***
Зайдя в свою комнату, Вики сразу ощутила, как по спине мазнул холод, осев мурашками на шее. Она непроизвольно покосилась на окно, но то было плотно закрыто. Взгляд выловил движение сбоку и Уокер, дернувшись от неожиданности, развернулась. Голод стоял, оперевшись спиной на стену. Руки покоились в карманах брюк, а голубые глаза смотрели исподлобья. — Не хотел тебя пугать. Вики смачно выругалась. Он застал её врасплох во всех смыслах. На секунду даже стало совестно за беспорядок, учитывая, как все блестело чистотой в апартаментах Голода. Но эти мысли быстро растворились в смятении. — Что ты здесь делаешь? — вопрос прозвучал устало, весь боевой настрой быстро улетучился. — Ты не пришла на работу. Прогуливаешь? — Да. Напишешь мне выговор? — Хотел убедиться, что все в порядке. — Так значит ты сидишь тут все утро? — усмехнулась Вики, наконец отойдя от двери. Она ловко перескочила одежду на полу, усевшись на незаправленную кровать. — Почувствовал твою энергию минут десять назад. Где ты была? — он отлип от стены и неспешно оглядел комнату. В руках блеснул портсигар. — Мне теперь отчитываться? — она зависла на секунду, а затем рухнула на кровать, вытягивая руки. Ворчать о курении в комнате не было сил. — Да. Сегодня рабочий день. Она прикрыла глаза, считая про себя до десяти. Дотошный. Заявился к ней в комнату без разрешения и наседает. Курит, оплетая дымным облаком и без того душное пространство. Не было сомнений, что аромат сигарет, который давно сросся с Голодом, впитается в каждый уголок спальни. Морозная свежесть осядет на стенах, а затем напомнит о себе ночью, и Вики придется спать с открытым окном. — Стоило предупредить, — согласилась она скорее для галочки и распахнула глаза. Голод стоял прямо над ней, внимательно вглядываясь в лицо. Вики неосознанно поерзала на скомканных простынях, упирающихся в поясницу . Тело пробило неконтролируемой дрожью. Оно физически реагировало на все, что с ним связано. Когда Голод вновь поднес пальцы к лицу, Уокер пропустила пару вдохов, а кожа заныла, желая ощутить прикосновения. Мысли с такой реакцией были не согласны, скандируя хлесткими рваными предложениями: он убил невинных людей, нарушил закон, ничего не рассказал. Однако теперь к этим размышлениям добавлялись новые: она сама убила невинных, сама нарушила закон и даже не задумывалась об этом. — Я приду завтра, — прокашлявшись, произнесла Вики, чтобы избавиться от ощущения затянутой тишины. — Хорошо. Голод не сдвинулся с места, хотя теперь для его пребывания в комнате не было причин. Отведя взгляд, он посмотрел на что-то на полу, а затем вскинул руку. Воздух стал несколько плотнее, забиваясь в ноздри. Вики ощутила тяжесть его энергии и резко села, оглядываясь по сторонам. Весь бардак, который был на полу, столе и комоде исчез, а под ногами покачивалась полупрозрачная сизая дымка. Опять эта черная магия… — Что ты сделал? — Прибрался. — И где все мои вещи? — она вскинула бровь, впиваясь в Голода взглядом. Руки сжали ткань одеяла. — Судя по тому, в каком они были состоянии, это был мусор, — невозмутимо ответил он. — Мусор? — вскочила Вики. — Это моя комната, мои вещи, мой порядок! Верни, как было! — Если бы я умел возвращать, как было, то не вызывал бы таких противоречивых чувств у окружающих, — усмехнулся он холодно, сжав пальцами окурок. Тот растворился, оседая на пол мелкой пылью. Эта фраза отдалась небольшим покалыванием в груди, но лицо Голода осталось спокойным. Будто он в действительности просто подшутил над собой, не желая давить на жалость или вызвать дискомфорт. Однако Уокер все равно стушевалась. — Где-то там была моя любимая пижама, — несколько растерянно оглянулась она, а затем ткнула пальцем на пол. — Здесь. — Ты можешь спать в моей футболке, раз не торопишься возвращать, — уголки его губ слегка поползли наверх. — Ты хотел её вернуть? Шепфа, я уверена, что у тебя таких не меньше сотни, причем одинаковых! — Я сказал так… по другой причине. Мне просто нравится думать, что ты будешь спать в моей одежде, — вкрадчиво произнес Голод, будто признался в чем-то сокровенном. Тепло предательски расползлось по телу. Хотелось выжечь все свои мысли и поддаться этому невинному флирту. Отчего-то Вики была уверена, что Голод придумал этот ответ заранее. Уокер не планировала поднимать тему с сестрой сегодня, впрочем, как и видеть министра в своей спальне, но понимала, что откладывать нет смысла: — Я знаю, что ты помог Чуме, чтобы она позволила мне перейти в твой отдел. Глаза Голода чуть округлились, но он быстро вернул себе беспристрастный вид. Даже сейчас, когда они были наедине, черт возьми! — Откуда? — Чума сама сказала. — Она тебе угрожала? — прищурился Голод, спрятав руки в карманы. — Скорее… гм… доходчиво объяснила, что не стоит переходить ей дорогу, — нервно посмеялась Уокер. — Почему ты не сказал мне сам? Он задумчиво отвел взгляд, а плотно сжатые губы дернулись. По лицу проползла тень нерешительности, которая была на него совсем не похожа. — Не хотел, чтобы ты считала себя хоть сколько-то к этому причастной. Вики глубоко вдохнула. Тот факт, что Голод решился на помощь Чуме из-за неё, действительно заставлял косвенно ощущать вину. — Тяжесть бремени, точно, — кивнула она самой себе. Мужчина протяжно вздохнул. — Правда в том, что сделал я это вовсе не из-за желания помочь тебе. Мне самому хотелось, чтобы ты была рядом. Обычное низменное желание быть ближе к той, кто может вынести мои прикосновения. Слышать такое было неприятно, но ожидаемо. Было бы хуже, если бы Голод пытался уверить Вики в том, что спас её от сестрицы из-за нежных чувств, вспыхнувших за одну встречу. Она мысленно вернулась к вечеру, когда они впервые поцеловались, внутренне усмехаясь. «Или правда, или ничего», — так он говорил. — Но почему ты не рассказал о самой ситуации? Без привязки ко мне, Чуме или кому-либо еще. Он вновь замолчал, сделав несколько шагов в сторону. Мужские пальцы легли на мягкий плед, сложенный на стуле. Голод несколько раз сжал в руках ткань, а затем взглянул на Вики. — Тебе стало плохо после вылазки с Тенью. Я знал, что ты оттолкнешь меня, узнав, к чему я был причастен. Как бы ты не храбрилась с самого начала, я видел, что гибель людей тебя задевает. И все-таки те смерти были актом эгоизма, но Вики не сказала об этом вслух. Можно ли было так считать, учитывая, как долго Голод был одинок? За тысячи лет заточения и самая высокодуховная монашка огрела бы святого отца кадилом в висок лишь бы наконец-то снять рясу. Но переступить через себя и забыть все, будто ничего не произошло, Вики не могла. Она не знала, что именно должно было случиться, чтобы относиться к Голоду, как прежде. — Дай мне еще немного времени. Я не знаю, поможет ли это, но сейчас ты… ты пугаешь меня, — Уокер не смогла произнести это, глядя ему в глаза, поэтому посмотрела свои руки. Она уже несколько минут неосознанно заламывала пальцы. Но правда за правду. — Я знаю, что это нечестно, просить тебя ждать и болтаться в неопределенности… — Но тебе это нужно, — закончил за неё Голод. — Я понимаю. Вики поблагодарила, и он ушел. Точнее, вновь растворился в воздухе, заставив сомневаться в том, что вообще здесь был. Но в носу все еще чувствовался табак и ментол, поэтому Уокер не стала диагностировать себе безумие. Эта встреча несколько встряхнула, взбодрила, и она решила, что пора вернуть жизнь в привычное русло. Пока по комнате разносились громкие басы, Вики с остервенением драила полы и встряхивала шкафы, перебирая все вещи. Часть гардероба перекочевала в мусорный пакет в неясном порыве хоть как-то себя разгрузить. Даже окна подверглись насилию и к концу ритуала вблизи казалось, что нет никакого стекла. Лишь преломленные лучи, стекающиеся к каменному полу, напоминали о преграде между комнатой и свободой. К вечеру спальня блестела ярче, чем при заселении, и Уокер, приняв душ, утонула в чистых простынях. Она с удивлением обнаружила, что за всей рутиной ни разу не возвращалась к неприятным мыслям и притянула к себе плед, обнимая скрученную ткань. Флис все еще хранил запах Голода, окутывая, переплетаясь вместе с нахлынувшим сном. Окно было плотно закрыто. «Стоил ли Париж мессы, Голод?»***
Раньше в вечерах было что-то особенное. Порой Голод выходил из кабинета позже положенного и еле заметно улыбался ей, завершающей дела с лицом абсолютно недовольным. Но теперь Уокер не растягивала день, укладываясь точно в сроки — так было проще не думать о глупостях и держать дистанцию. Их взгляды больше не пересекались, и Вики не прятала улыбку за золотом волос. Размеренность будней прервалась на выходных. Ей приснилось прошлое. В этот раз воспоминания вернулись раньше, что заставило изрядно понервничать, но Уокер списала все на стресс. Она вновь запомнила лишь неясные обрывки, которые не складывались в цельную картину, но заставляли покрываться испариной. Вики уже была готова лететь к Мисселине, однако остановилась, обдумывая слова Голода. Если отсутствие силы и впрямь было связано с заблокированной памятью, стоило дать себе шанс вспомнить. Она в любом случае успеет принять забвение, если увиденное ей не понравится. Воспоминания возвращались скомкано, быстро терялись в памяти и размывались в неясных образах. Вики полагала, что слишком долго принимала забвение, а потому память могла не вернуться целиком. Посреди недели вместо ночи видения вдруг сокрушили прямо посреди рабочего дня. Голова запульсировала и болезненно вспыхнула, заставляя Уокер вжаться в кресло. Она пыталась переждать неприятные ощущения, но те лишь усиливались. Не понимая, что происходит, Вики еле поднялась с места, оперевшись на гладкую поверхность стола. Ей нужен был воздух, но дойти до балкона она была явно не в силах. Где-то на задворках сознания мелькал взволнованный голос Кристофера, но слова совершенно не воспринимались. Она пошатнулась и почувствовала, что теряет опору. Холодный камень встретил пылающую щеку, послав очередной вихрь боли по телу, а затем наступила темнота. Бесконечная, черная, пробивающаяся лишь парой голосов — матери и отца.***
Канун Рождества. Вики три года.
