и она царственно кивнула ему, с видом прежде всего королевы, а уж потом матери. - Приветствую тебя на родной земле, спаситель Арморики, танист Карломан! - проговорила она. - Мы все счастливы встретить и тебя, прекрасная Альпаида, графиня Кенабумская! И тебя, Варох из Приозерных владений! И тебя, почтенная принцесса Дарерка! Для нас большая радость видеть вас всех на священной земле Арморики! Да бережет вас Матерь Богов и все почитаемые Хранители нашей родины! Во время официальной встречи Карломан держался отрешенно. Но постепенно он оттаивал, и глаза его заметно теплели. Ибо он чувствовал, что вернулся домой. Чуть поодаль сред собравшихся родственников Карломан заметил своего прадеда - бисклавре Брохвайла Верного, и свою сестру Гвенаэль. Отец Риваллона и Ангарад меньше других изменился, хотя был ныне старейшим среди оборотней Арморики. Он тепло кивнул своим прибывшим родичам. А Гвенаэль, единственная дочь королевы Гвиневеры и Теодеберта, тоже помахала брату рукой. Она покраснела от радости, широко улыбалась. Карломан отметил, что девушка очень повзрослела и сделалась настоящей красавицей. Прибывшие вновь переглянулись с королевой и ее супругом, теперь уже с куда более душевным, радостным выражением чувств. - Здравствуй, мой дорогой Карломан! И все вы, милые родичи наши! - проговорила Гвиневера, жарко обнимая склонившегося перед ней сына. И в этот миг Карломан вполне осознал, что вернулся домой. Он склонился, поцеловав матери обе руки, и взглянул ей в глаза, совершенно такие же, как у него, ярко-зеленые, исполненные жизненной силы, знающие глубокую печаль, и вместе с тем сохранившие неисчерпаемую радость жизни. И он на какой-то миг вновь почувствовал себя маленьким волчонком, вернувшимся в родное логово. Так, и все-таки не так. Тот мальчик-бисклавре, с жадным любопытством исследующий тайны жизни, всегда будет жить в нем. Но он вернулся все-таки много испытавшим мужчиной, чьи заслуги чтила вся Арморика. Об этом ему напомнил Теодеберт, почтительно приветствуя пасынка и в свой черед поклонившись ему. - Здравствуй, Карломан, спаситель Арморики! - произнес он. На бледном лице таниста впервые появилась легкая краска. - Спасибо тебе, батюшка Теодеберт, за все, что сделал для матушки и для управления страной во время нашествия викингов! - проговорил он, протянув отчиму руку, как равный. Между тем, Варох уже весело здоровался с Номиноэ и Ангарад, своими дедом и бабкой. Дарерка подошла к своему старшему сыну Теодеберту, и от расплылся в улыбке. - Матушка! Как хорошо, что ты приехала, и что так прекрасно выглядишь! Как себя чувствует батюшка? Дарерка, оглядевшись вокруг, словно вбирая в себя всю красоту Чаор-на-Ри, тоже обнялась с сыном. - Как я рада, что возвратилась домой!.. Сигиберт здоров и передает тебе наилучшие пожелания, сын. Он не смог приехать, потому что занимается переустройством войска вместе с Хлодомером, Дагобертом и другими маршалами. Он просил извиниться перед тобой и перед королевой Гвиневерой... Услышав эти слова, Гвиневера улыбнулась, понимая отсутствие свекра. И тут же радостно протянула обе руки Альпаиде, остановившейся напротив, рядом с Карломаном. - Да хранит тебя Матерь Богов, Альпаида, дочь моя! Благополучно ли вы доплыли? Как поживает мой внук, маленький Ангерран? Жена Карломана мило улыбнулась в ответ. - Да хранят и тебя благодетельные асы, матушка Гвиневера! Мы доплыли благополучно, и рады приезду в Чаор-на-Ри. Ангерран растет не по дням, а по часам. Поглядев на мужа, Альпаида с облегчением заметила, что он оттаивает в кругу родных, среди привычной ему с детства обстановки. - Ну, пойдемте же! - воскликнула королева Гвиневера, увлекая сына, невестку и их спутников вперед. - "Дети богини Дану" жаждут увидеть своего героя! Карломан с матерью об руку пошли вперед, а все остальные последовали за ними. Таниста встречала целая толпа, приветствуя его радостными возгласами. Собралось столько людей, что лишь немногие из них могли протиснуться ближе к Карломану. Но все старались приветствовать его и разглядеть поближе. Взрослые сажали на плечи детей, чтобы и они увидели сына королевы, что спас Арморику от нашествия викингов. Сам же Карломан вновь приостановился, поравнявшись со своим прадедом Брохвайлом, и поклонился ему, как старшему в роду. - Здоровья и долгой жизни тебе, прадедушка! Мой дед Риваллон Сто Воронов, майордом Арвернии, передает привет тебе, своему почтенному отцу, и жалеет, что не может приехать. Старый оборотень улыбнулся правнуку. - Не стоит извиняться! Я знаю, как важны обязанности майордома Арвернии, тем более - при новом молодом короле. Хвала Матери Богов, что хоть ты, наш спаситель, приехал! Карломан, поздоровавшись с прадедом, собирался идти дальше. Но в этот миг чьи-то тонкие руки горячо обняли его за шею, и целая охапка кудрявых каштановых волос закрыла ему лицо, и тут же прозвучал чистый девичий смех. - Ах, братец Карломан! Как я скучала по тебе! Как испугалась, когда тебя ранили!.. Чуть отстранившись, граф Кенабумский узнал свою сестру Гвенаэль, радостно приплясывающую вокруг него. - Гвенаэль, сестренка! Какой красивой и взрослой ты стала! Настоящая Белая Дева Арморики! Верно, уже скоро посватается достойный жених? Нежное лицо девушки озарилось краской. А ее царственная мать взглянула на девушку с показной суровостью: - Вот только не знаю, кто согласится взять в жены взбалмошную девицу, не умеющую себя вести на людях! Гвенаэль, ничуть не испуганная, уцепилась за руку Карломана, как в детстве. - Сегодня можно, матушка! Ведь Карломан так редко приезжает к нам, и я очень соскучилась! Танист Арморики улыбнулся в ответ. Милая непосредственность младшей сестры вместе с горячей радостью соотечественников окончательно растопили лед, в котором стыла его душа. - Я вернулся домой! - тихо, но с особым значением проговорил он. Среди встречавших, чуть поодаль, не смешиваясь с толпой, стояли друиды в положенных по времени года темно-красных одеяниях, с гроздьями рябины в венках на голове. Впереди них, с изогнутым дубовым посохом с руках, находился еще один родственник Карломана - старший брат его деда, Гвертан. Он тепло улыбнулся юноше. И тот приостановился, приветствуя его. - Да хранят боги своего почтенного служителя! - сказал Карломан. - Да хранят они и тебя, герой Маг-Туиред! - ответил Гвертан чуть ли не более почтительным тоном. - Множество людей приходили в Священную Рощу прочить богов, чтобы ты остался жить! Много жертв были принесены, чтобы боги сохранили тебе жизнь, доблестный танист! Я и другие знающие друиды чувствовали, как близко к тебе стояла Воронья Госпожа. Но она отступила, ибо умеет чтить храбрых героев. Карломан кивнул, ничуть не удивленный. - Да, это правда! Она предоставила мне выбор, и я предпочел вернуться к жизни! Слышавшие его зашептались, приглушая голоса. Не каждый раз даже сам танист Арморики признавался, что может беседовать с богами, тем паче - с грозной Морриган! Гвертан улыбнулся и подвинулся, уступая путь вождям кланов, желающим приветствовать таниста. Карломан увидел серди них свою тетку, герцогиню Беток из Бро-Виромандуи, вместе с ее супругом, могучим рыжеволосым герцогом Кономором. Герцог почтительно пожал протянутую Карломаном руку, а его жена радостно воскликнула, не сводя глаз с племянника. - Какое счастье, что ты вернулся живым и здоровым, Карломан! Мы тоже переживали за тебя вместе с твоей матушкой! И вот - ты герой, спаситель Арморики! Теперь мы с мужем молим богов, чтобы наши сыновья выросли такими же сильными и храбрыми, как ты! Карломан приметил четверых рыжеволосых мальчиков разного возраста, и подмигнул им, пристально на него глядевшим. - Я буду рад познакомиться с моими кузенами! - пообещал он, к бурному восторгу мальчиков и гордости их родителей. Между тем, из собрания вождей кланов вышел вперед тан Кормак Суровый, одетый в траур, с коротко обрезанными волосами. Перед этим человеком, лишившимся всех сыновей в битве на Равнине Столбов, Карломан склонил голову, ощущая себя виноватым. - Приветствую тебя, почтенный тан Кормак! - тихо проговорил он. Но Кормака недаром прозвали Суровым: он вскинул голову, показывая, что горе, состарившее его разом на десять лет, не сломило его дух. - Я горжусь своими сыновьями, павшими за Арморику! И рад, что тебе, доблестный танист, удалось пережить самопожертвование. Значит, боги рассудили, что ты еще нужен родине! Карломан тихо вздохнул и промолчал. Он слишком хорошо знал тана Кормака и других ярых ревнителей старины. Те готовы были приносить любые жертвы, но лишь ради свободы Арморики. Объяснять, что той самопожертвенной атакой он стремился прежде всего спасти своего отца, короля Арвернии, Карломан не стал, ибо это было бесполезно. Отчасти его отвлекло появление рядом с таном Кормаком еще одного человека, чью судьбу навсегда изменила битва при Маг-Туиред. То был Киан Песнь Пшеницы, бывший бард, нарушивший свой обет, в горячке боя схвативший меч, дравшийся вместе с воинами и чудом уцелевший. Теперь он стоял перед Карломаном, и в глазах его жила глубокая грусть, а за плечами он не нес сладкозвучной лиры... - Приветствую тебя, танист Карломан! - почтительно произнес Киан. Карломан почувствовал себя виноватым, что своим примером увлек этого человека в сражение. Чтобы хоть чем-то утешить Киана, он проговорил: - Еще не все решено, Киан Песнь Пшеницы! Быть может, боги избрали для тебя долгий, кружной путь, чтобы ты, в конце концов, достиг еще больших высот. Не теряй надежду! Киан вздохнул, кивнув в ответ Карломану. А тот, в сопровождении своих родных, направился дальше, окруженный "детьми богини Дану", приветствующими своего таниста. *** В тот же день, несколько позднее, танист Карломан и его жена находились в отведенных им покоях замка Чаор-на-Ри. Они успели некоторое время отдохнуть с дороги, и после официальной встречи с королевой и ее супругом. Карломан немного оттаял, и держался теперь не так сурово, как прежде. Сидя в кресле, он отпивал мятный отвар из кубка венетийского стекла. При этом он с любовью наблюдал за Альпаидой. А та, надев платье "детей богини Дану" красовалась перед зеркалом, поправляя на себе непривычное сидящее одеяние. Закончив это, молодая графиня обернулась к мужу, чтобы он разглядел, как ей идет это платье. Она распустила по плечам и спине свои длинные черные волосы, зная, как сильно они нравятся Карломану. Поодаль, в камине, украшенном бронзовой отделкой в виде листьев и гроздей винограда, уютно потрескивало пламя, согревая путников после долгого путешествия и даря тепло в сумрачный осенний день. Танист Арморики невольно залюбовался женой, одевшей ради него платье его родины. Она же поглядывала на него время от времени нежным и лукавым взглядом из-под длинных