Кресло

Когда машина завернула за угол, Линдси, наконец, смогла выдохнуть. Тело не дрожало, но она поморщилась от мысли, что не чувствовала холода. Страм, должно быть, тоже, потому что уехал без куртки. Страм… Первым делом Линдси взялась за папку с подозреваемыми. Она даже не успела присесть. Среди имён и фотографий знакомые и незнакомые лица. Лоуренс Гордон, Тэдди Эрл, Джилл Такк. Эдгар Фостер, Хью Рассел и… — Что-то случилось? Она не заметила Эриксона. — Нет, просто…странно. — Тебе тоже так показалось? Да. «Маска». Эта подсказка ничего не значила. Точно также, как подозрения. Кто угодно может причинить вред Страму, опасность свойственна агентам, но продолжать помогать и ухаживать… С Хоффманом они никогда не были особенно близки. — Страм сказал, что отказался от госпиталиции. Зачем?.. — Характер. Линдси двинула челюстью. Губы показались особенно жёсткими, она словно чиркнула по железу наждачкой. Стоило ожидать, что Эриксон это скажет. Более того, стоило ожидать, что он не станет испытывать опасений в сторону Хоффмана. Возможно, это правильно — не бояться Пилу, если никогда не поступал так, чтобы попасть в его ловушки. Однако, даже отсутствие страха не должно быть причиной закрывать глаза на странные совпадения. Например… — Но почему с ним ходит Хоффман? — Эриксон сказал это первым. Точно. Стоило улыбнуться, но Линдси лишь опустила брови. «Почему»? Не был ли ответ слишком простым? — Он будто…ждёт и слушает. Страм и без него мог с нами поговорить. — Если только Страм сам его не попросил. Конечно. Как лучшего друга. Очень похоже на человека, отказавшегося от госпитализации из-за «характера». Капаться в вещах Страма, когда он жив, при согласии заниматься делом…подло. Они словно заранее готовились к похоронам. И всё же, Эриксон это сделал, и Линдси оставалось лишь наблюдать, как перебирались папки, фотографии и документы. Почерк у Страма терпимый, но заметки отвратительные, видно даже издалека. — Есть… — Линдси поймала себя на хрипе и прочистила горло кашлем, — что-нибудь? Неудивительно, но она сглотнула, когда Эриксон протянул папку документов, фотографий и замечаний о Хоффмане. *** Наконец, они были наравных. Сидения располагались на одной высоте, и Страм с упоением наблюдал, как умещается у руля Хоффман. Теперь видны не только руки и плечи. Не нужно поднимать голову, чтобы с дотянуться до чужой головы. Марк напоминал голема даже сидя. Огромная каменная фигура. Он не вызывал страха, это было бы унизительно. Всего лишь смесь усталости и раздражения. Страм размял запястья. Сжал и расслабил кулаки. Мудак. Ощущение преимущества быстро прошло. Страм выдохнул, запрокинув голову, и ломота ног выбила рассуждения. Кости словно грызли изнутри. Натянутые штыри внутри мышц. Не иначе. Он не знал, сколько надломов внутри обнаружил тот врач. Кажется, Гордон. Стоило лучше запомнить его имя, но Страм не мог ни записать, ни крикнуть. «Лоуренс Гордон». У Хоффмана будто сработала чуйка. — Не смей. — Я нихрена не делаю. — Просто, — он улыбнулся, наклонив голову, — не смей. И вышел из машины. Страм остался один, наедине с загипсованными пластами, которые другие назвали бы «ноги». Он же был уверен, что имеет дело с цементом. Ни мышцы, ни кости, не ощущались внутри. От колен до ботинок — однородная затвердевшая масса. Он сказал бы, что ног нет, но продолжал мучиться от тяжести. Если наклониться, это пройдёт? Тело покачнулось, боль врезалась в спину. От шеи до ног, вниз по позвоночнику, тянулось жжение. Не кровь. Не чесотка. Всего лишь чувство, будто кость лопнет. Прямо сейчас. Вдох ударил ниже горла. Грудная клетка затрепетала. Страм застыл в поту. Лишь сейчас, в положении, средним между позой для гильотины и глотка кофе, ему открылся вид на больницу. Конечно. Не просто «Лоуренс Гордон». Он «Доктор Гордон». И справку, похоже, элементарно получить. Салон казался до странности просторным. Возможно, оттого, что плечи Хоффмана не занимали половину передних сидений. Страм выдавил смешок. Охрипший и мокрый, приложил ладонь ко лбу. Тень падала на ноги, почти как в участке. «Знаешь, почему я не боюсь, что ты позовёшь на помощь?» Колени снова заныли, и Страм прикоснулся к лодыжке. Он мог открыть дверцу, выпасть из машины и позвать на помощь. Однако, если это увидит Хоффман, то, что осталось от костей, надломится механизмом. А может и взорвётся. «Он придёт в движение, если я нажму эту кнопку». И, конечно же, Марк носил её с собой. Мог ли Страм пожертвовать собой, чтобы остальные получили улики на Хоффмана? Пожалуй. Нет или да. О таких вопросах не задумываешься до момента полноценного выбора. К тому же, умирать не так страшно, как остаться без ног. Лучше уж ему оторвёт голову. Страм сглотнул, думая, что лгал сам себе. И поморщился, разминая шею. Больничный, справка, обезболивающее. Обезболивающее. Побыстрее. *** Изнутри больница такая же, как снаружи. Стерильнее, чем в участке, и больше людей. Марк нахмурился, пробираясь через толпу. Даже секундная стрелка, казалось, ползла. Он не привык тесниться между людьми, а коридоры, узкие и белые, гнутся очередями. Будто шахматная фигура с изгибами изнутри. Кабинет Гордона на верхнем этаже, здесь просторнее и белее. Интересно, радуются ли онкологи, когда нет пациентов? Разве это не значит, что их задача выполнена? Марк хмыкнул. «Задача выполнена», но меньше зарплата. У Гордона на лице написано, что он ни то чтобы «любит деньги». Скорее, считает правильным их получать, и кривится, если работа не окупает его значимость, гордость и положение. Однако, когда дверь кабинета открылась, выглядел он иначе. — Что-то случилось? Меня вызывают в реанимацию. — Обезболивающее. И больничный. То, как Гордон ориентировался в ящиках, записях и бумагах, было даже мило, пусть и должно было вызывать некоторую…неловкость. Марк чувствовал покалывание в шее, это значило, что он делал что-то не по правилам, стоя вот так, посреди кабинета. В похожие места ходил Крамер. Когда-то. Теперь уже не ходил. — Все тонкости, — Гордон протянул справку, — расскажу потом. Будь у Джона такие же связи, он бы, может, и прожил дольше. Поразительно, что существуют места, где можно так просто всё получить. И всё же, Марк хмыкнул, открывая ящик: именно такие связи, в Точности до лиц и имён, были у Крамера. И где он теперь? До машины он добрался быстрее, чем до кабинета, и был даже разочарован зрелищем абсолютного отсутствия изменений. Страм сидел неподвижно, прикасаясь затылком к сидению, и выдохом отмерял минуты. За стеклом он забавный, будто товар за витриной, или будто… — Обезболивающее, — Страм прохрипел, не узнавая свой голос. Он всё ещё не звучал жалко, что, несомненно, достижение для человека, обсыпанного потом. Грудная клетка поднималась и опускалась, то редко, то так часто, будто внутри двигался механизм. — Потом. — А перед этим? Пожалуй, не стоило знать.