— Не вкусно? Женский смех разнесся по комнате, переливаясь со звоном праздничной музыки. Подле дивана, посреди маленькой гостиной, разными цветами блестела ароматная елка. Под ней лежали несколько небольших подарков, неумело завернутых в пеструю бумагу. Вики потянулась к банту, развязывая кривую атласную ленту. — Могу я взять «звонок другу»? — мужчина окинул противень скептическим взглядом и, улыбнувшись, взглянул на жену. — Знаю, что отвратительно! — Ребекка подцепила вилкой еще несколько овощей и прокрутила их в руке. — Мамин рецепт. Семейное блюдо. — Можно нашим семейным блюдом будет индейка из Костко? Не знаю, кто придумал их маринад, но даю этому гению пять мишленовских звезд. — Их всего три, Джон. А сервис в Костко оставляет желать лучшего. — Тебе просто нравится спорить с кассирами, признай это, — усмехнулся мужчина. — Мне просто нравится, когда люди не зря получают деньги! Расправившись с бантом, Вики несколько приуныла. Оказалось, что под лентой все было склеено скотчем, и подарок никак не хотел открываться. Пришлось применить смекалку и стащить со стола отвертку, чтобы расправиться с дурацкой бумагой. Проделанные в нескольких местах дырки позволили надорвать упаковку и увидеть под ней набор с железной дорогой. Вики улыбнулась во весь рот, но не успела разглядеть больше — чьи-то руки подняли её в воздух. — Ах ты маленькая бандитка! — мужчина подкинул девочку в воздухе, закинув себе на плечо. Девичий визг смешался со смехом. — Ты арестована! У тебя есть право хранить молчание. Все, что ты скажешь, будет использовано против тебя в суде. — А судья всегда говорит: не разбрасывай свои инструменты! — Ребекка подошла к мужу и обняла того за талию, целуя дочь в макушку. — Отпусти! Отпусти! Караул, мама! — Вот уж точно «караул», кто же открывает подарки заранее? — перехватил девочку Джон и закружился с ней по комнате. Ребекка опустилась на диван, заливисто смеясь. Вики не могла разобрать, что она слышала отчетливее — мамин смех или звон колокольчиков из очередной песни, что крутили по телевизору.***
Канун Рождества. Вики пять лет.
Индейка из Костко немного подгорела, но под черной корочкой все еще скрывалось вкусное мясо. Джон срезал остатки кожи и разложил ужин по тарелкам. — Завтра будешь работать? — спросила Ребекка, наблюдая, как по стенкам бокала сползает красное вино. — Да. Могу отвезти вас к твоей маме утром, если хочешь. — Я лучше поцелую Санту в задницу, чем проведу праздники с ней. — Милая…, — мужчина покосился на жену, кивнув в сторону Вики. — Может тогда пригласишь соседей или подруг? — Не хочу я слушать идиотские разговоры про чьи-то семейные традиции, идеальную высоту газона и скидочные купоны из раздатки супермаркета. «Цены с ноготок» — кто вообще придумывает им эти слоганы? — Зато они возьмут детей, и Вики проведет время со сверстниками, — Джон поставил на стол тарелки с мясом и запеченными овощами. — Ей это вредно. Наберется всякой ерунды. Я и так еле согласилась на телевизор, — Ребекка закатила глаза и ковырнула еду вилкой. Красноречивый взгляд дал понять, что аппетита у неё не было. — Она ребенок, милая. Ей нужно общаться с детьми. — Так увольняйся, а я пойду работать. Ты будешь воспитывать, как пожелаешь. — Скоро я буду участвовать в выборах, ты же знаешь. На меня делают ставки. — Знаю, ага... Не могу дождаться, когда Вики пойдет в школу, — Ребекка громко вздохнула. — Мне нужно чем-то заниматься, иначе я сойду с ума. А ты вечно пропадаешь. — Быть матерью — работа не из легких. И это у нас пока только один ребенок, — Джон приобнял жену за плечи, но она дернулась, скидывая с себя руки. — Никаких «пока», даже не думай. Я больше не собираюсь рожать. Ребекка продолжала потягивать вино, а мужчина пошел в гостиную и выключил мультики. Вики протестующе захныкала, но отец подхватил её под мышки и защекотал, поэтому вскоре по всему этажу уже разносился смех. Усадив дочь на стул, мужчина поставил перед ней тарелку. Вики поморщилась. — Фу! Я лучше поцелую Санту в задницу, чем буду это есть. Джон скривился, переведя взгляд на Ребекку, но та лишь улыбнулась. Мужчина не смог сдержать ответный смешок.***
Канун Рождества. Вики семь лет.
В доме матери было прокурено. Терпкий табак Монте Карло оседал легким медово-кремовым ароматом, переходя в удушливый и едкий запах дыма. Белокаменные стойки и плиты встречали вылизанной чистотой, блеском и упреком, поэтому Ребекка не смотрела по сторонам. Она сжимала в руках стеклянную миску. Нельзя было приезжать с пустыми руками, но и тратить время на готовку Ребекка не желала. В посудине под слоем фольги виднелись разделанные части индейки. Кажется, Костко поменяли рецептуру, потому что вкус уже не был прежним. Возможно, просто приелся. Но блюдо было не больше, чем жестом почитания традиций. Уокер не хотела приезжать, но очередная ссора с Джоном заставила проявить слабость. Лишь внутри дома она поняла, что это было плохой идеей. Вики семенила следом, с интересом разглядывая широкие коридоры и картины в золотых рамках. На белом мраморном полу девочка вдруг обнаружила собственное искривленное отражение и стала шагать с особой осторожностью, чувствуя как кружится голова. — Следи за её осанкой и походкой, Ребекка, — произнесла женщина в годах. В морщинистых наманикюренных пальцах был зажат изящный мундштук, на краю которого клубился дым. — Она нормально ходит, мам, — голос Ребекки звучал несколько тише обычного, но в нем отчетливо слышалось раздражение. Женщина взглянула на нее с немым упреком и под властным взглядом Ребекка стушевалась, сделав вид, что ищет руку Вики. Девочка прижалась к матери, глядя на хозяйку дома из-за бедра. Для маленькой Уокер женщина была лишь красивой старухой. Мама говорила, что они едут к бабушке, но девочка не понимала, что в сущности это значит. Она не помнила ни лица, ни голоса. Разве что совсем немного эти белоснежные полы и стены, разбавленные золотом. Пока Ребекка с матерью накрывали на стол в просторной столовой с хрустальной люстрой, Вики старательно изучала какую-то книжку. На обложке было написано «Железная леди», но содержание было не похоже на интересную сказку. Обилие сложных и непонятных слов заставляло злиться, но девочка упрямо перечитывала, пытаясь понять. Названная «бабушкой» уверила, что Вики наконец может почитать что-то стоящее. Обычно Ребекка радовалась, когда могла увлечь Вики чем-то надолго, но теперь отсутствие дочери поблизости ощущалось некомфортно. Собственная мать была с той, кто всегда вызывал лишь страх, смешанный с благоговением. Несмотря на то, что Ребекка уже долгое время не занималась сервировкой, руки помнили все идеально. Салфетки, столовые приборы, стопка тарелок и бокалы — всё прекрасно ложилось на стол, не считая легкой дрожи в руках. — Ты отпустила работников? — Я никогда не позволяю идиотам накрывать столы на праздники, если ты забыла. Хотя не уверена, что ты справишься лучше, — женщина сняла с принесенной посудины фольгу и поморщилась. — Ты мне за это и не платишь, — усмехнулась Ребекка. — Я думала о том, чтобы тебя нанять, так ты хоть не болталась бы без дела. Хотя судя по тому, как ты управляешься на кухне, ты не не годишься даже в домохозяйки. Уокер не обернулась, только пальцы на долю секунды застыли над бокалом. Послышалось шуршание пакетов и звон посуды. У Ребекки не было сомнений, что индейка из Костко отправилась в помойку. — Мне не нужны подачки. Я сотрудничаю с юридической фирмой, работаю удаленно на полставки, — сквозь зубы произнесла она. — Полставки? — мать усмехнулась. — Если ты считаешь, что таким образом чего-то добьешься, то поздравляю, ты — идиотка. Развернувшись, Ребекка окинула мать неприязненными взглядом. Она