ресниц. Как она хороша, его Альпаида! Рождение сына добавило юной женщине очарования, сделало ее более женственной и зрелой, сделало движения плавными, округлило ее грудь и придало форму бедрам и длинным стройным ногам. Взгляд ее голубых глаз с приходом материнства сделался глубже и ласковее, а улыбка выражала женскую мудрость, как у его матушки... Юная женщина почувствовала, с каким волнением смотрит на нее супруг. И сама мысленно улыбнулась, радуясь, что к Карломану возвращается радость жизни. Но не подала виду, а вместо этого обратилась к мужу: - Как ты себя чувствуешь, мой дорогой супруг? Рад ли, что вернулся домой? Карломан глубоко вдохнул воздух. Каждое жилище пахнет по-своему. Люди редко замечают эти домашние запахи, собственный неповторимый аромат каждого семейства, сочетания определенных предметов, не повторяющегося в точности. Люди, к сожалению, лишены таких сильных чувств. Но бисклавре недаром наделены были волчьим чутьем. Они не перепутали бы запахи двух жилищ. И теперь Карломан в точности улавливал памятный с младенчества запах дворца в Чаор-на-Ри. Этот запах был для него родным, так пах его родной дом. Да, Карломан не сомневался: он возвратился домой! Он сладко потянулся, наслаждаясь теплом и ощущением родного дома. - Да, родная моя! Арверния - тоже моя родина, Кенабум и Дурокортер сделались домом для нас с тобой. Я сражался на Равине Столбов и за арвернов, и за "детей богини Дану", не разделяя их. Но вот сейчас, вернувшись в Чаор-на-Ри, я по-настоящему почувствовал, что возвращаюсь домой! Альпаида приблизилась к мужу и протянула ему руку, которую тот уважительно поцеловал. - Как все были рады видеть тебя! - проговорила она. - С какой любовью приветствовали местные жители своего героя! Теперь я убедилась вполне, как сильно тебя любят "дети богини Дану". Карломан печально улыбнулся в ответ. - Они видят во мне то, что хотят видеть - героического таниста, защитника одной лишь Арморики! И не видят, что я защищал тогда не только свою родину, но и своего отца, короля Арвернии. Ты видела сама, Альпаида, как Кормак Суровый и многие "дети богини Дану" приветствовали меня, не спрашивая, что у меня на душе. Многие разочаровались бы, если бы знали, что мне равно дороги оба наших народа! Альпаида сжала руку мужа, желая успокоить. - Что ты, что ты, Карломан! Ведь и твои ближайшие родичи, что любят и понимают тебя, тоже радовались твоему приезду. Я видела, как королева Гвиневера гордится тобой, насколько может мать гордиться сыном. Карломан тихо улыбнулся. - Матушка понимает меня, я верю!.. К счастью, над ней не властны предрассудки, распространенные среди "детей богини Дану". Она непременно поймет, что я не мог поступить иначе, видя, что моему отцу угрожает опасность! Произнеся "не мог поступить иначе", Карломан взволнованно вздрогнул, словно эти слова подсказали ему нечто важное, стали ключом к большой тайне. И внезапно ему сделалось совершенно ясно, о чем ему говорил отец, когда они встретились у врат Вальхаллы. Он тоже не мог поступить иначе в своем роковом сражении. Долг короля и воина не позволил Хлодеберту Жестокому отступить перед викингами, под защиту своих полков. Тот же долг, что жил в нем Карломане, что вел его в бой при Маг-Туиред, и, если потребуется, поведет еще. Так подобает его высокому званию. И этот долг был настолько ясен ему, танисту Арморики, что нечто в глубине его души, до сих пор сопротивлявшееся гибели отца, встало на свое место, как вправленная после вывиха кость, и боль почти прошла. Он понял, что не следует считать несправедливой гибель воина и вождя в сражении, когда тот жертвует собой ради других! Можно лишь чтить его выбор и надеяться в должный час встретить свою судьбу не хуже. Его отец погиб, как подобало герою! Жалеть следует тех, для кого нет ничего ценнее собственной жизни. И арверны, и "дети богини Дану" чтут храбрость и воинское самопожертвование. И танист Карломан, потомок лучших представителей обоих народов, не говоря уж об оборотнях, решил для себя всегда быть достойным своего отца и славнейших среди прародителей. Альпаида молча кивнула, догадываясь по лицу Карломана, о чем он думает. Она тоже понимала своего доблестного супруга, ибо для него существовали вещи важнее собственной жизни, ради которых он, не задумываясь, пожертвовал бы собой снова. И его жена не возразила. Хоть и вспомнила предчувствия, тяготившие ее в день сражения при Маг-Туиред. В тот самый час, когда, как позднее выяснилось, Карломан совершил свой подвиг, Альпаида играла с ребенком в своих покоях, в обществе служанок. И вдруг, к величайшему испугу женщин, со стены сорвался портрет Карломана и Альпаиды, изображавший их в день свадьбы. Тут же закричал маленький Ангерран. И у графини Кенабумской похолодело в груди, ибо она всем своим существом поняла, что с ее мужем случилось несчастье. И, когда пришло тревожное известие с Равнины Столбов, Альпаида кивнула, ощущая внутри себя кусок льда, непонятно почему еще не поглотивший ее полностью. В тот раз боги совершили чудо ради Карломана, как признался он сам. Но Альпаида знала, что, если потребуется, он вновь ринется в смертельный бой и пожертвует ради святого дела своей жизнью, а вместе с тем и ею. Ибо он - настоящий герой, а ее удел - быть достойной женой героя. Она приняла его всем сердцем и не считала нужным что-то обсуждать. Карломан, в свой черед, заметил, как покраснела от волнения его жена, и догадался, о чем она думает. И он поднялся с кресла, заключив жену в объятия. Он знал, что Альпаида понимает его и примет любое его решение, не упрекая, хотя бы ему пришлось оставить ее вдовой. Теперь, пожалуй, она любила и почитала его только сильнее прежнего. И он, благодаря ее всей душой, не мог даже пообещать, что не станет подвергаться опасности. Ибо такое обещание было бы просто ложью. При необходимости он поступит вновь, как велит ему чувство долга. Уклониться от опасности означало бы утратить честь. Да и Альпаида не смогла бы любить труса. Но Карломану с Альпаидой и не нужны были никакие слова. Они прекрасно понимали друг друга, и каждый знал, что на душе у другого. Они стояли так, не спеша размыкать объятий, что были красноречивее любых слов. Карломан знал, что Альпаида настолько хорошо понимает его, что могла бы общаться с ним мысленно, как бисклавре. А молодая женщина, глядя в глаза супругу, видела, что он повеселел, и радовалась, что его глубокое горе постепенно отступает. Возвращение домой и ее любовь возвращали Карломану утраченную бодрость. *** В эту же минуту в других покоях дворца в Чаор-на-Ри беседовала другая супружеская пара. Королева Гвиневера и Теодеберт Миротворец разговаривали о приезде таниста Карломана и о торжественной встрече, что ему устроил народ. В их покоях тоже горел камин, и правящая чета устроилась возле него, на широкой скамье, бархатная зеленая обивка которой была вышита золотыми трилистниками, символом Арморики. Королева сняла с головы золотой венец, в котором встречала сына. Теперь венец лежал на столике, стоявшем рядом, и огонь, пышущий в камине, горел на нем красными и золотыми бликами, подсвечивая и волосы Гвиневеры, цвета роскошной осени. Теодеберт видел, что его супруга задумчива, и даже расстроена. И он попытался ободрить ее. - "Дети богини Дану" высоко чтут Карломана за то, что он сделал для них! Мне еще не доводилось видеть такой трогательной встречи. Ручаюсь, теперь даже самые непокорные среди них не вспомнят, что танист Арморики - наполовину арверн. Гвиневера подняла голову, поглядев сперва в огонь, а затем - на мужа. - Я горжусь моим сыном не меньше, чем наш народ! Несмотря на боль и страх, что пережила, едва не потеряв второго сына. Но теперь я беспокоюсь за него. Вижу - у него тяжело на душе. Ему трудно смириться с гибелью отца. Мне больно видеть моего сына, пораженного горем. Надеюсь, что родной дом утешит его. Теодеберт обнял жену за плечи. - Война и пережитое горе оставило глубокий след в душе Карломана, даже если телесные раны зажили без следа!.. Если хочешь, я побеседую с ним. Мне, как мужчине, это будет легче, чем тебе, матери. Я постараюсь убедить его, что его царственный отец недаром отдал жизнь ради спасения своего народа - арвернов и "детей богини Дану" равно. Теперь король Хлодеберт пирует со Всеотцом Вотаном за почетным столом в Вальхалле. Чтить его память, конечно, подобает каждому, тем паче сыну, но отчаиваться неуместно. Впрочем, я верю, что Карломан и сам все поймет! Гвиневера взглянула на мужа взором, исполненным благодарности. - Спасибо тебе, Теодеберт! Поговори с Карломаном, прошу тебя! Мне больно вдеть, как он сник... Лишь время от времени он находит в себе силы улыбаться, и даже просто говорить со своими близкими. Впрочем, он все-таки был рад ступить на родную землю. Теодеберт тонко улыбнулся. - Как же могло быть иначе? Для любого, в чьих жилах течет хоть капля крови "детей богини Дану", земля Арморики - все равно что родная мать, в чьих объятиях вы черпаете силы! Ты видела, что и моя матушка словно бы помолодела, вернувшись домой. Ее все еще тянет в Арморику, после стольких лет при королевском дворе Арвернии. - Край, где прошли детство и юность, всегда имеет для людей ни с чем не сравнимое притяжение, - заметила Гвиневера. - Это правда! - кивнул Теодеберт. - Мне даже кажется, что вы, "дети богини Дану", обладаете особым даром притягивать ваших спутников жизни к своему родному краю! Я ни минуты не пожалел за все годы, что живу с тобой здесь, в Чаор-на-Ри. Правда, я сам наполовину армориканской крови. Однако и мой отец как-то признавался, что, когда выйдет в отставку, хочет прожить остаток дней в Арморике, вместе с матушкой. А ведь он - чистокровный арверн! И Альпаида тоже арвернка, а между тем, выучила язык и обычаи "детей богини Дану", ради любви к Карломану! Гвиневера горделиво улыбнулась. - Альпаида - очень способная молодая женщина, и из нее получилась превосходная жена для моего сына! Многие женщины могли бы полюбить Карломана за знатность рода, красоту и учтивое обращение, за славу, что Карломан уже успел добыть на войне! Но Альпаида, быть может, единственная женщина на свете, кто поймет его по-настоящему... Кстати, Теодеберт: ты подал мне замечательную мысль! Если ты побеседуешь с Карломаном, то я поговорю с Альпаидой. Она должна лучше других знать, что происходит с ее супругом, ведь она была рядом с ним все это время. Теодеберт одобрительно кивнул своей супруге. - Я согласен с тобой! Но думаю, что нам следует поговорить и с Варохом. Он - ближайший друг Карломана, сражался вместе с ним на Равнине Столбов, и ухаживал за ним после ранений. Такой близкий друг может знать о человеке не меньше, чем жена. Гвиневера подняла на мужа взор, исполненный