Сеульские записки

Попутчики и соседи (версия Ацуши) Стоило им отъехать достаточно далеко, как вечерние сумерки поглотили шумный аэропорт, а следом у Ацуши начала сходить на нет вся радость от прибытия. Становилось невыносимо тягостно и скучно, а напряжённая тишина, что воцарилась между ним и Акутагавой, вернувшим свой прежний облик, уже начинала изматывать. Они сидели максимально далеко — насколько позволяла ширина салона — и смотрели каждый в свое окно. Ацуши догадывался, что тот просто пялился в пустоту за стеклом, не обращая внимания на виды. Все, что угодно, только чтобы не смотреть на него. Стало немного обидно, и захотелось отодвинуться еще дальше. Вскоре однообразный, хоть и необычный пейзаж, успел наскучить, поэтому Ацуши решил осмотреться. Резиновые коврики, уже стертые от времени, и старые полинялые чехлы на сиденьях; тот тут, то там по периметру салона были рассыпаны крошки; под ним лежал застрявший бейсбольный мячик. Машина была явно не новой и на ходу была ни один год. Ацуши отлично различал запахи, въевшиеся во всё вокруг. Например, обивка сидений за его спиной пахло едкой цветочной отдушкой, а вот от пассажирского кресла перед ним пахло духами. Более острый — совсем недавний — был запах специй для лапши быстрого приготовления и почему-то тухлых яиц. К горлу подступила тошнота, и Ацуши уткнулся лбом в кресло перед ним. — С тобой все в порядке? — с искренней обеспокоенностью спросил водитель. — Могу дать пакет или открыть окно. — Простите за беспокойство! Ничего не нужно, — поторопился отказаться Ацуши и поймал на себе тяжёлый взгляд Акутагавы. В нём не было привычной враждебности, но ему всё равно стало не по себе. — Вы, смотрю, хорошие приятели. Хотя сразу и не скажешь, — усмехнулся водитель, глядя на Акутагаву в зеркало заднего вида. Ацуши почувствовал, что краснеет. Ацуши не мог сразу найтись с ответом. Он и сам не разобрался, из каких нитей состоит запутанный клубок, их отношений. Каждый из них, переполненный своими переживаниями, держался за свой конец нити в нём: зависть, враждебность, боль со стороны одного и страх, восхищение и неприятие у другого. И если размотать, то посередине, наверное, можно было увидеть узелок, туго затянутый рукой его сэмпая. Ацуши украдкой посмотрел на Акутагаву, надеясь заметить на его лице хотя бы тень какой-нибудь реакции, но тот продолжал с самым скучающим видом созерцать пейзаж за окном. Ацуши слегка сник. — Эй, парень, не расстраивайся, — поспешил подбодрить его водитель и заодно представился. — Я, Хван Чен Доль, не дам тебе пропасть здесь. К тому же, ты выглядишь как славный малый, поэтому все будет в порядке. Ацуши, ощутив поддержку, перестал ощущать прилипшую к нему скованность и решил расспросить Чен Доля о нем самом: — Вы работаете на какую-то организацию в Корее? Почему вы помогаете и агентству, и мафии? — Я частное лицо и действую только в своих интересах. Никто сейчас в Корее не хочет иметь дело ни с вашим правительством, ни с вашими бандитами. Скажу даже больше: здесь между ними не видят особой разницы, — слова Чен Доля лишь подтверждали, что говорил Дазай по пути к Ханэда. — У меня нет никакой личной неприязни к вам, как и нет разницы на кого работать. Мне нужны деньги, и они у ваших группировок есть. Как вы в итоге будете делить найденного вами Хвон Ин Есунга — хоть вдоль, хоть поперек — мне нет никакой разницы. — Не поверю, что Портовая мафия не предложила суммы достаточной, чтобы избавить меня от его присутствия, — внезапно вклинился в разговор Акутагава. — Предложила, но я отказался. Капитализм, ребята, и только честная конкуренция, — Чен Доль игриво подмигнул Акутагаве. — Вы лжете, — резко обрубил тот. — Я прекрасно знаю, что вы взяли предложенные деньги. Всё до последней воны. Не боитесь возмездия за свою дерзость? Это был перебор, и Ацуши, будучи членом Вооруженного детективного агентства, не мог позволить, чтобы при нём кому-то угрожали, поэтому он поспешил перебить Акутагаву: — Я гарантирую, что вам никто не причинит вреда! Если нужно, я готов лично вас защищать. Ацуши не был уверен в своей догадке, но попытаться стоило. Стойкий сладкий парфюм мог быть наверняка женским, а бейсбольный мяч мог принадлежать ребенку и едкий запах отдушки, скорее всего, от детского шампуня. Казалось бы ободряющие слова совсем не подействовали, а сделали только хуже. Машина резко начала ускоряться, а сам Чен Доль, замерший за рулём напоминал робота. Впереди начал маячить поворот налево, но руки водителя лежали на руле расслабленные, словно не видел приближающейся к ним неминуемой опасности. — Если ты не прекратишь этот балаган, то я просто отрежу тебе башку, — как ни странно, но угроза Акутагавы, произнесённая холодным ровным голосом, привела Чен Доля в чувства. — Простите, — сдавленно проговорил он. — Просто не люблю, когда мне угрожают. Из-за глупых разборок, едва начавшая теплиться атмосфера доброжелательности была разрушена. Стало едва ли не хуже, чем прежде. Чен Доль больше не отвлекался от дороги, решив их с Акутагавой игнорировать, а у Ацуши пропало желание начинать какой-либо разговор. Он прекрасно понимал, что стоит снова Акутагаве вставить своё слово — и катастрофы им точно не избежать. Оставалось лишь снова тихонько скучать по пути в Сеул, который вот-вот маячил на