уже не отводила глаза, намереваясь высказать все, что о ней думает. — Ты ничего не знаешь! Я… — Помолчи-ка, детка. Не доросла еще на меня огрызаться, — женщина вскинула руку, и Уокер, как выдрессированная, тут же закрыла рот. — Влюбилась в кретина, который тебя ни во что не ставит. А сам по вечерам наверняка пьет пиво и смотрит телевизор, а потом еще и лезет к тебе в трусы. — Всё не так! Джон вообще-то уже полтора года, как шериф. А ему всего тридцать пять! — Ребекка почувствовала, как зажгло в глазах, а в груди расползся жар. — Да хоть бы сам Иисус его назначил шерифом, он — никто, потому что пляшет под дудку окружного руководства. А ты, милая моя, ради детеныша и муженька пожертвовала своим будущим! Я так долго шла к тому, что имею. Благодарила Господа за то, что послал мне дочь! Думала, мы с тобой воспитаем династию! — женщина всплеснула руками и подошла ближе, заставив Ребекку чуть отшатнуться. — Мужчины, дорогая, — корень всех проблем. Они — животные, которым нужно лишь обладать, подчинять, даже если их власть не стоит и гроша. Я была против этих отношений, свадьбы, была против ребенка, но ты поступила по-своему и каждый прожитый день будешь жалеть о том, что совершила ошибку. — Ты несешь хуйню, мама, — почти прошептала Ребекка, нервно улыбнувшись. Лицо было влажным от слез, но она заметила это слишком поздно. Её плечи почувствовали крепкую хватку тощих морщинистых рук, а в ноздри ударил терпкий запах курева и дорогого парфюма. Мамины пальцы прошлись по кудрям, зарылись в волосы и помассировали голову. Властный голос стал непривычно тихим, мягким. — Ты злишься, но не на меня, а на саму себя, поверь. Потому что знаешь, что я права. Помнишь, я читала тебе «Тома Сойера»? Там была чудесная мораль, взятая из писания — «Кто щадит дитя, тот его губит». Не видь во мне дьявола, я лишь пытаюсь помочь. Может, первые годы ты еще могла делать вид, что все идет по твоему плану, но спустя восемь лет ты все видишь ясно и отчетливо. Ты потратила слишком много времени на то, чтобы быть никем. Но у тебя еще есть шанс все исправить. — Сухие губы женщины коснулись горящего лба. Поцелуй не имел ничего общего с лаской, но заставил всхлипнуть. — Брось все это, а я помогу. Твоя дочь ни в чем не будет нуждаться. У неё будут лучшие няни и учителя, она поступит в элитную школу. Станет той, кем ты должна была быть с самого начала. Ребекка уткнулась в мамино плечо и расплакалась. Вопреки опасениям, женщина терпеливо ждала, поглаживая её по волосам, прижимая к своему худощавому телу. Где-то снизу за её ногу цеплялась Вики, и что-то лепетала. Кажется, звала и пыталась успокоить, но ни она, ни мать не обращали на ребенка внимания. Когда слезы кончились, Уокер глубоко вздохнула и отстранилась. — Вот так, дорогая, — мать улыбнулась и морщины на щеках искривились, делая лицо неестественным, похожим на старую маску. Ребекка улыбнулась в ответ, но внутри образовалась какая-то пропасть. Тихий голос хрипло лег поверх еле слышной прелюдии, разносящейся по столовой: — Жри свой Рождественский ужин в гордом одиночестве, мама. Мне не нужны ни твои деньги, ни твои возможности, ни твое сраное одобрение. Надеюсь, лет через десять ты потонешь в своем старческом дерьме, а я посмотрю на это.***
Открыть глаза было сложно, но еще сложнее разобрать за мутной пеленой что-то кроме размытых темных очертаний. Пока Вики пыталась сфокусироваться, нос уже выловил знакомый аромат — ментол и табак. Мягкие простыни смялись под пальцами, когда она попыталась приподняться. На лопатках сквозь ткань одежды почувствовался холод мужских пальцев, а за спиной появилась подушка. Уокер оперлась на неё, наконец начав различать силуэты. — Как ты себя чувствуешь? — голос Голода прозвучал совсем рядом, и она увидела тонкие длинные пальцы, сжимающие стакан воды. Перехватив сосуд, она неаккуратно выпила всю жидкость, чувствуя, как капли стекают по подбородку и шее, теряясь за горлышком водолазки. — Я вспоминаю… Мерзкое ощущение. — Это болезненный процесс. Ты слишком долго пила забвение. — Почему я у тебя? — фокус наконец полностью восстановился, и Вики увидела спальню Голода, погруженную в легкий полумрак. Пара торшеров холодным свечением очерчивала серую мебель и неизменно черную фигуру мужчины. Его лицо было почти полностью скрыто тенями, но две точки светились голубым пламенем, пристально наблюдая. — Тебе стало плохо прямо посреди рабочего дня. Я хотел убедиться, что ты в порядке. — Судя по всему, сейчас ночь. Сколько я уже тут валяюсь? — Вторые сутки, — ответил Голод после небольшой паузы. Тело Вики тут же протестующе напряглось, а глаза округлились. — Твою же… нехило меня накрыло, — она постаралась встать, но крепкие руки не позволили, слегка надавив на плечи. Теперь воспоминания уже не были похожи на бесформенную кучу, постепенно наполняясь красками, отчетливыми образами и лицами. Картина все еще была неполная, но этого хватало, чтобы внутри все сжималось от неведомой ранее горечи. Тяжелее всего почему-то было вспоминать лицо отца. Короткую стрижку, теплые глаза цвета крепкого чая, кривую сдержанную улыбку. Вики вычеркнула родного человека из жизни так, будто его никогда и не существовало, но теперь казалось, что на ребрах все еще чувствовались щекочущие отцовские пальцы. Она вздрогнула. — Аккуратно. Посиди немного, — Голод быстро убрал руки и слегка отстранился, не позволяя себе задерживаться слишком близко. — Я говорил с целителем. Когда все воспоминания вернутся, ты придешь в норму. — Кто сказал, что я хочу возвращать всё? — Вики прикрыла глаза, чувствуя как их резало от лишних движений. — Я уже говорил. Полагаю, что вспомнив все, ты сможешь раскрыть в себе силу. — В любом случае… не тебе решать, что я буду делать… Она вновь почувствовала тупую боль в висках и слегка выгнулась, глухо простонав сквозь зубы. Вики слышала голос Голода, но все слилось в неясный шум. В попытке хоть как-то прийти в себя, Уокер резко подалась вперед, но собственное тело не слушалось и кренилось в сторону. Мужские руки вновь удержали, а спина почувствовала мягкость и тепло матраса. Новый шквал воспоминаний заставил потерять сознание, а среди бесконечной темноты опять прорезались знакомые лица и голоса, болезненно впечатывающиеся в сознание. Периодически Вики приходила в себя, но пелена перед глазами не отступала, заставляя проваливаться обратно. Было непонятно, сколько прошло времени, но в очередное пробуждение ей удалось прийти в себя. За окном виднелось голубое небо, опоясанное плотными облаками. Никого рядом не было, и Уокер не решилась вставать с кровати, понимая, что состояние все еще было нестабильным. Она попыталась позвать Голода, но и сама еле расслышала свой голос. Каждый новый кусочек человеческого прошлого навевал все большую тревогу. Она повернулась на бок, пытаясь размять затекшую шею и спину, и увидела, что на тумбочке стоял стакан воды и небольшой бутылек. Забвение. Первым делом Вики схватилась за воду и, еле приподнявшись, жадно выпила все до капли. Дрожащие руки потянулись поставить стакан на место, но не удержали влажное стекло, и то упало на пол, звонко разбиваясь. Выругавшись про себя, Уокер крепко взялась за маленькую бутылочку и достала пробку. Губы коснулись тонкого горлышка, но в последний момент Вики замерла. Стоило ли бежать от того, что уже её настигло? Хотелось мгновенного облегчения, но это был очередной момент слабости. Ради чего тогда были все эти попытки понять природу своей силы и часы, проведенные за медитацией? Она резко выдохнула и закрыла бутылек, положив его обратно на тумбу. Закрыв глаза, Вики расслабилась, позволяя тьме вновь утянуть себя в объятия.***
Канун Рождества. Вики девять лет.