благодарности, явственно читавшейся в ее прекрасных глазах. - Спасибо, Теодеберт! Варох должен, как никто, чувствовать моего сына! - она скрыла улыбку, подумав о волчьем чутье. - Поговорив со всеми тремя, мы поймем, какая печаль мучает Карломана, и чем можно помочь ему. - Вот и славно! - супруг королевы взял ее за руку, и они поднесли руки ближе к огню, чувствуя, как жар, заключенный в каменной печи, овевает кожу своим горячим дыханием. - Я верю, Гвиневера, мы добьемся своего! На тебя, и на Карломана тоже, не похоже унывать подолгу. Когда случается горе, вы глубоко переживаете его, но действуете, не опускаете рук! Гвиневера кивнула, исполненная глубокой признательности своему супругу, что так хорошо знал ее семью. *** В дворцовой священной роще гулял Варох Синезубый вместе с Номиноэ Озерным и Ангарад Мудрой, своим дедом и бабушкой. Задумчивый, молчаливый Номиноэ шел в середине, а его жена и внук - по сторонам. Ангарад, до того внимательно наблюдавшая весь день за всем, что происходило, решила поделиться своими мыслями с близкими. И, обернувшись к Вароху, она проговорила, будто бы случайно, на самом же деле вызывая на откровенность. - Мне бросилось в глаза, что Карломан сегодня непривычно мрачен, словно пережил большое разочарование. Все дело в усталости с дороги, или здесь есть другие, более важные причины? При этих словах Варох сам помрачнел, его молодое лицо сделалось суровым и жестким. А его дед, шедший об руку с женой, при этих словах внимательно поглядел на Карломанов дуб, показавшийся впереди. - Для печали у Карломана достаточно причин, - проговорил Варох. - Он очень тяжело пережил гибель своего отца, ради которого перед тем сам фактически пожертвовал собой. Едва успел встать на ноги после ранений, как на него обрушились разнообразные обязанности при дворе. Царственный единокровный брат Карломана весьма полагается на него во всем, их дружба трогает сердца. Но вы должны представить, что, если погибший король, да будет его душе весело в Вальхалле, вводил своего сына в управление делами постепенно, то новый молодой король вовсе не считает, что девятнадцатилетний советник слишком молод для самых сложных дел. Так что круг обязанностей у Карломана весьма расширился. А с другой стороны, - Варох сурово нахмурился. - На него гневается королева-мать, Радегунда Аллеманская. Ей не нравится, что ее царственный сын столь высоко отличает Карломана! Она не имеет возможности запретить ему, однако при всяком удобном случае показывает в обращении с ним свое пренебрежение, напоминает ему, что он незаконный сын, хоть и признан отцом, и не может быть равен ее сыновьям, что он всего лишь из милости получил графский титул... Тогда Карломан вынужден напоминать ей, что, по законам Карломана Великого, титул таниста Арморики, считается равным арвернским принцам крови. Но ему тяжело терпеть незаслуженное недоброжелательство. Я очень надеюсь, что в Чаор-на-Ри он оттает. Здесь люди искренни, и умеют благодарить за то, что делают для них. Слушая его повествование, Номиноэ лишь задумчиво кивнул в ответ. А Ангарад, видя, что ее муж погружен в размышления, продолжала расспрашивать Вароха. - Но я надеюсь, внук, что ты-то помогаешь Карломану, как это возможно? И что делает Альпаида для своего супруга? - Мы помогаем Карломану, как только могут любящая жена и верный друг! На нас он может полагаться вполне, и знает это, - с гордостью произнес молодой оборотень. - Карломан держится терпеливо, как подобает танисту Арморики. Но вы сами видите, что жестокая тоска гложет его, и наши заботы едва могут развеять ее... Так беседовали бабушка с внуком. Номиноэ же за все время не проронил ни слова. Но никто не прерывал его размышлений, ибо все знали, что он мудр. Тем временем, они втроем подошли к дубу, что некогда сам же Номиноэ посадил в честь рождения второго сына королевы Гвиневеры - нынешнего таниста Карломана. Теперь девятнадцатилетний дуб был уже высоким и статным деревом, высоко возносившим к небесам свои раскидистые ветви. Его роскошная листва несколько привяла по осени, но еще зеленела и не спешила опадать на землю. Тогда как растущая поодаль стройная березка, означающая Гвенаэль, вся давно горела осенним золотом, будто свеча. Дуб Карломана притягивал взоры; это было самое величественное и благородное дерево в дворцовой роще. Но сейчас взоры присутствующих, окинув прекрасный дуб невольно скользнули дальше - к большой яме поблизости от него. Туда, где прежде рос другой такой же дуб, зачарованный в честь Хлодиона, старшего брата Карломана. Соединенный неразрывными узами со своим братом из плоти и крови, дуб рухнул, когда Хлодион погиб в лесу под Дурокортером. Теперь лишь яма зияла там, где он прежде тянулся к свету, наперегонки с дубом Карломана. Больше ничего не осталось. Можно было лишь надеяться, что со временем земля затянет эту рану. Такая же зияла и в душах родных Хлодиона. Взглянув потемневшими глазами на то место, где некогда рос дуб старшего сына Гвиневеры, Номиноэ задумчиво проговорил: - Королева Радегунда Аллеманская может быть грозным противником! Она уже попробовала крови, и ненавидит Карломана не меньше, чем некогда Хлодиона, а в своих действиях теперь куда свободнее, чем при жизни супруга. Так что Карломану и всем его близким придется быть осторожными. Варох сумрачно кивнул, давая понять, что принял всерьез предупреждение своего мудрого деда. Он и сам думал о том, как уберечь Карломана от ненависти вдовствующей королевы. Ангарад же задумчиво проговорила: - Я думаю, Карломану лучше всего поговорить с Теодебертом. Ему сейчас будет полезен совет старшего мужчины, совет отца. Никто не сможет заменить его. Номиноэ кивнул, молча соглашаясь с женой. - Наш названый сын Теодеберт вместо отца Карломану, и он способен дать мудрый совет. Варох встрепенулся, с надеждой глядя на своих родных. - Благодарю вас, дедушка, бабушка! Для того я и пришел к вам, чтобы вы посоветовали, чем можно помочь Карломану. Я тотчас же попрошу герцога Теодеберта побеседовать с ним, как подобает отцу с сыном. Верю, он найдет для него нужные слова! - Мы не меньше тебя на это надеемся! - заверила внука Ангарад. - Карломан уже сейчас много сделал для "детей богини Дану" и арвернов. Но ему по силам совершить гораздо больше! Если только не станет сам изводить себя бесплодными переживаниями, которые только разрушают, не помогая двигаться к цели. Номиноэ ничего не добавил к словам жены, только его яркие глаза торжествующе блеснули, словно он, устремив взор на дуб Карломана, видел наперед, что предстоит в будущем танисту Арморики. В остальном Ангарад, с ее практической, земной мудростью, высказала то, что ему подсказывала вещая сила бисклавре. Варох же, обнадеженный беседой с бабушкой и дедом, откланялся, спеша побеседовать с Теодебертом и попросить у него помощи ради Карломана. Он не хотел терять ни минуты, когда речь шла о помощи его любимому кузену и другу, танисту Арморики. *** Тем временем, Карломан вместе с Альпаидой совершили конную прогулку по городу. Они объехали весь Чаор-на-Ри, разглядывая, как идут дела, и одновременно сами показались перед горожанами. "Дети богини Дану" тепло приветствовали своего таниста и его жену, выражали им наилучшие пожелания, встречая по дороге. Двери своих домов они украсили вьющимся плющом в знак радости. И горожане кричали Карломану: "Победитель! Спаситель наш! Сто лет жизни тебе!" Приветствовали и Альпаиду, которая в одеянии "детей богини Дану" ловко правила конем, не отставая от мужа. Не все в Арморике довольны были, что танист женился на арвернке. Но даже и самые упорные сторонники независимости теперь залюбовались ее красотой. Глядя, как ей идет их национальный наряд, слыша, как молодая графиня отвечала им на их языке, "дети богини Дану" волей-неволей признавали: "Однако же правда, что она сильно любит нашего таниста!" Совершив прогулку, Карломан с Альпаидой вернулись во дворец. Они вошли, когда в тронном зале кипели приготовления к вечернему пиршеству. Морветен с Жартилином распоряжались слугами, двигавшими праздничные столы. Рядом с ними Карломан заметил и своего отчима, Теодеберта. Он не участвовал в суматохе, стоял невозмутимо, но, увидев Карломана и Альпаиду, многозначительно кивнул пасынку. А брат королевы и его сын, между тем, продолжали распоряжаться. - На возвышение рядом с креслом королевы поставьте еще одно, для таниста Карломана! - приказал Морветен. Увидев племянника, он подошел ближе, протянул ему руку. Жартилин, махнув рукой слугам, двигавшим столы, последовал за отцом. - Здравствуй, кузен! Как тебе Чаор-на-Ри? - спросил он. Карломан протянул руку Жартилину. - Чаор-на-Ри, как всегда, великолепен! По нему не скажешь, что только недавно была война, - по голосу таниста было ясно, что он опасался худшего. - Королева Гвиневера заботилась, как могла, о горожанах и беженцах, чтобы каждый имел работу и крышу над головой, - ответил Морветен. - И мы все помогали, чем могли, чтобы нашествие викингов не повлекло новых бедствий. - Благодарю вас всех! - тепло произнес Карломан, переведя взгляд с Морветена на Теодеберта. Тот подошел ближе, взглядом давая Карломану понять, что хочет поговорить с ним. - Карломан, я хотел показать тебе летопись, повествующую о сражении при Маг-Туиред, - произнес он. - Искуснейший из придворных художников украсил страницы миниатюрными рисунками, изображающими битву с викингами. - Охотно посмотрю летопись! - согласился Карломан, следуя за отчимом. Альпаида осталась в зале, хотя ей тоже хотелось бы поглядеть летописную книгу. Но она поняла, что Теодеберт хочет поговорить с Карломаном с глазу на глаз, и не стала мешать. Супруг королевы привел пасынка в библиотеку, где было множество книг самых разных форм и размеров, не говоря уж о содержании, и много столов и конторок, чтобы удобнее было читать. На одном из столов и лежала книга, расписанная действительно искусно сделанными рисунками. - От меня будет особая награда летописцу! - пообещал Карломан, полистав ее. - Быть может, через тысячу лет только из этой книги будут помнить, что мы жили на свете! - Для увековечивания своего имени, я надеюсь, у тебя будет впереди еще вся жизнь! - мягко проговорил Теодеберт, разглядывая летописную книгу вместе с пасынком. - А, чтобы действовать, необходимо понять самого себя и быть готовым двигаться дальше... Даже когда кажется, что судьба несправедливо, с болью и кровью, вырвала из жизни одного из ближайших людей! Но подумай о том, что твой отец, а мой царственный кузен, король Хлодеберт, погиб за свою землю, как наши величайшие герои! Карломан поднял прояснившиеся глаза на названого отца, и тот с облегчением понял, что у юноши стало легче на душе. - Я понял своего отца, и еще больше чту теперь