горизонте. Попутчики и соседи (версия Акутагавы) Большую часть пути Акутагаву бесила беспечность, с которой щебетал тигр с его новым знакомым. Оборотень не замечал как слегка кривится у того улыбка, пока тот разглагольствовал о выгоде, и не слышал резких обертонов в голосе. Придурок говорил так, будто сейчас рассмеется, но отчего-то сдерживался. В памяти всплыл неприятный разговор о Дазай-сане в шахте. Тигр был удивительно проницателен, когда испытывал неприязнь к кому-то. И был законченным кретином, когда дело доходило до его симпатий. — Прибыли, — бесцветный голос водителя заставил отвлечься, за что Акутагава был ему немного благодарен: он и так думает о тигре слишком много. Чемодан из багажника пришлось доставать самому. Чен Доль стоял, прислонившись к машине, и нарочито медленно потягивал сигарету. В руке он держал небольшой саквояж Ацуши. Тигр с интересом разглядывал место их будущего пребывания. Это было серое двухэтажное здание, обшитое посеревшим от дорожной пыли сайдингом. По виду оно походило на гостевой дом для иностранцев, где всегда сдавалось по одной комнате. Акутагава не был брезглив и годы в Портовой мафии не повлияли на его привычки. Если потребуется для дела, он сможет спать на улице или не спать вовсе. В полной темноте они миновали тесный коридор первого этажа, сразу упиравшийся в лестницу на второй. На втором этаже, как и внизу, было темно и тихо. За рядами тонких — чихни и развалятся — дверей не было слышно ни звука. — Ваши апартаменты, дорогие гости! — возвестил с ехидной улыбкой водитель, остановившись перед предпоследней в самом конце коридора. С видимым злорадством посмотрев на Акутагаву, Чен Доль толкнул фанерную входную дверь перед ними, а затем добавил скороговоркой: — Кровать всего одна, но есть матрас, так что можете делить его по очереди. Душ и туалет на первом этаже, кухни здесь нет, но есть неплохое семейное кафе за углом. Если что-то понадобится, то у вас есть мой номер. Убедительная просьба не звонить. Водитель, догадавшись, что Акутагава находится в коротеньком шаге от ярости, едва прозвучал конец последней фразы, быстрым шагом поспешил к выходу. В пустом общем коридоре остались только он и тигр, озадаченным и полным тоски взглядом провожавший Чен Доля. — У меня дурное предчувствие, — кажется, тот научился читать его мысли. — Не нравится — можешь спать в коридоре или на улице. Толкнув хлипкую фанерную дверь, Акутагава вошел внутрь и включил свет в коридоре. — Вот еще, сам спи! Чур, я забираю себе кровать, — нагло заявил Ацуши, протискиваясь мимо него. В тесном коридоре было почти не развернуться, но Акутагава смог и, поймав того за отвороты рубашки, буквально выплюнул в лицо: — И не мечтай, животное. Ты будешь спать на полу, где тебе самое и место. Тигр смотрел на него с вызовом. — Ты же понимаешь, что мы не можем затеять здесь драку? Это может плохо кончиться. Нас выгонят из страны или ещё чего похуже. — Я не собираюсь драться по такому глупому поводу. Они оба замолчали и какое-то время просто мерились взглядами. Глаза у тигра блестели, как перед боем, но без той острой тревоги и серьёзности, что появлялись, стоило им обменяться взглядами перед сражением. Это был какой-то детский азарт, заставивший сердца биться в унисон. С места они сорвались практически одновременно, а у кровати оказались буквально в два прыжка. Наверняка соседи слышали, как скрипнули её ножки, когда они оба упали сверху. — Свали отсюда, я первый занял! — Сам свали, такому, как ты, и на полу должно быть удобно! — Ах, ты! Акутагава потерял счет времени, сколько они тут возились, как маленькие дети. Он просто лежал, закрыв лицо руками, когда Ацуши схватил подушку и что есть силы ударил его по голове. Подушка оказалась старой, и стоило ей опуститься Акутагаве на голову, перья разлетелись как конфетти. Не спокойной ночи (версия Ацуши) Как они оказались в такой ситуации, Ацуши слабо отдавал себе отчёт. Там, в коридоре, он ощущал усталость, раздражение, злость и готов был лечь хоть на пол, но Акутагава снова не удержал язык зубами, и они сцепились. И вот теперь Акутагава лежал под ним в обрамлении перьев, с открытым, как у рыбы, ртом и смотрел удивленно. Акутагава должен был выглядеть смешно, но смеяться Ацуши не хотелось ни капельки. Он так и замер, завороженно глядя на перо, лежащее на его нижней губе. Оно рвануло в воздух, когда Акутагава закашлялся. Ацуши резко испуганно отшатнулся назад. Спазмы всё не прекращались, и Акутагава успел перекатиться на бок и прижать колени к груди. Ацуши видел, как ему было больно: как напряглась спина и сжимались плечи, как он жмурился и закрывал рот руками. Отвратительное чувство отчаяния затопило его от макушки до самых пяток. Всё, на что его хватило — одеревенело спуститься с кровати и сесть на ее самый краешек. Две минуты спустя кашель прекратился. Ацуши различил легкий запах крови. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы заставить свои губы разомкнуться и выдавить у себя хотя бы пару слов: — Я могу принести воды, если хочешь. Акутагава продолжал лежать неподвижно и никак не реагировал на его слова. — Прости, это была глупость. Он смотрел на него совсем недолго, прежде чем, ни проронив ни слова, подняться с кровати. Только выключив свет, он понял, что они и не заметили, как подкралась полночь.