Джон выбил себе больше выходных, чтобы провести все праздники с семьей и наладить отношения с женой, но она уже была похожа на тонущий во тьме горизонта мираж. Ребекка воспользовалась тем, что муж был свободен и заперлась в комнате, чтобы поработать. Раньше это была их общая спальня, но теперь та стала личным оазисом жены, в котором Джону не было места. Дополнительные деньги для семьи были очень полезны и теперь у Вики даже была няня, но все шло совсем не так, как Джон когда-то планировал. Он всегда хотел минимум двоих детей, заботливую жену и большой дом, в котором бы всегда вкусно пахло домашней едой. В преддверии сегодняшнего ужина ароматы на кухне стояли не самые приятные. Половина праздничного стола уже была безвозвратно испорчена неумелыми мужскими руками, а главное блюдо и вовсе пропало из меню. Костко перестали выпускать свою фирменную индейку с пряным маринадом. Год назад разгорелся скандал с отравлением. — Пап, — Вики взобралась на стул рядом с узкой стойкой и украла со стола конфету. — Почему ты теперь спишь на диване? — У нас хороший диван, бандитка. Очень удобный для задницы… в смысле, для всех частей тела. — Кресло тоже удобное для задницы! — рассмеялась девочка. — Но я там не сплю. А мне можно? — Ты слишком быстро растешь, ты знала? — Джон перехватил девочку и усадил к себе на колени, носом касаясь криво заплетанных волос. — Однажды ты за ночь так вырастешь, что застрянешь в кресле и тогда придется вызывать службу спасения. — Ты же сильный. Ты меня и спасешь! Да и вообще, — тон девочки стал серьезнее, а брови нахмурились. — Никто так быстро не растет, пап. Зачем выдумываешь? — Ну хоть умом ты в маму пошла, а не в меня. Бог умеет выбирать лучшее. — А мама говорит, что в Бога верят только инта…инфа…инфатантильные неудачники, которые не хотят брать ответственность за свою жизнь. Джон посмеялся, ближе прижав к себе дочь, и та недовольно закряхтела. — Инфантильные… Твоя мама умная во всем, кроме того, что касается человеческой души. В Бога верят, чтобы найти смысл жизни. — А какой смысл у жизни? — Вики округлила глаза и развернулась лицом к Джону. В больших голубых глазах читалось недоумение, словно сам тезис, что у людского существования должен быть смысл, стал для неё поразительным открытием. — Не знаю…, — честно ответил мужчина. — Наверное, он у каждого свой, бандитка. Мой — защищать тебя, маму и других людей от зла. — А если я тоже хочу спасать? Мне тогда тоже нужно стать шерифом? — Необязательно. Защита — не единственный способ помогать. Доктора спасают жизни, фермеры производят продукты, с помощью которых эта жизнь поддерживается. Все профессии важны. Ты найдешь свою, когда придет время. Обычно болтливая, Вики вдруг замолкла, крепко задумавшись. За окнами валил крупный снег, а гирлянды на окнах блекло блестели в свете ламп. Ужин был невкусным, но Джон и Вики компенсировали это вредными чипсами и газировкой. Ребекка так и не спустилась и лишь на следующее утро поздравила дочь с праздником, подарив ей самую красивую куклу, что Вики когда-либо видела. ***Sivan Talmor, Yehezkel Raz — Finding my memories
Спустя неделю после Рождества. Вики десять лет.
С отцом Вики было всегда весело, а вот мать стала совестью. Вечные придирки заставляли обижаться, но оттого слаще были моменты, когда она проявляла заботу. Обычно мама желала спокойной ночи, вскользь заглядывая в комнату. Иногда подходила, чтобы поцеловать в лоб и подоткнуть одеяло, если папа был на смене и не читал девочке перед сном. Но сегодня все было иначе. Отец еще не закончил с главой Тома Сойера, но мама пришла и села на кровать. Вики даже заворочалась от радости — давно её не укладывали оба родителя. — Иди. Я дочитаю, — мама положила руку поверх раскрытой книги и кивнула. — Может, вместе? — предложил отец. — Нет, я сама. Пожалуйста. Мужчина несколько секунд пристально вглядывался в женское лицо, а затем кивнул и, поцеловав Вики в щеку, вышел из комнаты. Мама продолжила читать. Когда глава наконец подошла к концу, Вики уже клевала носом, но всячески пыталась не заснуть. Хотелось побыть с матерью подольше. Теплые руки прошлись по волосам и задержались на щеках, слегка сжимая. Вики улыбнулась. — Хорошая книга. Только всегда помни, что она не только про мальчиков. Ты тоже можешь быть храброй, остроумной и предприимчивой. И можешь добиться невероятных высот. — Еще как могу! — закивала Вики. — Давай еще одну главу? — У тебя уже глаза слипаются. Спи, — мама поцеловала девочку в лоб. — Я тебя люблю. — И я тебя люблю, — она потянулась к матери и чмокнула её в щеку. Было непривычно слышать такое от неё, а потому Вики даже взбодрилась. Тепло объятий еще какое-то время не отпускало и ощущалось мягче, чем пуховое одеяло. В тисках заботливых рук на Вики вновь накатил сон, и она почти не заметила, как мама уложила её поудобнее и скрылась за дверью. Такой вечер принес хорошие сны, но в один момент она проснулась. Было все еще темно, однако привычную тишину нарушали какие-то странные шорохи. Над кроватью все еще горел желтый ночник. Вики была девочкой не из робкого десятка, а потому сонно встала и пошла на звук, еле перебирая ногами. Из коридора виднелась лестница, слабо светящаяся от работающего телевизора. Папа вновь смотрел что-то допоздна и не выключил его. Тихие голоса из какого-то телешоу перекликались с непонятными звуками. Протерев глаза, Вики взглянула на родительскую спальню и увидела под дверью полоску красного света. Кажется, мама тоже не спала. Маленькие пальчики вцепились в ручку двери и медленно потянули вниз. Шорохи усилились, когда дверь приоткрылась. Вики позвала: — Мама? Ответа не последовала, а толком не проснувшиеся глаза встретились с темнотой. Отчего-то сердце в груди забилось маленькой птичкой, а глаза защипало. Странно пахло. Невкусно. — Мам? Вики сделала шаг и ей показалось, что по полу прополз красный луч, вылавливая из комнаты силуэты. Большая двуспальная кровать, пушистый бежевый ковер, книжный шкаф — все окрасилось алым. А потом она наконец увидела маму. Та сидела на краю кровати и почему-то была мокрой. Пижама липла к её телу, а жидкость стекала от рук и живота к полу, громко приземляясь в образовавшуюся лужу. Вики подошла ближе, и неприятный запах усилился. От обилия красного уже резало глаза. Она коснулась маминой руки, встряхивая и окликая и лишь в тот момент заметила в её руках что-то острое. Нож или лезвие — она не разглядела, но страх пришел быстрее осознания. Повсюду была кровь. Такая же, какая текла по её ногам, когда Вики разбила коленки, катаясь на велосипеде. Девочка закричала, пытаясь вырвать из маминых рук странный предмет, а затем вцепилась в её одежду, вновь пытаясь докричаться, услышать родной голос. Лицо матери словно покрылось каким-то черным маревом и было не различить, что на нем отображалось. Мама молчала. Сквозь пальцы просачивалась вязкая теплая кровь, которая быстро остывала и сохла. Вики уже ничего не слышала — ни шорохов, ни звона капель, ни собственного крика. Лишь спустя бесконечные секунды, что она прижимала обмякшее тело матери к себе, девочка почувствовала на себе чьи-то руки. А за ними очень громкий и пронзительный крик отца. Впервые в жизни Вики слышала, что папа кричал.***
Сны казались бесконечными. Вики несколько раз просыпалась от собственного крика и чувствовала на лице холод мужских пальцев, но неизменно проваливалась в темноту. В пробуждениях самым гадким было то, что Уокер успевала всё осознать. Она видела смерть матери и болезненный год жизни с отцом после этого. Папа за это время поседел, а на его лице пролегли первые глубокие морщины. На какое-то время отец превратился в шаблонного копа с депрессией и вечным спутником — бутылкой крепкого алкоголя. Вики видела, как приходила бабушка и кричала, виня Джона в смерти её дочери. Уокер запомнила злополучный вечер очень нечетко. Было неясно, что именно она видела, а что дорисовало воображение, но с ней каждую неделю работали психологи. Наверное, это помогало со временем, потому что в калейдоскопе воспоминаний картинки сменялись быстро. Отчего-то больше всего запомнились вечера в канун Рождества. От мрачных и полных слез в первые годы после смерти матери до уютных и весёлых к концу школы. Время действительно лечило, но самый большой вклад внес отец. Он смог взять себя в руки и подарить Вики детство, несмотря на то, что сам выглядел глубоко сломанным и несчастным. Налет скорби оставался всегда, но в вечерах с пиццей и очередным ситкомом рождалось желание жить и понимание, что впереди еще так много таких простых, но значимых моментов. В этот раз глаза быстро сфокусировались. Вокруг были те же декорации. Спальня Голода тонула в вечернем полумраке. Тяжесть от обморочного