его память! Как мне жаловаться на несправедливость, если сам в огненном исступлении битвы готов был пожертвовать собой! Теодеберт вздохнул с облегчением, пожимая пасынку руку. - Я рад, Карломан, что ты не ропщешь на судьбу! Сам я не люблю войну и никогда не знал воинского вдохновения, о котором ты говоришь, но я понимаю тебя. Хвала богам, что нам не пришлось оплакивать и тебя тоже! - Я смирился с гибелью моего отца, как сын, - с особым значением добавил Карломан. - Но должен сказать, что для Арвернии было бы лучше, если бы король Хлодеберт V прожил дольше! А теперь его наследник, мой царственный брат, растерялся не меньше, чем я. Он не ожидал стать королем так рано! Я пытаюсь быть полезным ему, но чувствую, что еще слишком мало знаю жизнь, людей, политику. Кроме того, мне трудно помогать королю, не задевая ничьих интересов... Теодеберт мгновенно понял намек. - Могущество королевы-матери многократно возросло, а сомнения исчезли. - Да, это так, - кивнул Карломан. - Мои братья дружат со мной, но разве я вправе стремиться к расколу между ними и их матерью? Задумавшись всерьез, Теодеберт вскоре предложил: - Карломан, может быть, тебе, чтобы не сталкиваться с королевой Радегундой, отправиться послом к какому-нибудь чужеземному двору? Поглядеть мир, показать себя. Ведь ты не только воевать учился, кое-что перенял и у меня... По ярко блеснувшим глазам юноши, он понял, что тому пришелся по душе его совет. - Если это удастся сделать, королева Радегунда наверняка постарается дать мне поручение потруднее! Но я надеюсь достойно выполнить и самое сложное задание моего короля. Тем более, что ты прав, батюшка: мне бы хотелось получше узнать мир, прежде чем браться за государственные дела. Теодеберт пожал юноше руку, радуясь его согласию, и еще больше - сыновнему признанию. - Я в тебя верю - ты справишься! Что ж, тогда, с твоего позволения, напишу письмо твоему деду, майордому Риваллону, чтобы он подумал о дипломатическом поручении для тебя... А сейчас пойдем на пир, Карломан! Отринь все заботы, и наслаждайся жизнью в кругу семьи! - Благодарю тебя, батюшка! - тепло улыбнулся Карломан. Так, со всем возможным тактом беседуя с юношей, как отец с сыном, Теодеберт искусно разузнал, что на душе у Карломана, и предложил ему удобный для всех выход. *** Пока Теодеберт разговаривал с Карломаном, Гвиневера хотела бы побеседовать с Альпаидой. Она, со своей стороны, стремилась узнать у невестки, что происходит с ее сыном, и чем они могут помочь ему. После того, как Карломан ушел вместе с Теодебертом в библиотеку, Морветен продолжал распоряжаться подготовкой к празднику. Жартилин же принялся развлекать беседой Альпаиду, оставшуюся в одиночестве. - Я покажу тебе сегодня моего волкодава, которого мне помог обрети Карломан! Он вырос огромным псом, сильным как бык, и верны, как волки Вотана! Может одолеть даже взрослого кабана! Альпаида кивнула, зная историю, случившуюся несколько лет назад, когда они были еще подростками. - Карломан тоже будет рад увидеть у тебя пса, которого ты вырастил, - улыбнулась она. Пока они беседовали, слуги под руководством Морветена расставляли столы, накрывали их узорчатыми скатертями, ставили для самых почетных гостей кресла, а для всех остальных - длинные скамьи. Остальные слуги зажигали свечи в высоких канделябрах вокруг стен зала. Развешивали гирлянды, украшенные зеленью и цветами, так что тронный зал обрел праздничный вид. Когда зал был готов, Морветен отпустил слуг. А сыну и Альпаиде сделал знак следовать за ним. - Пойдемте к королеве Гвиневере, отчитаемся за все, что сделано! Альпаида и Жартилин последовали за ним в Малый Зал, тот, где хранились священные реликвии "детей богини Дану", и где короли Арморики советовались со своими близкими под сенью древнего корабля Эохайда Техтмара. Сейчас Гвиневера беседовала в Малом Зале с Номиноэ. Им приходилось заниматься текущими делами, которых не мог отложить даже приезд Карломана. Они разбирали свитки, где перечислялось пополнение дворцовых и городских хранилищ хлеба и иных продуктов осеннего урожая. Королева и ее советник подсчитывали, достаточно ли будет припасов для предстоящей зимы. Насущная необходимость была превыше всего; только если жители Арморики, и без того пострадавшие от нашествия викингов, получат достаточно пищи на зиму, их правители смогут спокойно заниматься своими делами. Проверяя перепись урожая, королева Гвиневера при этом чувствовала на себе пристальный взгляд Номиноэ, направленный на нее поверх свитков. Волчье чутье никогда не обманывало. Королева взглянула на своего советника. - О чем ты хочешь мне сообщить, Номиноэ? - поинтересовалась она. Барон-оборотень почтительно склонил голову. - Ты, как всегда, все видишь насквозь государыня!.. Мы с Ангарад беседовали с нашим внуком Варохом о Карломане. Он поведал о том, как складываются обстоятельства при дворе, после гибели короля Хлодеберта. Его сын и наследник любит Карломана, как подобает брату. Но зато королева-мать, Радегунда Аллеманская, не скрывает своей неприязни к Карломану... Государыня, ты знаешь эту женщину, и на что она может оказаться способной!.. У Гвиневеры похолодело сердце, ибо скорбная тень Хлодиона проскользнула перед ней. - Я подозревала, что королева Радегунда станет мешать Карломану при дворе, - тихо вздохнула она. - Но все же не ожидала, что ее ненависть ко мне и моей семье зайдет настолько далеко! Думала, что долг перед государством и ее царственным сыном окажется сильнее жажды мести. Ведь она готова действовать в ущерб своему сыну, который не зря опирается на Карломана! Я знаю моего сына: он всегда будет верным советником для молодого короля. Меня радует, что и сам король Хлодеберт VI доверяет Карломану, как подобает брату! Однако очень жаль, что Радегунда Аллеманская, такая опытная женщина, невольно подрывает власть своего сына из ненависти к Карломану, только за то, что он - сын ее супруга и мой, и слишком похож на нас обоих! Номиноэ тоже вздохнул в ответ, не высказываясь вслух о том, что первоочередная задача ныне - уберечь таниста Карломана от ненависти Радегунды Аллеманской. Об этом двое бисклавре думали и так, не нуждаясь ни в каких словах. Тут в Малый Зал вошли Морветен, Жартилин и Альпаида. Мужчины были веселы, воодушевлены. Морветен, шутливо поклонившись своей царственной сестре, доложил: - Государыня, разреши доложить: тронный зал готов к сегодняшнему празднеству и украшен, как подобает к приезду таниста Карломана! Гвиневера, справившись с тревогой, сумела улыбнуться: - Благодарю вас! А где же сам Карломан? - Он в библиотеке, беседует с герцогом Теодебертом, как подобает сыну с отцом, - ответил Жартилин. - А мы, по мере наших сил, развлекаем прекрасную Альпаиду, чтобы она не заскучала в Чаор-на-Ри ни на миг! - Что вы, я ручаюсь, что здешние обитатели не менее обходительны, чем при королевском дворе Арвернии! Так что на моем месте не заскучала бы и самая взыскательная из придворных дам, - любезно ответила Альпаида. Королеве Гвиневере понравился ответ невестки, как и ее старания быть своей среди "детей богини Дану". И она сложила деловые документы, которые просматривала, в кожаный футляр и туго зашнуровала его. Потерла пальцами лоб между бровей, над переносицей, в знак усталости. Номиноэ понял этот знак и сказал Морветену и Жартилину: - Пойдемте, оставим дам одних! Мужчины вышли. А Гвиневера проговорила, гибко потянувшись: - Здесь натоплено слишком жарко... Пока еще есть время до начала пира, давай прогуляемся по саду, Альпаида, дочь моя, подышим свежим воздухом! - Сочту за честь сопровождать тебя, матушка! - пообещала жена Карломана. Гвиневера вместе с невесткой спустились в сад. Они направились по мощеной кленовой аллее, заметенной опавшей листвой. По обе стороны дороги горели, как огненные факелы, стройные деревья, украшенные резными листьями, похожими на звезды. Кленовые листья горели так, словно вобрали в себя весь жар прошедшего лета, всю красоту солнечных рассветов и закатов. Но, опадая вниз, они теряли краски, становились хрупкими, крошились под ногами. И, устилая все вокруг сплошным ковром, весело шуршали под ногами Гвиневеры и Альпаиды. Упавшие наземь, обреченные сгнить, листья еще жили, приносили последнюю радость людям и ши, которые гуляли здесь, разбрасывая их ногами. Королева Гвиневера нарочно не велела садовникам убирать опавшую листву: ей нравился ее шорох и густой горьковато-сладкий запах отживших листьев. Крупный огненно-красный лист, только что сорвавшись с ветки, спланировал, кружась, в руки Гвиневере. Она ловко поймала его и передала Альпаиде. Та, в свою очередь, залюбовалась его яркими красками и причудливой, словно вырезанной, формой. - Благодарю, государыня матушка! - искренне ответила она, держа кленовый лист перед собой. - Чем больше я узнаю Чаор-на-Ри, тем сильнее понимаю, почему Карломан так сильно любит Арморику, свою родину. А значит, лучше узнаю и его самого. - Это очень хорошо! - Гвиневера острым взглядом окинула невестку. - Ну, как тебе понравилась встреча с горожанами? - Мы с Карломаном проехали по городу, - с этими словами Альпаида улыбнулась. - Я очень рада, что "дети богини Дану" так любят моего мужа! За это они сделались особенно дороги мне. - А они примут тебя, как избранную жену таниста, убедившись в твоей надежности, - заверила Гвиневера. - В Чаор-на-Ри вы оба - у себя дома, где можете радоваться жизни, не опасаясь ничего... Хотела бы я, чтобы так же можно было сказать и о королевском дворе в Дурокортере, где вы с моим сыном обязаны жить! При этих словах, несколько слишком резко вырвавшихся у Гвиневеры, выдав ее затаенную тревогу, Альпаида вытянулась, замерев как струна. Она мгновенно поняла, о чем говорит его свекровь. - Ты все знаешь, матушка, что происходит у нас! Насколько милостив к Карломану его царственный брат, настолько же ненавидит королева Радегунда. Порой меня, как и Вароха, пугает ее вражда к Карломану. Но я хорошо знаю, что он не согласился бы покинуть Дурокортер и жить лишь как танист Арморики, хотя бы и ради спасения своей жизни. Это все равно что отступить на поле битвы. Ведь его царственному брату сейчас необходима помощь Карломана! И я не имею права унизить моего доблестного супруга слепым страхом за его жизнь... Но, когда важные дела задерживают Карломана в королевских покоях, я порой ночь не сплю в тревоге! - призналась Альпаида. Гвиневера протянула ей руку. Ладони королевы Армориканской были горячи, а руки ее невестки, напротив, похолодели от сдерживаемого страха. - Ты и впрямь та, кто нужна моему сыну, та, с кем он сделается великим, как его знаменитый прародитель! Тысячи женщин, что любят своих мужей, отцов своих детей, стали бы умолять их спастись любой ценой. А между тем, настоящая любовь немыслима без взаимного уважения. Оно, быть может, еще более значимо в браке, чем сама любовь, и сохранить его еще труднее! Альпаида молча внимала словам свекрови. Затем задумчиво проговорила: - Да, но в таком случае, нам следует поискать достойный выход, не задевающий честь Карломана... Думаю, что об этом и батюшка Теодеберт хотел побеседовать с ним... Порой мне кажется, что лучший выход для Карломана спастись от вражды Радегунды Аллеманской - уехать надолго подальше от дурокортерского двора. Но уехать не просто так, а с важным и непростым поручением, чтобы ему не стыдно было приложить для его исполнения все свои силы. На меньшее Карломан не согласится! Гвиневера задержала на молодой женщине взгляд, все больше удивляясь ее проницательности. - Что ж, очень может быть, ты права, Альпаида! Я поговорю на пиру с моим сыном, выясню, что он сам об этом думает. Если же действительно так сложится, что Карломану придется уехать, и ты не сможешь сопровождать его, не будет ли тебе слишком тягостна разлука с мужем? Альпаида надолго задумалась, крутя в руках за черенок алый кленовый лист. Казалось, она вопрошала саму себя, заглянув в глубину собственного сердца. - Я тосковала и тревожилась о Карломане, когда он уезжал на войну! - медленно, задумчиво ответила она. - И я не устану думать о нем, если он уедет. Но, если я в самом деле будут стеснять его в пути, то, наверное, мне лучше остаться. Кроме того... - молодая женщина ласково улыбнулась, - у меня останется маленький Ангерран! С ним мне уж точно некогда будет скучать. Кроме того, мы с Карломаном хотим еще одного ребенка. Я буду радоваться, что со мной останутся его дети, и ждать... Гвиневера материнским жестом обняла невестку за плечи, укрытые пледом "детей богини Дану". - Вот хорошо, родная моя! Если и вправду Карломан уедет, приезжай с ребенком ко мне! Вместе, всей дружной семьей, будем заботиться об Ангерране, а, если родишь второго ребенка - то и о нем! Ведь тебя, как жену Карломана, Радегунда Аллеманская, должно быть, тоже не слишком жалует? Альпаида призадумалась на мгновение. Но тут же ответила с гордостью истинной принцессы крови: - Благодарю тебя, матушка Гвиневера, ты очень добра! Но я нахожу, что мне лучше остаться при дворе. За меня есть кому постоять! С моим отцом и названым дедом, коннетаблем Сигибертом, считается даже королева-мать. Сейчас даже больше, чем прежде, ибо король слишком молод, чтобы обходиться без сильных советников. Так что за себя я вовсе не беспокоюсь! А кроме того, я буду при дворе представлять интересы Карломана в его отсутствие, следить за обстановкой, как мог бы он сам, и сообщать ему в письмах, чтобы он был готов ко всему. Теперь даже Гвиневера восхитилась, как все продумала ее юная невестка. Крепко обняла молодую женщину и поцеловала в щеку. - Вижу, ты все предусмотрела, Альпаида, как подобает истинной дочери принца Дагоберта! Что ж, действуй, как решила! Еще раз скажу, что моему сыну необыкновенно посчастливилось с тобой. И что Радегунда Аллеманская и ее племянница-невестка Бересвинда Адуатукийская, мнящие себя великими политиками, могли бы многому поучиться у тебя... Но я вижу, что начинает смеркаться, и в окнах тронного зала зажглись огни! Значит, пора спешить на пир. Пойдем, Альпаида!.. И свекровь с невесткой поспешили в замок, где должен был вот-вот начаться пир в честь прибытия таниста Карломана. На этом пиру королева Гвиневера надеялась поговорить со своим сыном, выяснить, что он сам намеревается делать дальше. Что до Альпаиды, то она просто спешила к своему супругу, с которым старалась проводить вместе как можно больше времени. *** И вот, Гвиневера и Альпаида направились в замок. По пути королева Армориканская решила еще кое-что разузнать о том, что обсуждала прежде с Теодебертом. - Прошу тебя еще, Альпаида: расскажи, что еще на душе у Карломана? Я, как мать, чувствую, что его терзает не только вражда с Радегундой Аллеманской и возросшие обязанности при дворе! Недавно он потерял отца, и в его сердце жестокая горечь... - про себя Гвиневера решилась и об этом поговорить с сыном. Пока она расспрашивала, они с Альпаидой прошли через двор в замок. Там их встретили слуги у ворот, почтительно поклонились королеве и супруге таниста. Альпаида же, понизив голос, тактично ответила свекрови: - На людях Карломан держится стойко, показывает, что несчастье его не сломило. Но, когда остается наедине со мной или с Варохом, то видно становится, что ему очень больно. Но мой отец все это время, как мог, поддерживал Карломана и старался заменить ему отца. Я надеюсь всем сердцем, что и герцог Теодеберт, отчим моего супруга, будет ему такой же поддержкой, как и мой отец, принц Дагоберт!.. Гвиневера кивнула головой, без слов обещая поддержку своего супруга его названому сыну. - Я понимаю, что чувствует Карломан... Он очень любил своего отца, хоть в детстве и рос без него! И Карломан стремился в сражении при Маг-Туиред спасти своего венценосного родителя, однако своим подвигом сумел только отсрочить его гибель!.. Говоря о гибели короля Хлодеберта, Гвиневера заметно побледнела. Ибо, несмотря на многолетнюю вынужденную разлуку и обретенную взамен счастливую жизнь с Теодебертом, Хлодеберт V навсегда остался в ее сердце... Обернувшись к Альпаиде, она пылко проговорила: - Благодарю тебя, моя дорогая невестка, за все, что объяснила! Ты очень умна, и много сделала для моего сына. Прошу тебя, продолжай и впредь помогать ему, как подобает любящей и разумной супруге! Скромнно кивнув, молодая женщина ответила: - Благодарю тебя за высокое доверие, матушка Гвиневера! Я постараюсь впредь помогать моему Карломану, чем могу, чтобы быть достойной его! Про себя же Альпаида, в свой черед, восхитилась умом и тактичностью Гвиневеры, которая, даже живя вдали от Дурокортерского двора, в совершенстве понимала все тайные пружины событий. Сравнивая ее с королевой-матерью, Альпаида мысленно признавала, что Гвиневера в сто раз более достойна править королевством. Право, жаль, что Хлодеберт Жестокий не смог в свое время жениться на ней, как мечтал в юности, а вынужден был взять в жены Радегунду Аллеманскую!.. Нет, Альпаида думала не о том, что теперь ее супруг мог бы быть законным принцем, а может быть, и королем Арвернии. Самым главным было, что Гвиневера действительно смогла бы успешно властвовать при муже и при сыне. Беседуя так, Гвиневера с невесткой вернулись во дворец, где вот-вот должен был начаться пир. *** В тронный зал также спешили и Варох вместе с Номиноэ и Ангарад. Он вновь разыскал деда и бабушку, чтобы обсудить текущие события. - После беседы с вами, я пошел разыскать герцога Теодеберта, чтобы попросить его поговорить с Карломаном, - сообщил молодой оборотень. - Однако я разминулся с ним. Но, в итоге, все хорошо сложилось и без моего посредничества. Герцог Теодеберт увел Карломана в библиотеку. Верю, что он достаточно проницателен, чтобы беседовать с ним не только о книгах. Номиноэ тонко улыбнулся в ответ. - Все случается по воле всемогущих богов! Те, кто любит Карломана, беспокоятся о нем. И одинаковые предпосылки побуждают их мыслить схоже и действовать одинаково. Если одна мысль осенила сразу многих, значит, она верна! Варох кивнул, согласившись с дедом. - Когда ты вместе с Морветеном и Жартилином покинул Малый Зал Советов, я встретился с ними, уже когда ты от них ушел. Искал в это время герцога Теодеберта, но узнал от них, что он вместе с Карломаном ушел в библиотеку. Когда Морветен сообщил мне, у меня просто гора скатилась с плеч! Номиноэ взглянул на внука острым взором синих глаз. - Все складывается хорошо, если уж близкие Карломана стараются ему помочь, каждый со своей стороны! Конечно, решит сам танист Карломан и его царственная мать. Однако пока что я полагаю, что лучший способ спасти Карломана от гнева Радегунды Аллеманской - отправить его с посольством в одну из чужеземных держав. При этом он принесет большую пользу Арвернии, и сам возвысится при королевском дворе, проявив свои дарования. У Вароха ярко разгорелись глаза. - Карломану всегда хотелось поглядеть мир, узнать, как живут люди в разных краях, какие ши обитают там! Помню, с каким воодушевлением мы с ним уехали в детстве к Арвернскому двору... - но тут молодой оборотень вспомнил кое о чем и вздохнул: - Но на этот раз, если Карломану придется уехать, он, пожалуй, не позовет меня с собой! Теперь у него появились те, кто дороже жизни - Альпаида и маленький Ангерран. И мой долг, как ближайшего друга, будет охранять их... Номиноэ одобрительно положил руку внуку на плечо. - Очень рад, что ты понимаешь все, как подобает истинному бисклавре! А ехать Карломану, скорее всего, придется в Великую Моравию. С этим княжеством, лежащим далеко на востоке, у Арвернии очень осложнились отношения после того, как Хильдеберта Разрушителя сменил на троне Хлодеберт Жестокий. Великий князь Моравии приходится братом покойной королеве Брониславе. Если смерть сестры вызвала у него понятную скорбь, то смерть племянника, Потерянного Принца, о которой ходило столько слухов, сделала его враждебным Арвернии. Я слышал, что и на похоронах короля Хлодеберта посол Моравии присутствовал только ради обязательной дипломатической вежливости... Варох кивнул в ответ. - Да. И, если Карломан, сын Хлодеберта Жестокого, поедет в Моравию, ему будет трудно доказать непричастность своего отца к смерти Потерянного Принца! Ангарад, молчавшая долгое время, наконец, ответила внуку с гордостью: - Только в трудной борьбе и выковывается характер! Кто многое пережил в юности, тот встретит зрелость во всеоружии силы и мудрости. И Номиноэ медленно проговорил, словно прислушиваясь к голосам будущего: - Судьба ведет таниста Карломана именно таким образом! И, в конце концов, все ловушки врагов обернутся лишь к его большей чести. В его жизни наступает новый этап, после которого им станут гордиться и "дети богини Дану", и арверны. Всем родным очень хотелось в это верить. *** А тем временем, королева Гвиневера нарочно повела Альпаиду в тронный зал не напрямик, а кружным путем, чтобы пройти мимо библиотеки. И как раз вовремя: в тот же самый миг оттуда вышел Карломан в сопровождении Теодеберта, который учтиво говорил пасынку: - Пойдем, Карломан! Скоро в тронном зале начнется пир в твою честь, и негоже на него опаздывать. Наконец, и заставлять наших дам ждать тоже не годится. И вот, закрыв за собой двери библиотеки, они словно бы невзначай встретились с упомянутыми дамами. Мужчины приветствовали их, изящно поклонившись. И так получилось, что Карломан протянул руку своей матери, и они обменялись выразительными взорами одинаковых зеленых волчьих глаз, без слов признавая, что им необходимо поговорить. Теодеберт, уловив это переглядывание, галантно протянул руку Альпаиде. - Пойдем, не спеша, моя дорогая невестка! Прошу тебя, расскажи сейчас мне, что делается при королевском дворе! Графиня Кенабумская тоже поняла, к чему свекр отвлекает ее. И стала рассказывать о взаимоотношениях при дворе, тихо идя вместе с Теодебертом. Между тем, Карломан и его мать далеко опередили их и беседовали наедине. - Понравилась ли тебе летописная книга, которую у нас создали в честь твоего подвига? - осторожно начала беседу Гвиневера. Карломан поднял глаза, и в его ясном взоре мать разглядела отблески еще не прошедшей боли. - Она понравилась мне в смысле уважения к труду мастеров, собравших все сведения и создавших больщое произведение искусства! Но летописи, подобные этой, и не должны веселить, как застольные песни, их дело пробуждать душу и тревожить память. В этом смысле она достигла своей цели: я как будто пережил все заново. Ту жестокую стычку на поле боя, когда стремился спасти отца...