состояния сменилась на ощущение потерянности. Последним воспоминанием был момент её собственной смерти. Канун Рождества, закрытая сессия в архитектурном, ящик любимого папиного пива и традиционные крылышки в пряном маринаде из Костко. Валил снег и дороги слегка замело, но Уокер не осталась в общаге. Она не могла представить этот праздник с кем-то, кроме отца. По радио крутили Фрэнка Синатру, пальцы отбивали ритм по рулю, а затем — яркий свет фар, встречка, скрип колес и свист тормозов. Авария. — Ты снова очнулась, — Голод подошел к ней, разглядывая лицо. К телу неприятно липли простыни. Хотелось как-то облегчить свое состояние. Хотя бы внешне. — Да. Кажется, в этот раз окончательно, — она аккуратно приподнялась на локтях. — Хочу принять душ. Можно? — Уверена, что сможешь стоять? — Не нужно со мной так возиться. Я только что пережила жизнь заново, так что считай, еще раз научилась ходить, говорить и держать ложку. — Могу принести что-то из твоей одежды, — предложил Голод, наблюдая, как Вики встает. — Будешь рыться в моем белье? В сущности она не знала, к чему была эта болтовня и попытки шутить. Когда мужчина все же ушел, а Уокер стояла под прохладным душем, к ней пришло осознание — это передалось от отца. Неловкие попытки разбавить серьезные беседы были выученным защитным механизмом. Чем больше воды утекало, тем отчетливее Вики понимала, как много в ней было от папы и как мало — от мамы. В одиночестве Вики быстро догнали размышления о произошедшем в прошлом. В начале внутренняя тяжесть была сродни той, что бывает после просмотра печального фильма. Но вскоре Уокер уже обнаружила себя плачущей и погрязшей в рое неутешительных мыслей. Скорби и тоске по родному человеку, про которого сейчас не было ничего известно. Гибель дочери на фоне смерти жены явно его бы сломила. Был ли шанс, что он и сам полез в петлю? Жаль, что людям не полагалось забвение. — Вики, — голос Голода вывел из транса. Она подняла глаза и встретилась с обеспокоенным лицом, наблюдающим за ней сквозь запотевшее стекло душевой. — Извини, что зашел, ты не отвечала. Странно, но нагота совершенно не ощущалась чем-то постыдным. Возможно, потому что Голод уже все видел. А, может, потому что сейчас перед ним было нечто похуже — слезы, красные щеки и пустой взгляд. Вики закрыла воду и ступила на холодный кафель. По коже пронеслись мурашки. Она пристально посмотрела на мужчину, и тот слегка покачал головой. В следующую секунду её тело оказалось укутанным в широкое нагретое полотенце. — Идем. Она уселась на диван и приняла чашку с чем-то горячим. Пахло сладко и одновременно терпко. — Что это? — Что-то вроде грога на глифте. Не уверен, что вкусно, но я видел, что так ты справляешься с нервами. — Между пальцев Голода тлела сигарета, пока он опирался на дальнюю стену. — Думаешь, я алкоголик? — усмехнулась Вики, но глоток сделала. Тепло расползлось по телу. — Грехопадение присуще лишь людям, а пагубность привычек в бессмертии определяется степенью их влияния на твою деятельность. — В старой части столицы же живут те, кто не принял блага бессмертной жизни. Не боишься, что я стану одной из них? — Нет. В них живет отчаяние, а в тебе — боль. Второе может быть подспорьем для многих вещей. В том числе для успеха, борьбы и новых начинаний. Вики прищурилась, задумчиво разглядывая мужскую фигуру. Горло вновь прожгло алкоголем. — Ты знаешь, что я видела? — Нет. Я не залезал в твои воспоминания, если ты об этом. Просто вижу. Она кивнула и посмеялась. Скажи кто еще полгода назад, что Вики, прикрытая лишь одним полотенцем, заплаканная и с кружкой горячего глифта, будет сидеть в спальне министра, она бы покрутила пальцем у виска. Вдруг ей в голову пришла странная мысль. — Какое сегодня число по человеческому календарю? — Двадцать четвертое декабря. — Сочельник, — улыбнулась Вики, а потом неожиданно для самой себя спросила: — Ты когда-нибудь отмечал Рождество? — Нет. Человеческая религия построена на обмане, созданном ради…, — начал было он, но замолк и глубоко затянулся. — Почему ты спрашиваешь? — Хочешь отпраздновать? — она встала с дивана и еле удержала на себе ткань. Голод молчал, и Уокер было подумала, что сморозила глупость. Через пару минут он наконец ответил: — Давай. — Только сначала… где моя одежда?***
Голод видел снег и прежде, но никогда в действительности им не наслаждался. Холодные замерзшие частицы воды, от которых люди всегда прятались в теплых домах и широких воротниках, вызывали отторжение. Сегодня он нарушил сразу два своих принципа — не спускаться на Землю без причины и не задерживаться где-либо дольше положенного. Так было правильно и безопасно. В отличие от бессмертных, людям достаточно было оказаться с ним рядом, чтобы ощутить на себе пагубное воздействие. Но Вики уверила, что знает красивое место, где в километре не будет ни одной живой души, и он согласился. Они остановились на высоком холме в отдалении от пригорода. По бокам росли темнеющее ели, а все вокруг было покрыто плотным белоснежным одеялом. Голод избавился от части снега, чтобы можно было установить небольшой прозрачный купол с одеялами — тоже идея Вики, чтобы не мокнуть и не мерзнуть. Температуру он не ощущал вовсе, но погода была безветренная. В воздухе мелькали крупные снежинки, медленно оседая на землю в хаотичном танце. Разнообразные постройки желтыми огнями уносились к горизонту и размывались пятнами от снежных потоков. Ближе к центру пригорода над низкими прямоугольными рядами различных магазинчиков и кафе возвышалась елка, украшенная разноцветными гирляндами. Не имей Голод отличного зрения, смог бы разглядеть лишь мутное яркое пятно. Но он мог видеть пышные изумрудные ветви, покрытые слоем снега, стеклянные шары и золотую звезду. Чуждая, но завораживающая красота. Голод прежде наблюдал, как люди готовятся к празднеству, но это было давно. До того, как спуститься на Землю с Чумой, он не совершал подобных вылазок больше века. Тени справлялись с работой сами, а его появления в этом всегда сопровождались рисками. Поведение людей в большей мере было хаотичным и даже тщательно спланированные операции не всегда обходились без лишних жертв. Где-то вдалеке послышались веселые детские крики и музыка, и Голод почему-то улыбнулся. Вместе с порывом ветра до него донесся шорох крыльев. — Ну и холодильник! — Вики опустилась рядом и поежилась, кутаясь в пальто. На ней его безразмерный черный балахон выглядел весьма специфично, но по-особенному приятно. Было даже не жаль сделать прорези на спине. — На подъезде к холму все дороги замело метровым слоем снега. Хрена с два тут что-то почистят до весны, как сказал бы папа. Так что гостей точно можем не ждать. — Дашь руку? — спросил он, наблюдая, как белоснежный снег оседает на слегка растрепанную золотую макушку. — Тебе лишь бы меня потрогать, — пробурчала она, но на контрасте со словами на лице взыграла улыбка. Уокер все же протянула ладонь. Он без слов прикоснулся к холодной руке и послал по ней волну тепла. Вики расправила плечи. — Спасибо. Она выглядела как-то иначе. Голод все еще не понимал, как Вики к нему относилась. Он уже успел принять тот факт, что она оттолкнет и будет всегда смотреть с опаской, избегая его взгляда. Но сегодня в глазах девушки был настоящий калейдоскоп. Что-то глубинно грустное и одновременно счастливое. Как в ней столько уживалось, у Голода осознать не получалось. — Расскажешь, как люди празднуют Рождество? — А ты сначала достань все, что я собрала, — усмехнулась она. Голод поднял с покрывал черную холщовую сумку и вынул оттуда пару бокалов и какие-то провода. — Это для нашего абсолютно не каноничного праздника. Гирлянда со снежинками на батарейках и фужеры. Правда пластиковые, потому что, знаешь, я определенно разбила бы стеклянные. Но в пластике есть своя романтика, — она постучала по бокалам пальцем. — Раз уж ты решил меня споить, то пить нужно красиво. Там еще есть снежный шар и красный колпак. Голод усмехнулся, когда Вики хитро взглянула на него снизу вверх. — Где ты это откопала? — Не думай, что я прежде не отмечала Рождество в бессмертном мире. Моя бывшая соседка фанатеет от всего, что связано с людскими праздниками. Видимо, свои ей уже приелись. — Ты жила здесь раньше? — Голод кивнул на простирающиеся вдалеке дома. — Ага. Это небольшой пригород рядом со столицей. Папа не был фанатом городской жизни. Однажды он сказал, что, когда я встану на ноги, он пошлет всех к черту и купит небольшую ферму. Будет разводить лошадей и выращивать овощи. Я ответила: «Если ты будешь разводить лошадей, то я тоже пошлю все к чертям и перееду с тобой». Мы пару раз ходили кататься, и это было чудесно. — Лошади — прекрасные животные. Они играли весомую роль в