- Карломан немного помолчал, затем с горечью продолжил: - И спас его лишь затем, чтобы он погиб всего через несколько седьмиц! А ведь столько людей погибли тогда ради него! Гвиневера участливо взяла сына за руку, и в ее глазах он увидел пережитую тоску. - Не всегда жизнь измеряется временем; бывает, что живущий совершит за один день больше, чем за всю жизнь! Ты и твои воины подарили королю Хлодеберту несколько весьма важных седьмиц! Он успел порадоваться твоему исцелению от ран, и довел до конца войну, успел увидеть и победу. А, погибни король при Маг-Туиред, войско было бы обезглавлено! Смогли бы вы тогда одолеть викингов? Мгновение поразмыслив, Карломан медленно покачал головой. За такими ответами он и шел к своей мудрой матушке. Он знал, что она опытнее него, и там, где ему горячий зов крови иногда еще застилал рассудок, королева Гвиневера всегда находила верное решение. - Благодарю тебя, матушка! - искренне ответил юноша. - Скорбь об отце всю жизнь будет жить в моей душе, но я начал свыкаться с потерей. Хотя его жизнь была нужна не только мне, не только родным, но и всей Арвернии! Уловив горечь в интонациях своего последнего уцелевшего сына, Гвиневера спросила, сдерживая тревогу: - Что ты собираешься делать в будущем? Не только как танист Арморики, но и как брат и советник нового молодого короля... Поглядев в глаза матери, Карломан ответил так откровенно, как еще не разговаривал ни с женой, ни с другом, ни с отчимом: - Ты права, матушка: мой царственный брат полагается на мои советы куда больше, чем хотелось бы его матери. Но дело в том, что и я сам не чувствую себя готовым к такой большой ответственности! Если бы это было возможно, я попросил бы несколько лет, чтобы побывать в других краях, лучше узнать мир и его обитателей. За это время и раздражение королевы Радегунды, возможно, несколько унялось бы. Но я не могу сейчас покинуть двор, потому что нужен моему брату! И тут Гвиневера предложила то же решение, что независимо от нее высказали Теодеберт и Номиноэ. Это, кстати, доказывало, что мысли мудрых сходятся, и что правильный вариант поведения всегда один, и лишь ошибаться можно множеством способов. - Я много думала, чем можно тебе помочь, Карломан. И решила: может быть, тебе поехать послом в одно из чужеземных королевств? Это будет достойное тебя дело! Ты обрел воинский опыт, а теперь получишь и дипломатический. И заодно сможешь увидеть мир, как тебе хотелось. В ответ Карломан тепло сжал руку матери. - Если мой государь и брат поручит мне отправиться послом, я постараюсь выполнить эту миссию, как и любую другую! Королева Радегунда, конечно, постарается дать мне задание потруднее. Однако, если моя судьба - выйти из всех испытаний с честью, то она именно этим поможет мне проявить себя. Я готов! Взор Гвиневеры озарился материнской гордостью. - Я надеюсь и верю в тебя, мой милый сын! Ты непременно добьешься успеха. И еще хочу тебе сказать: не беспокойся за Альпаиду, если придется на время оставить ее дома. Твоя жена сильна духом, подобно тебе, и будет блюсти интересы вашей семьи при дворе. Карломан оглянулся на Альпаиду, следовавшую за ними вместе с Теодебертом, и приостановился, ожидая их. - Мне необыкновенно повезло с женой! - улыбнулся он. И две супружеские пары вместе направились в тронный зал, где сегодня вечером должен был состояться большой пир в честь приезда таниста Карломана. *** В тронном зале Чаор-на-Ри начинался праздник. Двор королевы Гвиневеры уже собрался. Вся знать "детей богини Дану", нарядно одетые мужчины и дамы, заполнили собой роскошно украшенный зал. Здесь же присутствовали и родные королевы, представители ее собственного клана, и филиды - жрецы-певцы, и многие другие, что готовились занять свои места за пиршественным столом. Знать рангом пониже выстроилась вдоль стен, ожидая важного момента. И вот, в коридоре вновь запела волынка, сообщая о приближении королевы и таниста. Вошедший в зал герольд тотчас объявил своим сильным, звучным голосом: - Ее Величество королева Гвиневера Армориканская со своим мудрым супругом, принцем-консортом Теодебертом Миротворцем! И благородный танист Арморики, доблестный Карломан, носящий в Арвернии титул графа Кенабумского, со своей супругой, прекрасной Альпаидой! И действительно, в зал величественно вошла Гвиневера об руку с Теодебертом. А за ними следовали танист и его жена, оба молодые и прекрасные. Обе пары прошли по кругу через весь зал, вдоль собравшихся придворных. Те кланялись им и оказывали знаки внимания. Затем правители Арморики приблизились к пъедесталу, вокруг которого собрались их родичи. Тут были все, кто встречал Карломана у причала после прибытия, во главе с Брохвайлом Верным, оборотнем, почтенным дедом королевы со стороны ее отца. И вот, королева и ее сын со своими супругами взошли на пъедестал, где стояли троны для них. Но не садились, а, став каждый на свое место, переглянулись между собой. Слева направо стояли: Альпаида, Карломан, затем Гвиневера, и, наконец, Теодеберт. Троны Альпаиды и Теодеберта были чуть пониже, чем у их царственных спутников жизни, и украшены не настолько богато. Все взоры собравшихся обратились к правящей семье. Воцарилась тишина. И в этой тишине королева Гвиневера начала речь, указывая рукой на своего сына. - "Дети богини Дану", вы видите перед собой моего сына и наследника, таниста Карломана! Он еще очень молод, но уже имеет неоценимые заслуги перед Арморикой, перед всем народом нашим! Во время недавней войны с викингами, напавшими на нашу землю, танист Карломан совершил подвиг в сражении при Маг-Туиред. Своей внезапной атакой он преломил ход сражения и принес победу "детям богини Дану" и арвернам, - Гвиневера говорила собравшимся то, что они поймут и оценят. - Многих храбрых фениев в тот день взяла Морриган! Однако танисту Карломану, что своей кровью даровал Арморике победу, Воронья Госпожа предоставила выбор - жизнь или смерть. И он вернулся к жизни, ибо его вела любовь к своим близким и долг перед родной Арморикой! В честь таниста Карломана и других наших героев, живых и погибших, сегодня состоится праздничный пир! Приветствуйте таниста Карломана! "Дети богини Дану" захлопали в ладоши, закричали, наперебой выражая приветствия. - Да здравствует великая королева Гвиневера Армориканская! Да здравствует доблестный танист Карломан! - прокатывались под сводами замка многочисленные возгласы вельмож и воинов. Кто-то даже выкрикнул сгоряча боевой клич их воинственного племени. Королева и ее сын глядели на своих подданных сияющими от радости глазами. Гвиневеру втайне тревожило своеволие ее племени, ведь они все еще оставались подданными арвернского короля. Но королева решила, что сегодня они, проявив большую храбрость на Равнине Столбов, имели право повеселиться. А главное - ее радовало, как они приветствовали Карломана. И сам Карломан, в ком арвернская кровь столь счастливо сочеталась с кровью "детей богини Дану", встречал таинственные приветствия с гордой улыбкой, как подобало танисту-победителю. Рядом с ним стояла Альпаида, тоже сияющая радостью за своего мужа. Ей было приятно убедиться, как сильно любят Карломана "дети богини Дану", хотя знала об этом и раньше. И графиня Кенабумская надеялась, что соплеменники ее мужа будут всегда признавать ее своей. И Теодеберт радовался, видя триумф своей супруги и пасынка. Но, зная кое-что о неукротимом нраве "детей богини Дану", подумал невольно, что их покорность верховному сюзерену, королю Арвернии, держится только на уважении к Гвиневере и Карломану. Счастье, что они высоко чтили свой вассальный долг! И вот, правители Арморики сели на свои троны, сделав знак собравшимся сотрапезникам начинать пир. "Дети богини Дану" устроили пиршество на славу! Вкуснейшие яства и напитки подавались на стол и поглощались гостями с волшебной быстротой. Если же гости скучали за столом, тут же звучала музыка. Лучшие филиды и барды Арморики услаждали слух гостей прекрасными мелодиями. Тут же можно было и потанцевать на свободной от столов части зала. Все близкие с облегчением отметили, что Карломан заметно ободрился духом. Он улыбался, сидя за столом рядом с сияющей от радости Альпаидой. Вокруг себя он видел собравшихся родичей, слышал славословия в свою честью Конечно, боль от потери отца, о котором здесь предпочитали вовсе не упоминать, не прошла в его душе в одночасье. Он всегда будет сожалеть, что его отец поднялся в Вальхалле так рано, и им отведено было слишком мало времени. Но жизнь продолжалась, и Карломан намерен был сделать все возможное. Он был молод, и его уже почитал целый народ. У него была замечательная мать, любящие родственники, самая лучшая на свете жена и маленький сын. А теперь он открыл для себя желанное поприще, на котором сможет лучше всего служить своему царственному брату. Словом, Карломан имел право сегодня радоваться жизни! И он улыбался присутствующим, беседовал с ними, отведывал самые изысканные яства. И мать его, и жена тоже повеселели, убедившись, что у него отлегло от сердца. Гвиневера и Теодеберт, по обычаю, отличали иногда кого-нибудь из своих родичей, обращаясь к ним за столом или передавая им угощение со своего стола. У "детей богини Дану" было принято, что каждый, кто хотел особо поздравить чествуемого, поднимался из-за стола с кубком вина. Тут же воцарялась тишина, чтобы говорящий мог высказаться во всеуслышание. А тут, кого поздравляли, должен был выступить с ответным словом. "Дети богини Дану" ценили застольную беседу, приветствовали красивые и остроумные речи, придававшие веселью особый смысл. Первым, согласно знатности рода, поднялся, с золотым, украшенным инкрустациями кубком марцийского вина, Морветен, брат королевы и дядя Карломана. - Я поднимаю за тебя этот кубок, танист Арморики, доблестный Карломан! Ведь ты не только проявил при Маг-Туиред отвагу, свойственную юности, но и незаурядный дар полководца! Многие могли бы сгоряча броситься в бой, стремясь преломить ход сражения. Но ты успел мгновенно перестроить свой отряд, понял, как следует атаковать, чтобы пробить сомкнутый строй викингов! И такой точный расчет сделал юноша девятнадцати лет, в одной из своих первых битв! Только благодаря твоему решению, вы смогли причинить противнику такой большой урон и одержать победу! Родные тех, кто пал на Маг-Туиред, благодарят тебя, доблестный Карломан, за нашу великую победу! Родственники храбрых фениев, как, например, Кормак Суровый, тоже поднялись из-за стола, молчаливо кивнув в знак согласия. Они приготовились осушить кубки за таниста, который вел к победе и смерти их родных. И сам Карломан тоже поднялся из-за стола, с кубком в руках, украшенным изумрудами, сверкающими, как его глаза. Ему предстояло, по обычаю, произнести ответную речь. - Нынешний праздник, по справедливости, принадлежит храбрым фениям, героям Маг-Туиред, - Карломан выплеснул немного вина на пол, для теней павших. - Что ж, те из них, кому посчастливилось выжить, принимают заслуженные почести вместе с нами! Те же, кто поднялся на Авалон, нынче тоже радуются на сияющем острове, где царит вечное лето! Ну а я, принимая свою долю почестей, скажу лишь, что, если мне удалось принять в бою верное решение, то лишь потому, что меня учили выдающиеся наставники! С этими словами Карломан выразительно подмигнул Морветену, намекая, как он сам же учил его разбираться в военных обычаях и строе викингов, чтобы знать, как противостоять им. И, подняв кубок, танист со стуком ударил его о кубок Морветена. Оба отпили вина. И остальные, услышав тост, тоже осушили кубки, за Карломана и за других храбрых фениев, разгромивших викингов на Равнине Столбов. Родственники и вожди кланов одобрительно приветствовали речь таниста, обсуждали между собой. Многие из них, отпивая терпкое вино с привкусом дикой вишни, мысленно называли имено погибших близких. После этого расторопные слуги принесли смену блюд. Теперь на стол водрузили выловленных в Леджии только сегодня осетров и стерлядей, карпов и форелей, приготовленных массой разных способов. Тут же возвышались горы соленой икры, красной и черной. А также продукты моря - редкие рыбы, крабы, устрицы, мидии, и другие лакомства, весьма ценимые "детьми богини Дану". Многие арверны, живя вдали от моря, не ценили такого угощения, однако Альпаида отведывала их непринужденно, с истинно королевской вежливостью. Казалось, она всю жизнт участвовала в пирах "детей богини Дану". Время от времени они с Карломаном переглядывались исполненными любви взорами и улыбались друг другу. И снова обращались к окружающему миру. Когда вновь пришла пора произносить речь, из-за стола поднялся Киан Песнь Пшеницы - бывший бард, нарушивший обет мирной жизни. Он все-таки принес на пир свою лиру, но она пока молчала, меж тем как выступали, один за другим, значительно менее одаренные барды. Киан же, среди общего великолепия одетый очень просто, сидел задумчиво, почти не разговаривая с окружающими. Ел и пил мало, словно не хотел перегружать себя перед выступлением. Но с чем ему выступать теперь, если он больше не имел права называться бардом? Об этом думали соседи Киана по столу, удивленно поглядывая на него. Но вот Киан поднялся, держа свою лиру на сгибе локтя. Другой рукой поднял кубок вина и тут же поставил на стол. Поглядев на Карломана, он затем обвел взором присутствующих, и поклонился королеве. - Светлейшая государыня Гвиневера, и все вы, вожди кланов Арморики! Я сложил песнь в честь подвига таниста Карломана в сражении при Маг-Туиред. Однако я больше не бард, и не знаю, пожелаете ли вы выслушать меня... Гвиневера переглянулась с верховным филидом, но тот лишь пожал плечами, ибо сожалел, что Киану пришлось снять знак барда. Тогда королева тепло обратилась к музыканту: - Пой, Киан Песнь Пшеницы! Ведь ты нарушил свой обет, увлеченный подвигом таниста Карломана, которого мы чествуем ныне! Ты сам достоин тех же почестей, какие мы оказываем сегодня всем выжившим героям, и даже больше того - ведь ты рисковал больше опытных воинов. Конечно же, ты вправе воспеть ваш подвиг! Киан, на глазах которого выступили слезы, растроганно поклонился королеве и танисту. А тот поднялся на ноги, готовясь слушать его. - Благодарю тебя, государыня, и тебя, доблестный танист Карломан! Бывший бард тронул струны лиры, так что они зарокотали, как морской прибой. И запел: - С моря высадились свирепые викинги на священную землю Арморики. Взялись жечь и разорять, угонять в плен "детей богини Дану". Скорбь черным крылом окутала Арморику! Побежали прочь жиотели побережья, стон и плач встал от моря до самого Чаор-на-Ри! Затем мелодия изменилась, стала волнующей и горячей. В перезвоне лиры слышался лязг мечей и топот мчащейся конницы. - Но вот, словно соколы, налетающие на хищных ястребов, ринулись на врага храбрые "дети богини Дану" и рыцари-арверны! Столкнулись с врагом в цветущей Земле Всадников, на Маг-Туиред, где древние менгиры приветствуют восходящую колесницу Луга! Ритм музыки все убыстрялся, становился неистовым. Казалось, что струны лиры не выдержат, разорвутся от напряжения, или ему не хватит пальцев на руках, чтобы сыграть битву при Маг-Туиред. Но музыка продолжала литься, чаруя всех. - Не гром Таранниса разносится над Равниной Столбов - то гремят смертоносные мечи! Пронзают латы, дробят в куски крепкие шлемы. Льется кровь, окрашивая алым зеленые шелка трав. Поле покрылось телами. Отважно бьются с врагом арверны и "дети богини Дану", но не хватает им сил одолеть новых северных фоморов! Чу! Вот новый боевой клич гремит над полем битвы. Это танист Карломан, сын прекрасной королевы Гвиневеры, ведет новый отряд! Молод он, но доблестен и разумен, и его сверкающий меч разит врагов, как молния. Наперерез могучим викингам мчится он, и над его головой развевается священное знамя Арморики! Словно живой огонь идет в бой на морские волны - так бьется отряд таниста Карломана с викингами! Льется горячая кровь воинов в родную землю, взращивая ростки победы. Гибнут "дети богини Дану", но тают, будто скошенные серпом, их враги. Лишь знамя с трилистником реет над полем боя. Неистов дух таниста Карломана, и не ведает страха. Истекая кровью, бьется он против полчищ врагов, готовый победить даже ценой жизни. Глядит на него Воронья Госпожа, опустив свою сладко поющую арфу. Сражаются вокруг таниста храбрые товарищи, хоть и мало их осталось. Но из свирепых медведей моря уж ни один не вернется к родным берегам! Когда смолк бой, лишь груда тел темнела под знаменем Арморики. Но ценой их подвига осталась спасенная земля! Слава всем! Слава танисту Карломану, вернувшемуся к жизни! Всем героям Маг-Туиред слава! Слава живым и мертвым, вождям и их воинам! Хранимой богами Арморике слава на все времена! Киан допел эту песнь, и умолкли струны его лиры. И тогда Карломан сам передал ему кубок вина и, сквозь еще длившееся в зале молчание, проговорил: - Благодарю тебя, соратник мой! Никто не смог бы воспеть битвы при Маг-Туиред лучше, чем и, Киан Песнь Пшеницы. И я, и воины мои пошли в бой, вдохновленные песнями о былых сражениях, что ты пел вместе с другими воинами. Танист и бывший бард вместе выпили вино. И тотчас застучали о стол кубки гостей, послышались овации и рукоплескания. Все собравшиеся приветствовали самую прекрасную песню Киана. *** И вновь продолжалось пиршество. Гости ели и пили, вино лилось рекой. Стучали кубки, звучали и разговоры оживившихся людей. По всему залу ярко горели свечи, создавая почти дневное освещение. Постепенно тон бесед сделался более усталым. Люди, отяжелевшие после съеденного и выпитого, казалось, заскучали, некоторые из них уже кренились, опираясь локтями на стол. Гвенаэль, сидевшая рядом с прадедом Брохвайлом, разглядывала брата и его жену, чтобы не заскучать. Тогда королева Гвиневера сделала знак музыкантам, и те заиграли, сперва негромко, затем все сильнее, приглашая пирующих на танцы. Карломан, на которого вино не действовало так, как на людей, тоже был рад размяться. Он протянул руку Альпаиде, приглашая с собой. - Пойдем, потанцуем, любовь моя! - проговорил он. Молодая женщина, за весь вечер едва пригубив вино, охотно поднялась из-за стола и последовала за мужем. Музыка призывала их обоих и пьянила сильнее вина. - Со всем желанием, мой дорогой супруг! - улыбнулась она, спеша вместе с Карломаном танцевать. За ними последовали и другие пары, кому хотелось размяться после долгого сидения. Горячая плясовая мелодия призывала их всех кружиться в танце, горячила им кровь. Вот и королева Гвиневера, блеснув зелеными очами, протянула ладонь Теодеберту, и они тоже принялись танцевать на открытом пространстве в зале. Сестра королевы, герцогиня Беток, тоже пошла танцевать со своим супругом, герцогом Кономором, оставив своих сыновей, четырех рыжеволосых мальчиков, которые тут же принялись шутя бороться и толкаться за столом. Музыка пела, манила за собой... Двигались навстречу друг другу, то приближаясь, то отдаляясь, Карломан и Альпаида. Глядя, как блестят глаза напротив, они тихо разговаривали, так что никто другой их не слышал. - Благодарю тебя за поддержку, любовь моя! - проговорил танист Арморики. - Я прошу тебя: если мне придется уехать надолго, то дождись меня, и не тоскуй слишком сильно! Альпаида, следуя сложному рисунку танца, шагнула навстречу мужу, их лица и руки сблизились. Она тихо проговорила: - Я буду скучать о тебе, любовь моя! Но я понимаю, что тебя ведет чувство долга. А я буду руководствоваться своим долгом. Кроме того, у меня останется маленький Ангерран. И еще, я прошу тебя: подари мне еще одного ребенка!.. Карломан улыбнулся ей, и глаза его сверкнули еще ярче. Он на мгновение представил их будущего второго сына. Коронованный Бисклавре совершенно точно знал, что у них вновь родится сын. Но в видение будушего вплетались нити, которых не было, когда судьба послала им Ангеррана. Карломан увидел фигуру волка с изумрудными глазами... У них с Альпаидой должен был родиться бисклавре!.. Будущий наследник Арморики, носитель сокровенных магических дарований... И Карломан привлек к себе Альпаиду в танце, обнимая за пока еще тонкую талию. - У нас скоро будет еще один сын, любовь моя! Я тебе обешаю!.. Лицо молодой женщины озарилось нежностью. Кружившиеся в танце поблизости от своих детей, Гвиневера и Теодеберт улыбнулись им, радуясь, что они наслаждаются сегодняшним праздником. После танца освежившиеся хозяева и гости вернулись за стол, готовясь продолжать пир. Слуги снова принесли перемену блюд, налили вино