человеческом существовании — от источника питания в буквальном смысле до помощника в торговле и военной единицы. — В Библии вас описывают, как «всадников». В этом есть хоть доля правды? — Нет, к сожалению. Для лошади я так же опасен, как для человека, — Голод задумчиво посмотрел на стеклянный шар, в котором блестела елка. — Потряси, — сказала Вики. Голод встряхнул странную конструкцию и внутри вязкой прозрачной жидкости вихрем завертелись белые шарики, похожие на снег. Бесполезная по своей сути игрушка оказалась невероятно красивой, и этого было достаточно, чтобы Голод залюбовался. — Чем из человеческого мира ты наслаждаешься или наслаждался, кроме музыки, искусства и сигарет? — По правде, почти всем. Наверное, если бы я не был так опасен для людей, то часто спускался бы на Землю, чтобы просто… погулять, — признался он совершенно легко. — Черт, я бы тебе показала много красивого. Даже в маленьких городах есть особенные места, — приглушенно посмеялась Вики, и Голод перевел на неё недоуменный взгляд. — Я хотела спросить… Чума говорила, что ты увлекался танцовщицами. Что она имела в виду? Отчего-то этот вопрос заставил его застыть на месте. Не хотелось обсуждать тему с Вики не потому, что в ней было что-то тайное, а просто потому что это была она. — Когда недоступны прикосновения, ищешь любые варианты, чтобы приблизиться к… прекрасному. — Стриптизерши? — живо воскликнула Уокер, вскинув брови, но затем помотала головой и смущенно улыбнулась. Снежинки таяли на её лице и стекали мелкими каплями. — Раньше это называлось иначе, но в целом, да. И не только они. Пластичность женского тела очень привлекательна, — отзеркалил девичью улыбку он, осознав, что Вики было так же неловко, как и ему. Но любопытство брало верх. — Только в бессмертном мире? — Нет. Раньше были довольно просторные уединенные площадки в людском мире. Человеческие танцы мне всегда нравились больше. Они чувственнее и отражают целый спектр эмоций, — Голод вновь встряхнул шар, наблюдая как очертания игрушечной ели размывается в белом снегу. — Танцы ангелов в основном групповые, а у демонов в движениях чаще всего транслируется страсть и желание. Такое быстро приедается. — Насколько тяжело чувствовать такую энергию, не имея возможности выплеснуть её самому? В глазах Вики не было вопроса, лишь сочувствие, которое ему видеть совершенно не хотелось. Голод решил, что ответ не требуется и коснулся её щеки краешком костяшки, вновь забирая холод. — Забирайся под купол, ты мерзнешь. — И ты садись, — кивнула она, отряхиваясь. — У тебя уже снежная шапка на голове. Вики забралась на одеяла и довольно улыбнулась. В её руках блеснула непочатая бутылка глифта. Голод сел рядом, но не внутрь защитного поля, а на снег и протянул девушке сумку. Было так беспечно и странно находиться в человеческом мире, но это казалось таким правильным и приятным, что Голод старательно отгонял от себя лишние мысли. Взглянув на Вики, он вновь ощутил, что между ними есть стена — в этот раз еще и буквально. Крупные снежинки застывали в метре над головой девушки и таяли в слабо освещенных границах энергетического купола. На его же кожу снег ложился плотным слоем, но не таял, а оседал, словно на мерзлой земле. Вики включила гирлянду и на её лице отразились желтое свечение. Она протянула ему пластиковый бокал. — Ты же будешь пить со мной? — прищурилась Уокер. — Я предпочитаю оставаться трезвым. — Но ты можешь пить? Или у тебя тоже крышу сносит, как у Войны? — Нет. Могу, — усмехнулся Голод при упоминании брата. Конечно, она уже успела все разузнать. — Тогда будем пить вместе. Иначе мне потом снова будет стыдно. Пусть в этот раз нам обоим будет совестно, и завтра мы дружно решим забыть этот вечер. Голод определенно не хотел забывать этот вечер, однако подставил бокал. В любой момент ему было достаточно лишь захотеть, чтобы избавиться от опьянения. Вскинув бокал, Вики рассказала о том, что делают на праздничных застольях и как к ним готовятся. — Поэтому нужно сказать тост. Но я не начну, пока ты не сядешь со мной. Ты уже весь в снегу, — она протянула руку и стряхнула с его волос снег. По телу Голода прошла приятная дрожь. Ему хотелось сесть ближе, но он боялся нарушить чужие границы и вновь увидеть в глазах немую просьбу держаться подальше. Однако Уокер ободряюще улыбнулась, кивнув на место рядом с собой. Голод отряхнулся и сел под купол, слегка касаясь рукой женского плеча. — Спасибо! Вот и стоило сидеть на снегу? — посмеялась Вики. — У тебя наверняка сейчас мокрая задница. — Нет. — Ты её вроде как… высушил? — вскинула бровь она. — Вроде как. Уокер звонко рассмеялась, слегка расплескивая глифт на простыни. Чистый звук громкого раскатистого смеха заставил Голода улыбнуться. — За это и выпьем. — Их бокалы столкнулись с глухим звоном. — До дна. Он не стал переспрашивать, за что конкретно и просто подчинился, повинуясь странному порыву. Вскоре Вики начала рассказ о том, как проходило Рождество на Земле, делилась традициями и особенностями украшения дома, готовки блюд и обмена подарками. Красочные подробности заставляли заслушаться, и Голод живо представлял себе праздничные убранства гостиной с елкой, большим столом и огромными носками, подвешенными над камином. Когда половина бутылки уже была выпита, Вики вдруг невесело усмехнулась:Ludovico Einaudi — Waterways
— Я так отчетливо помню, как проходило Рождество у нас дома, — она помотала головой и перевела на него взгляд. — А ты… ты ведь можешь увидеть мои воспоминания? — Да. — Я хочу, чтобы ты увидел, — она протянула руку. — Я не настаиваю, у тебя наверняка и своих проблем хватает, но… чем больше я пытаюсь не думать о том, что вспомнила, тем сильнее что-то гложет внутри. — Ты уверена, что хочешь, чтобы я копался в твоей голове? — Голод покосился на тонкие женские пальцы, висящие в воздухе. — Это очень личный процесс, я не смогу вытянуть лишь воспоминания о Рождестве. Только все целиком. — Что ж, хорошо, — кивнула она, еле заметно вздрогнув. — Вики, я не хочу насильно проникать в сокровенное. Ты имеешь полное право злиться на меня. Я понимаю, почему мы сейчас здесь и осознаю, что завтра ты вновь захочешь отстраниться. — Понимаешь? — нахмурилась она. — И почему же? — Я был рядом, когда ты очнулась. Ты не хотела оставаться одна. Она сжала пальцы в кулак, отведя взгляд, а затем протяжно вздохнула. — Возможно, ты прав. Но мне не хочется тебя отталкивать, — голос Вики звучал тихо, будто она сама не верила в то, что говорила. Или боялась верить. — Видишь ли, я могу тебя понять. Просто сейчас у меня сложился пазл. Мои эмоции по отношению к людям — лишь следствие того, что я сама была человеком. Теперь я ощущаю это иначе. Не просто, как жажда справедливости и желание следовать законам Шепфа. — И тем сильнее должна ощущаться твоя ненависть по отношению ко мне, — понимающе кивнул Голод, рассматривая , как светится глифт в бокале. — Я и сам не в восторге, что решился на подобное. — В том то и дело, — она сделала глоток. — Можешь назвать меня сумасшедшей, но мне всегда казалось, что я тебя вижу и чувствую. Я и на себя злилась, когда узнала, что ты помог Чуме. Ведь это означало, что я неправильно трактовала твои действия, зря доверилась, поступила глупо… — Может, действительно зря? — усмехнулся Голод, ощущая, как в голосе снова что-то застывает. — Может. Я теперь даже не знаю, могу ли доверять собственной матери. Блять… да я сама верила в то, что смогу убивать людей, понимаешь? Пила забвение и пыталась убедить себя в том, что люди не имеют ко мне никакого отношения. Что я лучше и выше них, что я теперь бессмертная и могу быть безжалостной, чтобы достичь какого-то там величия и прочей херни! — Ты хотела быть похожей на свою мать. — Именно. Но теперь я в этом совершенно не уверена, — Вики допила и положила бокал поверх одеяла. Голод проделал то же самое, ощутив, как тепло ударяет в голову. — Вот только я на тебя так обозлилась, словно сама — сраная Дева Мария. Нет, ты, конечно, поступил хреново, но и я тоже… поэтому я хочу… Она осеклась и поджала губы, а затем вдруг сильно вцепилась в его запястье. Голубые глаза болезненно сверкнули в желтом свете гирлянд, и беспорядочно забегали по его лицу. Хотелось успокоить, но Голод не знал, как. Однако наваждение Вики быстро прошло и крепкая хватка ослабла, а пальцы мягко продвинулись дальше, ложась в его ладонь. — Ты никогда не пытался учить меня жизни. Ты хотел, чтобы я узнала о своем прошлом, а не умалчивал о нем. В отличии от моей матери. Я… я больше не хочу вести двойную игру и быть чьей-то марионеткой. Боливар не вынесет двоих, поэтому сейчас я решила занять твою сторону, — она отвела взгляд, наблюдая за их сплетенными руками. Усмехнулась. — Я хочу тебе доверять, потому что ты мне нравишься… ты адски занудный и умный, ты забавно злишься, и я обожаю, когда ты на меня пристально смотришь, хотя иногда мне хочется тебя ударить. А еще ты грустный и сексуальный… черт, это идиотская причина, но мне кажется, сексуальные люди вызывают больше доверия, чем несексуальные. С научной точки зрения, — она зажмурилась и притворно захныкала. — Трижды «сексуально» — это уже диагноз. Шепфа, Вики, просто заткнись... Голод рассмеялся. Искренне, раскатисто, наблюдая за тем, как слегка раскрасневшаяся Вики пытается незаметно посмотреть на его реакцию. От этих слов что-то внутри дало трещину и ему даже показалось, что стало легче дышать. Возможно, это был алкоголь. Но Голод все равно несколько растерялся, не зная, что ответить. Он не рассчитывал когда-то услышать подобное. — Я могу тебе пообещать, что больше не стану действовать против людей, за исключением работы, которую обязан выполнять. Я даже пойму, если ты не захочешь больше на меня работать. Вики встрепенулась и слабо, но искренне улыбнулась. — И куда мне податься? Я умею варить кофе и проектировать здания. Что в министерстве больше ценится? — Тебе необязательно работать там, Вики. — Ты! — она округлила глаза и ткнула его в плечо. — Я тебе в симпатии призналась, а ты меня гонишь? — Я не гоню тебя, просто в министерстве всё так или иначе связано со смертью людей. От этого не скроешься. — Конечно, ты прав. Ты всегда прав, — Вики поджала губы, и Голод сжал её ладонь в попытке приободрить. — Ты все еще хочешь поделиться со мной воспоминаниями? — перевёл тему он. Сейчас явно был неподходящий момент для принятия подобных решений. — Хочу, если ты хочешь, — она посмотрела исподлобья. Слегка хмельная, открытая, как книга, Вики была похожа на ребенка, которому требовалась поддержка. Вот только Голод совершенно не подходил на эту роль, потому что прежде никогда ни с кем так не сближался. Хотелось сделать хоть что-то, пусть и просто разделить с Уокер её прошлое. — Лучше ляг. Должен предупредить, что ты тоже увидишь все заново. Она уверенно кивнула и опустилась на одеяла, Голод лег следом. Над их головами простиралась ночь, темнота которой съедалась световым шумом города и блеском гирлянды. Белоснежные хлопья окружали невидимый купол, растворяясь в пустоте, словно касались раскаленного стекла. Так он собственными глазами увидел короткую жизнь, наполненную десятком тысяч эмоций, переживаний и жизненных трагедий. Вихрь событий ломал закостенелую реальность того, кто давно не испытывал ничего, кроме скуки и усталости. Голод перестал ощущать время, когда сконцентрировался на эмоциях, которые испытывала Вики, будучи человеком. Он видел, как она росла, как менялась сама и как менялось её окружение, как развивались отношения в семье. Наблюдал, как девушка переживала смерть матери, как заводила новых друзей и совершала первые ошибки. Испытывала страх, радость, печаль, влюбленность, ненависть. Жила. То самое несовершенное существование, лишенное лоска бессмертия, которое всегда его привлекало. Последним штрихом на картине чужой жизни была смерть. И от этого что-то болезненно сжалось в груди, заставляя поморщиться. Голод открыл глаза. — Кино снимать можно, правда? — усмехнулась Вики, переводя на него взгляд. В её глазах застыли слезы. — «Невероятная жизнь Вики Уокер. Или как испортить всё, совершив самоубийство». — Я не знал, что Ребекка ушла из жизни таким образом. — Да, я тоже. Судя по тому, что мама меня помнила с первой нашей встречи, она не пила забвение. Я думала, что она… ну, знаешь, умерла от болезни или её убили, поэтому никогда не поднимала эту тему. Но она порезала себе вены, кажется. Черт, в соседней комнате, это же дикость! На что она, блять, рассчитывала? — Рука Вики все еще сжимала его ладонь, а в голосе слышалась дрожь. Голод не умел поддерживать, успокаивать и не знал, что сказать, чтобы облегчить переживания. Но он искренне сочувствовал и презирал Ребекку за то, что оставила на собственном ребенке подобный отпечаток. Удивительным было то, как с подобной смертью ей могли даровать возможность стать непризнанной. Но эту тему он сейчас поднимать не стал. — Зато твой отец был хорошим человеком, кажется. — Лучшим. Вообще-то я надеюсь, что он все еще жив, нашел себе кого-то адекватного и завел новую семью на ферме. Не хочется верить, что он мог что-то с собой сделать или остаться одиноким вечно скорбящим человеком, — Вики глубоко вздохнула. — Я не знаю, стоит ли пытаться его навестить. Себя раскрыть я все равно не смогу, а притворяться случайным прохожим… что бы ты сделал на моем месте? В горле пересохло и Голод приподнялся, нащупав бутылку глифта. Он не знал, что ответить, но чувствовал чужую боль, как свою собственную. Наверняка дело было в том, что он увидел воспоминания Вики. Однако удивительным было то, что эти ощущения имели совершенно другие оттенки, нежели то, что он испытывал сам. Переживания Вики были яркими, острыми, как ножи и пульсировали где-то в горле, тогда как его собственные казались притупленными, еле заметными и обыденными. — Я думаю, что нужно выпить, — Голод сделал глоток прямиком из бутылки и протянул алкоголь Вики. Она усмехнулась, но тоже выпила, приподнявшись на локтях. — Так глупо… — поморщилась она. — Это не глупо, Вики. Ты пережила настоящую трагедию. Тебе обидно и больно. Это по-человечески. — По-человечески…— повторила она, вновь опустившись на спину. Голод достал две сигареты и поделился с девушкой. Поднеся фильтр к губам, она встретилась с ним взглядом. — Знаешь, что в этом самое идиотское? — Что я сперва её не поджег? Не очень по-джентельменски, согласен, — Голод криво улыбнулся и зажал сигарету во рту. Огонь изогнулся на зажигалке. Табак и бумага вспыхнули и слабо зашипели. — Мне нравится, когда ты шутишь, — выдохнула дым она, посмеиваясь. — Но если серьезно, то самое ужасное, что теперь я совершенно не понимаю, кто я такая. Уже не человек, потому что почти одиннадцать лет живу здесь. Но теперь и не просто бессмертная, которой всегда себя считала. Все мои цели и стремления основывались на лживых авторитетах. Когда я была человеком, у меня было совершенно другое понимание смысла жизни. Получается, что теперь я — никто, и одновременно все и сразу? Голод глубоко затянулся, разглядывая Вики сквозь мутную белесую пелену. Он и сам заметил, что она была куда больше похожа на отца, нежели на мать. Но раньше ей не с чем было сравнивать. — Ты теперь еще более усовершенствованная версия себя. С новым потенциалом и силой. Сейчас я чувствую твою энергию куда ярче. — Ч-что? То есть это сработало? — чуть оживилась она. — Ты правда мне доверяешь? — сигарета в его руках осыпалась пеплом. — Да… почти во всем, кроме стрижки и выбора обеда, — Вики широко улыбнулась.Elliott Smith — Between the bars
Голод склонился над ней, оперевшись руками по обе стороны от разбросанных по простыням волос. Округлив глаза, Вики убрала от лица сигарету. Он внимательно рассматривал каждую эмоцию, не решаясь приблизиться. Уокер не боялась, не пыталась оттолкнуть, но была застигнута врасплох. — Закрой глаза, — попросил он скорее для большей решимости, нежели из необходимости. — Ладно, — Вики подчинилась. — Но если ты собираешься меня съесть, то учти: я совершенно невкусная. А еще это называется «каннибализм», так что… Голод не дал ей договорить, опустившись чуть ниже. На его губах отпечаталось тепло, влага и горечь алкоголя. В мягком поцелуе сперва затерялись попытки Вики что-то сказать, а затем — рваный вдох. Она дернула рукой и обхватила его лицо пальцами, притягивая к себе. Их тела соприкоснулись, заставляя Голода почувствовать слабость в мышцах, и он опустился на локти, прижимаясь к ней. Женский язык настойчиво пробрался внутрь его рта, посылая от груди к брюкам недвусмысленные сигналы. Легкое опьянение мешало все краски. Вики еле уловимо пахла чем-то сливочным, но больше всего — им самим. Парфюмом, застывшим в воротнике пальто, ментолом, табаком и ненавязчиво — цитрусовым мылом из его душевой. Это кружило голову. Зарывшись пальцами в мягкие кудри, Голод глубоко вдохнул, наслаждаясь запахом близости. Хотелось большего. Всегда, каждую минуту, что Вики была рядом, ему хотелось большего. Воспоминания о том, как её протяжные стоны вибрировали на кончике языка, отпечатались в памяти. Голод не видел ничего прекраснее удовольствия, спрятанного за прикрытыми веками и дрожащего под его пальцами тела. От наслаждения, а не от боли. То, как Вики льнула к нему, заставляло чувствовать что-то давно забытое и далекое. Это пробуждало одновременно и лучшее, и худшее, что в нем было. Жадная страсть и трепет. Похоть и нежность. Скользнув по приоткрытым губам языком, Голод поцеловал Вики крепче, и она изогнулась, отстраняясь. — Расслабься, пожалуйста, — попросил он, мягко разворачивая её лицо. — Что ты делаешь? — шепотом спросила Вики. — Ты ведь решила мне довериться? Она чуть помедлила, но кивнула, закрывая глаза. Вновь прикоснувшись к её губам, Голод почувствовал, что энергия Вики стала мягче и податливей. С этим контрастировали движения их тел — протяжный глубокий поцелуй, не дающий шанса вдохнуть. Женские руки, до боли впившиеся в плечи. И его пальцы, порывисто сжавшие крепкие бедра. Вики в очередной раз прогнулась, и Голод поочередно перехватил напряженные локти, вжимая их в мягкую ткань одеял. Тело девушки расслабилось и слегка обмякло, и он отстранился. Мутный взгляд сфокусировался на расслабленном лице и подрагивающих ресницах, под которыми дрожали причудливые тени. Пальцы сами потянулись к чуть взмокшему лицу, убирая прилипшие пряди. Голод приподнялся и откинулся на спину, устремляя взгляд в небо. Снегопад прекратился, а хмурые тучи медленно освобождали блеклое звездное полотно. — Что ты сделал? — Он ощутил на себе пристальный взгляд. — Я чувствую себя… иначе. — Забрал немного себе, — Голод чуть повернулся, встречаясь с обеспокоенным взглядом. — Забрал?