в кубки. И праздник продолжался. Все готовы были дальше чествовать таниста. Вернувшись за стол, королева Гвиневера, раскрасневшаяся, необыкновенно похорошевшая, обвела взглядом своих родственников. Переглянувшись с дедом, Брохвайлом Верным. она передала ему кубок вина и проговорила: - Мой мудрый дедушка и советник, отец моего отца! Прошу тебя, выскажи свои наилучшие пожелания сыну моему, танисту Карломану! Брохвайл Верный, старейший из оборотней, отец Ангарад Мудрой, друида Гвертана, Риваллона Сто Воронов и оборотня Ридведа Лесного, поднялся из-за стола навстречу своему правнуку. Взглянув на него блестящими, как у всех бисклавре, глазами, он проговорил, обращаясь к юноше: - Я, как старший в семье, хвалю тебя от лица нашего древнего рода! Жаль, что мой сын, твой дед Риваллон, не смог приехать в Чаор-на-Ри, иначе он, несомненно, подтвердил бы мои слова! - в этот момент Ангарад, Гвертан и Дарерка согласно кивнули. - Хвала тебе, Карломан, что чтишь священную землю Арморики, помогаешь ей выстоять во время самых трудных испытаний! Хвала за то, что помнишь древний договор "детей богини Дану" с ши, оберегаешь древние заповедные места, где сберегается наша сила! Да будет с тобой всю жизнь благословение мудрых Хранителей! Старый и молодой оборотни выразительно переглянулись, и глаза их вспыхнули еще ярче. - Жить, как желают от нас боги, и наши героические предки, и Хранители, наставники наши, великое благо, но нужно еще быть достойным его, каждый день, каждую минуту, - задумчиво проговорил Карломан, вертя в руках кубок с вином. - И я научился сознавать свой долг у вас всех, моих старших родственников, присутствующих и отсутствующих здесь! В том числе и у тебя, прадедушка Брохвайл, ибо тебя не зря зовут Верным! - они сблизили кубки. - По справедливости, честь сегодняшнего дня принадлежит и тебе, как старейшему в нашем роду! Они осушили кубки. Кругом зазвучали одобрительные возгласы: - Да здравствует Брохвайл Верный, опора Арморики! Да здравствует танист Карломан, ее будущее! Вернувшись за стол, гости и хозяева обнаружили новую перемену блюд. На сей раз подали разнообразные пироги и пирожки с самой разной начинкой, настоящие сооружения в виде крепостных башен, кораблей, диковинных птиц и рыб, причудливых существ. Жаль было разрезать такую красоту ножами, однако пироги пекутся только для того, чтобы их съели, и гости отведывали одно замысловатое лакомство за другим. Карломан, подмигнув Вароху, подвинул ему медовый пирог с черникой, источавший ароматы минувшего лета. И два молодых оборотня бесшумно, но с нескрываемым весельем рассмеялись, едва не сползая под стол от сотрясавшего их хохота. Причем на это никто даже не обратил внимания: "дети богини Дану" умели повеселиться. Когда в застолье, наконец, воцарилась серьезность, королева Гвиневера почувствовала, что настало время новой речи. И многозначительно переглянулась со своим супругом: - Кому дать следующее слово? - Я хочу высказаться следующим, - мягко усмехнулся Теодеберт. - Поздравлю Карломана от имени "детей богини Дану" и арвернов! Он поднялся из-за стола навстречу пасынку, с кубком вина, согласно обычаю. - Позволь мне поблагодарить тебя, танист Карломан, от лица арвернов, которые не меньше "детей богини Дану" обязаны тебе победой при Маг-Туиред! - произнес во всеуслышание Теодеберт Миротворец, зная, что даже самые ярые защитники независимой Арморики одобряли такую трактовку событий. - Ибо отражало нашествие викингов объединенное войско под предводительством короля Арвернии Хлодеберта V, который приходился отцом тебе, Карломан. И он тоже был обязан тебе своей жизнью и победой!.. Предлагаю поднять кубки за то, чтобы и впредь союз "детей богини Дану" с арвернами оставался крепок и нерушим. Во мне, как и в тебе, танист Карломан, течет кровь обоих наших народов. Вот сидит моя почтенная матушка, принцесса Дарерка! - та, облаченная в одеяние своего племени, одобрительно кивнула. - Ради нее я поднимаю кубок за наследника Арморики, таниста Карломана, что унаследовал лучшие черты своих родичей по матери и по отцу! Будь всю жизнь верен обоим нашим народам! Карломан поднял кубок над головой в военном салюте. - За дружбу "детей богини Дану" с арвернами я и сам охотно подниму кубок, мой дорогой названый отец! Ты сам показал мне отличный пример, как сочетать в себе любовь к обоим народам, ибо соединил в себе их лучшие черты! Так что я поднимаю этот кубок в твою честь, герцог Теодеберт! И в честь твоих почтенных родителей, и моих, и всех, кто на протяжении восьмисот лет скрепляли мир между "детьми богини Дану" и арвернами. Да будет всегда крепок союз, созданный Карломаном Великим и Гродланом Вещим! Карломан осушил кубок, и многие из присутствующих вновь рукоплескали и приветствовали его слова. Были и те, кто хмурился, не в силах скрыть неприязнь к арвернам. Однако почтение к танисту Карломану было уже теперь слишком велико, чтобы вожди, даже успевшие захмелеть, пожелали возразить ему. Теперь уже сам Карломан поинтересовался, позволив виночерпию налить в кубок еще вина: - Кто еще хочет высказать пожелание, о чем еще не говорили сегодня? Легко и бесшумно, даже не отодвигая кресла, поднялся ему навстречу Номиноэ Озерный. - Следя за твоей жизненной стезей, доблестный танист Карломан, я восхищаюсь твоей проницательностью, достойной многоопытного воина и политика! Пусть и впредь самые запутанные обстоятельства будут для тебя не темнее тени падающего листа над водой! Карломан лукаво улыбнулся, поглядев в глаза старшему сородичу. - И самый бесталанный ученик чему-нибудь выучился бы у наставника, для которого души живых существ так же проницаемы, как глубины зеркального озера! Если впредь мне доведется когда-нибудь принять верное решение, я буду помнить, что научился этому у Номиноэ Вещего! Сейчас глаза Номиноэ ярко блеснули от радости, когда он осушил кубок одновременно с Карломаном, прежде чем сесть на свое место. Тем временем, гости уже пресытились изобильным угощением, и многие блюда оставались недоеденными. Все больше придворных, отодвигаясь от стола, беседовали между собой, кого что интересовало, или прислушивались к песням выступающих по очереди бардов. Теперь слуги поставили на столы лишь фрукты - спелые осенние яблоки, крупные сочные сливы, персики, виноград, зернистые плоды граната, апельсины, сочившиеся сладким соком, привезенные с берегов Окруженного Моря. Их сочная мякоть была приятна после тяжелой пищи. Да и напитки принесли более легкие, хотя и вино на столе еще оставалось. Королева Гвиневера, переглянувшись со своей сестрой Беток, передала ей на блюде крупную кисть длинного, очень сладкого винограда, крупный гранат и четыре спелых персика с бархатной кожицей. - Вот тебе и твоему семейству, - улыбнулась она, глядя, как мальчики кинулись делить фрукты, точно им интереснее было не просто взять их с блюда, но отвоевать в борьбе. - Благодарю, государыня сестра! - проговорила герцогиня Беток, поднявшись на ноги. - Я бы хотела тоже поздравить моего племянника, таниста Карломана! - С удовольствием тебя послушаю, тетушка, - улыбнулся Карломан, в свой черед поднявшись из-за стола. - Я тоже хочу сказать о будущем, как и барон Номиноэ, но несколько о другом, - произнесла Беток. - Здесь много говорили о славе сегодняшнего дня, о связи времен. Все это очень важно! Но, как женщина и мать, я обязана смотреть в будущее, которое настанет для моих детей, и для детей других семей, знатных и простых. Поэтому поздравляю тебя, Карломан, с тем, что ты, одержав победу над викингами, вернул спокойную жизнь тысячам семей во всей Арморике! Благодарю тебя от имени этих мальчиков, твоих кузенов! - Беток с нежностью обернулась к своему выводку. - Я надеюсь, что наши с Кономором сыновья вырастут такими же сильными и бесстрашными, как ты, Карломан! Ее младший сын, шестилетний Гворемор, выпрыгнул из-за стола и воскликнул, став рядом с матерью: - Я обязательно сравняюсь с тобой силой и смелостью, кузен Карломан! Тот усмехнулся и потрепал мальчика по огненно-рыжим волосам. Затем, подняв кубок, обратился к герцогине Беток: - Благодарю тебя, тетушка, что пробудила во мне заботу о будущем! Как танист Арморики, я обязан быть и отцом, и матерью своего народа, так что и мне ведомо желание сделать все возможное, чтобы наши дети жили лучше нас. Благодари себя, тетушка Беток, ибо, вместе с моей царственной матушкой, ты подарила мне величайший пример материнской заботы! И я верю, что твои сыновья вскоре прославят Арморику не меньше... - при этих словах Карломан увидел, как неясная тень вдруг накрыла герцога Кономора и трех старших сыновей. Он поспешил сменить тему, не желая думать в такой светлый день о печальных предчувствиях: - Забота о будущем внятна мне еще и потому, что у меня уже есть сын, и мы с Альпаидой надеемся в скором времени обрести второго! Альпаида со счастливой улыбкой поднялась со своего трона, встала рядом с мужем. Она ни минуты не сомневалась, что Карломан прав: если быть в их семье второму сыну, значит, он будет зачат очень скоро! - Да будет так! - присоединилась она к пожеланию мужа. - Мы родим и воспитаем детей, на счастье Арморике и Арвернии! Танист и его жена стояли, обнявшись, и все присутствующие залюбовались красивой молодой парой. И вот, градом посыпались рукоплескания и пожелания, каких еще не звучало сегодня: - Да здравствует танист Карломан! Да здравствует прекрасная Альпаида! Сто лет королеве Гвиневере и ее благородному супругу, герцогу Теодеберту! Священной земле Арморике вечная слава! Боги наши и Хранители да славятся на все времена! - гремело в эту ночь под сводами замка в Чаор-на-Ри. До самого утра продолжался праздник в честь таниста Карломана. А в скором времени после возвращения к королевскому двору, Карломан получил новое назначение и, оставив забеременневшую Альпаиду с маленьким Ангерраном при дворе в Дурокортере, уехал послом к великому князю Моравии. К истинной радости своих близких и кое-чьему тайному разочарованию, Карломан с блеском добился доверия моравов и сделал их верными союзниками Арвернии. То был его первый большой дипломатический успех, за которым последовали новые поручения, исходившие от мстительной королевы Радегунды. И, чем более трудные задания она изыскивала для Карломана, тем больше находчивости он проявлял, неизменно оборачивая любое дело не только к собственной славе, но и к благу Арморики и Арвернии. И, конечно, к пользе своей семьи, ибо Альпаида, пока Карломан был в Моравии, родила ему второго сына - зеленоглазого оборотня Дунстана. За ним в последующие годы появились еще трое сыновей, каждому из которых передалась какая-то часть разнообразных дарований их отца. Так восходила звезда графа Кенабумского, таниста Карломана.