… Постой, так ты забрал часть моих переживаний? — Вики рвано коснулась груди, будто могла что-то нащупать сквозь ребра. — Они тебе ни к чему. — А тебе к чему? Он хотел было ответить, но слов не нашлось. Ощущение недавней близости все еще отдавались приятным теплом в груди, а чужая яркая боль растворилась и стала его собственной. Привычной и глубоко засевшей внутри. Впрочем, Голод умел не обращать на неё внимания. — Не делай так больше, — Вики чуть подвинулась к нему, касаясь плеча плечом. В её голосе не было злости, лишь усталость. — Ты и так должен мне новую пижаму. А я, знаешь ли, могу быть очень злопамятной. — Звучит угрожающе. — Потому что это угроза, — вибрации её смеха передались ему. Голод глубоко вздохнул. — Я рад, что ты мне доверяешь. Было бы нечестно скрывать от тебя так много, особенно теперь. Вики приподнялась и пристально посмотрела ему в глаза. Этот взгляд ощущался так, будто теплые пальцы поглаживали кожу. — И что ты скрываешь? Перед тем, как заговорить, Голод избавился от опьянения. Хотелось убедиться, что порыв поговорить не связан с влиянием глифта. — Ты, кажется, пыталась разобраться в том, кто такая Матерь жизни? — улыбнулся он, ловя пальцами покачивающиеся золотые кудри. — Я уже было решила, что это все глупая легенда… — Нет. Не знаю, какую именно историю ты слышала, но писания частично правдивы. Шепфа создал Матерь, чтобы та могла подарить миру его детей. Люди — её первые творения. Неправильные, вечно совершающие ошибки, как она считала. — В его голове проносились смутные картинки из прошлого. — Чтобы научить их жить по-новому, Матерь создала «идеальных» детей — нас. Она отдала большую часть себя, чтобы наделить меня и моих братьев и сестер высшей силой. Кажется, до сих пор существует эта легенда про Гармонию, Вечность, Здоровье, Мир и Изобилие. — Так это правда? — Вики перехватила его пальцы, а в её глазах появился блеск, смешанный с восторгом. — Частично. У нас не было имен или назначений, лишь роли. Впрочем, мы никогда не нуждались в чем-то плотском. Это был совершенно иной уровень жизни, абсолютно возвышенный и непохожий на то, что есть у людей. Вероятно, это и была высшая степень блаженства и духовности. Мы просто существовали, по кусочкам преобразовывая несовершенный мир. Матерь верила, что через тысячу лет люди будут жить, как сейчас это назвали бы, «в Раю на земле». — Голод видел, как Вики внимательно впитывала каждое слово и, казалось, еле сдерживалась, чтобы не задавать вопросы. Он слегка улыбнулся. — Если сейчас наши прикосновения могут убить, то тогда они питали почву, лечили болезни, даровали бесценные знания. Шепфа же существовал в неком вакууме, где сотни лет могли ощущаться, как мгновение. Его бесконечная жизнь стала причиной, почему он покинул бессмертный мир, перенесясь в отдельную обитель, где дни не тянулись. Я не знаю наверняка, но могу предположить, что это ощущалось, как сон. Изредка, когда он «просыпался», то навещал своих детей и наблюдал, как протекает их жизнь. — Так значит Шепфа не знал о вашем появлении? — уточнила Вики. — Верно. Мы прожили почти две сотни лет прежде, чем он нас обнаружил. Точнее, он увидел и почувствовал наше влияние на мир людей. И это ему не понравилось, — Голод прикрыл глаза, пытаясь выловить из памяти отчетливые картинки, но видел лишь мутную пелену. Прошло слишком много времени. — Шепфа разозлился на Матерь и решил её наказать. Так она была заточена, а мы лишены привилегии нести свет, как раньше называла это Матерь. Шепфа дал каждому новую роль, но теперь наша сила несла не созидание, а разрушение. Вместе с этим в бессмертном мире появились ангелы и демоны. Через пару сотен лет бессмертный мир полностью преобразился. Появились Небеса, Ад и отдельная структура для нас. Уже позже её прозвали министерство. Раньше нас называли «Те, кто несут волю Шепфа». Мы спускались на Землю и восстанавливали баланс. — Черт. Две сотни лет против нескольких тысячелетий, — прошептала Вики. — Это несправедливо. — Сейчас я могу сравнить наше изначальное воздействие с красками. Мы нарушили баланс. Добавили в белое новые оттенки. И теперь, как бы не старались, не можем приблизиться к изначальному цвету. Влияние оказалось необратимым. — Голод открыл глаза и коснулся пальцем щеки Вики. — Мы оставили свои отпечатки на всем человечестве. Кара за это была жестокой, но справедливой, по мнению Шепфа. — И вы помните, кем были раньше? — Нет. На самом деле, никто не должен был помнить свою прошлую жизнь, чтобы не размышлять о праведности собственной роли. Но так вышло, что я вышел «бракованным». Моя оболочка получилась неидеальной, треснутой. Это стало причиной, почему я все помню. И именно поэтому я не могу удерживать губительное воздействие своей энергии. — Ты единственный, кто помнит… — Вики потерлась щекой о его пальцы, а любопытство во взгляде сменилось на сочувствие. — Да. Когда я это понял, то хотел рассказать братьям и сестре, но это уже были не они. Одна из сестер, что раньше несла гармонию, пропала вместе с Матерью. Тогда я решил: если Шепфа узнает о том, что мое перерождение пошло не по плану, он может лишить меня жизни. А тогда мне отчего-то не хотелось умирать. — Тогда? — В нас есть инстинкт — мы ищем подпитку для собственной энергии в человеческой смерти. Без этого мы просто погибнем. Подобно хищникам, которыми движет желание охотиться, нами управляет жажда. Но чем дольше я пытался смириться со своей новой ролью, тем меньше мне хотелось быть новой версией себя. Поэтому я решил, что буду действовать иначе — просто брать минимум. Поэтому я слабее Войны, Чумы и тем более Смерти. — А что стало с Матерью? Она мертва? Голод покачал головой и усмехнулся, заправлял золотую прядь за ухо. — Тебе дай волю, будешь копать, пока не пророешь все насквозь. — А тебе дай волю, будешь ходить с загадочным грустным лицом еще сто тысяч лет! Бесишь. — Я тебе нравлюсь, — напомнил Голод, снисходительно улыбнувшись. — А одно другому не мешает. — Зато теперь ты знаешь, что мы похожи. Наши матери подбросили нам ворох проблем. — Твоя хотя бы действовала во благо, а насчет своей я совершенно не уверена, — Вики засунула руку во внутренний карман его пальто, вновь достав сигарету. Голод помог прикурить. — Ад вымощен добрыми намерениями. — А небеса добрыми делами, да. Только это совершенно бессмысленно и не имеет ничего общего с реальностью. Было что-то особенно красивое в том, как Вики с серьезным лицом смотрела в широкое ночное небо, окруженная табачным дымом. Мерцающие гирлянды все еще играли бликами на её лице. На мгновение Голоду даже показалось, что все происходящее ему снится. Он пододвинулся ближе, подкладывая руку Вики под голову. Она тут же отозвалась на движение, положив голову ему на плечо. Тонкие пальцы коснулись его губ, позволяя сделать затяжку. — Ты просто попала в такое общество. На самом деле и в Аду, и на Небесах есть другая жизнь. Беспечная и более радостная, — сказал Голод спустя пару минут. — Тогда предлагаю сбежать в эту другую жизнь. Он приглушенно посмеялся, но в груди защемило от мысли, что будь он обычным бессмертным, мог бы поддаться такому безрассудству. Вдали от всех. Рядом с той, кто мог бы сделать его счастливее. — Если бы это было возможно, я бы переместил нас туда прямо сейчас. — Тогда загадай про себя. В ночь на Рождество желания сбываются. И он действительно загадал. Вокруг была бесконечная зима, в которой было теплее, чем в любой из точек двух миров. — С Рождеством, Вики. — С Рождеством.